Мы сделали заказ, и официант, обрадовавшись, что может чем-то заняться, скрылся за стойкой.Повисла неловкая тишина; я так отчаянно желал какого-нибудь шума, что уже собирался рассказать Индии какой-нибудь дурацкий анекдот, но тут дверь открылась и вошел большой толстяк с таксой. Чау-чау взглянул на них, резво вскочил и залаял. Такса вперевалку двинулась прямиком к нему и бесцеремонно укусила за ногу. Индия вскрикнула, но большому псу это понравилось. Он шагнул назад и запрыгал на месте, непрерывно лая. Такса сделала два шага вперед и снова его куснула. Хозяева наблюдали за ними с широкими улыбками на лицах. Индия скрестила руки на груди и покачала головой.— Здесь что, зоопарк?— Я только что заметил, что такса — девочка.Индия рассмеялась.— Это ответ. Возможно, если я укушу Пола, он уйдет.— Или, по крайней мере, облает тебя.— Да. — Она вытянула руки над головой и с улыбкой посмотрела на меня. — Джо, я поистине дурочка. Извини. Может, это своего рода комплимент тебе.— Как это?— Возможно, у меня было столько веры в тебя, что я думала: вот ты вернешься, и все тут же снова пойдет как надо, как я сказала в тот вечер, понимаешь? У тебя когда-нибудь было такое ощущение с кем-нибудь? Что кто-то может починить что угодно, стоит ему лишь дотронуться? Да, вот так и я. Я думала, твое возвращение пошлет всех этих призраков к черту.— Призрака.— Да, в единственном числе. Только по очереди, верно? Пошли. Это место уже начинает напоминать фильм «Рожденные свободными» «Рожденные свободными» (1966) — фильм Джеймса Хилла об африканском львином заповеднике по одноименной автобиографической книге Джой Адамсон (1910 — 1980). В 1972 г. вышло продолжение — «Живущие свободными». В 1970-х гг. в СССР и фильмы эти в прокате были, и книги переводились
.Остальной день прошел хорошо — мы бродили по городу, наслаждаясь чувством, что весь он принадлежит нам и снегу. Мы прошлись по магазинам в Первом квартале, и Индия купила мне причудливого вида футболку в магазине «Фьоруччи».— И когда мне ее надевать?— Не когда, Джо, а где. Это самая безобразная футболка, какую я видела, после гавайского безобразия Пола. — Она проговорила это, словно он находился в двух шагах, и мне на мгновение вспомнились старые добрые времена, когда осенью мы проводили время вместе.С течением времени я начал замечать, как часто мы оба вспоминаем о нем любовно и ностальгически. Индия не хотела говорить о том, что он вытворял, пока я был в Нью-Йорке, но дни, когда Пол был жив, всегда были для нее близкими и свежими, и мне взаправду захотелось перенестись назад, в дни нашего общего счастья.Снега хватило еще на несколько дней, а потом совершенно неожиданно, почти сверхъестественным образом, погода изменилась, и пришедшие на смену снегу тепло и солнечный свет стерли почти все следы зимы. Я, наверное, один из немногих людей, которые не любят такую погоду. Она коварна — ходишь, все время подозрительно посматривая на небо, уверенный, что в любую минуту снова разразится снежный ад. Но люди надели легкие пальто и сидели в парках на еще не просохших скамейках, подставив лица солнцу. Запряженные лошадьми повозки везли улыбающихся туристов, и я знал, что, вернувшись домой, они будут восторгаться Веной и ее чудесной зимней погодой.Единственное, что мне понравилось, — это перемена, которую погода произвела в Индии. Она вдруг повеселела и снова оживилась. Хотя моя тоска по Карен усиливалась день за днем, общение с Индией снова напомнило мне то, чем она так привлекала меня с самого начала. Когда она была в ударе, то поражала всех своим в высшей степени оригинальным и интересным отношением к жизни, отчего хотелось знать ее мнение обо всем — будь то живопись Шиле Шилe, Эгон (1890—1918) — австрийский художник, ученик модерниста Густава Климта (1862—1918), впоследствии радикальный экспрессионист. Многие его работы воспринимались в свое время как порнография. Умер от гриппа-«испанки»
или разница между австрийскими и американскими сигаретами, все, что она говорила, заставляло тебя или внимать, раскрыв рот, или злиться на себя, что у тебя самого не хватило ума и воображения увидеть это под таким углом зрения. Сколько раз я задумывался, что было бы с нами, не встреть я Карен. Но я ее встретил, и теперь она монополизировала мою способность любить.Я постоянно думал о ней и как-то субботним вечером, собрав все свое мужество, позвонил в Нью-Йорк. Пока слышались длинные гудки, я мысленно прошел по ее квартире, и ласковая камера задерживалась то там, то сям, фокусируясь на вещах, которые я любил или по которым особенно скучат. Карен не было дома. Я лихорадочно прикинул разницу во времени и с некоторым облегчением осознал, что просчитался, — в Нью-Йорке было чуть больше часа дня. Я повторил попытку позже, но так и не дозвонился. Это заставило меня застонать от сомнений и ревности; я знал, что, если позвоню еще раз и опять ее не застану, мое сердце разорвется. Вместо этого я позвонил Индии и печальным голосом спросил, не хочет ли она сходить в кино.Подойдя к кинотеатру, мы узнали, что до начала сеанса еще пятнадцать минут. Я всей душой хотел тихонько прогуляться по кварталу, чтобы убить время, но когда двинулся, Индия схватила меня за локоть и не пустила.— В чем дело?— Что-то сегодня вечером мне не хочется идти в кино.— Что? Почему?— Не спрашивай почему. Просто не хочется, и все, хорошо? Я передумала.— Индия…— Хорошо — потому что этот кинотеатр напоминает мне о Поле. Тебя устраивает? Он напоминает мне о том вечере, когда мы здесь встретились с тобой. О том… — Она развернулась и пошла прочь. Один раз она споткнулась, но потом твердо зашагала, с каждым шагом увеличивая расстояние между нами.— Индия, погоди! Что ты делаешь?Она продолжала удаляться. Пытаясь догнать ее, я краем глаза заметил в окне туристического агентства рекламу путешествия в Нью-Йорк.— Индия, ради бога, постой!Она остановилась, и я чуть не налетел на нее. Когда она обернулась, на ее лице блестели слезы, отражая белый свет из витрины магазина. Я заметил, что мне не хочется знать, почему она плачет. Я не хотел знать, какой новый промах я совершил и каким еще образом разочаровал ее.— Разве ты не видишь, что он в этом городе повсюду? Куда я ни повернусь, повсюду вижу… Даже ты напоминаешь мне о нем.Она снова двинулась прочь, а я поплелся следом как телохранитель.Индия пересекла пару улиц и вошла в небольшой сквер. Там тускло светил фонарь, и компанию нам составляла лишь бронзовая статуя посредине. Индия остановилась, и я встал в нескольких футах перед ней. Какое-то время мы оба не двигались. Потом я увидел собаку.Это был белый боксер. Помню, кто-то мне рассказывал, что собачники часто убивают белых боксеров сразу после рождения, потому что это уродство, ошибка природы. Я, пожалуй, люблю их; мне нравятся их забавные и в то же время свирепые морды цвета облаков.Собака взялась неизвестно откуда — яркое пятно на фоне ночи, самоходный сугроб. Она была одна, без ошейника и намордника. Индия окаменела. Я видел, как собака нюхает землю, приближаясь к нам. В нескольких шагах боксер остановился и посмотрел прямо на нас.— Матти! — Индия втянула в себя воздух и схватила меня за локоть. — Это Матти!— Кто? О чем ты?Тон ее голоса напугал меня, но я должен был знать, о чем она говорит.— Это Матти. Маттерхорн! Лондонский пес Пола. Мы отдали его, когда приехали сюда. Пришлось, потому что… Матти! Матти, иди сюда!Он снова сорвался с места — через кусты, по тропинке, через клумбу. Он светился в темноте и двигался деловито, как и подобает собаке. Он был большой и весил, наверное, фунтов восемьдесят.— Матти! Ко мне! — Индия нагнулась вперед. Боксер пошел прямо к ней, виляя обрубком хвоста и скуля, как щенок.— Индия, осторожнее. Никогда не знаешь…— Да замолчи ты. Ну и что? — опалила она меня гневным взглядом.Пес услышал перемену в ее тоне и замер в двух футах, переводя взгляд с Индии на меня.— Матти!Пес опустил голову и зарычал.— Уйди, Джо, ты его пугаешь.Собака снова зарычала, но на этот раз дольше и громче, гораздо более дико и угрожающе, потом оскалилась и быстро-быстро завиляла обрубком хвоста.— О боже. Джо!— Иди назад.— Джо…Я тихо и монотонно проговорил:— Если ты пойдешь слишком быстро, он бросится на тебя. Иди медленно. Нет, медленнее. Индия сидела на корточках и не могла двинуться назад. Я быстро огляделся в поисках какого-нибудь сука или камня, которым мог бы отогнать собаку, но ничего подходящего не увидел. Если бы пес бросился, у меня оставались лишь руки и ноги — глупое, негодное оружие против огромного боксера.Индия умудрилась отступить на два или три фута. Собрав все свое мужество, какое у меня было в жизни, я медленно выдвинулся вперед и оказался между Индией и псом. Пес уже рычал непрерывно, и я подумал, уж не бешеный ли он. Я не знал, что делать. Сколько еще он будет там стоять? Сколько еще будет ждать? И чего ему надо? Рычание перешло в отрывистый рык, как будто что-то грызло собаку изнутри. Боксер повернул голову влево-вправо, выпучил и прищурил глаза. А если он бешеный и укусит меня…Только теперь до меня дошло, что я повторяю про себя: «Господи Иисусе, господи Иисусе…» Я не смел пошевелиться. Мои ладони с растопыренными пальцами прилипли к бедрам. Страх превратился в густой отвратительный вкус в горле.Кто-то свистнул, и собака дернулась в мою сторону, бешено щелкнув зубами, но осталась на месте. Она двинулась, только когда раздался повторный свист.— Прекрасно, Джои! Ты прошел испытание Маттер-хорном! Он прошел, Индия!На краю сквера стоял Пол в цилиндре Малыша, белых перчатках и самом красивом черном пальто, какое я только видел.Собака метнулась к нему и, когда он поднял руку выше головы, стала преданно подпрыгивать. Вместе они исчезли в темноте. Глава пятая — Джозеф?— Карен!— Здравствуй, милый. Можно поговорить?— Конечно, дай только я сяду.Карен. На другом конце провода была Карен — Провидение, которое сделает так, что все будет снова хорошо.— Ну, так в чем дело? Расскажи мне все. Я пытался тебе дозвониться.— Эй, Джозеф, ты здоров? Ты говоришь так, будто у тебя только что вырвали все зубы.— Это такая связь. А как ты?— Я… Я в порядке.— Что это значит — в порядке? Теперь уже ты говоришь так, будто у тебя вырвали все зубы.Она рассмеялась. Мне хотелось, чтобы этот звук длился вечно.— Нет, Джозеф, со мной в самом деле все хорошо. Что там у вас делается? Что там между тобой и этой мисс Индией?— Ничего. То есть ничего не делается. А с ней все в порядке.— А с тобой?О, как я хотел ей рассказать! О, как я хотел, чтобы она была со мной! О, как я хотел, чтобы все это кончилось!— Карен, я люблю тебя. Я не люблю Индию, я люблю тебя. Хочу вернуться. Я хочу тебя.— Угу.Я зажмурился, зная, что сейчас произойдет нечто страшное.— А что с Майлзом, Карен?— Хочешь правду?— Да.Мое сердце заколотилось, обгоняя пульс приговоренного на эшафоте.— Я была с ним. Он просит выйти за него замуж.— О боже!— Знаю.— И?..Не говори «да». Господи Всемогущий, не говори «да»!— И я сказала ему, что мне нужно поговорить с тобой.— Он знает обо мне?— Да.— Ты хочешь выйти за него?— Правду?— Да, черт возьми, скажи мне правду!Ее голос стал холодным, и я рассердился на себя за то, что не выдержал, вспылил.— Иногда мне кажется, что хочу, Джозеф. Иногда хочу. А ты?Заерзав на стуле, я ударился голенью о ножку и чуть не упал в обморок от боли. Рассудок мой помутился, и я стал ощупью искать какие-то ясные и правильные слова, чтобы удержать самое лучшее в моей жизни, не пустить коту под хвост.— Карен, ты можешь подождать и пока не отвечать ему? Хотя бы немного?Воцарилось молчание, длившееся сто лет.— Не знаю, Джозеф.— Ты любишь меня, Карен?— Да, Джозеф, но Майлза, может быть, я люблю еще больше. Богом тебе клянусь, я не пытаюсь кокетничать. Я не знаю.Я сидел у себя в комнате и курил. Играло радио, и я горько улыбнулся, когда началась песня, которой Индия подпевала тогда, в горах: «В небе выходной». Как давно это было? Как давно я держал в объятиях Карен и клялся себе, что не вернусь в Вену? С тех пор прошла вечность. В Нью-Йорке было все. Все. Насколько я теперь близок к тому, чтобы все потерять?Как случалось не раз, в памяти всплыла морда белого боксера, а потом крик Индии. Где-то в глубине души я ощущал гордость, что спас ее в тот вечер, но то, что случилось там, в сквере, казалось, делало ситуацию еще более безвыходной. Как победить мертвеца? Велеть ему драться честно, без хитростей и кукишей за спиной? И что толку вскидывать кулаки для того лишь, чтобы узнать, что у противника их не два, а сотня и еще другая сотня, ожидающая, пока устанет первая? Я спрашивал себя, ненавижу ли я Индию, но сам знал, что нет. Я не ненавидел даже Пола. Невозможно ненавидеть сумасшедшего — это все равно что злиться на неодушевленный предмет, ушибив об него локоть.На кухне с шумом включился холодильник. На улице прогудел автомобиль. Какие-то дети в доме визжали, смеялись и колотили в дверь. Я знал, что пора поговорить с Индией. Я останусь с ней и помогу всем, чем могу, но взамен она должна узнать, что, если Пол снимет свою осаду, я не останусь с ней дольше, чем необходимо. Я понимал, что это ранит и расстроит ее, но, в конце концов, я хранил верность Карен и не мог при всем своем желании просить Карен подождать, пока я изменяю ей с Индией. Тем вечером, прежде чем повесить трубку, Карен спросила, остаюсь ли я в Вене, потому что я друг Индии или потому что любовник. Сказав «друг», я понял, что пора действовать правдиво и вести себя действительно как друг.Я попросил Индию о встрече в «Ландтманне». На ней были болотно-зеленое шерстяное пальто ниже колена и черные шерстяные перчатки, идеально шедшие ей. Какая привлекательная женщина. Чертова путаница!— Ты уверена, что тебе здесь нравится, Индия?— Да, Джо. Здесь лучшие торты в городе после «Аиды», а за ту ночь я задолжала тебе по крайней мере два отвратительных куска. Помнишь первый вечер, когда мы встретились? Как мы сидели здесь, и я жаловалась на жару?Мы замерли спиной ко входу в кафе. Деревья стояли голые, и было трудно представить их в цвету. Как это природа умеет так полностью сбрасывать кожу, а всего через несколько месяцев с такой точностью воссоздаваться?— Ты о чем задумался, Джо?— О зимних деревьях.— Очень поэтично. А я думала о первом вечере. Знаешь что? Ты мне тогда показался каким-то болваном.— Спасибо.— Хорошеньким — но все же болваном.— По какой-то конкретной причине или вообще?— О, не знаю, но я простила тебя из-за твоей внешности. Ты такой красавчик.Если вы хотите, чтобы Вена ответила вашим романтическим ожиданиям, сойдите с самолета и направьтесь прямиком в кафе «Ландтманн». Там мраморные столики, бархатные сиденья, окна от пола до потолка и газеты из всех интересных частей света. Вообще это одно из тех мест, куда люди приходят поглазеть друг на друга, но кафе такое большое, что это не имеет значения.Мы выбрали столик у окна и немножко огляделись, а потом заговорили разом:— В…— Кто был…— Продолжай.— Нет-нет, ты продолжай, Джо. Я просто собиралась поболтать.— Хорошо. Ты в настроении поговорить? Я хочу сказать тебе кое-что важное.Она склонила голову, предоставляя мне слово. Я не знал, было ли в этот момент уместно рассказать о Карен Мак, но, так или иначе, приходилось.— Индия, в Нью-Йорке я был не один.— Я начала догадываться, судя по тому, как ты себя вел, когда вернулся. Какая-нибудь старая знакомая или новая?— Новая.— О-о, это самый опасный сорт, не правда ли? Прежде чем продолжать, скажи мне ее имя.— Карен. А что?— Ка Ренаш То. Она что, с каких-нибудь тропических островов?Несмотря на напряженность момента, я прыснул и, продолжая смеяться, покачал головой. Потом принесли пирожные, и мы сравнили, у кого крупнее и кого меньше надули.— Так вернемся к Карен, Джо. Она не с островов, и она твоя новая знакомая.— Зачем тебе понадобилось ее имя?— Потому что я предпочитаю знать имя противника, прежде чем атаковать.Я в общих чертах рассказал ей все, и Индия не промолвила ни слова, пока я не закончил.— И ты спал с ней?— Нет еще.— Возвышенно. — Она взяла вилку и размазала половинку пирожного по тарелке.Когда она заговорила снова, то не смотрела на меня и продолжала сражаться с пирожным.— Почему ты вернулся?— Потому что мы друзья и потому что это я во всем виноват.— Хоть немного любви, Джо?— Что ты хочешь сказать?— Я хочу спросить: на твое решение вернуться хоть сколько-нибудь повлияла любовь ко мне?Она не поднимала головы, и я видел аккуратный, четкий пробор в ее волосах.— Конечно, Индия, любовь тоже была. Я не…Она подняла голову.— Ты что не? — Я не настолько добродетелен, чтобы вернуться, не любя тебя. Это что-то значит?— Да, пожалуй. И каковы мои шансы против нее? Я закрыл глаза и потер руками лицо. Потом убрал их и посмотрел на Индию. Ее лицо выражало крайнее изумление. Разинув рот, она уставилась мне за спину, а ее руки на столе дрожали. Я обернулся посмотреть, что же там такое удивительное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
.Остальной день прошел хорошо — мы бродили по городу, наслаждаясь чувством, что весь он принадлежит нам и снегу. Мы прошлись по магазинам в Первом квартале, и Индия купила мне причудливого вида футболку в магазине «Фьоруччи».— И когда мне ее надевать?— Не когда, Джо, а где. Это самая безобразная футболка, какую я видела, после гавайского безобразия Пола. — Она проговорила это, словно он находился в двух шагах, и мне на мгновение вспомнились старые добрые времена, когда осенью мы проводили время вместе.С течением времени я начал замечать, как часто мы оба вспоминаем о нем любовно и ностальгически. Индия не хотела говорить о том, что он вытворял, пока я был в Нью-Йорке, но дни, когда Пол был жив, всегда были для нее близкими и свежими, и мне взаправду захотелось перенестись назад, в дни нашего общего счастья.Снега хватило еще на несколько дней, а потом совершенно неожиданно, почти сверхъестественным образом, погода изменилась, и пришедшие на смену снегу тепло и солнечный свет стерли почти все следы зимы. Я, наверное, один из немногих людей, которые не любят такую погоду. Она коварна — ходишь, все время подозрительно посматривая на небо, уверенный, что в любую минуту снова разразится снежный ад. Но люди надели легкие пальто и сидели в парках на еще не просохших скамейках, подставив лица солнцу. Запряженные лошадьми повозки везли улыбающихся туристов, и я знал, что, вернувшись домой, они будут восторгаться Веной и ее чудесной зимней погодой.Единственное, что мне понравилось, — это перемена, которую погода произвела в Индии. Она вдруг повеселела и снова оживилась. Хотя моя тоска по Карен усиливалась день за днем, общение с Индией снова напомнило мне то, чем она так привлекала меня с самого начала. Когда она была в ударе, то поражала всех своим в высшей степени оригинальным и интересным отношением к жизни, отчего хотелось знать ее мнение обо всем — будь то живопись Шиле Шилe, Эгон (1890—1918) — австрийский художник, ученик модерниста Густава Климта (1862—1918), впоследствии радикальный экспрессионист. Многие его работы воспринимались в свое время как порнография. Умер от гриппа-«испанки»
или разница между австрийскими и американскими сигаретами, все, что она говорила, заставляло тебя или внимать, раскрыв рот, или злиться на себя, что у тебя самого не хватило ума и воображения увидеть это под таким углом зрения. Сколько раз я задумывался, что было бы с нами, не встреть я Карен. Но я ее встретил, и теперь она монополизировала мою способность любить.Я постоянно думал о ней и как-то субботним вечером, собрав все свое мужество, позвонил в Нью-Йорк. Пока слышались длинные гудки, я мысленно прошел по ее квартире, и ласковая камера задерживалась то там, то сям, фокусируясь на вещах, которые я любил или по которым особенно скучат. Карен не было дома. Я лихорадочно прикинул разницу во времени и с некоторым облегчением осознал, что просчитался, — в Нью-Йорке было чуть больше часа дня. Я повторил попытку позже, но так и не дозвонился. Это заставило меня застонать от сомнений и ревности; я знал, что, если позвоню еще раз и опять ее не застану, мое сердце разорвется. Вместо этого я позвонил Индии и печальным голосом спросил, не хочет ли она сходить в кино.Подойдя к кинотеатру, мы узнали, что до начала сеанса еще пятнадцать минут. Я всей душой хотел тихонько прогуляться по кварталу, чтобы убить время, но когда двинулся, Индия схватила меня за локоть и не пустила.— В чем дело?— Что-то сегодня вечером мне не хочется идти в кино.— Что? Почему?— Не спрашивай почему. Просто не хочется, и все, хорошо? Я передумала.— Индия…— Хорошо — потому что этот кинотеатр напоминает мне о Поле. Тебя устраивает? Он напоминает мне о том вечере, когда мы здесь встретились с тобой. О том… — Она развернулась и пошла прочь. Один раз она споткнулась, но потом твердо зашагала, с каждым шагом увеличивая расстояние между нами.— Индия, погоди! Что ты делаешь?Она продолжала удаляться. Пытаясь догнать ее, я краем глаза заметил в окне туристического агентства рекламу путешествия в Нью-Йорк.— Индия, ради бога, постой!Она остановилась, и я чуть не налетел на нее. Когда она обернулась, на ее лице блестели слезы, отражая белый свет из витрины магазина. Я заметил, что мне не хочется знать, почему она плачет. Я не хотел знать, какой новый промах я совершил и каким еще образом разочаровал ее.— Разве ты не видишь, что он в этом городе повсюду? Куда я ни повернусь, повсюду вижу… Даже ты напоминаешь мне о нем.Она снова двинулась прочь, а я поплелся следом как телохранитель.Индия пересекла пару улиц и вошла в небольшой сквер. Там тускло светил фонарь, и компанию нам составляла лишь бронзовая статуя посредине. Индия остановилась, и я встал в нескольких футах перед ней. Какое-то время мы оба не двигались. Потом я увидел собаку.Это был белый боксер. Помню, кто-то мне рассказывал, что собачники часто убивают белых боксеров сразу после рождения, потому что это уродство, ошибка природы. Я, пожалуй, люблю их; мне нравятся их забавные и в то же время свирепые морды цвета облаков.Собака взялась неизвестно откуда — яркое пятно на фоне ночи, самоходный сугроб. Она была одна, без ошейника и намордника. Индия окаменела. Я видел, как собака нюхает землю, приближаясь к нам. В нескольких шагах боксер остановился и посмотрел прямо на нас.— Матти! — Индия втянула в себя воздух и схватила меня за локоть. — Это Матти!— Кто? О чем ты?Тон ее голоса напугал меня, но я должен был знать, о чем она говорит.— Это Матти. Маттерхорн! Лондонский пес Пола. Мы отдали его, когда приехали сюда. Пришлось, потому что… Матти! Матти, иди сюда!Он снова сорвался с места — через кусты, по тропинке, через клумбу. Он светился в темноте и двигался деловито, как и подобает собаке. Он был большой и весил, наверное, фунтов восемьдесят.— Матти! Ко мне! — Индия нагнулась вперед. Боксер пошел прямо к ней, виляя обрубком хвоста и скуля, как щенок.— Индия, осторожнее. Никогда не знаешь…— Да замолчи ты. Ну и что? — опалила она меня гневным взглядом.Пес услышал перемену в ее тоне и замер в двух футах, переводя взгляд с Индии на меня.— Матти!Пес опустил голову и зарычал.— Уйди, Джо, ты его пугаешь.Собака снова зарычала, но на этот раз дольше и громче, гораздо более дико и угрожающе, потом оскалилась и быстро-быстро завиляла обрубком хвоста.— О боже. Джо!— Иди назад.— Джо…Я тихо и монотонно проговорил:— Если ты пойдешь слишком быстро, он бросится на тебя. Иди медленно. Нет, медленнее. Индия сидела на корточках и не могла двинуться назад. Я быстро огляделся в поисках какого-нибудь сука или камня, которым мог бы отогнать собаку, но ничего подходящего не увидел. Если бы пес бросился, у меня оставались лишь руки и ноги — глупое, негодное оружие против огромного боксера.Индия умудрилась отступить на два или три фута. Собрав все свое мужество, какое у меня было в жизни, я медленно выдвинулся вперед и оказался между Индией и псом. Пес уже рычал непрерывно, и я подумал, уж не бешеный ли он. Я не знал, что делать. Сколько еще он будет там стоять? Сколько еще будет ждать? И чего ему надо? Рычание перешло в отрывистый рык, как будто что-то грызло собаку изнутри. Боксер повернул голову влево-вправо, выпучил и прищурил глаза. А если он бешеный и укусит меня…Только теперь до меня дошло, что я повторяю про себя: «Господи Иисусе, господи Иисусе…» Я не смел пошевелиться. Мои ладони с растопыренными пальцами прилипли к бедрам. Страх превратился в густой отвратительный вкус в горле.Кто-то свистнул, и собака дернулась в мою сторону, бешено щелкнув зубами, но осталась на месте. Она двинулась, только когда раздался повторный свист.— Прекрасно, Джои! Ты прошел испытание Маттер-хорном! Он прошел, Индия!На краю сквера стоял Пол в цилиндре Малыша, белых перчатках и самом красивом черном пальто, какое я только видел.Собака метнулась к нему и, когда он поднял руку выше головы, стала преданно подпрыгивать. Вместе они исчезли в темноте. Глава пятая — Джозеф?— Карен!— Здравствуй, милый. Можно поговорить?— Конечно, дай только я сяду.Карен. На другом конце провода была Карен — Провидение, которое сделает так, что все будет снова хорошо.— Ну, так в чем дело? Расскажи мне все. Я пытался тебе дозвониться.— Эй, Джозеф, ты здоров? Ты говоришь так, будто у тебя только что вырвали все зубы.— Это такая связь. А как ты?— Я… Я в порядке.— Что это значит — в порядке? Теперь уже ты говоришь так, будто у тебя вырвали все зубы.Она рассмеялась. Мне хотелось, чтобы этот звук длился вечно.— Нет, Джозеф, со мной в самом деле все хорошо. Что там у вас делается? Что там между тобой и этой мисс Индией?— Ничего. То есть ничего не делается. А с ней все в порядке.— А с тобой?О, как я хотел ей рассказать! О, как я хотел, чтобы она была со мной! О, как я хотел, чтобы все это кончилось!— Карен, я люблю тебя. Я не люблю Индию, я люблю тебя. Хочу вернуться. Я хочу тебя.— Угу.Я зажмурился, зная, что сейчас произойдет нечто страшное.— А что с Майлзом, Карен?— Хочешь правду?— Да.Мое сердце заколотилось, обгоняя пульс приговоренного на эшафоте.— Я была с ним. Он просит выйти за него замуж.— О боже!— Знаю.— И?..Не говори «да». Господи Всемогущий, не говори «да»!— И я сказала ему, что мне нужно поговорить с тобой.— Он знает обо мне?— Да.— Ты хочешь выйти за него?— Правду?— Да, черт возьми, скажи мне правду!Ее голос стал холодным, и я рассердился на себя за то, что не выдержал, вспылил.— Иногда мне кажется, что хочу, Джозеф. Иногда хочу. А ты?Заерзав на стуле, я ударился голенью о ножку и чуть не упал в обморок от боли. Рассудок мой помутился, и я стал ощупью искать какие-то ясные и правильные слова, чтобы удержать самое лучшее в моей жизни, не пустить коту под хвост.— Карен, ты можешь подождать и пока не отвечать ему? Хотя бы немного?Воцарилось молчание, длившееся сто лет.— Не знаю, Джозеф.— Ты любишь меня, Карен?— Да, Джозеф, но Майлза, может быть, я люблю еще больше. Богом тебе клянусь, я не пытаюсь кокетничать. Я не знаю.Я сидел у себя в комнате и курил. Играло радио, и я горько улыбнулся, когда началась песня, которой Индия подпевала тогда, в горах: «В небе выходной». Как давно это было? Как давно я держал в объятиях Карен и клялся себе, что не вернусь в Вену? С тех пор прошла вечность. В Нью-Йорке было все. Все. Насколько я теперь близок к тому, чтобы все потерять?Как случалось не раз, в памяти всплыла морда белого боксера, а потом крик Индии. Где-то в глубине души я ощущал гордость, что спас ее в тот вечер, но то, что случилось там, в сквере, казалось, делало ситуацию еще более безвыходной. Как победить мертвеца? Велеть ему драться честно, без хитростей и кукишей за спиной? И что толку вскидывать кулаки для того лишь, чтобы узнать, что у противника их не два, а сотня и еще другая сотня, ожидающая, пока устанет первая? Я спрашивал себя, ненавижу ли я Индию, но сам знал, что нет. Я не ненавидел даже Пола. Невозможно ненавидеть сумасшедшего — это все равно что злиться на неодушевленный предмет, ушибив об него локоть.На кухне с шумом включился холодильник. На улице прогудел автомобиль. Какие-то дети в доме визжали, смеялись и колотили в дверь. Я знал, что пора поговорить с Индией. Я останусь с ней и помогу всем, чем могу, но взамен она должна узнать, что, если Пол снимет свою осаду, я не останусь с ней дольше, чем необходимо. Я понимал, что это ранит и расстроит ее, но, в конце концов, я хранил верность Карен и не мог при всем своем желании просить Карен подождать, пока я изменяю ей с Индией. Тем вечером, прежде чем повесить трубку, Карен спросила, остаюсь ли я в Вене, потому что я друг Индии или потому что любовник. Сказав «друг», я понял, что пора действовать правдиво и вести себя действительно как друг.Я попросил Индию о встрече в «Ландтманне». На ней были болотно-зеленое шерстяное пальто ниже колена и черные шерстяные перчатки, идеально шедшие ей. Какая привлекательная женщина. Чертова путаница!— Ты уверена, что тебе здесь нравится, Индия?— Да, Джо. Здесь лучшие торты в городе после «Аиды», а за ту ночь я задолжала тебе по крайней мере два отвратительных куска. Помнишь первый вечер, когда мы встретились? Как мы сидели здесь, и я жаловалась на жару?Мы замерли спиной ко входу в кафе. Деревья стояли голые, и было трудно представить их в цвету. Как это природа умеет так полностью сбрасывать кожу, а всего через несколько месяцев с такой точностью воссоздаваться?— Ты о чем задумался, Джо?— О зимних деревьях.— Очень поэтично. А я думала о первом вечере. Знаешь что? Ты мне тогда показался каким-то болваном.— Спасибо.— Хорошеньким — но все же болваном.— По какой-то конкретной причине или вообще?— О, не знаю, но я простила тебя из-за твоей внешности. Ты такой красавчик.Если вы хотите, чтобы Вена ответила вашим романтическим ожиданиям, сойдите с самолета и направьтесь прямиком в кафе «Ландтманн». Там мраморные столики, бархатные сиденья, окна от пола до потолка и газеты из всех интересных частей света. Вообще это одно из тех мест, куда люди приходят поглазеть друг на друга, но кафе такое большое, что это не имеет значения.Мы выбрали столик у окна и немножко огляделись, а потом заговорили разом:— В…— Кто был…— Продолжай.— Нет-нет, ты продолжай, Джо. Я просто собиралась поболтать.— Хорошо. Ты в настроении поговорить? Я хочу сказать тебе кое-что важное.Она склонила голову, предоставляя мне слово. Я не знал, было ли в этот момент уместно рассказать о Карен Мак, но, так или иначе, приходилось.— Индия, в Нью-Йорке я был не один.— Я начала догадываться, судя по тому, как ты себя вел, когда вернулся. Какая-нибудь старая знакомая или новая?— Новая.— О-о, это самый опасный сорт, не правда ли? Прежде чем продолжать, скажи мне ее имя.— Карен. А что?— Ка Ренаш То. Она что, с каких-нибудь тропических островов?Несмотря на напряженность момента, я прыснул и, продолжая смеяться, покачал головой. Потом принесли пирожные, и мы сравнили, у кого крупнее и кого меньше надули.— Так вернемся к Карен, Джо. Она не с островов, и она твоя новая знакомая.— Зачем тебе понадобилось ее имя?— Потому что я предпочитаю знать имя противника, прежде чем атаковать.Я в общих чертах рассказал ей все, и Индия не промолвила ни слова, пока я не закончил.— И ты спал с ней?— Нет еще.— Возвышенно. — Она взяла вилку и размазала половинку пирожного по тарелке.Когда она заговорила снова, то не смотрела на меня и продолжала сражаться с пирожным.— Почему ты вернулся?— Потому что мы друзья и потому что это я во всем виноват.— Хоть немного любви, Джо?— Что ты хочешь сказать?— Я хочу спросить: на твое решение вернуться хоть сколько-нибудь повлияла любовь ко мне?Она не поднимала головы, и я видел аккуратный, четкий пробор в ее волосах.— Конечно, Индия, любовь тоже была. Я не…Она подняла голову.— Ты что не? — Я не настолько добродетелен, чтобы вернуться, не любя тебя. Это что-то значит?— Да, пожалуй. И каковы мои шансы против нее? Я закрыл глаза и потер руками лицо. Потом убрал их и посмотрел на Индию. Ее лицо выражало крайнее изумление. Разинув рот, она уставилась мне за спину, а ее руки на столе дрожали. Я обернулся посмотреть, что же там такое удивительное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21