Я был терпелив, как никто другой, и что из этого вышло? Я вручил тебе свое будущее, а ты разрушила его.
– Я не говорила, что Мериатон будет твоей, – спокойно напомнила она. – Я сказала, что однажды ты станешь фараоном и тогда сможешь жениться на ней. Подумай, Сменхара! Твой дядюшка, и Хоремхеб, и я каждый день расточаем тебе хвалы перед фараоном. Твое время еще придет. Тогда у тебя будет и царевна, и все, что пожелаешь.
Он сжал кулаки и непокорно уставился на нее.
– Я не хочу ждать! – воскликнул он. – Я не хочу больше выслушивать эту болтовню о терпении! Я потерял ее, и это твоя вина!
Тейе шагнула вперед и, взяв его за плечи, сильно встряхнула.
– Хорошо же, тогда смотри, сможешь ли ты подобраться к фараону достаточно близко, чтобы убить его! – выкрикнула она в ответ. – Ты – капризный, испорченный ребенок, и твой царственный отец отвернулся бы от тебя, если бы услышал тебя сейчас. Я говорю с тобой вовсе не ради того, чтобы слушать собственный голос. Меня тошнит от тебя. Египет достоин лучшего выбора, чем угрюмый избалованный мальчишка, который ждет не дождется, чтобы ему бросили конфетку. Иди, проверь, сколько времени потребуется страже фараона, чтобы вспороть тебе живот. Так тебе и надо!
Он стряхнул с плеч ее руки.
– Я ненавижу тебя, потому что ты всегда права! – выкрикнул он в ответ. – Ты права, и ты бессердечна. Неужели моя боль ничего не значит для тебя?
– Конечно, значит. – Она отвернулась от него в изнеможении и повалилась на ложе. – Но ты не станешь мужчиной, пока не научишься скрывать любую боль, справляться с любым разочарованием и продолжать идти избранным путем. Боги не доверяют рабам.
– Тебе следовало бы стать жрецом – Он скривил губы. – Можно я пойду?
– Ступай, дурачок.
Она не стала ждать, пока за ним закроются двери, а со вздохом выпрямила на ложе свое ноющее тело и почувствовала, как мышцы медленно расслабляются. Для нее решение фараона тоже было ударом. Весть о внезапном решении Эхнатона взять в жены свою дочь была горьким потрясением, но она, в отличие от Сменхары, понимала, что, в конце концов, это ничего не значит. Гораздо важнее было, кто будет наследником, и Тейе знала, что должна направить слабеющие силы на это, и ни на что другое.
Мериатон быстро привыкла к диадеме царицы и к новым обязательствам и привилегиям, которые сопутствовали царскому венцу. Более зрелая, чем юноша, которого она любила, она глубоко спрятала свои чувства, пытаясь обрести удовольствие в управлении. Теперь уже это были отец и дочь, которые целовались и ласкали друг друга, тесно прижимаясь, перешептывались, стоя в колеснице или сидя под балдахином в носилках. Мериатон стояла рядом с ним у окна явления – более хрупкая, более юная копия Нефертити, – улыбалась и махала толпе горожан, пока Эхнатон делал заявления, выражал любовь к своему народу и осыпал золотом милости тех управителей, которым довелось незадолго до того восхвалять его. Обладание Мериатон, казалось, принесло ему зыбкое успокоение. Его здоровье улучшилось, и в храме он публично возблагодарил Атона за возвращение жизненной силы.
С Мериатон не произошло таких заметных изменений. Внешне она оставалась красивой, жизнерадостной девушкой, заботливой со своим отцом-супругом, надменной с прислугой и любезной с придворными, и только доверенные слуги знали, что она разговаривает во сне и часто просыпается в слезах. Осведомители донесли Тейе, что свергнутая царица в северном дворце истерично хохотала, узнав, что ее место заняла ее собственная дочь, и радовалась, что не все вышло так, как хотела императрица. Тейе никому не сказала об этом весьма ценном сообщении. Она рассматривала ситуацию как временную. Как и многие другие, она полагала, что Эхнатон со временем может смягчиться и освободить царицу, определив для Мериатон место в гареме, которое прежде занимала ее сестра Мекетатон.
Но однажды, когда она направлялась вместе с Бекетатон к своей ротонде в храме, она услышала глухие тяжелые удары молота по камню. Носильщики замедлили ход, и она нетерпеливо подняла занавеси, готовая прикрикнуть, чтобы они поторапливались, но увидела, что они вместе с солдатами эскорта оказались затерты в густой толпе. Белая каменная пыль облаком вздымалась над ними так, что было трудно дышать. Бекетатон, чихнув, изящно прикрыла ротик, но Тейе, снедаемая любопытством, не беспокоилась об удобствах.
– Растолкай этот сброд, хочу видеть, что там происходит, – повелела она начальнику стражи и, опустив занавеси, стала ждать, слушая, как солдаты с криками рассыпают удары.
Вскоре дорога опустела. Пыль висела в воздухе, как белый туман, и сквозь нее было видно каменотесов, не замечающих ее присутствия. Их огромные кувалды поднимались и опускались, нагие спины побелели от пыли, прилипшей к вспотевшей коже. Кроме них еще несколько человек выполняли более тонкую работу резцами и молотками меньшего размера, они иногда прерывались и начинали кашлять. Взмахом руки Тейе удержала вестника, собиравшегося было скомандовать всем припасть лицом к земле.
– Пойди и спроси надсмотрщика, что они делают, – велела она.
Она смотрела, как ее безупречно одетый слуга осторожно пробирался между обломками, прижимая к лицу край юбки. Надсмотрщик низко поклонился несколько раз, мужчины обменялись словами, и вестник, осторожно ступая, пробрался обратно и опустился перед ней на колени.
– Сегодня утром фараон издал указ, – объяснил он, – уничтожить все изображения царицы Нефертити в Ахетатоне и стереть ее имя со всех надписей. Когда это будет выполнено, на их месте будут высечены имя и титулы царицы Мериатон.
Тейе уставилась на него.
– Хорошо. Поехали дальше. – Когда подняли носилки, она откинулась на подушки и даже не заметила, что носильщики двинулись с места.
Бекетатон надула губки.
– Счастливая Мериатон, – сказала она. – Как ты думаешь, фараон когда-нибудь может взять меня в жены и отдать приказ нарисовать мое лицо по всему Ахетатону?
– Не говори глупостей! – прикрикнула на нее Тейе, не особенно слушая. Это не только знак великой милости к дочери, – быстро пронеслось у нее в голове, – это окончательное унижение для Нефертити, попытка не только выразить жестокое недовольство ею, но и, в сущности, отнять у нее жизнь. Имя имеет магический смысл! Если имя живет после смерти, боги даруют его носителю загробную жизнь. Фараон должен понимать, что он не сможет стереть все надписи с ее именем, – думала Тейе. – Оно было высечено в камне столько раз и в стольких местах. Это поступок или огорченного ребенка, или малодушного и опасного мужа.
– Не хочу сегодня молиться, – захныкала Бекетатон. – У Анхесенпаатон новая кошка и целый ящик игрушечных крокодильчиков, они щелкают зубами, когда тащишь их по земле.
– Как интересно, – рассеянно пробормотала Тейе.
Она ужаснулась при мысли: что если за неприступной стеной, отделяющей северный дворец от города, Нефертити уже мертва? Грохот молотов все еще звучал у нее в ушах, и Тейе вдруг поверила, что во имя своего бога ее сын был способен на все.
Она с трудом дотерпела до того момента, когда удалось вызвать брата и Хоремхеба. Уже глубокой ночью они выполнили перед ней ритуальный поклон. Она высказала им свои опасения.
Хоремхеб немедленно решительно покачал головой:
– Нет. Царица жива.
– То есть ты поддерживаешь с ней связь, может быть, даже встречался с ней лично, – резко сказала Тейе. – Ты только что допустил тактическую ошибку, Хоремхеб.
– А твои осведомители плохо работают, императрица, – парировал он. – Она тайно вызывала меня.
– С какой целью? Должно быть, ты хотел рассказать мне, иначе вовсе не стал бы упоминать об этом.
– Она хотела убедиться в моей преданности. Спрашивала мое мнение о возможности успешного дворцового переворота.
Удивленная и рассерженная, Тейе посмотрела на лицо брата – бледное расплывчатое пятно в неярком дальнем свете факелов.
– Ты знал об этом?
– Нет, Тейе, – спокойно ответил он. – Но я ожидал этого.
– Я тоже. Чего она хочет, Хоремхеб? Двойную корону для Сменхары? Или для маленького Тутанхатона, хоть это и маловероятно? Верховной власти для себя или, может быть, даже для тебя? Глупость и недальновидность этой женщины безграничны!
Хоремхеб безрадостно рассмеялся:
– Власти для своей царственной особы с моей помощью. Она терпеть не может твоих сыновей от Осириса Аменхотепа, царица, и, вероятно, рада была бы избавиться от обоих. Она готова сочетаться браком со мной или с Тутанхатоном.
Мысль была такой нелепой, что Тейе не удержалась от смеха.
– Ты разубедил ее?
– Я сделал все, что мог, используя доводы, которые мы с вами обсуждали много недель назад. Думаю, она начинает видеть результаты пагубной политики своего мужа, но она никогда не будет действовать заодно с тобой или со своим отцом. У нее было много времени для размышлений. Она злая женщина.
– Но она сама виновата. Дворцовый переворот, конечно же! Время перемен не наступит, пока фараон жив. В этом я убедилась. Любое новое правление, связанное с возвращением Египту его былой силы, будет нуждаться в доверии и поддержке жрецов Амона.
– Я понимаю. – Голос Хоремхеба звучал ровно. – Я немало думал обо всем этом и пришел к такому же заключению.
Они еще немного поговорили, и мужчины ушли. Тейе осталась сидеть в благоухающей темноте. Я сердита, потому что мне самой следовало замыслить и осуществить переворот, – думала она. – У Нефертити не хватит смелости привести его к успешному завершению. Именно эта ее нерешительность удерживает Хоремхеба от того, чтобы заключить с ней союз. Но я не могу причинить вред своему сыну. Слишком много воспоминаний связано с ним.
Последующие недели были для Тейе безрадостными. Смирившись с осознанием того, что ее влияние на все важные сферы управления сводится к советам, к которым не прислушивались, она с грустью размышляла о своих былых ошибках и теперешнем бессилии. Она знала, что не в ее натуре мириться с поражением, но, просыпаясь каждое утро и снова и снова изобретая, чем заполнить часы томительного ожидания, уже была близка к отчаянию. Иногда она навещала Тии, но вечно погруженная в себя жена брата совсем не интересовалась тем, что происходит за пределами ее мирка. Тейе диктовала письма своей старой подруге Тиа-ха, от которой регулярно приходили свитки, полные забавных описаний жизни в ее сонном поместье в Дельте. Императрица пыталась заставить себя не думать о судьбах Египта, для которого она ничего не могла сделать, но ее беспокойство не ослабевало.
Одним из событий, только усиливших унылое настроение Тейе, был отъезд Азиру из Ахетатона. На прощание фараон устроил ему великолепный праздник, на котором танцоры, певцы, акробаты и дрессированные животные час за часом развлекали гостей, пока одно за другим выносили сочные дымящиеся блюда и лучшие выдержанные вина. Эхнатон усадил Азиру рядом с собой на помосте по левую руку, что было исключительной честью. Мериатон, ослепительная в желтом одеянии, вся в золотых украшениях, сидела справа от него, а Тейе пересадили на место позади фараона, где она с растущим беспокойством слушала разговор иноземца со своим сыном. Азиру не следовало жаловать привилегию сидеть на помосте, – думала Тейе, – его нужно было посадить на полу в зале, с другими послами, оттуда фараон выглядит надменным и могучим в своих драгоценностях и царственном сиянии двойной короны. Его нужно было удостоить надменной аудиенции, во время которой фараон мог бы потребовать возобновления соглашения между ними и намекнуть на возмездие, если Азиру позволит себе и дальше разжигать войны. Но большую часть вечера Эхнатон только ублажал свою новую царицу, с удовольствием описывал проекты строительства, истолковывал желание Атона, чтобы все люди могли жить во всеобщем мире. Тейе молилась, чтобы эту тему не поднимали, но Мериатон сама подхватила ее.
– Надеюсь, тебе понравилось мирное пребывание в Египте, – любезно сказала она. – Должно быть, теперь трудно будет возвращаться в ту часть империи, где все охвачено голодом и войной.
Азиру посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
– Мирная жизнь Египта действительно благословенна, – ответил он. – Обитатель этой благодатной земли, живущий в полном довольстве, может никогда не столкнуться со всеуничтожающей яростью огня и скимитара.
Как он бесстыден и дерзок, – подумала Тейе. – Он чувствует себя в абсолютной безопасности, напоминая фараону о состоянии империи.
– Но у Египта лучшая в мире армия, – льстиво продолжал Азиру. – Чего ему бояться?
– Я мечтаю о том дне, когда армия будет распущена, – с жаром вмешался Эхнатон, – и на земле будет править мир Атона во главе с его началом – Египтом. Бог, дающий жизнь всему, не имеет ничего общего со смертью. Послушай, Азиру, слова, которые он внушил мне: «До самого захода Твоего все глаза обращены к красоте Твоей. Останавливаются все работы, когда заходишь Ты на западе. Когда же восходишь, то даруешь процветание для царя. Все спешат с тех пор, как Ты основал земную твердь. Ты пробуждаешь всех ради сына Твоего, исшедшего из плоти Твоей…»
Мериатон с улыбкой смотрела на мужа, Тейе слушала, не шевелясь, неотрывно глядя на резкий профиль Азиру. Он вежливо, даже сердечно кивал, но Тейе могла легко представить, какие презрительные мысли кружились в его черноволосой голове. Стыд горячей волной окатил ее.
– Эти слова исполнены очарования, – изрек Азиру, когда Эхнатон закончил и выжидательно посмотрел на него. – У тебя истинный дар поэта, божественный дар. Слышали ли эти слова твои солдаты или только придворные?
Тейе застонала, заметив, что Эхнатон кивнул.
– Конечно. Всему Египту доступны откровения, которые мне ниспосылает Атон. Не хочешь ли ты взять с собой в Амурру жреца Атона, чтобы он просветил твой народ?
Тейе решительно отказалась присутствовать при завершении разговора. Чуть позже, извинившись, она отправилась отдыхать. Она не приняла Азиру перед отъездом, и ее не было среди тех, кто вышел на ступени причала пожелать ему доброго пути. Что бы она ни сказала ему теперь, это не будет иметь значения, потому что решение он уже принял. Он наблюдал ее прибытие в Ахетатон, видел бесчестье Нефертити, поразмыслил над восхождением звезды Мериатон вместо звезды сына Тейе и сделал свои выводы. Фараон одарил его на прощание множеством дорогих подарков, это сопровождалось слезами и братскими объятиями. Я бы проткнула копьем его черное сердце и послала его изувеченное тело Суппилулиумасу, – думала Тейе. – Времена, когда Египет мог вернуть его в ряды своих союзников, давно миновали.
Тейе и Мериатон почти не виделись с тех пор, как девушка сделалась женой фараона, они встречались только в храме или иногда во время праздников, поэтому Тейе была удивлена, когда в середине месяца фаменос вестник царицы объявил ей о приглашении, которое, по сути, являлось царским приказом. Взяв с собой Хайю, Тейе отправилась в покои царицы. Она не была там после стычки с Нефертити, и память об этой исполненной желчи встрече ожила, снова наполнив ее разочарованием. Мериатон ответила на ее учтивый поклон улыбкой и, подойдя ближе, поцеловала бабушку в щеку. Она выглядела свежей и прелестной в белом платье, бирюзовых сережках и ожерелье. На ее прямых черных волосах покоилась царская диадема, с которой свисала тонкого плетения золотая сетка, усыпанная мелкими бусинами из бирюзы. Тейе подумала, что Мериатон будет еще красивее, чем ее мать, потому что ее безупречное личико сияло кротостью и добротой, недоступными Нефертити. Оглядев комнату, императрица пришла в недоумение, увидев рядом с троном Мериатон простой письменный стол, где аккуратными рядами были разложены свитки, и нескольких писцов, которые занимались переписыванием или сидели, подняв наготове перья, в ожидании повелений царицы. Царица указала на кресло, и Тейе села.
– Как поживает царевич Сменхара? – прозвучал первый вопрос Мериатон.
Тейе подметила горячий интерес, который девушка пыталась скрыть.
– С ним все хорошо, он продолжает свои занятия, – ответила она. – Учеба дается ему по-прежнему нелегко, не думаю, что он когда-нибудь достигнет настоящего мастерства в обращении с оружием, но ему нравятся лошади, и он каждое утро катается в пустыне за городом на своей колеснице.
– Я знаю, – сказала Мериатон, залившись румянцем. – Благодарю тебя, императрица, за то, что ты не сочла мой вопрос назойливым. Все знают о моих чувствах к нему. Но хотя придворным известно о моей преданности отцу, теперь, когда я стала царицей, многие считают мою любовь к Сменхаре недостойной.
– У тебя отважное сердце.
– У меня нет выбора, – печально возразила Мериатон. – Но я вызвала тебя не для того, чтобы скоротать время. Ты была больна?
Тейе улыбнулась.
– Не больна, просто возраст дает о себе знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Я не говорила, что Мериатон будет твоей, – спокойно напомнила она. – Я сказала, что однажды ты станешь фараоном и тогда сможешь жениться на ней. Подумай, Сменхара! Твой дядюшка, и Хоремхеб, и я каждый день расточаем тебе хвалы перед фараоном. Твое время еще придет. Тогда у тебя будет и царевна, и все, что пожелаешь.
Он сжал кулаки и непокорно уставился на нее.
– Я не хочу ждать! – воскликнул он. – Я не хочу больше выслушивать эту болтовню о терпении! Я потерял ее, и это твоя вина!
Тейе шагнула вперед и, взяв его за плечи, сильно встряхнула.
– Хорошо же, тогда смотри, сможешь ли ты подобраться к фараону достаточно близко, чтобы убить его! – выкрикнула она в ответ. – Ты – капризный, испорченный ребенок, и твой царственный отец отвернулся бы от тебя, если бы услышал тебя сейчас. Я говорю с тобой вовсе не ради того, чтобы слушать собственный голос. Меня тошнит от тебя. Египет достоин лучшего выбора, чем угрюмый избалованный мальчишка, который ждет не дождется, чтобы ему бросили конфетку. Иди, проверь, сколько времени потребуется страже фараона, чтобы вспороть тебе живот. Так тебе и надо!
Он стряхнул с плеч ее руки.
– Я ненавижу тебя, потому что ты всегда права! – выкрикнул он в ответ. – Ты права, и ты бессердечна. Неужели моя боль ничего не значит для тебя?
– Конечно, значит. – Она отвернулась от него в изнеможении и повалилась на ложе. – Но ты не станешь мужчиной, пока не научишься скрывать любую боль, справляться с любым разочарованием и продолжать идти избранным путем. Боги не доверяют рабам.
– Тебе следовало бы стать жрецом – Он скривил губы. – Можно я пойду?
– Ступай, дурачок.
Она не стала ждать, пока за ним закроются двери, а со вздохом выпрямила на ложе свое ноющее тело и почувствовала, как мышцы медленно расслабляются. Для нее решение фараона тоже было ударом. Весть о внезапном решении Эхнатона взять в жены свою дочь была горьким потрясением, но она, в отличие от Сменхары, понимала, что, в конце концов, это ничего не значит. Гораздо важнее было, кто будет наследником, и Тейе знала, что должна направить слабеющие силы на это, и ни на что другое.
Мериатон быстро привыкла к диадеме царицы и к новым обязательствам и привилегиям, которые сопутствовали царскому венцу. Более зрелая, чем юноша, которого она любила, она глубоко спрятала свои чувства, пытаясь обрести удовольствие в управлении. Теперь уже это были отец и дочь, которые целовались и ласкали друг друга, тесно прижимаясь, перешептывались, стоя в колеснице или сидя под балдахином в носилках. Мериатон стояла рядом с ним у окна явления – более хрупкая, более юная копия Нефертити, – улыбалась и махала толпе горожан, пока Эхнатон делал заявления, выражал любовь к своему народу и осыпал золотом милости тех управителей, которым довелось незадолго до того восхвалять его. Обладание Мериатон, казалось, принесло ему зыбкое успокоение. Его здоровье улучшилось, и в храме он публично возблагодарил Атона за возвращение жизненной силы.
С Мериатон не произошло таких заметных изменений. Внешне она оставалась красивой, жизнерадостной девушкой, заботливой со своим отцом-супругом, надменной с прислугой и любезной с придворными, и только доверенные слуги знали, что она разговаривает во сне и часто просыпается в слезах. Осведомители донесли Тейе, что свергнутая царица в северном дворце истерично хохотала, узнав, что ее место заняла ее собственная дочь, и радовалась, что не все вышло так, как хотела императрица. Тейе никому не сказала об этом весьма ценном сообщении. Она рассматривала ситуацию как временную. Как и многие другие, она полагала, что Эхнатон со временем может смягчиться и освободить царицу, определив для Мериатон место в гареме, которое прежде занимала ее сестра Мекетатон.
Но однажды, когда она направлялась вместе с Бекетатон к своей ротонде в храме, она услышала глухие тяжелые удары молота по камню. Носильщики замедлили ход, и она нетерпеливо подняла занавеси, готовая прикрикнуть, чтобы они поторапливались, но увидела, что они вместе с солдатами эскорта оказались затерты в густой толпе. Белая каменная пыль облаком вздымалась над ними так, что было трудно дышать. Бекетатон, чихнув, изящно прикрыла ротик, но Тейе, снедаемая любопытством, не беспокоилась об удобствах.
– Растолкай этот сброд, хочу видеть, что там происходит, – повелела она начальнику стражи и, опустив занавеси, стала ждать, слушая, как солдаты с криками рассыпают удары.
Вскоре дорога опустела. Пыль висела в воздухе, как белый туман, и сквозь нее было видно каменотесов, не замечающих ее присутствия. Их огромные кувалды поднимались и опускались, нагие спины побелели от пыли, прилипшей к вспотевшей коже. Кроме них еще несколько человек выполняли более тонкую работу резцами и молотками меньшего размера, они иногда прерывались и начинали кашлять. Взмахом руки Тейе удержала вестника, собиравшегося было скомандовать всем припасть лицом к земле.
– Пойди и спроси надсмотрщика, что они делают, – велела она.
Она смотрела, как ее безупречно одетый слуга осторожно пробирался между обломками, прижимая к лицу край юбки. Надсмотрщик низко поклонился несколько раз, мужчины обменялись словами, и вестник, осторожно ступая, пробрался обратно и опустился перед ней на колени.
– Сегодня утром фараон издал указ, – объяснил он, – уничтожить все изображения царицы Нефертити в Ахетатоне и стереть ее имя со всех надписей. Когда это будет выполнено, на их месте будут высечены имя и титулы царицы Мериатон.
Тейе уставилась на него.
– Хорошо. Поехали дальше. – Когда подняли носилки, она откинулась на подушки и даже не заметила, что носильщики двинулись с места.
Бекетатон надула губки.
– Счастливая Мериатон, – сказала она. – Как ты думаешь, фараон когда-нибудь может взять меня в жены и отдать приказ нарисовать мое лицо по всему Ахетатону?
– Не говори глупостей! – прикрикнула на нее Тейе, не особенно слушая. Это не только знак великой милости к дочери, – быстро пронеслось у нее в голове, – это окончательное унижение для Нефертити, попытка не только выразить жестокое недовольство ею, но и, в сущности, отнять у нее жизнь. Имя имеет магический смысл! Если имя живет после смерти, боги даруют его носителю загробную жизнь. Фараон должен понимать, что он не сможет стереть все надписи с ее именем, – думала Тейе. – Оно было высечено в камне столько раз и в стольких местах. Это поступок или огорченного ребенка, или малодушного и опасного мужа.
– Не хочу сегодня молиться, – захныкала Бекетатон. – У Анхесенпаатон новая кошка и целый ящик игрушечных крокодильчиков, они щелкают зубами, когда тащишь их по земле.
– Как интересно, – рассеянно пробормотала Тейе.
Она ужаснулась при мысли: что если за неприступной стеной, отделяющей северный дворец от города, Нефертити уже мертва? Грохот молотов все еще звучал у нее в ушах, и Тейе вдруг поверила, что во имя своего бога ее сын был способен на все.
Она с трудом дотерпела до того момента, когда удалось вызвать брата и Хоремхеба. Уже глубокой ночью они выполнили перед ней ритуальный поклон. Она высказала им свои опасения.
Хоремхеб немедленно решительно покачал головой:
– Нет. Царица жива.
– То есть ты поддерживаешь с ней связь, может быть, даже встречался с ней лично, – резко сказала Тейе. – Ты только что допустил тактическую ошибку, Хоремхеб.
– А твои осведомители плохо работают, императрица, – парировал он. – Она тайно вызывала меня.
– С какой целью? Должно быть, ты хотел рассказать мне, иначе вовсе не стал бы упоминать об этом.
– Она хотела убедиться в моей преданности. Спрашивала мое мнение о возможности успешного дворцового переворота.
Удивленная и рассерженная, Тейе посмотрела на лицо брата – бледное расплывчатое пятно в неярком дальнем свете факелов.
– Ты знал об этом?
– Нет, Тейе, – спокойно ответил он. – Но я ожидал этого.
– Я тоже. Чего она хочет, Хоремхеб? Двойную корону для Сменхары? Или для маленького Тутанхатона, хоть это и маловероятно? Верховной власти для себя или, может быть, даже для тебя? Глупость и недальновидность этой женщины безграничны!
Хоремхеб безрадостно рассмеялся:
– Власти для своей царственной особы с моей помощью. Она терпеть не может твоих сыновей от Осириса Аменхотепа, царица, и, вероятно, рада была бы избавиться от обоих. Она готова сочетаться браком со мной или с Тутанхатоном.
Мысль была такой нелепой, что Тейе не удержалась от смеха.
– Ты разубедил ее?
– Я сделал все, что мог, используя доводы, которые мы с вами обсуждали много недель назад. Думаю, она начинает видеть результаты пагубной политики своего мужа, но она никогда не будет действовать заодно с тобой или со своим отцом. У нее было много времени для размышлений. Она злая женщина.
– Но она сама виновата. Дворцовый переворот, конечно же! Время перемен не наступит, пока фараон жив. В этом я убедилась. Любое новое правление, связанное с возвращением Египту его былой силы, будет нуждаться в доверии и поддержке жрецов Амона.
– Я понимаю. – Голос Хоремхеба звучал ровно. – Я немало думал обо всем этом и пришел к такому же заключению.
Они еще немного поговорили, и мужчины ушли. Тейе осталась сидеть в благоухающей темноте. Я сердита, потому что мне самой следовало замыслить и осуществить переворот, – думала она. – У Нефертити не хватит смелости привести его к успешному завершению. Именно эта ее нерешительность удерживает Хоремхеба от того, чтобы заключить с ней союз. Но я не могу причинить вред своему сыну. Слишком много воспоминаний связано с ним.
Последующие недели были для Тейе безрадостными. Смирившись с осознанием того, что ее влияние на все важные сферы управления сводится к советам, к которым не прислушивались, она с грустью размышляла о своих былых ошибках и теперешнем бессилии. Она знала, что не в ее натуре мириться с поражением, но, просыпаясь каждое утро и снова и снова изобретая, чем заполнить часы томительного ожидания, уже была близка к отчаянию. Иногда она навещала Тии, но вечно погруженная в себя жена брата совсем не интересовалась тем, что происходит за пределами ее мирка. Тейе диктовала письма своей старой подруге Тиа-ха, от которой регулярно приходили свитки, полные забавных описаний жизни в ее сонном поместье в Дельте. Императрица пыталась заставить себя не думать о судьбах Египта, для которого она ничего не могла сделать, но ее беспокойство не ослабевало.
Одним из событий, только усиливших унылое настроение Тейе, был отъезд Азиру из Ахетатона. На прощание фараон устроил ему великолепный праздник, на котором танцоры, певцы, акробаты и дрессированные животные час за часом развлекали гостей, пока одно за другим выносили сочные дымящиеся блюда и лучшие выдержанные вина. Эхнатон усадил Азиру рядом с собой на помосте по левую руку, что было исключительной честью. Мериатон, ослепительная в желтом одеянии, вся в золотых украшениях, сидела справа от него, а Тейе пересадили на место позади фараона, где она с растущим беспокойством слушала разговор иноземца со своим сыном. Азиру не следовало жаловать привилегию сидеть на помосте, – думала Тейе, – его нужно было посадить на полу в зале, с другими послами, оттуда фараон выглядит надменным и могучим в своих драгоценностях и царственном сиянии двойной короны. Его нужно было удостоить надменной аудиенции, во время которой фараон мог бы потребовать возобновления соглашения между ними и намекнуть на возмездие, если Азиру позволит себе и дальше разжигать войны. Но большую часть вечера Эхнатон только ублажал свою новую царицу, с удовольствием описывал проекты строительства, истолковывал желание Атона, чтобы все люди могли жить во всеобщем мире. Тейе молилась, чтобы эту тему не поднимали, но Мериатон сама подхватила ее.
– Надеюсь, тебе понравилось мирное пребывание в Египте, – любезно сказала она. – Должно быть, теперь трудно будет возвращаться в ту часть империи, где все охвачено голодом и войной.
Азиру посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
– Мирная жизнь Египта действительно благословенна, – ответил он. – Обитатель этой благодатной земли, живущий в полном довольстве, может никогда не столкнуться со всеуничтожающей яростью огня и скимитара.
Как он бесстыден и дерзок, – подумала Тейе. – Он чувствует себя в абсолютной безопасности, напоминая фараону о состоянии империи.
– Но у Египта лучшая в мире армия, – льстиво продолжал Азиру. – Чего ему бояться?
– Я мечтаю о том дне, когда армия будет распущена, – с жаром вмешался Эхнатон, – и на земле будет править мир Атона во главе с его началом – Египтом. Бог, дающий жизнь всему, не имеет ничего общего со смертью. Послушай, Азиру, слова, которые он внушил мне: «До самого захода Твоего все глаза обращены к красоте Твоей. Останавливаются все работы, когда заходишь Ты на западе. Когда же восходишь, то даруешь процветание для царя. Все спешат с тех пор, как Ты основал земную твердь. Ты пробуждаешь всех ради сына Твоего, исшедшего из плоти Твоей…»
Мериатон с улыбкой смотрела на мужа, Тейе слушала, не шевелясь, неотрывно глядя на резкий профиль Азиру. Он вежливо, даже сердечно кивал, но Тейе могла легко представить, какие презрительные мысли кружились в его черноволосой голове. Стыд горячей волной окатил ее.
– Эти слова исполнены очарования, – изрек Азиру, когда Эхнатон закончил и выжидательно посмотрел на него. – У тебя истинный дар поэта, божественный дар. Слышали ли эти слова твои солдаты или только придворные?
Тейе застонала, заметив, что Эхнатон кивнул.
– Конечно. Всему Египту доступны откровения, которые мне ниспосылает Атон. Не хочешь ли ты взять с собой в Амурру жреца Атона, чтобы он просветил твой народ?
Тейе решительно отказалась присутствовать при завершении разговора. Чуть позже, извинившись, она отправилась отдыхать. Она не приняла Азиру перед отъездом, и ее не было среди тех, кто вышел на ступени причала пожелать ему доброго пути. Что бы она ни сказала ему теперь, это не будет иметь значения, потому что решение он уже принял. Он наблюдал ее прибытие в Ахетатон, видел бесчестье Нефертити, поразмыслил над восхождением звезды Мериатон вместо звезды сына Тейе и сделал свои выводы. Фараон одарил его на прощание множеством дорогих подарков, это сопровождалось слезами и братскими объятиями. Я бы проткнула копьем его черное сердце и послала его изувеченное тело Суппилулиумасу, – думала Тейе. – Времена, когда Египет мог вернуть его в ряды своих союзников, давно миновали.
Тейе и Мериатон почти не виделись с тех пор, как девушка сделалась женой фараона, они встречались только в храме или иногда во время праздников, поэтому Тейе была удивлена, когда в середине месяца фаменос вестник царицы объявил ей о приглашении, которое, по сути, являлось царским приказом. Взяв с собой Хайю, Тейе отправилась в покои царицы. Она не была там после стычки с Нефертити, и память об этой исполненной желчи встрече ожила, снова наполнив ее разочарованием. Мериатон ответила на ее учтивый поклон улыбкой и, подойдя ближе, поцеловала бабушку в щеку. Она выглядела свежей и прелестной в белом платье, бирюзовых сережках и ожерелье. На ее прямых черных волосах покоилась царская диадема, с которой свисала тонкого плетения золотая сетка, усыпанная мелкими бусинами из бирюзы. Тейе подумала, что Мериатон будет еще красивее, чем ее мать, потому что ее безупречное личико сияло кротостью и добротой, недоступными Нефертити. Оглядев комнату, императрица пришла в недоумение, увидев рядом с троном Мериатон простой письменный стол, где аккуратными рядами были разложены свитки, и нескольких писцов, которые занимались переписыванием или сидели, подняв наготове перья, в ожидании повелений царицы. Царица указала на кресло, и Тейе села.
– Как поживает царевич Сменхара? – прозвучал первый вопрос Мериатон.
Тейе подметила горячий интерес, который девушка пыталась скрыть.
– С ним все хорошо, он продолжает свои занятия, – ответила она. – Учеба дается ему по-прежнему нелегко, не думаю, что он когда-нибудь достигнет настоящего мастерства в обращении с оружием, но ему нравятся лошади, и он каждое утро катается в пустыне за городом на своей колеснице.
– Я знаю, – сказала Мериатон, залившись румянцем. – Благодарю тебя, императрица, за то, что ты не сочла мой вопрос назойливым. Все знают о моих чувствах к нему. Но хотя придворным известно о моей преданности отцу, теперь, когда я стала царицей, многие считают мою любовь к Сменхаре недостойной.
– У тебя отважное сердце.
– У меня нет выбора, – печально возразила Мериатон. – Но я вызвала тебя не для того, чтобы скоротать время. Ты была больна?
Тейе улыбнулась.
– Не больна, просто возраст дает о себе знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67