«Тренируйте дыхание! Тренируйте дыхание!» Я тогда после часовой пляски с мечом дышал, как выброшенный на берег окунь – сердце едва через глотку не выскакивало. А как годик молотом помахал да мехи пораскачивал – так никакой тренировки не надо! Сегодня бы я этого мастера Эктнера с его деревянной палкой самого загонял до смертельной одышки.
В этом году оттепель нагрянула до срока, ветер с моря уж месяц как съел остатки снега на мостовых и крышах. Но перед Новоднем, как назло, похолодало, навалило снежной крупы, сколько и за всю зиму не выпало. Теперь ее разминала в грязно-коричневую жижу многоязыкая толпа, затопившая Каннингард перед праздником. Мы с Михалом потолкались в оружейных рядах, поглядели на мечи заморской ковки: здесь продавали в основном гномью работу, но были и сарбаканские изогнутые полумесяцем клинки, и полуторные темно-серые, с особым травлением на скосах красавцы из Лудинга. Местные мастера даже в ярмарочные дни предпочитали выставлять товар в собственных лавках, а не на площади. Кстати, не так и много в городе настоящих мастеров. Нет, тех, кто арбалетные болты нарезает, наконечники для стрел делает или простые солдатские мечи, – таких хватает. А вот таких, как мой учитель мастер Виллот, знающих секрет «королевской» ковки, – может, еще один-два. Но и они специализируются в основном на клинках, а рукояти или, скажем, прибор для ножен заказывают у других. Я же перенимал у господина Виллота его умение с дальним прицелом – хочу разом и ковать клинки, и изготавливать к ним роскошные навершия и гарды, ну и драгоценные ножны, само собой. Спрос на такие вещи есть всегда: кто-то получил титул и желает обзавестись приличным «фамильным» оружием, у кого-то сын подрос, кому-то необходимо сделать ценный подарок покровителю.
Наша семья владеет отелем в Благородном квартале. Интересно, живущий в нем граф знает, кто хозяин дома? Неважно. Узнает, когда будет съезжать, ибо в этом особняке я собирался открыть первую в Старом городе оружейную лавку-мастерскую. Кузню, конечно, здесь не поставишь, зато торговый зал будет с видом на Дворцовую улицу. Отец поддерживает мои честолюбивые планы, потому согласился передать отель в мое распоряжение. Что же касается недовольства обитающего там благородного семейства – так пусть пожалуются пресветлому герцогу Васко. Сильно сомневаюсь, чтобы он стал ссориться с человеком, фактически подарившим ему его коронационный венец. Дело было так: несколько лет назад члены городского совета пожаловали к отцу с заказом для этой церемонии. На украшение герцогской короны ими были переданы всего три, прямо скажем, средненького качества рубина. Ги-Васко тогда еще не был тем, кем стал сейчас, но мой отец разглядел что-то такое в молодом правителе. В изготовленный для него венец были вправлены двенадцать великолепнейших изумрудов, это не считая мелких бриллиантов, пошедших на окантовку. Герцог оценил работу. И с той поры матушка, что ни год, принимается заговаривать о том, чтобы попросить Его Светлость даровать нам дворянство. Но отец (и я с ним полностью согласен) всегда отвечал, что благородство – не в гербе и если боги вложили его тебе в сердце, не нужна никакая герцогская грамота, а титул ни ума, ни красоты не прибавит.
Конечно, дворянское звание дает массу преимуществ: можно, к примеру, шататься повсюду со здоровенным палашом на поясе и тискать по подворотням хорошеньких горожаночек без риска быть избитым их женихами или братьями; можно скакать во весь опор по улицам, сталкивая в сточную канаву мирных граждан, – да мало ли еще какие развлечения найдутся для благородных лордов? Мне, как уже говорилось, в Карсе довелось хлебнуть дворянской вольности, в тамошней академии учились либо отпрыски благородных семейств, либо те, кто сильно метил в высший свет. Наверное, были и среди них славные парни, но мне познакомиться с ними не посчастливилось. А те, с кем довелось, считали хорошим тоном побить окна бакалейщику, которому задолжали за несколько месяцев. Они и меня пытались приохотить к своим забавам, но как-то не пошла у меня дружба с благородными. Поэтому так скажу: хорошо иметь клиентов из герцогской свиты, но в приятели к ним набиваться – увольте! Лучше я с Михалом или вон с Автом пару кружечек опрокину – за цеховое братство.
Завтра, когда сдам экзамен (тьфу-тьфу-тьфу в Бездну), можно завести разговор с господином Брустом по поводу ссуды на новое дело. Мы хоть и не бедствуем, но для моего предприятия требуется сразу кругленькая сумма. За мыслью о банкире как-то само собой подумалось о его дочери. Это Хильда подала мне идею отлить для экзамена подвеску в виде оленя из известной легенды. Самая новогодняя тема. А уже я сам придумал, чтобы как и в сказке о перевертыше: посмотришь на серебряную подвеску с одной стороны – стоит олень с ветвистыми рогами и топазовыми глазами, перевернешь – и оказывается, что теми же глазами смотрит на тебя дева, прислонившись к раскидистому дереву. Для глаз я еще неделю назад подобрал два темно-золотистых топаза – уж делать так делать!
А после экзамена подвеску можно тактично преподнести Хильде, заодно и посвататься. В моем возрасте пора всерьез задуматься не только о женитьбе, но и о детях.
Вернулись мы поздно, после ярмарки зашли перекусить в корчму на углу нашей улицы. Нынче здесь ужинало большинство из тех, кому завтра предстояло держать экзамен на мастера. За разговорами время пролетело незаметно. По традиции за сутки перед испытанием ученики прекращали всякую подготовку и не брали в руки инструменты, пока «судьи» не явятся, чтобы оценить работу будущих мастеров. Испытания проводились в мастерской цехового старейшины. Кроме меня и Михала свое личное клеймо готовились получить еще четыре подмастерья.
– Хорошо бы формы еще раз проверить! – неожиданно проговорил за едой Михал.
– Иди ты по Краю! – в шутку послал я приятеля. – Проверять инструмент перед экзаменом – плохая примета.
– Но я же не инструмент, я формы…
Мне и самому до смерти хотелось сбегать в цех, куда еще утром я отнес заранее приготовленную форму, материал для опоки и все необходимое для завтрашних работ, но я подавил неразумный порыв. Все было не единожды проверено в предыдущие дни, нечего суетиться попусту.
Не дождавшись ответа, Михал доел свой ужин и позвал:
– Пойдем спать, что ли.
Я с готовностью поднялся, мы и так засиделись, а перед испытанием стоило как следует выспаться.
Чтобы стать мастером, недостаточно научиться гнуть золотые колечки или отливать простенькие сережки на радость юным горожанкам. Каждый из нас должен был собственноручно выполнить сложную пустотелую отливку, а затем доработать и отполировать ее до готового изделия. Я вон в свою хотел еще и камни вправить.
Когда отец пришел будить меня на рассвете, я уже успел проснуться и даже одеться. Наскоро выпив горячей тофры, отправились к мастерской мэтра Урфино, старейшего и влиятельнейшего ювелира в нашем квартале, а значит, и во всем Каннингарде.
Не стану описывать, как проходило испытание, скажу сразу – я потерпел неудачу. Может, тому виной неверно рассчитанная форма или недостаточная температура металла, только когда я выбил отливку из опоки, оказалось, что на месте лица у моей девы-перевертыша уродливая каверна. Проходивший мимо экзаменатор, следивший за тем, чтобы каждый из претендентов на звание самостоятельно выполнял все операции, огорченно прицокнул языком. «Слишком сложная композиция – не для литья, и стенки чересчур тонкие…» – заметил как бы про себя.
Я сжал зубы и попробовал насколько возможно исправить собственные огрехи. Но ни искусно припаянная серебряная проволока, ни золотистые топазы не могли до конца скрыть брак. Изуродованная подвеска легла на стол перед экзаменаторами. Цеховые судьи думали долго, или это мне так показалось. Их вердикт оказался неожиданно мягок. Незаслуженно мягок!
– Ты неплохой мастер, Раэн, – похлопал меня по спине мэтр Урфино. – Только самонадеянности много, а опыта – мало. Говорили же тебе старшие, выбери отливку попроще!
Я с подобающим случаю выражением благодарности на лице выслушал его слова и речи экзаменаторов, вручавших новым мастерам, в том числе и мне (как ни удивительно), долгожданные клейма, но потом постыдно сбежал, оставив отца и Михала принимать поздравления.
Следующим утром проснулся непривычно поздно. Если честно, вообще вставать и начинать новый день не хотелось. Но часа за два до полудня в прихожей зазвонил колокольчик. Мать, заговорщически улыбаясь, ввела в гостиную Хильду.
– Здравствуйте, мастер Раэн, – с преувеличенным почтением присела передо мной юная банкирша. – Не соблаговолите ли прогуляться со своей скромной подружкой на ярмарку?
Я поморщился, услыхав из чужих уст звание, которого не считал себя достойным. Хотел отговориться делами или усталостью, но взглянул в чистые, лучащиеся искренней радостью глаза и передумал. Незачем портить настроение Хильде из-за собственных неприятностей. Не ее вина, что у горе-жениха руки растут из задницы!
– Пошли.
Чтобы собраться, много времени не требовалось. Надел теплый шерстяной кафтан неброского темно-коричневого цвета. Подумав, добавил к поясу ножны с кинжалом. Отец подарил мне его еще перед поездкой в Карс. Вообще-то я вполне мог бы, как какой-нибудь дворянин, носить на поясе меч. Еще предшественник Его Светлости Ги-Васко даровал эту привилегию кузнецам и ювелирам, иначе им попросту невозможно было бы доставлять свой товар заказчику. Но в том-то и дело, что я ни в коем случае не желал походить на знатного господина. Закончив с гардеробом, предложил Хильде согнутый локоть.
– К вашим услугам, госпожа банкирша.
Вообще-то с Хильдой приятно прогуливаться даже по ярмарке. В отличие от большинства девушек, при посещении торговых рядов ее не охватывает необоримая жажда скупить все, на что упадет взгляд. Возможно, тому причиной, что она с детских лет не знала отказа ни в чем. Как бы то ни было, но только моя нареченная не бросалась с жадностью перебирать тряпки и безделушки на прилавках у купцов. Она у меня вообще была девушка чинная и разумная. Полагаю, я получал куда больше удовольствия, делая ей подарки, чем она – принимая. Но к сегодняшнему дню, точнее, к сегодняшнему моему настроению это не относилось.
– Это тебе, – неловко сунул я в руки девушке злополучную подвеску, про женитьбу и вовсе не обмолвился. Не слушая изъявлений восторга и благодарности, потянул за собой на улицу.
Рыночная площадь шумела на тысячи голосов. Разрумянившиеся торговки зимними яблоками зазывали покупателей к прилавкам. Протяжно выкликал названия своих товаров коробейник, гоготали в садках откормленные гуси, звали друг друга потерявшиеся. Где-то веселил народ гудочник, звонкие переливы его гудка вплетались, словно в песню, в многоголосый гомон. Один я молча брел, погруженный в понурые мысли: где я ошибся, отчего металл застыл не так, как следовало?
Впереди замаячила ведущая к Новым воротам Каретная улица, народ вливался в нее с Рыночной площади, словно вишневый компот в бутылку. В узком горлышке то и дело возникал затор, но по-праздничному веселый люд добродушно терпел давку. Позади на площади послышались совсем другие, тревожные крики. Мой рост позволял взглянуть поверх большинства голов, но все, что удалось рассмотреть, так это пики пробирающихся между торговыми рядами стражников. В верхней части древка, чтобы сразу отличить стражей порядка, были прикреплены ярко-желтые значки. Люди вокруг тоже стали оборачиваться. «Не иначе, карманника ловят», – высказал предположение бородатый мужичина, проталкивающийся с площади впереди меня. Соседи тут же принялись проверять кошельки.
Даже я не удержался, ощупал кожаный карман на поясе, хотя денег в нем было всего-то пара ахелей на сладости для Хильды. И тут откуда-то из-за наших спин выскочил этот парень. Для карманника он был староват, да и выглядел не как уличный воришка. Куртка из серой замши хоть и лоснящаяся на спине и рукавах, но явно не дешевая, такие же штаны и сапоги – эдакая длинная серая мышь. Мы еще не успели втянуться в уличную горловину, и вокруг хватало свободного места, однако смутьян мчался, не разбирая дороги, толкаясь и отдавливая ступни. Попавшуюся ему на пути Хильду грубо отшвырнул, так что она отлетела, с размаху врезавшись в оставленную зеленщиком тележку. Встала, потирая ушибленный локоть. На глаза от нежданной боли навернулись слезы. Не знаю, как бы я повел себя в другое время, но сегодня внутри тлело невнятное раздражение, и тут оно нашло себе выход. Бросив: «Я сейчас!» – кинулся вдогонку за нахалом. Бить морду не собирался, но должен же кто-то поучить парня вежливости! Беглец между тем обернулся, кинул испуганно-вороватый взгляд через плечо, увидел, как я проталкиваюсь следом, еще сильнее заработал локтями. Я тоже прибавил скорость. Некоторое время сосредоточенно лавировали между возмущенно вскрикивающими горожанами. Каретная была запружена людьми, вероятно, до самых городских ворот. Я старался не потерять в толпе малоприметную спину в серой куртке. Вот парень вывинтился из людского водоворота и шмыгнул в боковой переулок. Я за ним. Здесь людей практически не было, высились неопрятные штабеля пустых ящиков, наводя на мысль об овощной лавке; с верхних этажей, перегораживая дорогу едва не до соседней стены, спускались деревянные лестницы. Прямо посередине бежал грязный ручеек, впадая в прорытую вдоль поперечной улицы сточную канаву.
«Серый» чуть притормозил, громоздящиеся на тротуаре штабеля создавали иллюзию тупика. Тут я его и догнал. Сначала толкнул плечом, как недавно этот торопыга Хильду, парня отбросило на ближайшую стену. А стоило ему выпрямиться, как я ухватил нахала за грудки и хорошенько тряхнул для острастки. Вразумление не подействовало, и он полез драться, неловко целя кулаком в лицо. Но я был выше и сильнее, перехватил руку на замахе, завел за спину, отчего узкая грудь задиры оказалась притиснута к моей.
– Отпус-сти! – угрожающе зашипел он, прожигая злобным взглядом. Возможно, если бы парень был повежливее, не дрался, а рассказал какую-нибудь жалостливую историю, я бы не стал сдавать его страже. Но он вместо этого принялся лягаться, грозить мне всевозможными карами, да еще и проклятиями сыпать, причем такими, за которые в старые времена язык прибивали к воротам.
Я развернул незнакомца так, чтобы он брызгал слюной в другую сторону (стоять, прижимая его к себе, словно девушку, было не очень приятно). Завернул и второй локоть за спину. В проеме между домами как раз показалась стража.
– Эй, ребята, сюда! – крикнул я, помахав рукой для верности. Нас заметили. Стражники свернули в проулок. В этот момент, воспользовавшись тем, что я выпустил одну его руку, парень несильно вроде бы ударил меня по левому плечу. От легкого шлепка тело нежданно прошила острая боль. Даже сердце сбилось с ритма, пальцы разжались, беглец вырвался на свободу. Правда, далеко убежать все равно не смог. Справившись с непонятным приступом, я в два прыжка настиг поганца, сшиб с ног, коленом придавил к земле. Сзади набегала стража.
– Держишь? – Запыхавшийся стражник притормозил за спиной. – Вот ведь сволочь прыткая! – Он протиснулся мимо меня на другую сторону, за волосы поднял голову беглеца. – Фу-уф… Точно он! Ну спасибо! Думал уже, упустили! – Два других стражника остановились позади меня. Я немного посторонился, чтобы они могли связать лежащему руки.
– Кто это? – поднимаясь и кое-как отряхивая вымазанное в грязи колено, спросил я у первого, оказавшегося старшим.
– Кандидат в висельники, – усмехнулся тот. – Обворовать самого магистра Траска – слыханная ли дерзость?
Я понимающе хмыкнул. Магистр Траск был придворным магом нашего герцога, заодно слыл едва ли не самым могущественным колдуном на всем Эрихейском побережье.
– Что украл-то? – Плечо ныло, и я принялся заворачивать рукав кафтана, чтобы посмотреть, не ухитрился ли вор загнать какую-нибудь иглу в мышцу.
– Да Бездна его знает! Но колдун сказал…
Я как раз глядел на стражника, поэтому заметил, как внезапно изменилось его лицо: глаза расширились, губа дернулась вниз и в сторону, и он испуганно замолчал. Мне показалось, страж смотрит куда-то мне за спину. Я повернулся: что еще там такое? Стоявший за плечом охранник сдавленно охнул и попятился назад, только тут я сообразил, что оба пялятся на мою руку. За время разговора я закатал рукав едва не до верха и сейчас только увидел, что примерно на ладонь выше локтя на руке переливается синее клеймо.
– Печать смерти… – выдохнул старшина и тоже сделал шаг в глубь улочки, подальше от меня, помеченного страшной меткой. Потом справился с собой, вернулся на место. Я продолжал тупо смотреть на собственное плечо. Тонкие, словно утопленные в кожу линии тускло мерцали, сложный узор печати походил на неправильный цветок, перетекающая из одного лепестка в другой линия в одном месте резко закручивалась внутрь, образуя сложный узел, чем-то напоминающий монограмму, только вот букв было не разобрать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
В этом году оттепель нагрянула до срока, ветер с моря уж месяц как съел остатки снега на мостовых и крышах. Но перед Новоднем, как назло, похолодало, навалило снежной крупы, сколько и за всю зиму не выпало. Теперь ее разминала в грязно-коричневую жижу многоязыкая толпа, затопившая Каннингард перед праздником. Мы с Михалом потолкались в оружейных рядах, поглядели на мечи заморской ковки: здесь продавали в основном гномью работу, но были и сарбаканские изогнутые полумесяцем клинки, и полуторные темно-серые, с особым травлением на скосах красавцы из Лудинга. Местные мастера даже в ярмарочные дни предпочитали выставлять товар в собственных лавках, а не на площади. Кстати, не так и много в городе настоящих мастеров. Нет, тех, кто арбалетные болты нарезает, наконечники для стрел делает или простые солдатские мечи, – таких хватает. А вот таких, как мой учитель мастер Виллот, знающих секрет «королевской» ковки, – может, еще один-два. Но и они специализируются в основном на клинках, а рукояти или, скажем, прибор для ножен заказывают у других. Я же перенимал у господина Виллота его умение с дальним прицелом – хочу разом и ковать клинки, и изготавливать к ним роскошные навершия и гарды, ну и драгоценные ножны, само собой. Спрос на такие вещи есть всегда: кто-то получил титул и желает обзавестись приличным «фамильным» оружием, у кого-то сын подрос, кому-то необходимо сделать ценный подарок покровителю.
Наша семья владеет отелем в Благородном квартале. Интересно, живущий в нем граф знает, кто хозяин дома? Неважно. Узнает, когда будет съезжать, ибо в этом особняке я собирался открыть первую в Старом городе оружейную лавку-мастерскую. Кузню, конечно, здесь не поставишь, зато торговый зал будет с видом на Дворцовую улицу. Отец поддерживает мои честолюбивые планы, потому согласился передать отель в мое распоряжение. Что же касается недовольства обитающего там благородного семейства – так пусть пожалуются пресветлому герцогу Васко. Сильно сомневаюсь, чтобы он стал ссориться с человеком, фактически подарившим ему его коронационный венец. Дело было так: несколько лет назад члены городского совета пожаловали к отцу с заказом для этой церемонии. На украшение герцогской короны ими были переданы всего три, прямо скажем, средненького качества рубина. Ги-Васко тогда еще не был тем, кем стал сейчас, но мой отец разглядел что-то такое в молодом правителе. В изготовленный для него венец были вправлены двенадцать великолепнейших изумрудов, это не считая мелких бриллиантов, пошедших на окантовку. Герцог оценил работу. И с той поры матушка, что ни год, принимается заговаривать о том, чтобы попросить Его Светлость даровать нам дворянство. Но отец (и я с ним полностью согласен) всегда отвечал, что благородство – не в гербе и если боги вложили его тебе в сердце, не нужна никакая герцогская грамота, а титул ни ума, ни красоты не прибавит.
Конечно, дворянское звание дает массу преимуществ: можно, к примеру, шататься повсюду со здоровенным палашом на поясе и тискать по подворотням хорошеньких горожаночек без риска быть избитым их женихами или братьями; можно скакать во весь опор по улицам, сталкивая в сточную канаву мирных граждан, – да мало ли еще какие развлечения найдутся для благородных лордов? Мне, как уже говорилось, в Карсе довелось хлебнуть дворянской вольности, в тамошней академии учились либо отпрыски благородных семейств, либо те, кто сильно метил в высший свет. Наверное, были и среди них славные парни, но мне познакомиться с ними не посчастливилось. А те, с кем довелось, считали хорошим тоном побить окна бакалейщику, которому задолжали за несколько месяцев. Они и меня пытались приохотить к своим забавам, но как-то не пошла у меня дружба с благородными. Поэтому так скажу: хорошо иметь клиентов из герцогской свиты, но в приятели к ним набиваться – увольте! Лучше я с Михалом или вон с Автом пару кружечек опрокину – за цеховое братство.
Завтра, когда сдам экзамен (тьфу-тьфу-тьфу в Бездну), можно завести разговор с господином Брустом по поводу ссуды на новое дело. Мы хоть и не бедствуем, но для моего предприятия требуется сразу кругленькая сумма. За мыслью о банкире как-то само собой подумалось о его дочери. Это Хильда подала мне идею отлить для экзамена подвеску в виде оленя из известной легенды. Самая новогодняя тема. А уже я сам придумал, чтобы как и в сказке о перевертыше: посмотришь на серебряную подвеску с одной стороны – стоит олень с ветвистыми рогами и топазовыми глазами, перевернешь – и оказывается, что теми же глазами смотрит на тебя дева, прислонившись к раскидистому дереву. Для глаз я еще неделю назад подобрал два темно-золотистых топаза – уж делать так делать!
А после экзамена подвеску можно тактично преподнести Хильде, заодно и посвататься. В моем возрасте пора всерьез задуматься не только о женитьбе, но и о детях.
Вернулись мы поздно, после ярмарки зашли перекусить в корчму на углу нашей улицы. Нынче здесь ужинало большинство из тех, кому завтра предстояло держать экзамен на мастера. За разговорами время пролетело незаметно. По традиции за сутки перед испытанием ученики прекращали всякую подготовку и не брали в руки инструменты, пока «судьи» не явятся, чтобы оценить работу будущих мастеров. Испытания проводились в мастерской цехового старейшины. Кроме меня и Михала свое личное клеймо готовились получить еще четыре подмастерья.
– Хорошо бы формы еще раз проверить! – неожиданно проговорил за едой Михал.
– Иди ты по Краю! – в шутку послал я приятеля. – Проверять инструмент перед экзаменом – плохая примета.
– Но я же не инструмент, я формы…
Мне и самому до смерти хотелось сбегать в цех, куда еще утром я отнес заранее приготовленную форму, материал для опоки и все необходимое для завтрашних работ, но я подавил неразумный порыв. Все было не единожды проверено в предыдущие дни, нечего суетиться попусту.
Не дождавшись ответа, Михал доел свой ужин и позвал:
– Пойдем спать, что ли.
Я с готовностью поднялся, мы и так засиделись, а перед испытанием стоило как следует выспаться.
Чтобы стать мастером, недостаточно научиться гнуть золотые колечки или отливать простенькие сережки на радость юным горожанкам. Каждый из нас должен был собственноручно выполнить сложную пустотелую отливку, а затем доработать и отполировать ее до готового изделия. Я вон в свою хотел еще и камни вправить.
Когда отец пришел будить меня на рассвете, я уже успел проснуться и даже одеться. Наскоро выпив горячей тофры, отправились к мастерской мэтра Урфино, старейшего и влиятельнейшего ювелира в нашем квартале, а значит, и во всем Каннингарде.
Не стану описывать, как проходило испытание, скажу сразу – я потерпел неудачу. Может, тому виной неверно рассчитанная форма или недостаточная температура металла, только когда я выбил отливку из опоки, оказалось, что на месте лица у моей девы-перевертыша уродливая каверна. Проходивший мимо экзаменатор, следивший за тем, чтобы каждый из претендентов на звание самостоятельно выполнял все операции, огорченно прицокнул языком. «Слишком сложная композиция – не для литья, и стенки чересчур тонкие…» – заметил как бы про себя.
Я сжал зубы и попробовал насколько возможно исправить собственные огрехи. Но ни искусно припаянная серебряная проволока, ни золотистые топазы не могли до конца скрыть брак. Изуродованная подвеска легла на стол перед экзаменаторами. Цеховые судьи думали долго, или это мне так показалось. Их вердикт оказался неожиданно мягок. Незаслуженно мягок!
– Ты неплохой мастер, Раэн, – похлопал меня по спине мэтр Урфино. – Только самонадеянности много, а опыта – мало. Говорили же тебе старшие, выбери отливку попроще!
Я с подобающим случаю выражением благодарности на лице выслушал его слова и речи экзаменаторов, вручавших новым мастерам, в том числе и мне (как ни удивительно), долгожданные клейма, но потом постыдно сбежал, оставив отца и Михала принимать поздравления.
Следующим утром проснулся непривычно поздно. Если честно, вообще вставать и начинать новый день не хотелось. Но часа за два до полудня в прихожей зазвонил колокольчик. Мать, заговорщически улыбаясь, ввела в гостиную Хильду.
– Здравствуйте, мастер Раэн, – с преувеличенным почтением присела передо мной юная банкирша. – Не соблаговолите ли прогуляться со своей скромной подружкой на ярмарку?
Я поморщился, услыхав из чужих уст звание, которого не считал себя достойным. Хотел отговориться делами или усталостью, но взглянул в чистые, лучащиеся искренней радостью глаза и передумал. Незачем портить настроение Хильде из-за собственных неприятностей. Не ее вина, что у горе-жениха руки растут из задницы!
– Пошли.
Чтобы собраться, много времени не требовалось. Надел теплый шерстяной кафтан неброского темно-коричневого цвета. Подумав, добавил к поясу ножны с кинжалом. Отец подарил мне его еще перед поездкой в Карс. Вообще-то я вполне мог бы, как какой-нибудь дворянин, носить на поясе меч. Еще предшественник Его Светлости Ги-Васко даровал эту привилегию кузнецам и ювелирам, иначе им попросту невозможно было бы доставлять свой товар заказчику. Но в том-то и дело, что я ни в коем случае не желал походить на знатного господина. Закончив с гардеробом, предложил Хильде согнутый локоть.
– К вашим услугам, госпожа банкирша.
Вообще-то с Хильдой приятно прогуливаться даже по ярмарке. В отличие от большинства девушек, при посещении торговых рядов ее не охватывает необоримая жажда скупить все, на что упадет взгляд. Возможно, тому причиной, что она с детских лет не знала отказа ни в чем. Как бы то ни было, но только моя нареченная не бросалась с жадностью перебирать тряпки и безделушки на прилавках у купцов. Она у меня вообще была девушка чинная и разумная. Полагаю, я получал куда больше удовольствия, делая ей подарки, чем она – принимая. Но к сегодняшнему дню, точнее, к сегодняшнему моему настроению это не относилось.
– Это тебе, – неловко сунул я в руки девушке злополучную подвеску, про женитьбу и вовсе не обмолвился. Не слушая изъявлений восторга и благодарности, потянул за собой на улицу.
Рыночная площадь шумела на тысячи голосов. Разрумянившиеся торговки зимними яблоками зазывали покупателей к прилавкам. Протяжно выкликал названия своих товаров коробейник, гоготали в садках откормленные гуси, звали друг друга потерявшиеся. Где-то веселил народ гудочник, звонкие переливы его гудка вплетались, словно в песню, в многоголосый гомон. Один я молча брел, погруженный в понурые мысли: где я ошибся, отчего металл застыл не так, как следовало?
Впереди замаячила ведущая к Новым воротам Каретная улица, народ вливался в нее с Рыночной площади, словно вишневый компот в бутылку. В узком горлышке то и дело возникал затор, но по-праздничному веселый люд добродушно терпел давку. Позади на площади послышались совсем другие, тревожные крики. Мой рост позволял взглянуть поверх большинства голов, но все, что удалось рассмотреть, так это пики пробирающихся между торговыми рядами стражников. В верхней части древка, чтобы сразу отличить стражей порядка, были прикреплены ярко-желтые значки. Люди вокруг тоже стали оборачиваться. «Не иначе, карманника ловят», – высказал предположение бородатый мужичина, проталкивающийся с площади впереди меня. Соседи тут же принялись проверять кошельки.
Даже я не удержался, ощупал кожаный карман на поясе, хотя денег в нем было всего-то пара ахелей на сладости для Хильды. И тут откуда-то из-за наших спин выскочил этот парень. Для карманника он был староват, да и выглядел не как уличный воришка. Куртка из серой замши хоть и лоснящаяся на спине и рукавах, но явно не дешевая, такие же штаны и сапоги – эдакая длинная серая мышь. Мы еще не успели втянуться в уличную горловину, и вокруг хватало свободного места, однако смутьян мчался, не разбирая дороги, толкаясь и отдавливая ступни. Попавшуюся ему на пути Хильду грубо отшвырнул, так что она отлетела, с размаху врезавшись в оставленную зеленщиком тележку. Встала, потирая ушибленный локоть. На глаза от нежданной боли навернулись слезы. Не знаю, как бы я повел себя в другое время, но сегодня внутри тлело невнятное раздражение, и тут оно нашло себе выход. Бросив: «Я сейчас!» – кинулся вдогонку за нахалом. Бить морду не собирался, но должен же кто-то поучить парня вежливости! Беглец между тем обернулся, кинул испуганно-вороватый взгляд через плечо, увидел, как я проталкиваюсь следом, еще сильнее заработал локтями. Я тоже прибавил скорость. Некоторое время сосредоточенно лавировали между возмущенно вскрикивающими горожанами. Каретная была запружена людьми, вероятно, до самых городских ворот. Я старался не потерять в толпе малоприметную спину в серой куртке. Вот парень вывинтился из людского водоворота и шмыгнул в боковой переулок. Я за ним. Здесь людей практически не было, высились неопрятные штабеля пустых ящиков, наводя на мысль об овощной лавке; с верхних этажей, перегораживая дорогу едва не до соседней стены, спускались деревянные лестницы. Прямо посередине бежал грязный ручеек, впадая в прорытую вдоль поперечной улицы сточную канаву.
«Серый» чуть притормозил, громоздящиеся на тротуаре штабеля создавали иллюзию тупика. Тут я его и догнал. Сначала толкнул плечом, как недавно этот торопыга Хильду, парня отбросило на ближайшую стену. А стоило ему выпрямиться, как я ухватил нахала за грудки и хорошенько тряхнул для острастки. Вразумление не подействовало, и он полез драться, неловко целя кулаком в лицо. Но я был выше и сильнее, перехватил руку на замахе, завел за спину, отчего узкая грудь задиры оказалась притиснута к моей.
– Отпус-сти! – угрожающе зашипел он, прожигая злобным взглядом. Возможно, если бы парень был повежливее, не дрался, а рассказал какую-нибудь жалостливую историю, я бы не стал сдавать его страже. Но он вместо этого принялся лягаться, грозить мне всевозможными карами, да еще и проклятиями сыпать, причем такими, за которые в старые времена язык прибивали к воротам.
Я развернул незнакомца так, чтобы он брызгал слюной в другую сторону (стоять, прижимая его к себе, словно девушку, было не очень приятно). Завернул и второй локоть за спину. В проеме между домами как раз показалась стража.
– Эй, ребята, сюда! – крикнул я, помахав рукой для верности. Нас заметили. Стражники свернули в проулок. В этот момент, воспользовавшись тем, что я выпустил одну его руку, парень несильно вроде бы ударил меня по левому плечу. От легкого шлепка тело нежданно прошила острая боль. Даже сердце сбилось с ритма, пальцы разжались, беглец вырвался на свободу. Правда, далеко убежать все равно не смог. Справившись с непонятным приступом, я в два прыжка настиг поганца, сшиб с ног, коленом придавил к земле. Сзади набегала стража.
– Держишь? – Запыхавшийся стражник притормозил за спиной. – Вот ведь сволочь прыткая! – Он протиснулся мимо меня на другую сторону, за волосы поднял голову беглеца. – Фу-уф… Точно он! Ну спасибо! Думал уже, упустили! – Два других стражника остановились позади меня. Я немного посторонился, чтобы они могли связать лежащему руки.
– Кто это? – поднимаясь и кое-как отряхивая вымазанное в грязи колено, спросил я у первого, оказавшегося старшим.
– Кандидат в висельники, – усмехнулся тот. – Обворовать самого магистра Траска – слыханная ли дерзость?
Я понимающе хмыкнул. Магистр Траск был придворным магом нашего герцога, заодно слыл едва ли не самым могущественным колдуном на всем Эрихейском побережье.
– Что украл-то? – Плечо ныло, и я принялся заворачивать рукав кафтана, чтобы посмотреть, не ухитрился ли вор загнать какую-нибудь иглу в мышцу.
– Да Бездна его знает! Но колдун сказал…
Я как раз глядел на стражника, поэтому заметил, как внезапно изменилось его лицо: глаза расширились, губа дернулась вниз и в сторону, и он испуганно замолчал. Мне показалось, страж смотрит куда-то мне за спину. Я повернулся: что еще там такое? Стоявший за плечом охранник сдавленно охнул и попятился назад, только тут я сообразил, что оба пялятся на мою руку. За время разговора я закатал рукав едва не до верха и сейчас только увидел, что примерно на ладонь выше локтя на руке переливается синее клеймо.
– Печать смерти… – выдохнул старшина и тоже сделал шаг в глубь улочки, подальше от меня, помеченного страшной меткой. Потом справился с собой, вернулся на место. Я продолжал тупо смотреть на собственное плечо. Тонкие, словно утопленные в кожу линии тускло мерцали, сложный узор печати походил на неправильный цветок, перетекающая из одного лепестка в другой линия в одном месте резко закручивалась внутрь, образуя сложный узел, чем-то напоминающий монограмму, только вот букв было не разобрать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45