Совсем недалеко шумел рынок, а на соседних улицах селились в основном торговцы да открывали свои заведения трактирщики.
«Твердыня Эйвингов» поражала размерами каминов и высотой потолков. Вдоль стен в длинных коридорах тут и там стояли «чучела рыцарей» (как про себя назвала их Мирра), с балок спускались старинные и оттого довольно выцветшие гобелены. Безусловно, именно так и должен выглядеть солидный родовой замок, хотя, пожалуй, ленна Ледская предпочла бы что-нибудь более светлое и уютное. К тому же в замке не оказалось водопровода. Зато по первому зову колокольчика являлись служанки с полными кувшинами горячей воды, так что на отсутствие в замке источника можно было не обращать особого внимания.
Миррина чистоплотность до крайности раздражала прислугу. «Где это видано мыться по два раза на день, и это горячей, замечу я вам, водой!» – сетовала кухарка, которой теперь приходилось постоянно держать на огне огромную кастрюлю с кипятком.
Если отбросить скрытую неприязнь прислуги, сквозняки в спальне и почти полное отсутствие друзей, существование в доме Эйвингов можно было считать вполне сносным. Главное же, чем оно скрашивалось, была искренняя, хотя и несколько неожиданная любовь Акеля. Он был настоящим рыцарем и даже не пытался домогаться своей возлюбленной до свадьбы, а объявление о помолвке отложил ровно на то время, которое потребовалось, чтобы испросить разрешение короля на брак. Едва оно было получено, Мирру в новом, сшитом специально для этой церемонии платье представили многочисленной титулованной родне жениха. Девушке, правда, показалось, что родственники не слишком одобрили выбор Эйвинга-младшего, но присутствие на помолвке короля лишило их возможности покритиковать невесту.
В общем, дело стремительно шло к свадьбе, и лесная жительница искренне радовалась счастливой перемене в своей судьбе. Только иногда вечерами ее неожиданно охватывал страх. Правильно ли она поступила, так быстро согласившись стать женой Акеля? Но ведь он был рыцарем ее мечты, а мечте не говорят «Нет!», если, конечно, не хотят потом доживать свой век в глуши и в пустых сожалениях об упущенных возможностях.

Вейл вместе с Эдаргеном присутствовал на помолвке королевского кузена. Он считал такие «милые семейные мероприятия» донельзя тоскливыми, но король настаивал, ему хотелось похвастать тем, как удачно он простым разрешением на брак устранил с пути своего основного конкурента.
Однако едва молодая пара появилась на почетном месте, как министр забыл о скуке. Тысячу раз он видел молодого лорда Эйвинга, разговаривал с ним, сидел рядом на приемах. Он знал о нем и о его жизни (как, впрочем, о жизни всех мало-мальски заметных фигур в королевстве) едва ли не лучше самого Акеля, но сегодня что-то новое появилось в юноше. Вейл подключил свое колдовское зрение – ничего необычного, парень как парень. И все же министр был уверен, что за секунду до этого почувствовал в воздухе нечто этакое… как если бы… Маг мысленно плюнул с досады, ощущение было слишком мимолетным, чтобы можно было описать его. Он еще раз пристально вгляделся в молодого лорда. На том не было ни одного магического предмета, его мана была самого обычного бледно-зеленого цвета (как у большинства обывателей), и, только когда министр уже решил вернуться к обычному зрению, он неожиданно и совершенно отчетливо увидел, как над челом Эйвинга-младшего соткался тонкий сверкающий венец с тремя зубцами. Не узнать его было невозможно, точно такая же корона из чистого золота украшала в это же самое время лоб Эдаргена Арканского.
Весь обратный путь в карете Вейл задумчиво молчал. Не нужно быть великим магом, чтобы прочесть сегодняшнее знамение. На приеме он видел будущего короля Сан-Аркана. «Вернее, того, кто может им стать! – поправил сам себя маг. – Потому что узнавший судьбу может с ней поспорить. Неизвестно, правда, к добру это приведет или к худу». Итак, министр имел возможность выбирать из двух владык Сан-Аркана: потенциального и действующего. Нынешний король бывал временами излишне строптив, порой даже Вейл не мог добиться от него нужных действий без помощи магии. Ну а Акель? Маг задумался. «Нет! Парень был излишне романтичен». К тому же министр только-только приручил Эдаргена, и начинать все сначала с Эйвингом не имело смысла. Еще несколько минут ушло на то, чтобы решить, стоит ли посвящать короля в свои планы. Возможно, следовало заставить этого чистоплюя слегка замарать ручки кровью, все-таки речь шла именно о его короне. Но в конце концов Вейл решил, что дешевле обойтись своими силами. Король мог промешкать, а Судьба, судя по всему, уже принялась вышивать новый узор на своем полотне, как бы завтра не было поздно!

Мирра бесцельно ходила по комнате, собирая и вновь выкладывая из дорожной сумки вещи. С момента смерти Акеля Эйвинга прошло меньше двух дней. Странная болезнь скосила его стремительно и беспричинно, пролежав неделю в беспамятстве, он тихо скончался в своей постели, в родовом замке, на руках у врачей. Все эти дни ее даже близко не подпускали к комнате Акеля, поэтому взглянуть на него в последний раз ей удалось только на похоронах, да и то издали. «Любимые родственники и слуги» бдительно следили за тем, чтобы ее не допустили к гробу. Они бы и вовсе не пустили ее на церемонию погребения, но все же она была ленной из Ледо, и они не решились публично оскорбить «высокородную даму». Тем не менее ей потребовалось немало смелости, чтобы просто войти в зал, где на постаменте стоял гроб с телом молодого лорда. Пока она шла к Акелю мимо шеренги родственников, друзей, ближайших соратников умершего, его слуг и еще кучи всевозможных прихлебателей, всегда присутствующих на похоронах, – вся эта свора с едва сдерживаемой ненавистью прожигала ее взглядами и перешептывалась. Чтобы не растерять мужества, Мирра как можно выше подняла подбородок и старалась смотреть только перед собой, на постамент. Но, как только она достигла первой линии траурного караула, откуда-то сбоку вынырнул дядя лорда – Эйхарт Эйвинг и, схватив ее за локоть, буквально выволок в задние ряды скорбящих. Там он наконец отпустил девушку и, пробормотав что-то угрожающее, исчез в толпе. Смелости на второй проход через зал у Мирры уже не хватило, она с трудом достояла до конца церемонии в задних рядах прощающихся с Акелем, а взглянуть на него смогла, только когда катафалк проносили мимо, к выходу. На улице гроб водрузили на погребальную колесницу, и восемь черных коней медленно повлекли ее к кургану, специально насыпанному на южной окраине города. Там тело предадут огню, а прах отдадут родственникам или поверенным умершего.
Едва траурная колонна двинулась за колесницей к месту погребального костра, Мирра, покинувшая зал одной из последних, проскользнула в свою комнату. В замке, полном враждебно настроенной к ней челяди, она не горела желанием ни с кем встречаться. В комнате ее ждала личная камеристка – Бинош. Судя по испуганному лицу, для этой девушки последние несколько дней также не были самыми счастливыми.
Считая, что Мирра вот-вот станет лариссой (владетельной дамой) Эйвингов, Бинош, пожалуй, чересчур заносчиво вела себя со слугами на кухне, намекая им, что является любимицей своей госпожи и после женитьбы лорда Эйвинга неизбежно возвысится вместе со своей хозяйкой. Смерть жениха-лорда Лорд – лар по-староаркански.

положила конец ее надеждам, и теперь горничная опасалась, что на той половине дома, где селилась прислуга, ее ожидает, мягко говоря, прохладный прием. Более того, она подозревала, что не избежать побоев, а то и кастрюли крутого кипятка в лицо. Все эти мысли последние два дня заставляли девушку почти неотлучно сидеть в комнате своей хозяйки, показываясь в служебных пристройках только в случаях крайней необходимости.
Войдя в спальню и обнаружив там Бинош, Мирра обрадовалась. Камеристка была единственным здесь человеком, не питавшим к ней ненависти.
Еще накануне ночью ленна решила, что сразу после похорон покинет замок, переставший быть для нее гостеприимным. У нее были деньги и драгоценности, подаренные женихом, однако последние она сразу решила оставить родственникам лорда, резонно опасаясь обвинений в воровстве, хотя все украшения были официально преподнесены ей в день помолвки. Однако имевшейся в ее распоряжении суммы денег, по расчетам Мирры, должно было хватить на путешествие в Ледо в компании камеристки (если та пожелает): девушка же была ей сейчас просто необходима, так как несостоявшаяся невеста совсем не знала города и понятия не имела, к кому обращаться с тем, чтобы ее доставили в деревню.
Она кратко изложила свой план, и та сразу дала согласие следовать со своей хозяйкой, куда она пожелает. Сердце Мирры наполнилось благодарностью, а глаза слезами. Все эти дни она старалась держаться гордо, как подобает ленне, не позволяла себе плакать на людях (чем вызвала еще больше злобных пересудов), с независимым видом отвечала на завуалированные выпады Родственников Акеля, не упускавших возможности шепнуть ей гадость. И все это время, с момента начала болезни лара, она была совсем одна, снедаемая беспокойством за здоровье Акеля, не способная преодолеть запрет докторов и пробиться к нему в комнату. Ее первая любовь была совсем из другого, незнакомого ей мира важных господ и сложных церемоний. Пока Мирра жила в замке, жених составлял практически весь круг ее общения, за исключением мимолетных знакомств с какими-то его родственниками или друзьями. Все они не одобряли выбор лорда, но при нем тщательно скрывали свои чувства. А как только молодой Эйвинг слег, они приложили все силы, чтобы отдалить его от невесты. Комната больного охранялась от нее не хуже, чем казна в королевском банке. Так что, хотя Акель и лежал по соседству от ее спальни, отделенный всего лишь стенами, ни помочь ему, ни обнять, ни принять его последний вздох она не могла. Поделиться горем ей тоже было не с кем. Никто из родственников или знакомых больного не поддержал ее и не сказал ни одного доброго слова. Напротив, в последние дни их враждебность достигла такой степени, что ей пришлось собрать все силы и выдержку, чтобы избежать открытых конфликтов и продолжать жить в замке. Всю эту неделю она каждый день надеялась, что юноша выздоровеет, в мельчайших подробностях представляя, как он ворвется к ней в комнату, обнимет, поцелует, и мир снова станет прекрасным и дружелюбным, и все проблемы исчезнут сами собой, они поженятся, будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Только так и могло быть, она верила в это всем сердцем. Однако вчера утром одинокий удар колокола на башне замка, а затем и герольд возвестили, что семнадцатого лорда клана Эйвингов из Сан-Аркана не стало. С этим же ударом колокола солнце для Мирры погасло, Мир стал черным. Сердце несчастной разрывалось от боли, но плакать она, как ни странно, не могла.
Бинош единственная заботилась о ней, а теперь вот согласилась сопровождать в Ледо, проявив совершенно не заслуженную ею (по мнению Мирры) доброту и верность. Слезы, вызванные благородным поступком камеристки, прорвали «плотину», и она бросилась на кровать, оплакивая Акеля, свою несчастную любовь и свою жизнь, которая, как ей казалось, окончилась не начавшись.
Пока хозяйка рыдала, горничная, выполняя ее поручение, стала собирать вещи в дорогу. Сказать по правде, ее желание следовать за госпожой было вызвано не только верностью или любовью, но и вполне практическими соображениями насчет последствий ее возвращения к бывшим друзьям-лакеям на кухню. Впрочем, камеристка действительно была доброй девушкой, искренне сочувствовала Мирре, считая, что судьба обошлась с ней излишне жестоко, лишив возлюбленного накануне свадьбы. «Да еще какого возлюбленного, – про себя думала Бинош, собирая в баул старые платья, – самого выгодного жениха во всем королевстве: красавца, уже прославленного, несмотря на молодые годы, воина, владетельного хозяина тридцати свободных леннов на юге королевства».
Несостоявшаяся жена лорда Эйвинга имела с десяток нарядных платьев, расшитых золотом, серебром и драгоценными камнями, подаренных женихом. Однако Мирра категорически запретила брать с собой эту одежду, собираясь оставить ее вместе с драгоценностями родственникам умершего. Оценив размеры дорожных сумок-баулов, служанка пришла к выводу, что решение не брать с собой тяжелые пышные платья не лишено смысла, однако драгоценности, по ее мнению, взять было просто необходимо. Жадным родственникам Акеля и так будет, чем погреть руки.
Старый Элассер, оруженосец Акеля, ворвался в спальню, бряцая вооружением, которое он не снимал даже в замке. Булава, висевшая на его поясе, ударялась о кольчугу. Лицо воина, и без того красное от мелких лопнувших кровеносных сосудов, сейчас отливало багрово-синим: частью – от гнева, душившего его, частью – от выпитого на тризне эля.
– Ты еще здесь, ведьмино отродье, – брызгая слюной, закричал он, – хочешь поглумиться над горем верных слуг, потерявших хозяина, радуешься, что свела его в могилу, гнусная тварь!..
По внешнему виду Мирры, невольно отскочившей при появлении Элассера в дальний угол комнаты, подальше от его больших красных кулаков, никто не сказал бы, что она радуется. Ее обычно бледное лицо сейчас имело нездоровый красноватый оттенок, глаза и щеки опухли от слез, губы дрожали в преддверии нового приступа рыданий. Однако старый вояка не был склонен замечать чужого горя, коль скоро он упивался собственным. Для себя он уже решил, что причина несчастий дома Эйвингов, так же, как и причина болезни, унесшей жизнь последнего лорда, находится здесь, в этой комнате и воплотилась в молодой женщине, неожиданно поселившейся в замке два месяца назад. «Змея» и «ведьма» были еще самыми мягкими именами, которыми он величал невесту своего господина. Конечно, при жизни хозяина он не осмеливался называть так Мирру даже шепотом, но теперь, когда это «отродье гиены» свело Эйвинга в могилу, наконец получил возможность выплеснуть ей в лицо все, что у него накипело. Кроме того, слуга был твердо намерен отомстить за своего «уморенного» хозяина.
Элассер шагнул к ней, его короткие крепкие руки были сжаты в кулаки, совсем близко от своего лица Мирра увидела нагрудник с гравированным медведем, медведь в ярости разевал пасть, с зубов его стекала слюна, совсем как сейчас с губ оруженосца. В одно мгновение Мирра поняла, что значит выражение «дрожь в коленях», до этого она никого и ничего так не боялась, как сейчас этого пьяного мужлана. Не иначе как от страха, Мирра шагнула навстречу оруженосцу и, не хуже него брызгая слюной, прошипела в красно-сизое лицо:
– Пошел вон, худородная дрянь! – Мирра не знала, откуда всплыло это выражение. – Как смеешь ты без разрешения входить в покои ленной дамы! Я заставлю тебя вспомнить свое место! Вон! – Мирра сделала шаг вперед, и, к ее изумлению, Элассер попятился к выходу. Еще несколько шагов, и оруженосец оказался за порогом, не растерявшаяся Бинош со стуком захлопнула дверь прямо перед его носом и наложила засов. Мирра без сил привалилась к стене, она не могла поверить, что Элассер отступил. Камеристка подслушивала, прижав ухо к двери.
– Ушел, – через минуту сообщила она. – Нам пора уходить, госпожа!
Мирра была с ней полностью согласна. Предприняв неимоверное усилие, она оторвалась от стены, схватила свой старый баул, в котором лежали вещи, привезенные из Ледо. Помощница подхватила остальные узлы и сумки. Они осторожно приоткрыли дверь и убедились, что длинный коридор пуст до самого конца. На улице стоял день, но в каменном проходе, лишенном окон, было темно, подхватив юбки, девушки почти бегом достигли лестницы, спустились на четыре пролета вниз, потом вполне благополучно преодолели маленький холл, отделявший лестницу от бокового выхода во двор. Оставалось пересечь маленький дворик до калитки в стене, выходившей в переулок рядом с рыночной площадью. И тут удача изменила им, Элассер и еще несколько гостей, приглашенных на поминки Эйвинга, вышедшие на замковую стену не иначе как справить малую нужду на головы горожан, заметили двух пробиравшихся по двору девушек.
Оруженосец уже опомнился от странного замешательства, охватившего его в комнате Мирры, и как никогда жаждал мести.
– Глядите, ведьма хочет сбежать! – закричал он со стены, и люди в переулке и на площади стали оборачиваться.
Девушки как раз достигли калитки и, с трудом отвалив тяжелый засов, выбрались на улицу.
– Никак она задумала наслать порчу на весь город!
Прохожие стали отшатываться от беглянок. Как назло, камеристка уронила свою поклажу и все никак не могла вновь собрать сумки. Мирра остановилась помочь ей.
– Люди, не дайте уйти им! Бей ведьму! Бей!
– Бей ведьму!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53