«Ты должен следовать за светом и однажды придет день, когда вы встретитесь лицом к лицу».
«Вот, блин! – обалдев, подумал Квазиморда. – Это ж опять про нас с Эсмеральдой. Правда, не пойму, причем тут восемьдесят пятый – мне тогда года четыре было. Или у меня опять глюки? Может, я вообще неправильно перевел – просто всплыла первая ассоциация, пришедшая в голову?»
Но подумать Квазиморде не дали – песня доиграла, и ему пришлось снова тараторить в микрофон:
– Это был ремикс «Around my heart» певицы Сандры. Если помните, прошлой осенью она приезжала с концертом в Москву – восхитительный был концерт, надо сказать. А сейчас у нас телефонный звонок, звоните нам, жалуйтесь на жизнь и делайте музыкальные заявки – ведь продолжается конкурс на самую оригинальную заявку, победителя я определю в конце месяца, то есть уже через неделю. Победитель конкурса получит два приглашения на московский концерт знаменитого Айби Рибы, который состоится шестого мая в «Олимпийском» при информационной поддержке радио «ЕПРСТ». Итак, послушаем, кто же нам дозвонился…
Кое-как успокоив очередного прыщавого подростка, собравшегося прыгать с Крымского моста из-за своих прыщей («Дорогой друг, после прыжка с Крымского моста в чистые воды Москва-реки количество прыщей на лице только увеличится»), Квазиморда включил «Tears of an angel» – шедевр электронной музыки из последнего альбома Майка Олдфилда. Видимо, на него повлиял виденный в метро «ангел» с золотыми крыльями на спине. Тем более, что у того «ангела», кажется, тоже был повод поплакать.
После «Слез ангела» Квазиморда вправил по-телефону мозги очередной закомплексованной фанатке Николая Баскова и объявил новую песню:
– А сейчас, дорогие мои, подарок для всех закомплексованных, несчастных и льющих слезы из-за неразделенной любви – старая, но очень актуальная песня Доминика Джокера «Шум дождя».
Горбун нажал кнопку – и в радиоэфир полилась музыка. Квазиморда беззвучно подпевал:
Ты далеко, за тыщи миль,
И для меня закрыт твой мир,
Твой вечный праздник – Голливуд.
Тебя уносит в ночь «Роллс-ройс»,
Ты ждешь признаний и геройств
И вряд ли вспомнишь, как меня зовут.
Конечно, ты забыла, ты же – суперстар,
А я – обычный парень, и круче не стал,
Но кто мог знать, что ты одна пойдешь –
И попадешь под проливной дождь.
Так ты вымокла под этим дождем,
И наугад постучала в мой дом.
Случайность – и все, нам забыть пора,
Но ты осталась до утра.
Пока Джокер распевал припев, Квазиморда задумался.
«И здесь тоже самое, – думал горбун. – Правда, Эсмеральда в мой дом никогда не заходила, но основную тему Джокер ухватил точно. Наверно, у него тоже была в жизни такая же несчастная любовь, как и у меня. Иначе откуда он все это знает? И у него почему-то дождь во всех песнях. Видимо, с каким-то событием связано. Действительно, „Шум дождя“, „Плачут небеса“, „Плачет дождь“. Может, мне тоже песню написать? А чем черт не шутит…»
Между тем песня продолжалась, и Квазиморда снова начал подпевать:
И ничего не изменить,
Ведя я – не крут, не знаменит,
И не престижен скрип моих подошв.
В моих карманах не звенит,
Но так уж вышло – извини.
Нас обвенчал с тобою дождь.
Снова пошел припев, и Квазиморда, уже в сотый раз слушавший песню, поразился, насколько глубокие тексты у Джокера.
– «И не престижен скрип моих подошв», – прошептал Квазиморда. – Вот это поэзия! А ведь реально, до меня лишь сейчас дошло, что скрипят лишь дорогие и престижные ботинки из натуральной кожи! Слушай-ка! Здорово Джокер сумел втиснуть огромный смысл в такую маленькую строчку. А может, мне ботинки купить?
Оцифрованный голос поэта лился в энерго-информационное пространство через мощный радиопередатчик и тут же схватывался сотнями, тысячами радиоприемников, настроенных на волну радио «ЕПРСТ». И малая часть мира – пусть даже очень малая часть – начинала звучать в унисон с той волной, которую гнал Джокер, распевая припев:
Я снова слышу нежный голос в тишине,
И снова шум дождя напомнит мне…
Шум дождя мой дом наполнит,
Шум дождя опять напомнит,
Мне опять напомнит страсть твою.
Шум дождя шепнет мне снова,
Шум дождя шепнет три слова,
Три твоих порочных «I love you»
Когда доигрывали последние сэмплы, Квазиморде показалось, будто тот самый шум дождя шепнул ему что-то очень приятное голосом Эсмеральды. Но, скорее всего, это опять были глюки.
Show must go on. Это уже голос не Эсмеральды, а Фредди Меркури. Эти слова всплыли в сознании Квазиморды, когда доиграла песня Джокера. Делать было нечего – в студию звонил очередной депрессивный псих. Иногда Квазиморда подумывал – не поменяться ли ему местами с доктором Курпатовым.
Единственные дни
Иногда двухчасовое шоу пролетало быстро и незаметно, но не сегодня. Выйдя из студии, Квазиморда почувствовал себя совершенно измотанным. Зато его глубокая депрессия чуть-чуть отошла на задний план, уступив место физической усталости и психической отупелости.
– Эй, Квазиморда, замечательный эфир! – крикнул ему вдогонку кто-то из менеджеров.
Горбун лишь вяло улыбнулся в ответ и неопределенно махнул рукой – такой жест мог означать что угодно от «спасибо» до «пошел на…». Видимо, коллега Квазиморды все же перевел данный ответ как «спасибо» и даже выкрикнул что-то в ответ, но ди-джей уже сел в лифт и поэтому не расслышал.
На улице плакал дождь, выбивая дробь электронной светомузыки на поверхности Останкинского пруда.
В сознании Квазиморды всплывали воспоминания цитат из Пелевина и Кастанеды: «Останкинский пруд – место силы»; «здесь произошла финальная битва темных сил со светлыми»; «место силы – дыра в этом мире, вход в иной мир». Действительно, пруд чем-то напоминал большую дыру. На секунду Квазиморде показалось, что крупные капли дождя не врезались в пруд, падая с неба, а наоборот, выпрыгивали из пруда и взлетали вверх. Опять глюки или просто обман зрения, порожденный уставшим мозгом… Вечером надо нажраться снотворного и заснуть. И никаких ночных разговоров с Эсмеральдой – после транса притупляется чувство реальности…
Эту последнюю мысль Квазиморда не успел додумать, потому что нечаянно налетел на какого-то корейца, мечтающего спастись от дождя под ближайшим навесом.
– I am sorry, – машинально пробормотал Квазиморда.
Кореец тоже что-то пролепетал, непонятно, оскорбление или извинение – по-корейски Квазиморда не понимал. Как бы то ни было, чувство реальности действительно притупилось. Горбун лишь сейчас заметил, что он весь промок, простояв под дождем без зонта минут пять, а то и больше. И, осознав то, где он, но не то, кто он, Квазиморда, последовав примеру корейца, побежал к станции надземки.
Слезы дождя по прозрачным стенам.
Небо плачет над пупом Земли.
А в дальних краях, где я до сих пор не был,
Туземцы под Солнцем костер развели.
Это четверостишие пришло к Квазиморде внутри белого вагончика надземки, при созерцании дождя, обложившего половину Москвы. Осознав, что он сочинил стихотворение, Квазиморда почти пришел в себя и начал прикидывать, можно ли сделать из этого гламурный рэп, попсовую балладу или что-нибудь альтернативное? Но нет – случайно пришедшая с небес текстовка была совершенно бесполезной. Ну, разве что записать в компьютер, если по дороге домой строчки не сотрутся из памяти. Домой? Нет. Не домой. Неожиданно Квазиморда с полной ясностью осознал, куда он сейчас поедет. К счастью, это было по пути.
Наверно, истинный буддист испытывал похожее чувство, приближаясь к монастырю Потала в Лхасе. Наверно, истинный мусульманин чувствовал это на пути в Мекку. Квазимордой подобное чувство овладевало каждый раз на пути к дому Эсмеральды. Да, он знал ее адрес. Пришлось выложить круглую сумму знакомому обладателю компьютерной базы данных, торговавшему адресами и номерами телефонов звезд шоу-бизнеса. На это Квазиморда не жалел денег. Это того стоило.
Но, к сожалению, знание адреса не помогло несчастному горбуну приблизиться к своей любимой. Он не мог решиться просто подойти и позвонить в дверь. И не нужно лишний раз объяснять, почему Квазиморда не мог этого сделать – достаточно вспомнить, что с ним было во время последней беседы с Гималайским.
Тем не менее, адрес Эсмеральды Квазиморде пригодился. Горбун довольно часто приходил к дому певицы и часами просиживал на лавочке неподалеку, наблюдая за подъездом. Он так надеялся, что хотя бы раз его любимая подъедет к дому на своей шикарной машине – и он увидит ее, когда она выйдет из автомобиля и направится к подъезду. Да, возможно, он даже спрячется в кустах, как чудовище из сказки про аленький цветочек, чтобы она случайно не увидела его и не испугалась.
И здесь полный облом. Квазиморда ни разу не видел ни Эсмеральду, ни ее машину. Конечно, он приходил к ее дому не каждый день – это паломничество происходило примерно раз в месяц. Естественно, Эсмеральда много времени проводила на гастролях и редко бывала дома. Но иногда Квазиморде казалось, что он физически ощущает ее присутствие. Сидя на лавочке, он чувствовал нечто неопределенное – тепло, свет, бальзам, льющийся на душу, и заживляющий его неисчислимые психические и душевные раны. Квазиморда ощущал присутствие Эсмеральды. Но это случалось крайне редко. Обычно он просто сидел, чувствуя пустоту вокруг и пытаясь вспомнить то ощущение. И когда ничего не получалось, горбун понимал, что его любимая снова в отъезде.
Что же было сегодня? Горбуна преследовал дождь, пока он кружился в хаосе броуновского движения молекул-людей в подземке, дождь, недавно выбивавший ритм на зеркале Останкинского пруда, обрушился на Москву слезами неба, стирая земные порядки и расписания, созданные людьми. Вечные пробки на Ленинградке и проспекте Мира; иномарки, заливаемые струями воды, как вечное испытание для бесчисленных человеческих душ, застрявших в сансаре…
Когда Квазиморда вышел из подземного мира московского метрополитена в надземный мир московских улиц, его встретила стена водопада.
«Это испытание, – мысленно прошептал горбун. – Это физическое препятствие есть лишь зеркальное отражение тех препятствий, что есть внутри меня. Непробиваемая бетонная стена между мной и ней вовсе не в мире, а в моей душе».
Мысль была здравая, но практической пользы из нее выжать можно было не больше, чем свежего сока из засохшей лимонной корки. Поэтому Квазиморда вышел под дождь и направил свои неровные шаги в знакомый переулок.
По мере его приближения к Мекке (т.е. к дому Эсмеральды) стена дождя теряла плотность. Когда Квазиморда уселся на знакомую лавочку, мокрую, как палуба затонувшего «Титаника», небесный водопад сменился легкой моросью.
Поерзав на мокрой скамейке, горбун начал внимательно разглядывать дом своей любимой. В окнах квартиры Эсмеральды горел свет. Точнее, свет горел в тех окнах, что могли бы быть окнами Эсмеральды. Квазиморда очень долго вычислял, где именно находились окна ее квартиры, и остановился на этом варианте. Пятый этаж, слева от подъезда. Причем вычисления горбун проводил вовсе не логикой. Просто каждый раз, когда Квазиморда ощущал присутствие Эсмеральды, в этих окнах горел свет. И сейчас тоже.
Расслабившись, горбун полностью отдался этому чувству духовной, астральной и энергетической близости. Он не помнил, как много времени прошло, и не чувствовал под собой мокрой лавочки. Квазиморда просто был с Эсмеральдой. Неизвестно, какие мысли посетили его сознание в это время. И то, что произошло в мире в эти мгновения, навсегда останется великой тайной, недоступной никакому объяснению, ибо любовь существует вне всяких объяснений и определений.
Там, где есть точные формулировки, нет любви. Там, где есть любовь, нет точных формулировок . Единственное, что заставило Квазиморду прийти в себя – солнечный луч, заглянувший прямо ему в глаз. Вернувшись в мир из невыразимых далей, горбун огляделся. Москву заливал оранжевым счастьем свет заходящего Солнца. Дождь прекратился, облака исчезли. В чистом и ясном весеннем небе висел золотой шар.
– Это для тебя, – прошептал Квазиморда, глядя на окна Эсмеральды. – Я разбудил Солнце для тебя. Надеюсь, тебе понравилось. Надеюсь, ты хотя бы заметила это. Прости, что больше ничего не могу для тебя сделать.
Поняв, что он действительно больше ничего не может, Квазиморда поднялся на ноги и быстрым шагом направился к метро.
Путь домой был на удивление приятен. По крайней мере, никто откровенно не шарахался от горбуна. Казалось, люди просто его не замечали, словно бы он был пустым местом. Господи, какая же это радость – быть невидимкой, никем не замечаемой тенью в углу вагона метро.
Подходя к дому, Квазиморда любовался искрами, вспыхивавшими, когда свет Солнца отражался от капелек воды на листьях деревьев. Во всем мире был свет. В мире был свет и добро. И тишина. И, возможно, любовь. И может быть, даже немного счастья.
Но Квазиморда не спешил радоваться на всю катушку. Он знал по своему горькому опыту, что если сегодня позволить себе впасть в эйфорию, завтра наступит жестокая расплата. Она может выразиться в обвалившемся потолке, скандале с соседями, какой-нибудь другой неприятности или просто в беспричинном приступе суициальной депрессии, заставляющем кататься по полу и выть от невероятной психической боли.
И тем не менее… Тем не менее, сейчас мир был прекрасен. И каким-то маленьким уголком своей убогой души, каким-то «рудиментарным атавизмом», оставшимся в нем от бога, Квазиморда ощутил вселенское счастье, подходя к своему подъезду и перемигиваясь с Солнцем, светящим прямо в глаза. Он очень любил такие моменты, даже несмотря на предстоящую расплату. Пожалуй, именно ради одной такой секунды стоило жить до сих пор. И стоило жить дальше, в надежде, что когда-нибудь нечто подобное повторится. Пусть даже через много-много дней или даже месяцев. А может быть, уже завтра? Или никогда? Неважно. Поднимаясь по лестнице, горбун бормотал под нос строчки из стихотворения Пастернака:
На протяжении многих зим
Я помню дни солнцеворота
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.
И целая их череда
Составилась мало-помалу
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет –
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И Солнце греется на льдине.
И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворечни.
И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате.
И дольше века длится день,
И не кончается объятье
Вот так жил Квазиморда изо дня в день. Образ героя уже сложился, и этот «герой» наверняка вызывает у читателя самые худшие чувства – презрение, отвращение, жалость. Жалость – тоже чувство отрицательное. Квазиморда бы предпочел, чтобы его ненавидели, но не жалели. Но ненавидеть его трудно – уж слишком он жалок. Ха-ха-ха.
Страдание второе «Эсмеральда»
Одиночество
Эсмеральда грустила. Наконец выдались свободные дни в беспросветном гастрольном графике. Желтая пресса заливала информационное пространство статьями о ее романах с олигархами и продюсерами. Но вот уже пять лет она была одна. С тех пор, как стала звездой.
Во-первых, у нее не было времени на личную жизнь. Многие думают, что жизнь звезды шоу-бизнеса состоит из непрерывного веселья. На самом деле жизнь Эсмеральды состояла из череды поездов-самолетов-автобусов, тесных концертных залов в провинции с плохим оборудованием, а также безумных московских столичных клубов, где люди не столько отдыхают от жизни, сколько устают от своего безумия. И Эсмеральда устала. Она уставала каждый день, из последних сил доползала до кровати и валилась спать.
Во-вторых, мужчины воспринимали ее неадекватно. Выражаясь цивилизованным языком, в мужском мозге гламурная певица обычно ассоциируется с девочкой легкого поведения. Поэтому все мужчины в окружении Эсмеральды разделились на три вида:
1. Те, что желали ее купить.
2. Те, что презирали и девочек легкого поведения, и гламурных певиц, и как следствие, Эсмеральду.
3. Гомосексуалисты.
Поскольку Эсмеральда терпеть не могли ни первых, ни вторых, общаться ей доводилось, в основном, с третьими. В тех же ночных клубах.
Вывод: Эсмеральда страдала едва ли не сильнее, чем Квазиморда. Сейчас, когда черная волна депрессии накрыла ее с головой, красавица свернулась на своей огромной пустой кровати в обнимку с большим плюшевым Винни-Пухом. Слезы ручейками стекали с ее щек на спину любимого мишки, ставшего каким-то горбатым из-за частых объятий с Эсмеральдой.
– Не грусти, Винни, – шептала девушка на ухо плюшевой игрушке. – Не грусти. У нас все хорошо. У нас с тобой много денег, и когда-нибудь мы вместе уедем подальше отсюда и будем счастливы. Но… неужели мне так и придется всю жизнь спать с тобой, мой плюшевый Винни?
Отчаяние вытягивало из Эсмеральды новые и новые ручьи слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
«Вот, блин! – обалдев, подумал Квазиморда. – Это ж опять про нас с Эсмеральдой. Правда, не пойму, причем тут восемьдесят пятый – мне тогда года четыре было. Или у меня опять глюки? Может, я вообще неправильно перевел – просто всплыла первая ассоциация, пришедшая в голову?»
Но подумать Квазиморде не дали – песня доиграла, и ему пришлось снова тараторить в микрофон:
– Это был ремикс «Around my heart» певицы Сандры. Если помните, прошлой осенью она приезжала с концертом в Москву – восхитительный был концерт, надо сказать. А сейчас у нас телефонный звонок, звоните нам, жалуйтесь на жизнь и делайте музыкальные заявки – ведь продолжается конкурс на самую оригинальную заявку, победителя я определю в конце месяца, то есть уже через неделю. Победитель конкурса получит два приглашения на московский концерт знаменитого Айби Рибы, который состоится шестого мая в «Олимпийском» при информационной поддержке радио «ЕПРСТ». Итак, послушаем, кто же нам дозвонился…
Кое-как успокоив очередного прыщавого подростка, собравшегося прыгать с Крымского моста из-за своих прыщей («Дорогой друг, после прыжка с Крымского моста в чистые воды Москва-реки количество прыщей на лице только увеличится»), Квазиморда включил «Tears of an angel» – шедевр электронной музыки из последнего альбома Майка Олдфилда. Видимо, на него повлиял виденный в метро «ангел» с золотыми крыльями на спине. Тем более, что у того «ангела», кажется, тоже был повод поплакать.
После «Слез ангела» Квазиморда вправил по-телефону мозги очередной закомплексованной фанатке Николая Баскова и объявил новую песню:
– А сейчас, дорогие мои, подарок для всех закомплексованных, несчастных и льющих слезы из-за неразделенной любви – старая, но очень актуальная песня Доминика Джокера «Шум дождя».
Горбун нажал кнопку – и в радиоэфир полилась музыка. Квазиморда беззвучно подпевал:
Ты далеко, за тыщи миль,
И для меня закрыт твой мир,
Твой вечный праздник – Голливуд.
Тебя уносит в ночь «Роллс-ройс»,
Ты ждешь признаний и геройств
И вряд ли вспомнишь, как меня зовут.
Конечно, ты забыла, ты же – суперстар,
А я – обычный парень, и круче не стал,
Но кто мог знать, что ты одна пойдешь –
И попадешь под проливной дождь.
Так ты вымокла под этим дождем,
И наугад постучала в мой дом.
Случайность – и все, нам забыть пора,
Но ты осталась до утра.
Пока Джокер распевал припев, Квазиморда задумался.
«И здесь тоже самое, – думал горбун. – Правда, Эсмеральда в мой дом никогда не заходила, но основную тему Джокер ухватил точно. Наверно, у него тоже была в жизни такая же несчастная любовь, как и у меня. Иначе откуда он все это знает? И у него почему-то дождь во всех песнях. Видимо, с каким-то событием связано. Действительно, „Шум дождя“, „Плачут небеса“, „Плачет дождь“. Может, мне тоже песню написать? А чем черт не шутит…»
Между тем песня продолжалась, и Квазиморда снова начал подпевать:
И ничего не изменить,
Ведя я – не крут, не знаменит,
И не престижен скрип моих подошв.
В моих карманах не звенит,
Но так уж вышло – извини.
Нас обвенчал с тобою дождь.
Снова пошел припев, и Квазиморда, уже в сотый раз слушавший песню, поразился, насколько глубокие тексты у Джокера.
– «И не престижен скрип моих подошв», – прошептал Квазиморда. – Вот это поэзия! А ведь реально, до меня лишь сейчас дошло, что скрипят лишь дорогие и престижные ботинки из натуральной кожи! Слушай-ка! Здорово Джокер сумел втиснуть огромный смысл в такую маленькую строчку. А может, мне ботинки купить?
Оцифрованный голос поэта лился в энерго-информационное пространство через мощный радиопередатчик и тут же схватывался сотнями, тысячами радиоприемников, настроенных на волну радио «ЕПРСТ». И малая часть мира – пусть даже очень малая часть – начинала звучать в унисон с той волной, которую гнал Джокер, распевая припев:
Я снова слышу нежный голос в тишине,
И снова шум дождя напомнит мне…
Шум дождя мой дом наполнит,
Шум дождя опять напомнит,
Мне опять напомнит страсть твою.
Шум дождя шепнет мне снова,
Шум дождя шепнет три слова,
Три твоих порочных «I love you»
Когда доигрывали последние сэмплы, Квазиморде показалось, будто тот самый шум дождя шепнул ему что-то очень приятное голосом Эсмеральды. Но, скорее всего, это опять были глюки.
Show must go on. Это уже голос не Эсмеральды, а Фредди Меркури. Эти слова всплыли в сознании Квазиморды, когда доиграла песня Джокера. Делать было нечего – в студию звонил очередной депрессивный псих. Иногда Квазиморда подумывал – не поменяться ли ему местами с доктором Курпатовым.
Единственные дни
Иногда двухчасовое шоу пролетало быстро и незаметно, но не сегодня. Выйдя из студии, Квазиморда почувствовал себя совершенно измотанным. Зато его глубокая депрессия чуть-чуть отошла на задний план, уступив место физической усталости и психической отупелости.
– Эй, Квазиморда, замечательный эфир! – крикнул ему вдогонку кто-то из менеджеров.
Горбун лишь вяло улыбнулся в ответ и неопределенно махнул рукой – такой жест мог означать что угодно от «спасибо» до «пошел на…». Видимо, коллега Квазиморды все же перевел данный ответ как «спасибо» и даже выкрикнул что-то в ответ, но ди-джей уже сел в лифт и поэтому не расслышал.
На улице плакал дождь, выбивая дробь электронной светомузыки на поверхности Останкинского пруда.
В сознании Квазиморды всплывали воспоминания цитат из Пелевина и Кастанеды: «Останкинский пруд – место силы»; «здесь произошла финальная битва темных сил со светлыми»; «место силы – дыра в этом мире, вход в иной мир». Действительно, пруд чем-то напоминал большую дыру. На секунду Квазиморде показалось, что крупные капли дождя не врезались в пруд, падая с неба, а наоборот, выпрыгивали из пруда и взлетали вверх. Опять глюки или просто обман зрения, порожденный уставшим мозгом… Вечером надо нажраться снотворного и заснуть. И никаких ночных разговоров с Эсмеральдой – после транса притупляется чувство реальности…
Эту последнюю мысль Квазиморда не успел додумать, потому что нечаянно налетел на какого-то корейца, мечтающего спастись от дождя под ближайшим навесом.
– I am sorry, – машинально пробормотал Квазиморда.
Кореец тоже что-то пролепетал, непонятно, оскорбление или извинение – по-корейски Квазиморда не понимал. Как бы то ни было, чувство реальности действительно притупилось. Горбун лишь сейчас заметил, что он весь промок, простояв под дождем без зонта минут пять, а то и больше. И, осознав то, где он, но не то, кто он, Квазиморда, последовав примеру корейца, побежал к станции надземки.
Слезы дождя по прозрачным стенам.
Небо плачет над пупом Земли.
А в дальних краях, где я до сих пор не был,
Туземцы под Солнцем костер развели.
Это четверостишие пришло к Квазиморде внутри белого вагончика надземки, при созерцании дождя, обложившего половину Москвы. Осознав, что он сочинил стихотворение, Квазиморда почти пришел в себя и начал прикидывать, можно ли сделать из этого гламурный рэп, попсовую балладу или что-нибудь альтернативное? Но нет – случайно пришедшая с небес текстовка была совершенно бесполезной. Ну, разве что записать в компьютер, если по дороге домой строчки не сотрутся из памяти. Домой? Нет. Не домой. Неожиданно Квазиморда с полной ясностью осознал, куда он сейчас поедет. К счастью, это было по пути.
Наверно, истинный буддист испытывал похожее чувство, приближаясь к монастырю Потала в Лхасе. Наверно, истинный мусульманин чувствовал это на пути в Мекку. Квазимордой подобное чувство овладевало каждый раз на пути к дому Эсмеральды. Да, он знал ее адрес. Пришлось выложить круглую сумму знакомому обладателю компьютерной базы данных, торговавшему адресами и номерами телефонов звезд шоу-бизнеса. На это Квазиморда не жалел денег. Это того стоило.
Но, к сожалению, знание адреса не помогло несчастному горбуну приблизиться к своей любимой. Он не мог решиться просто подойти и позвонить в дверь. И не нужно лишний раз объяснять, почему Квазиморда не мог этого сделать – достаточно вспомнить, что с ним было во время последней беседы с Гималайским.
Тем не менее, адрес Эсмеральды Квазиморде пригодился. Горбун довольно часто приходил к дому певицы и часами просиживал на лавочке неподалеку, наблюдая за подъездом. Он так надеялся, что хотя бы раз его любимая подъедет к дому на своей шикарной машине – и он увидит ее, когда она выйдет из автомобиля и направится к подъезду. Да, возможно, он даже спрячется в кустах, как чудовище из сказки про аленький цветочек, чтобы она случайно не увидела его и не испугалась.
И здесь полный облом. Квазиморда ни разу не видел ни Эсмеральду, ни ее машину. Конечно, он приходил к ее дому не каждый день – это паломничество происходило примерно раз в месяц. Естественно, Эсмеральда много времени проводила на гастролях и редко бывала дома. Но иногда Квазиморде казалось, что он физически ощущает ее присутствие. Сидя на лавочке, он чувствовал нечто неопределенное – тепло, свет, бальзам, льющийся на душу, и заживляющий его неисчислимые психические и душевные раны. Квазиморда ощущал присутствие Эсмеральды. Но это случалось крайне редко. Обычно он просто сидел, чувствуя пустоту вокруг и пытаясь вспомнить то ощущение. И когда ничего не получалось, горбун понимал, что его любимая снова в отъезде.
Что же было сегодня? Горбуна преследовал дождь, пока он кружился в хаосе броуновского движения молекул-людей в подземке, дождь, недавно выбивавший ритм на зеркале Останкинского пруда, обрушился на Москву слезами неба, стирая земные порядки и расписания, созданные людьми. Вечные пробки на Ленинградке и проспекте Мира; иномарки, заливаемые струями воды, как вечное испытание для бесчисленных человеческих душ, застрявших в сансаре…
Когда Квазиморда вышел из подземного мира московского метрополитена в надземный мир московских улиц, его встретила стена водопада.
«Это испытание, – мысленно прошептал горбун. – Это физическое препятствие есть лишь зеркальное отражение тех препятствий, что есть внутри меня. Непробиваемая бетонная стена между мной и ней вовсе не в мире, а в моей душе».
Мысль была здравая, но практической пользы из нее выжать можно было не больше, чем свежего сока из засохшей лимонной корки. Поэтому Квазиморда вышел под дождь и направил свои неровные шаги в знакомый переулок.
По мере его приближения к Мекке (т.е. к дому Эсмеральды) стена дождя теряла плотность. Когда Квазиморда уселся на знакомую лавочку, мокрую, как палуба затонувшего «Титаника», небесный водопад сменился легкой моросью.
Поерзав на мокрой скамейке, горбун начал внимательно разглядывать дом своей любимой. В окнах квартиры Эсмеральды горел свет. Точнее, свет горел в тех окнах, что могли бы быть окнами Эсмеральды. Квазиморда очень долго вычислял, где именно находились окна ее квартиры, и остановился на этом варианте. Пятый этаж, слева от подъезда. Причем вычисления горбун проводил вовсе не логикой. Просто каждый раз, когда Квазиморда ощущал присутствие Эсмеральды, в этих окнах горел свет. И сейчас тоже.
Расслабившись, горбун полностью отдался этому чувству духовной, астральной и энергетической близости. Он не помнил, как много времени прошло, и не чувствовал под собой мокрой лавочки. Квазиморда просто был с Эсмеральдой. Неизвестно, какие мысли посетили его сознание в это время. И то, что произошло в мире в эти мгновения, навсегда останется великой тайной, недоступной никакому объяснению, ибо любовь существует вне всяких объяснений и определений.
Там, где есть точные формулировки, нет любви. Там, где есть любовь, нет точных формулировок . Единственное, что заставило Квазиморду прийти в себя – солнечный луч, заглянувший прямо ему в глаз. Вернувшись в мир из невыразимых далей, горбун огляделся. Москву заливал оранжевым счастьем свет заходящего Солнца. Дождь прекратился, облака исчезли. В чистом и ясном весеннем небе висел золотой шар.
– Это для тебя, – прошептал Квазиморда, глядя на окна Эсмеральды. – Я разбудил Солнце для тебя. Надеюсь, тебе понравилось. Надеюсь, ты хотя бы заметила это. Прости, что больше ничего не могу для тебя сделать.
Поняв, что он действительно больше ничего не может, Квазиморда поднялся на ноги и быстрым шагом направился к метро.
Путь домой был на удивление приятен. По крайней мере, никто откровенно не шарахался от горбуна. Казалось, люди просто его не замечали, словно бы он был пустым местом. Господи, какая же это радость – быть невидимкой, никем не замечаемой тенью в углу вагона метро.
Подходя к дому, Квазиморда любовался искрами, вспыхивавшими, когда свет Солнца отражался от капелек воды на листьях деревьев. Во всем мире был свет. В мире был свет и добро. И тишина. И, возможно, любовь. И может быть, даже немного счастья.
Но Квазиморда не спешил радоваться на всю катушку. Он знал по своему горькому опыту, что если сегодня позволить себе впасть в эйфорию, завтра наступит жестокая расплата. Она может выразиться в обвалившемся потолке, скандале с соседями, какой-нибудь другой неприятности или просто в беспричинном приступе суициальной депрессии, заставляющем кататься по полу и выть от невероятной психической боли.
И тем не менее… Тем не менее, сейчас мир был прекрасен. И каким-то маленьким уголком своей убогой души, каким-то «рудиментарным атавизмом», оставшимся в нем от бога, Квазиморда ощутил вселенское счастье, подходя к своему подъезду и перемигиваясь с Солнцем, светящим прямо в глаза. Он очень любил такие моменты, даже несмотря на предстоящую расплату. Пожалуй, именно ради одной такой секунды стоило жить до сих пор. И стоило жить дальше, в надежде, что когда-нибудь нечто подобное повторится. Пусть даже через много-много дней или даже месяцев. А может быть, уже завтра? Или никогда? Неважно. Поднимаясь по лестнице, горбун бормотал под нос строчки из стихотворения Пастернака:
На протяжении многих зим
Я помню дни солнцеворота
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.
И целая их череда
Составилась мало-помалу
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет –
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И Солнце греется на льдине.
И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворечни.
И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате.
И дольше века длится день,
И не кончается объятье
Вот так жил Квазиморда изо дня в день. Образ героя уже сложился, и этот «герой» наверняка вызывает у читателя самые худшие чувства – презрение, отвращение, жалость. Жалость – тоже чувство отрицательное. Квазиморда бы предпочел, чтобы его ненавидели, но не жалели. Но ненавидеть его трудно – уж слишком он жалок. Ха-ха-ха.
Страдание второе «Эсмеральда»
Одиночество
Эсмеральда грустила. Наконец выдались свободные дни в беспросветном гастрольном графике. Желтая пресса заливала информационное пространство статьями о ее романах с олигархами и продюсерами. Но вот уже пять лет она была одна. С тех пор, как стала звездой.
Во-первых, у нее не было времени на личную жизнь. Многие думают, что жизнь звезды шоу-бизнеса состоит из непрерывного веселья. На самом деле жизнь Эсмеральды состояла из череды поездов-самолетов-автобусов, тесных концертных залов в провинции с плохим оборудованием, а также безумных московских столичных клубов, где люди не столько отдыхают от жизни, сколько устают от своего безумия. И Эсмеральда устала. Она уставала каждый день, из последних сил доползала до кровати и валилась спать.
Во-вторых, мужчины воспринимали ее неадекватно. Выражаясь цивилизованным языком, в мужском мозге гламурная певица обычно ассоциируется с девочкой легкого поведения. Поэтому все мужчины в окружении Эсмеральды разделились на три вида:
1. Те, что желали ее купить.
2. Те, что презирали и девочек легкого поведения, и гламурных певиц, и как следствие, Эсмеральду.
3. Гомосексуалисты.
Поскольку Эсмеральда терпеть не могли ни первых, ни вторых, общаться ей доводилось, в основном, с третьими. В тех же ночных клубах.
Вывод: Эсмеральда страдала едва ли не сильнее, чем Квазиморда. Сейчас, когда черная волна депрессии накрыла ее с головой, красавица свернулась на своей огромной пустой кровати в обнимку с большим плюшевым Винни-Пухом. Слезы ручейками стекали с ее щек на спину любимого мишки, ставшего каким-то горбатым из-за частых объятий с Эсмеральдой.
– Не грусти, Винни, – шептала девушка на ухо плюшевой игрушке. – Не грусти. У нас все хорошо. У нас с тобой много денег, и когда-нибудь мы вместе уедем подальше отсюда и будем счастливы. Но… неужели мне так и придется всю жизнь спать с тобой, мой плюшевый Винни?
Отчаяние вытягивало из Эсмеральды новые и новые ручьи слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10