Чтобы окончательно успокоиться, ему пришлось еще швырнуть в угол пару тазиков и запустить им вслед столько же утюгов. Так, что ли, получается?
– Вы любитель поспорить, не так ли, мистер Шерингэм? – ровным голосом осведомился Морсби.
Роджер рассмеялся. Поспорить он и вправду любил. К сожалению, появление миссис Пилчард исключило всякую возможность заниматься этим и дальше.
Миссис Пилчард оказалась не слишком опрятно одетой приземистой и коренастой особой. Уже подсохшие на ее лице слезы не мешали ей быть сердитой. Очень сердитой. Она говорила с легким ирландским акцентом и, не мешкая, вылила на собравшихся поток слов, живописующих чудовищную жестокость, пугающую черствость и доходящий до идиотизма непрофессионализм людей, лишивших покойную забот единственного во всем мире близкого ей человека.
Роджер так и не понял, каким образом Морсби удалось с ней сладить, но уже через три минуты миссис Пилчард с не меньшей горячностью умоляла простить за недомыслие, побудившее ее вмешиваться в сложнейшие процессы расследования, призванного отомстить за ее подругу. И хотя главная заслуга в столь чудесном превращении принадлежала, вне всякого сомнения, Морсби, Роджер не мог отделаться от ощущения, что известную роль в нем сыграли и странности кельтского темперамента.
Когда мир был восстановлен, миссис Пилчард торжественно согласилась выполнить свой долг свидетеля.
Она заявила, что мисс Барнетт практически не имела от нее секретов. Всю жизнь покойной, равно как и свою собственную, она может выложить перед инспектором как на ладони – ему только нужно сказать, о какой именно он хочет сейчас услышать.
Старший инспектор сказал, что для начала, и поскольку так уж заведено, он хотел бы услышать немного о самой миссис Пилчард.
С этим проблем не возникло. Вдова, девичья фамилия – Керри. Родилась в Ирландии, в Корке, где у отца была адвокатская практика. После его смерти – ей не исполнилось и двенадцати – они с матерью, которая была англичанкой, перебрались в ее родной город Истбурн, где вели довольно сомнительное существование, довольствуясь помощью еще оставшихся родственников. Именно там юная мисс Керри и познакомилась с мистером Пилчардом, торговцем шерстью из Брэдфорда, который сразу же подпал под ее чары, как, впрочем, и она под его. Дальше была свадьба и маленький домик на окраине Бредфорда. Мистеру Пилчарду повезло. Во время войны шерстяной бизнес здорово пошел в гору, и мистеру Пилчарду хватило благоразумия продать дело на самом пике поднявшегося после нее бума. Вскоре после этого он увенчал свои заслуги добродетельного отца семейства скоропостижной смертью и завещанием в пользу жены, предоставив ей тем самым возможность жить в достатке, если не в роскоши, и там, где ей будет угодно. Мисс Пилчард было угодно поселиться в Лондоне, а именно в многоэтажном доме на Плэт-стрит, что она и сделала шесть лет назад. Мисс Барнетт, к тому времени уже прожившая в своей квартирке несколько лет, неожиданно прониклась симпатией к вдове покойного торговца шерстью. К нескрываемому изумлению миссис Бойд, между ними тут же установилась близкая дружба, скоро перешедшая в близость. Должно быть, мисс Барнетт давно уже испытывала смутную потребность кому-то довериться, поскольку взялась за дело с таким жаром, точно хотела наверстать упущенное время. Последние два года, насколько знала миссис Пилчард, у них просто не было друг от друга секретов.
– Так, – сказал старший инспектор Морсби, когда все это было стремительно свалено перед ним в кучу, и переключил напористую речь миссис Пилчард на воспоминания о подруге.
– Да, конечно… Аделаида – мисс Барнетт – родилась в Ноттингеме. Ее отец был бакалейщиком. Да, бакалейщиком. Скажу прямо, – решила миссис Пилчард. – Я не решилась бы назвать Аделаиду леди.
Старший инспектор выразил свое сочувствие по поводу столь серьезного недостатка.
Когда миссис Пилчард принялась рассказывать дальше, стало очевидно, что покойная мисс Барнетт в лучшем случае действительно не была леди, а в худшем, что она была далеко не леди. Беда грянула со смертью бакалейщика Барнетта. Впрочем, он на редкость удачно успел скончаться еще до того, как по нежные души бакалейщиков явились правительственные инспекторы со всевидящим оком и походными весами. Детей было всего двое: мисс Барнетт и ее брат. Бакалейщик Барнетт оставил бизнес сыну, двадцать тысяч фунтов в консолях и индийский четырехпроцентных – дочери, и… Забыл распорядиться домом и мебелью. Брат утверждал, что они являются неотъемлемой частью бизнеса, сестра придерживалась мнения, что они естественным образом дополняют индийские четырехпроцентные. (Миссис Пилчард дала понять, что лично она считала мнение мисс Барнетт совершенно справедливым и обоснованным.) Уступать никто не хотел. В конце концов более покладистый от природы брат предложил продать все разом и разделить деньги. Мисс Барнетт с ходу отвергла это оскорбительное предложение и, дождавшись, когда дела призовут брата в Лондон, продала все сама и с триумфом отступила на Плэт-стрит, прихватив всю добычу. Брат удовольствовался письменным извещением, что даже и не мечтал избавиться от нее за такую сумму. С тех пор минуло двадцать восемь лет, и за это время они не перекинулись ни словом.
– Ясно, – сказал старший инспектор, потирая подбородок. – Нужно будет связаться с этим братом. Не знаете, случаем, он все еще в Ноттингеме?
– Уже нет, – с готовностью ответила миссис Пилчард. – Он в аду.
– Простите? – переспросил неприятно удивленный инспектор.
Миссис Пилчард объяснила, что Барнетт-младший, как выяснилось, обладал настолько утонченной организацией, что она, хоть и позволяла ему оскорблять беззащитных женщин, никак не подходила для бакалейного бизнеса. Вскоре после ссоры он продал дело, а на вырученные средства, насколько миссис Пилчард было известно, почти полностью спустил на эксперименты в области цветной фотографии, которой здорово увлекался. Впрочем, когда все его опыты оказались бесплодны, а деньги кончились, он в ней разочаровался и умер. И поделом, – заключила миссис Пилчард.
– Да уж, – дипломатично пробормотал старший инспектор. – Стало быть, мисс Барнетт все же поддерживала отношения со своим братом?
– Вот еще! После всего, что он ей сделал? Это его дочь, племянница мисс Барнетт, написала ей и сообщила, что он помер. Я это письмо видела. В жизни не читала более чопорного и сухого послания. И ведь знала, что отец и словом не обмолвился с теткой больше чем за двадцать лет, а вот, видно, решила, что обязана известить: мол, ваш брат толь ко что умер, похороны там-то тогда-то. И нахальная же девица! Очевидно, вся в отца. Мисс Барнетт, разумеется, и бровью не повела. А больше девчонка и не писала.
– А, значит, все-таки есть живые родственники?
– Да она и не знала о них, пока это письмо не пришло. И о девице этой в первый раз слышала. И что брат женился – тоже.
– Девушка не упоминала, она единственный ребенок в семье или есть еще кто-то?
– Боже упаси! Ничего подобного в этом письме не было, хотя могла бы, кажется, догадаться, что именно это тете и интересно, раз уж она даже о племяннице своей не знала.
– Ну, во всяком случае, теперь нам известно, что она есть и если не умерла с тех пор, приходится покойной ближайшим родственником. Сержант Эффорд, займитесь этим. Думаю, ее не трудно будет найти. Потом, глядишь, и письмо ее отыщется.
– Не отыщется, – фыркнула миссис Пилчард, – поскольку Аделаида швырнула его в камин, как только мы его прочитали. Но могу вам сказать, девчонку зовут Стелла. Подписано Стеллой Барнетт. Собственноручно, – с негодованием сообщила миссис Пилчард. – А своего отца она непременно хотела кремировать – представляете? – в Голдерс Грин. Впрочем, туда ему и дорога.
Морсби переглянулся с Роджером и явно уже не для протокола поинтересовался, правильно ли он понял, что миссис Пилчард кремацию не одобряет?
– Нет! – с чувством ответила пожилая леди. – Разве это не против Святого Писания? «Где выживут черви», – сказано в Библии. Хорошенькие шансы у червей будут в крематории!
– Но не сказано ли далее: «И не угаснет огонь их»? – мягко заметил Роджер. – Мне кажется, крематории отлично сюда вписываются.
Миссис Пилчард ограничилась стандартной концовкой религиозных прений, презрительно и вызывающе фыркнув.
– Ну полно, полно, – проговорил Морсби. – Мы, кажется, несколько уклоняемся от темы, верно? Итак, мистера Барнетта должны были кремировать в Голден Грин, не так ли? Ну, этого для нас более чем достаточно. Как давно все это было, мадам, хотя бы примерно?
Миссис Пилчард думалось, что лет пять с тех пор уже точно прошло. Кстати уж, девчонка писала из какого-то местечка в Хартфордшире, что-то такое на Вуд, помнится Морсби сделал пометку и перешел к расспросам о материальном положении мисс Барнетт.
Миссис Пилчард и здесь оказалась просто кладезем информации. Мисс Барнетт и в голову не пришло обменять на что-нибудь оставленные ей отцом ценные бумаги, но, поскольку консоли упорно падали в цене, ей приходилось быть все более и более осторожной. И вот эту-то вынужденную осторожность злые языки выдавали за скряжничество. Не то чтобы мисс Барнетт проживала хотя бы проценты, боже упаси, да и какой разумный человек станет так делать? Кроме, разве, нас, ирландцев, – жизнерадостно добавила миссис Пилчард, – ну так ведь каждому известно, что ирландец с рождения не в себе.
– А что же тогда мисс Барнетт делала со своими сбережениями? – спросил Морсби, равнодушный к национальным особенностям ирландцев.
– А я вам скажу, что она с ними делала, – с нажимом ответила миссис Пилчард. – Она не хранила их в банке. Сколько раз я ей говорила: «Аделаида, говорила я ей, – послушай совета…»
– Она хранила их здесь?
– И вот теперь мои слова сбылись, – миссис Пилчард вдруг сорвалась на вой, – и ее из-за них убили. Я знала, знала, что так и будет. Но она не слушала меня, никогда не слушала. Да, она держала их здесь. Как только подходил срок очередных дивидендов, сразу их обналичивала и складывала в сундук под кроватью. Когда ей нужны были деньги, доставала оттуда сколько нужно; за все платила только наличными. Иногда, когда сундук начинал переполняться, докупала еще немного консолей или этих индийских акций – никогда ничего другого, да и то не часто. Говорила, ей нравится смотреть на свои деньги, только тогда она могла быть за них спокойна. Я сколько раз помогала ей пересчитывать, сколько денег осталось в сундуке, хотя она и так наперед все знала до шиллинга. Удивительная у нее была голова на цифры, у бедняжки. Да, вот под кроватью она сундук всегда и держала. Теперь уж, думаю, его там нет?
– Есть. Только пустой.
Роджер поднял брови. О сундуке он слышал впервые. Он даже не слышал, чтобы кто-нибудь пробовал отыскать будто бы спрятанные здесь деньги.
– Вы можете сказать, сколько денег там было?
Миссис Пилчард помолчала.
– Так, дайте подумать. Последний раз мы пересчитывали их чуть не месяц назад. Насколько я помню, тогда там было около шестисот фунтов. Да, что-то между пятью и шестью сотнями. Почти все в фунтовых и десятишиллинговых купюрах.
Морсби присвистнул.
– Ну, сержант, как вы и говорили, с мотивом все ясно. Достаточно, чтобы соблазнить любого профи. Странно, как это до нее раньше никто не добрался.
Он задал миссис Пилчард еще несколько вопросов, касавшихся главным образом ночного шума, но без всякого результата. Она ровным счетом ничего не слышала. Она не видела веревки, свисающий из окна мисс Барнетт до тех самых пор, пока миссис Бойд не обратила на это ее внимание, да и вообще закрутилась этим утром настолько, что никак не могла навестить подругу. В конце концов, у каждого своя жизнь, пояснила миссис Пилчард. И поскольку она не выходила из своей квартиры, то никак не могла заметить, что бутылочка с молоком так и осталась стоять у ее соседки под дверью. Тем не менее, когда ближе к часу миссис Бойд поднялась к ней за советом, именно она пересекла лестничную клетку и постучалась в дверь мисс Барнетт, и именно она, не дождавшись ответа, настояла на том, чтобы вызвать полицию. Миссис Пилчард особенно напирала на это, видимо, не вполне уверенная, что ее праведный поступок будет оценен по достоинству.
Покончив с вопросами, Морсби разрешил миссис Пилчард заглянуть в сопровождении Эффорда в спальню и попрощаться с подругой до того, как ее увезут в морг.
– Ну вот, собственно, и все, – заявил Морсби, мощно потягиваясь. Здесь, конечно, еще раз все тщательно осмотрят, но многого я от этих поисков ожидать бы не стал. Вне всякого сомнения, он успел скрыться с добычей. Присмотрите за поисками, ладно, Мерримен? Ну вот, мистер Шерингэм. Скучновато, не правда ли?
– Да что вы! Все это крайне интересно. А как, по-вашему, скоро вы его поймаете?
Старший инспектор зевнул.
– Может, когда я вернусь, Бич его уже вычислит. Могу, кроме того, сказать, что свое мнение я уже составил. Он сейчас, конечно, заляжет, но это дело поправимое. Что скажете, Мерримен? Сколько нам нужно, чтобы его взять? Сорок восемь часов?
– Максимум, – отозвался окружной инспектор. – А у вас, значит, свое мнение, мистер Морсби? Бич считает, здесь поработал Красавчик Берти.
– Красавчик Берти сейчас и мухи не обидит, – добродушно ответил Морсби. – Но я вам назову три имени. Сэм Роберте, Альф Джексон и Джим Уоткинс, он же Кембервильский Малыш. Выбирайте.
– На Сэма Робертса не похоже, – задумался окружной инспектор.
– Нет, я тоже так не думаю. С другой стороны… Войдите! О, это вы, Бич. Ну?
– Вернулся кое-что проверить, сэр, – сказал инспектор Бич. – Я сейчас заглянул в архив и выбрал семь карточек, но… – Он нагнулся над кусочком засохшей грязи, который все еще лежал на столе, и принялся внимательно его изучать.
– Семь? – насмешливо протянул Морсби. – Я только что поставил на двоих.
– А теперь остался один, – заявил Бич, выпрямляясь. – Все сходится. Я, конечно, не эксперт, но эту грязь знаю. Сталкивался уже как-то раз. Такой характерный красно-коричневый цвет и примесь песчаника – я ее всюду узнаю. Она из Брейсингема. Это Кент, миль двадцать от Лондона. Ну, вот и отлично.
Инспектор Бич был явно доволен собой.
– Выкладывайте, Бич, – ухмыльнулся Морсби. – Кто?
– Джим Уоткинс. У него в Брейсингеме подружка.
– Я выиграл, – коротко сообщил Морсби. – Как вы и говорите, Бич, все сходится. Чертов Кембервильский Малыш.
– Вы хотите сказать, что вычислили его по одному этому куску глины? – недоверчиво спросил Роджер.
Инспектор Бич выглядел жутко самодовольным.
– Нет, сэр. Глина – это уже так, контрольная проверка. А всего я учел двадцать два показателя: квартирная кража, способ проникновения внутрь, способ отхода, потребление спиртных напитков, нетронутая еда, использование свечи для освещения, преднамеренный погром в квартире, произведенные грабителем шумы и многое другое. Четверо подходили по пятнадцати пунктам, двое – по двадцати, один – по двадцати одному, а вот Джим Уоткинс – по всем разом. Вот это и называется у нас modus operandi, сэр. Стопроцентная гарантия. А с этой глиной и подавно.
– О! – сказал Роджер.
– И теперь, мистер Шерингэм, – вступил Морсби, – нам остается только найти его и доказать тупоголовым присяжным, что он действительно это сделал, и мы это докажем, какими бы тупоголовыми они ни оказались. Ах да, мистер Шерингэм, если у вас есть такое желание, в течение сорока восьми часов вы сможете лично пожать мистеру Джиму Уоткинсу руку в его маленькой и уютной камере.
– Спасибо, – лаконично ответил Роджер. – Мне, как гражданину, крайне импонирует ваша уверенность.
– Представить только! – вздохнул старший инспектор.
– Что представить?
– Что Малыш взял и сделал такую глупость. Должен признаться, мистер Шерингэм, я о Малыше лучшего мнения.
Инспектор Морсби сказал это так, будто самый его близкий и уважаемый друг непостижимым образом вдруг сбился с пут истинного.
Глава 4
В свою квартиру в Олбани Роджер возвратился с кучей новых впечатлений, которые, впрочем, не слишком его затронули. Ему и на минуту не приходила в голову мысль заняться этим делом самостоятельно. Это был, как наглядно показал ему Морсби, именно тот случай, для возни с которыми и придумали Скотленд-Ярд: работа профессионального вора. Правда, как раз этот случай был своего рода исключением: профессионалы редко идут на убийство. Девяносто девять убийств из ста совершается людьми, с которыми Скотленд-Ярд никогда прежде не сталкивался и никогда о них не слышал по той простой причине, что это их первое и последнее преступление. И, как следствие, в девяносто девяти случаях из ста полицейский аппарат работает хоть и не совсем вслепую, но уже без помощи уголовного архива, этого криминального тотализатора. И то, что девяносто восемь из них ему удается раскрыть, весьма красноречиво говорит в его пользу (именно девяносто девятый случай всегда попадает в печать, большинство из оставшихся девяноста восьми откровенно, пользуясь выражением Морсби, скучноваты).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Вы любитель поспорить, не так ли, мистер Шерингэм? – ровным голосом осведомился Морсби.
Роджер рассмеялся. Поспорить он и вправду любил. К сожалению, появление миссис Пилчард исключило всякую возможность заниматься этим и дальше.
Миссис Пилчард оказалась не слишком опрятно одетой приземистой и коренастой особой. Уже подсохшие на ее лице слезы не мешали ей быть сердитой. Очень сердитой. Она говорила с легким ирландским акцентом и, не мешкая, вылила на собравшихся поток слов, живописующих чудовищную жестокость, пугающую черствость и доходящий до идиотизма непрофессионализм людей, лишивших покойную забот единственного во всем мире близкого ей человека.
Роджер так и не понял, каким образом Морсби удалось с ней сладить, но уже через три минуты миссис Пилчард с не меньшей горячностью умоляла простить за недомыслие, побудившее ее вмешиваться в сложнейшие процессы расследования, призванного отомстить за ее подругу. И хотя главная заслуга в столь чудесном превращении принадлежала, вне всякого сомнения, Морсби, Роджер не мог отделаться от ощущения, что известную роль в нем сыграли и странности кельтского темперамента.
Когда мир был восстановлен, миссис Пилчард торжественно согласилась выполнить свой долг свидетеля.
Она заявила, что мисс Барнетт практически не имела от нее секретов. Всю жизнь покойной, равно как и свою собственную, она может выложить перед инспектором как на ладони – ему только нужно сказать, о какой именно он хочет сейчас услышать.
Старший инспектор сказал, что для начала, и поскольку так уж заведено, он хотел бы услышать немного о самой миссис Пилчард.
С этим проблем не возникло. Вдова, девичья фамилия – Керри. Родилась в Ирландии, в Корке, где у отца была адвокатская практика. После его смерти – ей не исполнилось и двенадцати – они с матерью, которая была англичанкой, перебрались в ее родной город Истбурн, где вели довольно сомнительное существование, довольствуясь помощью еще оставшихся родственников. Именно там юная мисс Керри и познакомилась с мистером Пилчардом, торговцем шерстью из Брэдфорда, который сразу же подпал под ее чары, как, впрочем, и она под его. Дальше была свадьба и маленький домик на окраине Бредфорда. Мистеру Пилчарду повезло. Во время войны шерстяной бизнес здорово пошел в гору, и мистеру Пилчарду хватило благоразумия продать дело на самом пике поднявшегося после нее бума. Вскоре после этого он увенчал свои заслуги добродетельного отца семейства скоропостижной смертью и завещанием в пользу жены, предоставив ей тем самым возможность жить в достатке, если не в роскоши, и там, где ей будет угодно. Мисс Пилчард было угодно поселиться в Лондоне, а именно в многоэтажном доме на Плэт-стрит, что она и сделала шесть лет назад. Мисс Барнетт, к тому времени уже прожившая в своей квартирке несколько лет, неожиданно прониклась симпатией к вдове покойного торговца шерстью. К нескрываемому изумлению миссис Бойд, между ними тут же установилась близкая дружба, скоро перешедшая в близость. Должно быть, мисс Барнетт давно уже испытывала смутную потребность кому-то довериться, поскольку взялась за дело с таким жаром, точно хотела наверстать упущенное время. Последние два года, насколько знала миссис Пилчард, у них просто не было друг от друга секретов.
– Так, – сказал старший инспектор Морсби, когда все это было стремительно свалено перед ним в кучу, и переключил напористую речь миссис Пилчард на воспоминания о подруге.
– Да, конечно… Аделаида – мисс Барнетт – родилась в Ноттингеме. Ее отец был бакалейщиком. Да, бакалейщиком. Скажу прямо, – решила миссис Пилчард. – Я не решилась бы назвать Аделаиду леди.
Старший инспектор выразил свое сочувствие по поводу столь серьезного недостатка.
Когда миссис Пилчард принялась рассказывать дальше, стало очевидно, что покойная мисс Барнетт в лучшем случае действительно не была леди, а в худшем, что она была далеко не леди. Беда грянула со смертью бакалейщика Барнетта. Впрочем, он на редкость удачно успел скончаться еще до того, как по нежные души бакалейщиков явились правительственные инспекторы со всевидящим оком и походными весами. Детей было всего двое: мисс Барнетт и ее брат. Бакалейщик Барнетт оставил бизнес сыну, двадцать тысяч фунтов в консолях и индийский четырехпроцентных – дочери, и… Забыл распорядиться домом и мебелью. Брат утверждал, что они являются неотъемлемой частью бизнеса, сестра придерживалась мнения, что они естественным образом дополняют индийские четырехпроцентные. (Миссис Пилчард дала понять, что лично она считала мнение мисс Барнетт совершенно справедливым и обоснованным.) Уступать никто не хотел. В конце концов более покладистый от природы брат предложил продать все разом и разделить деньги. Мисс Барнетт с ходу отвергла это оскорбительное предложение и, дождавшись, когда дела призовут брата в Лондон, продала все сама и с триумфом отступила на Плэт-стрит, прихватив всю добычу. Брат удовольствовался письменным извещением, что даже и не мечтал избавиться от нее за такую сумму. С тех пор минуло двадцать восемь лет, и за это время они не перекинулись ни словом.
– Ясно, – сказал старший инспектор, потирая подбородок. – Нужно будет связаться с этим братом. Не знаете, случаем, он все еще в Ноттингеме?
– Уже нет, – с готовностью ответила миссис Пилчард. – Он в аду.
– Простите? – переспросил неприятно удивленный инспектор.
Миссис Пилчард объяснила, что Барнетт-младший, как выяснилось, обладал настолько утонченной организацией, что она, хоть и позволяла ему оскорблять беззащитных женщин, никак не подходила для бакалейного бизнеса. Вскоре после ссоры он продал дело, а на вырученные средства, насколько миссис Пилчард было известно, почти полностью спустил на эксперименты в области цветной фотографии, которой здорово увлекался. Впрочем, когда все его опыты оказались бесплодны, а деньги кончились, он в ней разочаровался и умер. И поделом, – заключила миссис Пилчард.
– Да уж, – дипломатично пробормотал старший инспектор. – Стало быть, мисс Барнетт все же поддерживала отношения со своим братом?
– Вот еще! После всего, что он ей сделал? Это его дочь, племянница мисс Барнетт, написала ей и сообщила, что он помер. Я это письмо видела. В жизни не читала более чопорного и сухого послания. И ведь знала, что отец и словом не обмолвился с теткой больше чем за двадцать лет, а вот, видно, решила, что обязана известить: мол, ваш брат толь ко что умер, похороны там-то тогда-то. И нахальная же девица! Очевидно, вся в отца. Мисс Барнетт, разумеется, и бровью не повела. А больше девчонка и не писала.
– А, значит, все-таки есть живые родственники?
– Да она и не знала о них, пока это письмо не пришло. И о девице этой в первый раз слышала. И что брат женился – тоже.
– Девушка не упоминала, она единственный ребенок в семье или есть еще кто-то?
– Боже упаси! Ничего подобного в этом письме не было, хотя могла бы, кажется, догадаться, что именно это тете и интересно, раз уж она даже о племяннице своей не знала.
– Ну, во всяком случае, теперь нам известно, что она есть и если не умерла с тех пор, приходится покойной ближайшим родственником. Сержант Эффорд, займитесь этим. Думаю, ее не трудно будет найти. Потом, глядишь, и письмо ее отыщется.
– Не отыщется, – фыркнула миссис Пилчард, – поскольку Аделаида швырнула его в камин, как только мы его прочитали. Но могу вам сказать, девчонку зовут Стелла. Подписано Стеллой Барнетт. Собственноручно, – с негодованием сообщила миссис Пилчард. – А своего отца она непременно хотела кремировать – представляете? – в Голдерс Грин. Впрочем, туда ему и дорога.
Морсби переглянулся с Роджером и явно уже не для протокола поинтересовался, правильно ли он понял, что миссис Пилчард кремацию не одобряет?
– Нет! – с чувством ответила пожилая леди. – Разве это не против Святого Писания? «Где выживут черви», – сказано в Библии. Хорошенькие шансы у червей будут в крематории!
– Но не сказано ли далее: «И не угаснет огонь их»? – мягко заметил Роджер. – Мне кажется, крематории отлично сюда вписываются.
Миссис Пилчард ограничилась стандартной концовкой религиозных прений, презрительно и вызывающе фыркнув.
– Ну полно, полно, – проговорил Морсби. – Мы, кажется, несколько уклоняемся от темы, верно? Итак, мистера Барнетта должны были кремировать в Голден Грин, не так ли? Ну, этого для нас более чем достаточно. Как давно все это было, мадам, хотя бы примерно?
Миссис Пилчард думалось, что лет пять с тех пор уже точно прошло. Кстати уж, девчонка писала из какого-то местечка в Хартфордшире, что-то такое на Вуд, помнится Морсби сделал пометку и перешел к расспросам о материальном положении мисс Барнетт.
Миссис Пилчард и здесь оказалась просто кладезем информации. Мисс Барнетт и в голову не пришло обменять на что-нибудь оставленные ей отцом ценные бумаги, но, поскольку консоли упорно падали в цене, ей приходилось быть все более и более осторожной. И вот эту-то вынужденную осторожность злые языки выдавали за скряжничество. Не то чтобы мисс Барнетт проживала хотя бы проценты, боже упаси, да и какой разумный человек станет так делать? Кроме, разве, нас, ирландцев, – жизнерадостно добавила миссис Пилчард, – ну так ведь каждому известно, что ирландец с рождения не в себе.
– А что же тогда мисс Барнетт делала со своими сбережениями? – спросил Морсби, равнодушный к национальным особенностям ирландцев.
– А я вам скажу, что она с ними делала, – с нажимом ответила миссис Пилчард. – Она не хранила их в банке. Сколько раз я ей говорила: «Аделаида, говорила я ей, – послушай совета…»
– Она хранила их здесь?
– И вот теперь мои слова сбылись, – миссис Пилчард вдруг сорвалась на вой, – и ее из-за них убили. Я знала, знала, что так и будет. Но она не слушала меня, никогда не слушала. Да, она держала их здесь. Как только подходил срок очередных дивидендов, сразу их обналичивала и складывала в сундук под кроватью. Когда ей нужны были деньги, доставала оттуда сколько нужно; за все платила только наличными. Иногда, когда сундук начинал переполняться, докупала еще немного консолей или этих индийских акций – никогда ничего другого, да и то не часто. Говорила, ей нравится смотреть на свои деньги, только тогда она могла быть за них спокойна. Я сколько раз помогала ей пересчитывать, сколько денег осталось в сундуке, хотя она и так наперед все знала до шиллинга. Удивительная у нее была голова на цифры, у бедняжки. Да, вот под кроватью она сундук всегда и держала. Теперь уж, думаю, его там нет?
– Есть. Только пустой.
Роджер поднял брови. О сундуке он слышал впервые. Он даже не слышал, чтобы кто-нибудь пробовал отыскать будто бы спрятанные здесь деньги.
– Вы можете сказать, сколько денег там было?
Миссис Пилчард помолчала.
– Так, дайте подумать. Последний раз мы пересчитывали их чуть не месяц назад. Насколько я помню, тогда там было около шестисот фунтов. Да, что-то между пятью и шестью сотнями. Почти все в фунтовых и десятишиллинговых купюрах.
Морсби присвистнул.
– Ну, сержант, как вы и говорили, с мотивом все ясно. Достаточно, чтобы соблазнить любого профи. Странно, как это до нее раньше никто не добрался.
Он задал миссис Пилчард еще несколько вопросов, касавшихся главным образом ночного шума, но без всякого результата. Она ровным счетом ничего не слышала. Она не видела веревки, свисающий из окна мисс Барнетт до тех самых пор, пока миссис Бойд не обратила на это ее внимание, да и вообще закрутилась этим утром настолько, что никак не могла навестить подругу. В конце концов, у каждого своя жизнь, пояснила миссис Пилчард. И поскольку она не выходила из своей квартиры, то никак не могла заметить, что бутылочка с молоком так и осталась стоять у ее соседки под дверью. Тем не менее, когда ближе к часу миссис Бойд поднялась к ней за советом, именно она пересекла лестничную клетку и постучалась в дверь мисс Барнетт, и именно она, не дождавшись ответа, настояла на том, чтобы вызвать полицию. Миссис Пилчард особенно напирала на это, видимо, не вполне уверенная, что ее праведный поступок будет оценен по достоинству.
Покончив с вопросами, Морсби разрешил миссис Пилчард заглянуть в сопровождении Эффорда в спальню и попрощаться с подругой до того, как ее увезут в морг.
– Ну вот, собственно, и все, – заявил Морсби, мощно потягиваясь. Здесь, конечно, еще раз все тщательно осмотрят, но многого я от этих поисков ожидать бы не стал. Вне всякого сомнения, он успел скрыться с добычей. Присмотрите за поисками, ладно, Мерримен? Ну вот, мистер Шерингэм. Скучновато, не правда ли?
– Да что вы! Все это крайне интересно. А как, по-вашему, скоро вы его поймаете?
Старший инспектор зевнул.
– Может, когда я вернусь, Бич его уже вычислит. Могу, кроме того, сказать, что свое мнение я уже составил. Он сейчас, конечно, заляжет, но это дело поправимое. Что скажете, Мерримен? Сколько нам нужно, чтобы его взять? Сорок восемь часов?
– Максимум, – отозвался окружной инспектор. – А у вас, значит, свое мнение, мистер Морсби? Бич считает, здесь поработал Красавчик Берти.
– Красавчик Берти сейчас и мухи не обидит, – добродушно ответил Морсби. – Но я вам назову три имени. Сэм Роберте, Альф Джексон и Джим Уоткинс, он же Кембервильский Малыш. Выбирайте.
– На Сэма Робертса не похоже, – задумался окружной инспектор.
– Нет, я тоже так не думаю. С другой стороны… Войдите! О, это вы, Бич. Ну?
– Вернулся кое-что проверить, сэр, – сказал инспектор Бич. – Я сейчас заглянул в архив и выбрал семь карточек, но… – Он нагнулся над кусочком засохшей грязи, который все еще лежал на столе, и принялся внимательно его изучать.
– Семь? – насмешливо протянул Морсби. – Я только что поставил на двоих.
– А теперь остался один, – заявил Бич, выпрямляясь. – Все сходится. Я, конечно, не эксперт, но эту грязь знаю. Сталкивался уже как-то раз. Такой характерный красно-коричневый цвет и примесь песчаника – я ее всюду узнаю. Она из Брейсингема. Это Кент, миль двадцать от Лондона. Ну, вот и отлично.
Инспектор Бич был явно доволен собой.
– Выкладывайте, Бич, – ухмыльнулся Морсби. – Кто?
– Джим Уоткинс. У него в Брейсингеме подружка.
– Я выиграл, – коротко сообщил Морсби. – Как вы и говорите, Бич, все сходится. Чертов Кембервильский Малыш.
– Вы хотите сказать, что вычислили его по одному этому куску глины? – недоверчиво спросил Роджер.
Инспектор Бич выглядел жутко самодовольным.
– Нет, сэр. Глина – это уже так, контрольная проверка. А всего я учел двадцать два показателя: квартирная кража, способ проникновения внутрь, способ отхода, потребление спиртных напитков, нетронутая еда, использование свечи для освещения, преднамеренный погром в квартире, произведенные грабителем шумы и многое другое. Четверо подходили по пятнадцати пунктам, двое – по двадцати, один – по двадцати одному, а вот Джим Уоткинс – по всем разом. Вот это и называется у нас modus operandi, сэр. Стопроцентная гарантия. А с этой глиной и подавно.
– О! – сказал Роджер.
– И теперь, мистер Шерингэм, – вступил Морсби, – нам остается только найти его и доказать тупоголовым присяжным, что он действительно это сделал, и мы это докажем, какими бы тупоголовыми они ни оказались. Ах да, мистер Шерингэм, если у вас есть такое желание, в течение сорока восьми часов вы сможете лично пожать мистеру Джиму Уоткинсу руку в его маленькой и уютной камере.
– Спасибо, – лаконично ответил Роджер. – Мне, как гражданину, крайне импонирует ваша уверенность.
– Представить только! – вздохнул старший инспектор.
– Что представить?
– Что Малыш взял и сделал такую глупость. Должен признаться, мистер Шерингэм, я о Малыше лучшего мнения.
Инспектор Морсби сказал это так, будто самый его близкий и уважаемый друг непостижимым образом вдруг сбился с пут истинного.
Глава 4
В свою квартиру в Олбани Роджер возвратился с кучей новых впечатлений, которые, впрочем, не слишком его затронули. Ему и на минуту не приходила в голову мысль заняться этим делом самостоятельно. Это был, как наглядно показал ему Морсби, именно тот случай, для возни с которыми и придумали Скотленд-Ярд: работа профессионального вора. Правда, как раз этот случай был своего рода исключением: профессионалы редко идут на убийство. Девяносто девять убийств из ста совершается людьми, с которыми Скотленд-Ярд никогда прежде не сталкивался и никогда о них не слышал по той простой причине, что это их первое и последнее преступление. И, как следствие, в девяносто девяти случаях из ста полицейский аппарат работает хоть и не совсем вслепую, но уже без помощи уголовного архива, этого криминального тотализатора. И то, что девяносто восемь из них ему удается раскрыть, весьма красноречиво говорит в его пользу (именно девяносто девятый случай всегда попадает в печать, большинство из оставшихся девяноста восьми откровенно, пользуясь выражением Морсби, скучноваты).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24