..Второй. Ох батюшки!Первый. А теперь кто? Армеец, головой вон еле ворочает, от чеченской пули, идеи расписывает, как студентик какой! Не служба на уме, а черт знает что!..Второй. Истинная правда, вашество, истинная правда…Первый. Все честь, честь! А нашкодили и сказать боятся, как детишки! Потому небось и того, Мартынова, не тронули… У мужиков и то чище: коли ты товарища ссадил, то и я тебя, ни на что не погляжу!.. Эх, благородные!..Второй. Истинно так, вашество… Входит Андрей Соколов с подносом и вином. Плачет. Соколов (Столыпину). А тогда-то на станции, помнишь, батюшка, монету бросали: сюда ехать или на линию? Он еще так и запрыгал: в Пятигорск! в Пятигорск!.. А упади орлом-то монета, в отряд бы ушли… Господи, как не уберегли-то!..Столыпин. Помню, старый, помню. Я все помню. Возвращается Пушкин. Судьба!.. С монетой – это доподлинно. Но еще было иное. (Трубецкому.) Помнишь, Сергей? Он рассказывал? Как из Петербурга ехать последний раз, он шутя на Пять углов ходил, к ворожее…Пушкин. Ну? К Александру Македонскому? (Всем.) В Питере все ее так зовут: Александр Македонский! Между нами, брат-то к ней тоже ходил, это она брату предсказала: погибнешь, мол, от «белого человека».Голицын. Ворожея? Пушкину? Я не слыхал.Пушкин. Вот те крест! Погибнешь, мол, от белого человека…Голицын. Чудо1 И Пушкин и Лермонтов к одной вещунье ходили!..Столыпин (все так же горько). Ну вот, и Мишелю наворожила: в Петербурге, мол, тебе больше не бывать, а отставка ждет такая, – он ведь все отставку хлопотал, – после какой и просить будет нечего…Голицын. Экая ведьма!Трубецкой. В сам деле. Так и сказала. Мишель смеялся, а поверил. А, Монго?… Эх, коли попаду еще в Петербург, схожу тоже. Я в судьбу верю. Вошел Бенкендорф. Пушкин. Что не верить. Примеров довольно. Явись теперь еще у нас поэт, тож загодя скажу ему судьбу, без ворожеи. Как чуть вышел человек надо всеми, как сказал иное, чем все, так уж и гляди за ним, хоть ставку ставь: что-то с ним сделается. Где Грибоедов? Где Пушкин? Марлинский? Где Лермонтов?Бенкендорф (от двери). Одоевский. (Тихо.) Рылеев.Голицын. Ну, господа, господа! Не стоит!Трубецкой. Чаадаева безумцем объявили.Столыпин. А к Мишелю? После «Смерти поэта» тоже старшего гвардейского медика послали: проверить, в уме ли?Голицын. Ну полно, господа! Пауза. …Гении наши в простожитии тоже не мед: то одно ему в ум вскочит, то другое. Хоть о покойниках не говорят дурно, но у таланта нашего желчи-то хватало. Не дразни он Мартына изо дня в день…Бенкендорф. Да меня пусть бы хоть ударил, неужели б я руку поднял на него!Пушкин (Голицыну). Так и Дантеса простим, Владимир Сергеич!Голицын. Ну, уж вы хватили, господа! Неужто сам-то ни чуточки не виноват? Эдак, по-вашему, выходит, что таланту все можно? Талант будто и не человек? В таком разе пусть и не живет как человек. Не ест, пе пьет, не женится. Только так можно избегнуть всех опасностей жизни. Да и самой жизни. Но если поэт избегнет жизни, что станется?Трубецкой. Да что – талант, талант! Товарищ у нас погиб. Это больше таланта. Скажи, Монго? Столыпин не отвечает. Бенкендорф. Талант выше всего.Пушкин. Не выше чести. Пушкин ради чести – глазом не моргнул – все на карту поставил.Трубецкой. Судьба! Я в судьбу верю.Голицын. Не судьба, а норов такой: в огонь кидаться! Разве не хотели его остановить? Разве не предлагали испытать мелкое это дело разумом, а не чувствами? Да где! (Пушкину.) Пушкин! Пушкин мудрее был, однако тоже не остановился, сам говоришь…Пушкин. Мудрее? Полно!..Бенкендорф. Да, поступи он не так, он уж был бы не Пушкин!..Голицын. У вас выходит, коли ты талант – все позволено! Ты мне будешь в глаза плевать, а я утирайся да приговаривай: плюй, бог с тобой, ты у нас солнышко, а я – пыль…Бенкендорф. Но коли ребенок оскорбил меня, я его не убью, не так ли?Столыпин. Это Мишель – ребенок? Все слегка смеются. Бенкендорф. Нет, погодите… Я… нет… сейчас…Голицын. Будет, юнкер! Что за наивность!..Бенкендорф (горячо). Нет, я хотел выразить, что вопрос гуманности не решить таким путем. Всякий человек – проявление гения. Бог посылает нам великого человека, чтобы мы осознали ценность любого.Трубецкой. Ну вот, уже и великого!Бенкендорф (продолжает). …На этих людях, которых не заменить, не создать заново, бог учит нас любви к друг другу. Входит Дорохов, он с мокрой головой. Дорохов. Бог, бог! Кто тут про бога? И в бога и в черта!..Голицын. Погоди, Дорохов, погоди! Тут юнкер проповедь читает, как таланты надо беречь. Оскорбил, скажем, тебя талант, а ты ему ручку поцелуй.Дорохов. Талант? Да! А что? Правильно! Оберечь не грех! Коли сами себя не берегут. Вызвал Мартышка Лермонтова, потерял совесть, – убить Мартышку!Бенкендорф. Вот!Голицын (смеется). Ну-ну! Хватил!Дорохов. Хватил? А если (кричит врастяжку) наемный жандарм вызвал бы? Жандарму б тоже Мишеля под Машук отвезли и на шести шагах поставили?Все. Ты что?– Ты что говоришь, Дорохов!– Тише!– Окна закройте!– Как он смеет!Дорохов. Пустите!.. Не видите ни черта! Других берегут, а этих не берегут… Почему? Ну-ка, картель сделай военному министру графу Чернышеву? А? Голицын затворяет окна. А ну-ка вызови Нессельроде! Дубельта! Или вон однофамильца нашего юнкера!..Все. Дорохов! Дорохов! Сбесился!Дорохов. Оберегут их? Обе-ре-гут!.. (Яростным шепотом.) А государя оберегут?… (Падает на диван.) Вина!..Голицын. Это слишком! (Берет фуражку.) Все ошеломлены. Бенкендорф наливает бокал, подносит Дорохову, тот выпивает залпом. Дорохов (всхлипнув). И из-за чего? За что? За шуточки? За насмешки? За шуточки таких дуэлей не условют! А тогда условют, когда сволочь, когда сволочи… (Задыхается.) Сволочь знает, когда можно, а когда нельзя!..Трубецкой (Столыпину). Что он говорит, Монго? Столыпин машет рукой: оставь, мол. Голицын. Мне пора, господа! Лев Сергеевич, а ты?Пушкин. Иду, иду тоже… Дорохов, ну что теперь кулаками-то махать?Голицын. И других винить! Всяк сам свою пулю ловит.Пушкин. И на свою Черную речку спешит.Голицын (Столыпину). Не затягивайте, съезжайте! И не мучьте себя… (Трубецкому.) И вы. Слышите? Что уж теперь!.. Пожимают руки. Столыпин кивает. Бенкендорф. Ия откланяюсь. Собираются и выходят. Дорохов кусает подушку, рычит. Второй жандармский голос. А вот, вашество, стишок мною списан, сказывают, Лермантова: «За девицей Эмили молодежь, как кобели…» (Хихикает.) Первый. Оставь, прочту. Пушкин, Голицын и Бенкендорф на террасе. Пушкин (тихо). А в самом деле, кто помнит королей, при которых жил Дант? Или Шекспир? Кому известно, кто ослепил Гомера?Голицын. Да будет! У государя и без того многотерпеливое сердце. Мог он и с Пушкиным, и с иными обойтись куда круче, но…Пушкин. Да куда ж круче?Голицын. Тише! Поставь-ка себя на его место: станешь ты дозволять то, что подрывает власть и вредит отечеству?Бенкендорф. Зачем же равенство ставить между отечеством и властью? Власть разная бывает – отечество одно.Пушкин. Складно, юнкер! Татары – тож триста лет были на Руси властью!Бенкендорф. И что ж за вред от Пушкина отечеству?Голицын. А ну вас! (Машет рукой и быстро идет с крыльца.) Дорохов откинулся и вмиг уснул. Краски заката. Столыпин и Трубецкой. Столыпин (по-прежнему с горькой иронией). Ну что, Сергей, видно, пора. Воду пили, ванны принимали, погуляли…Трубецкой. Что говорить, много успели. Даж Мишку похоронить. Я поеду в полк завтра. Езжай и ты. Не думай.Столыпин. Да. Теперь, видать, все равно… Дорохов-то! Накричался. Пауза. …Ах, не хотелось ему помирать! Всю жизнь про смерть разговаривал, – видно, утомил ее.Трубецкой. Судьба. Случай.Столыпин. Случай-то случай, да только он его десять лет стерег. Пренебрежение к пошлости отличает всякого умного человека, но он доводил его до абсурда, до невозможности. Вот пошлость и отплатила.Трубецкой. Тоже хочешь сказать: сам виноват? Столыпин пожимает плечами. …Да, сами мы в себе виноваты… Столыпин. Ах, как надоело все!.. Тоска, Серж!.. Входит Соколов. Соколов. Обедать-то станете, Алексей Аркадьич?Столыпин. Что?… Нет, не буду. (Трубецкому.) Ты не хочешь? (Тот отказывается.) Ты вели собираться, старый. Бумаг только его не трогай, я сам приберу.Соколов. И то надо, батюшка, все растаскают: дамы кто листок унесет, кто пуговку, и этого не убережем… Этой барышне снурочек от крестика нательного отказали…Трубецкой. Это ты Кате? Вместо ее бандо? Столыпин кивает. Соколов. Как барыне-матушке-то все свезем, как покажем? Как же ты, скажет, Андрюшка окаянный, не уберег барина, как упустил?… Да как же, скажу, матушка, ходил, пил, ел, а наш-то его все: Мартыш, Мартыш!.. Кабы знал я, матушка,… Вот тебе и Мартыш!.. (Уходит.) Трубецкой. Мартыш!.. Он все в остроге?Столыпин. Не знаю. Какая разница, он сделал свое дело… А мы… Мы и теперь защитить его не можем. (Подходит и снимает со стола портрет.) Прости, Миша…Трубецкой. Опять бежать! Ну, судьба!.. 2. Пятигорск, острог Темная комната с решеткой. За деревянным столом, на котором листки бумаги и чернильница с гусиным пером, сидит Мартынов (25 лет). Лицо его освещено свечой. Он в черкеске, голова обрита, баки, он грубо красив, выражение упрямое. Он не пишет, он говорит с человеком, который ходит по темной части комнаты, – это жандармский подполковник Кушинников, «особых поручений» чин, посланный Бенкендорфом на Кавказ тотчас вслед за Лермонтовым. Кушинников петербуржец, не стар, неглуп, хорошо информирован, дело свое знает. В гражданском платье. Заунывная песня за стеной. Мартынов. Я еще раз требую, господин подполковник, пусть переведут меня из острога: всю ночь пьяные песни орут, матерщина, псалмы читают, – этак с ума недолго сойти… Слышите?Кушинников. Да, я сказывал коменданту, это сделается.Мартынов. Они корпуса жандармов как огня боятся, стоит сказать…Кушинников. Я говорю, сказывал. А нас что уж бояться!Мартынов. Как мужика какого пихнули и забыли!Кушинников. Ну-ну, не обижайтесь, сделается… Так я, как изволите видеть, показаний с вас не снимаю, протоколов не делаю. И вообще прошу понять: разговор имеем мы с вами как бы и неофициальный. Вы человек военный и поймете: мое дело – доложить своему начальству всю картину в наиболее правдивом свете, только и всего. Подробности, как вы понимаете, мне уже известны, но всех мотивов и пружин…Мартынов. Да какие ж пружины! Я уж вам отвечал. Убить я его не хотел. Я терпел много, но он не оставлял свой постоянный топ persiflage, Насмешки (франц.).
издевался, рисовал карикатуры. Я ношу эту форму и необходимый к ней кинжал, вот так. (Показывает то место, где пряжка бывает.) И он обыгрывал это в мало приличном виде. И при совсем молоденьких demoiselles, у Верзилиных, Надин – пятнадцать, а Грушо – девятнадцать.Кушинников. Груше двадцать один.Мартынов. Да? А она говорила… Не о том, впрочем!.. (Продолжает.) Я впал в бешенство, выговорил ему – в тот вечер у Верзилиных, – а он опять за свое и смеяться: мол, вызови меня, коли так.Кушинников. Смехом?Мартынов (не слушая). Что мне оставалось? Возможно, во мне обострено point d'honneur, Чувство чести (франц.).
но в наши времена, когда чувство чести некоторыми вообще ни во что не ставится… Я сделал картель. В бешенстве.Кушинников (как бы про себя). Смехом… в бешенстве… (Мартынову.) Да-да, понятно. Но прошло два дня, было время остыть, примириться…Мартынов. Я много прощал и мирился, но теперь мы… то есть я… решил его проучить, раз и навсегда…Кушинников. Вы считали, это произведет верное впечатление на местное общество? Например, на кружок госпожи Мерлини?Мартынов. Не знаю. Его там не жаловали, да, но я о том не думал…Кушинников. И решили сами? Или с кем держали совет?Мартынов. Что?Кушинников. Целых два дня после вызова… Человек не может быть сам с собой, не обсуждать с друзьями…Мартынов (гордо). Господин подполковник! Я!.. Один!.. Никто!..Кушинников. Полно, полно, успокойтесь… Скажите, возможно, вы и в ходе самого поединка ожидали новых каверз, насмешки? Допустим, незаряженного пистолета или… Вы успокойтесь. Пауза. Мартынов понимает, что ему помогают. Мартынов. Да, тут всего можно ждать, – их игривость достигла вершин Эльбороуса…Кушинников. Но, однако, игривость-то должна была б упасть при столь жестоких условиях дуэли и дальнобойных кухенрейтерах…Мартынов. А, этим его не взять! – он на засады бросался и на батареи.Кушинников. Воинская храбрость вашего противника не вызывает у вас сомнения?Мартынов (важно, подумав). Нет. Если холод души и презрение к жизни назвать этим словом.Кушинников. Как?Мартынов. Кому жизнь-то не мила – смерти не боится.Кушинников. А… Пауза. Мартынов. Конечно, чего хочешь от них жди!..Кушинников (осторожно). Почему вы не ждали его выстрела?Мартынов (быстро). Потому что он бы не выстрелил. Потому что…Кушинников. Хорошо, хорошо, оставим самый поединок… Поверьте, я понимаю ваше состояние, вашу подготовленность к столь пылким действиям. Я наслышан обо всем. И о том, как господин Лермонтов интриговал против вашей сестры, как утерял однажды переданные вам письма…Мартынов. Да нет, то пустяки!..Кушинников. Не торопитесь, сделайте анализ этим фактам, они могут быть учтены в дальнейшем. Говорят, главное лицо своего романа, княжну Мери, списал он с вашей сестры.Мартынов (туго соображая). Нет, это вымысел.Кушинников. Не спешите, обдумайте, оставим этот пункт до будущего разговора… Вот вы промолвились о холоде души, – видите ли, я нынче, мне кажется, лучше знаю вас, чем вашего противника, и желалось бы понять, что за характер имел…Мартынов (сразу). Он был безнравственный человек. Ничего святого. Он все презирал с младых ногтей своих. Отечество, народ, доблесть, любовь, привязанность – все было для него звук пустой. Насмешки надо всем – вот его идея. Англичане его отравили, Байрон, которому он был подражателем.Кушинников. Вы ведь давно и недурно его знали?Мартынов (не отвечая). У него, может, и была когда душа, да он ее умом убил. Свет его испортил. Я, открыто вам скажу, презираю свет, – вот эта черкеска, конь, горный ветер дороже мне всех дворцов и гостиных. Я не скрываю! А он съедаем был тщеславием! Любой ценой – лишь попасть в la creme de la noblesse. Сливки общества (франц.).
Он и писал-то затем! Славы Баркова ему было мало, мало потешать юнкеров да гусар непечатными стихами, так он через имя нашего несравненного Пушкина решил купить себе славу. Задел общество – глядишь, оно тебя и заметило. Расчет, один холодный расчет!..Кушинников. Прелюбопытно!.. Но, однако, согласитесь, без таланта не успеешь в таком предприятии, и наши столичные литераторы высоко ставят… ставили его способности…Мартынов. Кто у пас без способностей!.. На что только направить!.. Нет, я не говорю, я читал, я все читал… Но… Когда знаешь личность человека и прочитаешь «Демона» или… Ну, «Бородино», оно неплохо, хорошо… Но «Демона»… (Смеется.) Прошу извинить, это вызывает смех. Или раздражение… Маёшка и Демон – ну – не укладывается! (Смеется.) «Уланша» – вот это куда! Это его истинное лицо!Кушинников. Но можно посчитать оно и за шалость, – молодость должна перебеситься.Мартынов. Э, тут другое! Совсем другое. Возьмите Пушкина, он в эти леты-то воспевал женщину. Как богиню! Он вложил нежность и неиспорченность своей души в женский идеал. А он? Неприлично произнесть!Кушинников. Вы знали его издавна?Мартынов. Да. То бишь не так чтобы… Кстати, хочу дополнить: мы все писали стихи, подряд, многие и поныне продолжают, и первенство его тогда не определялось… Мы… я…Кушинников. Прошу простить, я вспомнил: сказывали, Жорж Дантес тоже говорил, что таких, как Пушкин, у него в Париже на каждом шагу… Нет-нет, не возьмите в упрек.Мартынов (кичливо). Я знавал Дантеса, при чем тут Дантес!Кушинников. Понимаю, понимаю, вы имели поединок не с сочинителем Лермонтовым, а с поручиком Тенгинского полка, вашим сотоварищем.Мартынов. Да! Да! И я думаю, у нас равное положение, хоть я и в отставке майором, а он… В душе продолжаю числить себя кавалергардом, – как и он, полагаю, не забыл гвардии… Дантес! Еще не хватало!.. Прошу простить. (Раскуривает трубку.) Пауза. …Конечно, с поручиком!.. Теперь, господин подполковник, все пишут, все сочинители! У меня вон своего полон сундучок. Подумаешь!..Кушинников. Прелюбопытно. Чрезвычайно. Никак не полагал столь глубокого анализа…Мартынов (усмехнувшись). У меня достало время подумать.Кушинников (в тон). Нет худа без добра. Нет, видите ли, вы меня даже разволновали. Мое мнение было несколько иным, и ваш противник рисовался мне, признаться, в свете более идеальном. Уже одно внимание нашего ведомства к его личности…Мартынов. И это тщеславье! Я знаю многих, кои совершили бы поступки противу общества только затем, чтобы прослыть гонимыми. Это мода, и только. А люди с идеей открыто говорят обществу о его недостатках. Нам… им нечего таить, посколь одно благо отечества имеют целью. Все презирать, надо всем посмеяться, оскорбить свое поколение – это легко. Сказать, что и прошедшее ничего не стоит, и нынешнее, а в будущее вовсе не верить – это удобная идея. Но это значит – отравлять общество, гнусной болезнью поразить его кровь!
1 2 3 4 5 6
издевался, рисовал карикатуры. Я ношу эту форму и необходимый к ней кинжал, вот так. (Показывает то место, где пряжка бывает.) И он обыгрывал это в мало приличном виде. И при совсем молоденьких demoiselles, у Верзилиных, Надин – пятнадцать, а Грушо – девятнадцать.Кушинников. Груше двадцать один.Мартынов. Да? А она говорила… Не о том, впрочем!.. (Продолжает.) Я впал в бешенство, выговорил ему – в тот вечер у Верзилиных, – а он опять за свое и смеяться: мол, вызови меня, коли так.Кушинников. Смехом?Мартынов (не слушая). Что мне оставалось? Возможно, во мне обострено point d'honneur, Чувство чести (франц.).
но в наши времена, когда чувство чести некоторыми вообще ни во что не ставится… Я сделал картель. В бешенстве.Кушинников (как бы про себя). Смехом… в бешенстве… (Мартынову.) Да-да, понятно. Но прошло два дня, было время остыть, примириться…Мартынов. Я много прощал и мирился, но теперь мы… то есть я… решил его проучить, раз и навсегда…Кушинников. Вы считали, это произведет верное впечатление на местное общество? Например, на кружок госпожи Мерлини?Мартынов. Не знаю. Его там не жаловали, да, но я о том не думал…Кушинников. И решили сами? Или с кем держали совет?Мартынов. Что?Кушинников. Целых два дня после вызова… Человек не может быть сам с собой, не обсуждать с друзьями…Мартынов (гордо). Господин подполковник! Я!.. Один!.. Никто!..Кушинников. Полно, полно, успокойтесь… Скажите, возможно, вы и в ходе самого поединка ожидали новых каверз, насмешки? Допустим, незаряженного пистолета или… Вы успокойтесь. Пауза. Мартынов понимает, что ему помогают. Мартынов. Да, тут всего можно ждать, – их игривость достигла вершин Эльбороуса…Кушинников. Но, однако, игривость-то должна была б упасть при столь жестоких условиях дуэли и дальнобойных кухенрейтерах…Мартынов. А, этим его не взять! – он на засады бросался и на батареи.Кушинников. Воинская храбрость вашего противника не вызывает у вас сомнения?Мартынов (важно, подумав). Нет. Если холод души и презрение к жизни назвать этим словом.Кушинников. Как?Мартынов. Кому жизнь-то не мила – смерти не боится.Кушинников. А… Пауза. Мартынов. Конечно, чего хочешь от них жди!..Кушинников (осторожно). Почему вы не ждали его выстрела?Мартынов (быстро). Потому что он бы не выстрелил. Потому что…Кушинников. Хорошо, хорошо, оставим самый поединок… Поверьте, я понимаю ваше состояние, вашу подготовленность к столь пылким действиям. Я наслышан обо всем. И о том, как господин Лермонтов интриговал против вашей сестры, как утерял однажды переданные вам письма…Мартынов. Да нет, то пустяки!..Кушинников. Не торопитесь, сделайте анализ этим фактам, они могут быть учтены в дальнейшем. Говорят, главное лицо своего романа, княжну Мери, списал он с вашей сестры.Мартынов (туго соображая). Нет, это вымысел.Кушинников. Не спешите, обдумайте, оставим этот пункт до будущего разговора… Вот вы промолвились о холоде души, – видите ли, я нынче, мне кажется, лучше знаю вас, чем вашего противника, и желалось бы понять, что за характер имел…Мартынов (сразу). Он был безнравственный человек. Ничего святого. Он все презирал с младых ногтей своих. Отечество, народ, доблесть, любовь, привязанность – все было для него звук пустой. Насмешки надо всем – вот его идея. Англичане его отравили, Байрон, которому он был подражателем.Кушинников. Вы ведь давно и недурно его знали?Мартынов (не отвечая). У него, может, и была когда душа, да он ее умом убил. Свет его испортил. Я, открыто вам скажу, презираю свет, – вот эта черкеска, конь, горный ветер дороже мне всех дворцов и гостиных. Я не скрываю! А он съедаем был тщеславием! Любой ценой – лишь попасть в la creme de la noblesse. Сливки общества (франц.).
Он и писал-то затем! Славы Баркова ему было мало, мало потешать юнкеров да гусар непечатными стихами, так он через имя нашего несравненного Пушкина решил купить себе славу. Задел общество – глядишь, оно тебя и заметило. Расчет, один холодный расчет!..Кушинников. Прелюбопытно!.. Но, однако, согласитесь, без таланта не успеешь в таком предприятии, и наши столичные литераторы высоко ставят… ставили его способности…Мартынов. Кто у пас без способностей!.. На что только направить!.. Нет, я не говорю, я читал, я все читал… Но… Когда знаешь личность человека и прочитаешь «Демона» или… Ну, «Бородино», оно неплохо, хорошо… Но «Демона»… (Смеется.) Прошу извинить, это вызывает смех. Или раздражение… Маёшка и Демон – ну – не укладывается! (Смеется.) «Уланша» – вот это куда! Это его истинное лицо!Кушинников. Но можно посчитать оно и за шалость, – молодость должна перебеситься.Мартынов. Э, тут другое! Совсем другое. Возьмите Пушкина, он в эти леты-то воспевал женщину. Как богиню! Он вложил нежность и неиспорченность своей души в женский идеал. А он? Неприлично произнесть!Кушинников. Вы знали его издавна?Мартынов. Да. То бишь не так чтобы… Кстати, хочу дополнить: мы все писали стихи, подряд, многие и поныне продолжают, и первенство его тогда не определялось… Мы… я…Кушинников. Прошу простить, я вспомнил: сказывали, Жорж Дантес тоже говорил, что таких, как Пушкин, у него в Париже на каждом шагу… Нет-нет, не возьмите в упрек.Мартынов (кичливо). Я знавал Дантеса, при чем тут Дантес!Кушинников. Понимаю, понимаю, вы имели поединок не с сочинителем Лермонтовым, а с поручиком Тенгинского полка, вашим сотоварищем.Мартынов. Да! Да! И я думаю, у нас равное положение, хоть я и в отставке майором, а он… В душе продолжаю числить себя кавалергардом, – как и он, полагаю, не забыл гвардии… Дантес! Еще не хватало!.. Прошу простить. (Раскуривает трубку.) Пауза. …Конечно, с поручиком!.. Теперь, господин подполковник, все пишут, все сочинители! У меня вон своего полон сундучок. Подумаешь!..Кушинников. Прелюбопытно. Чрезвычайно. Никак не полагал столь глубокого анализа…Мартынов (усмехнувшись). У меня достало время подумать.Кушинников (в тон). Нет худа без добра. Нет, видите ли, вы меня даже разволновали. Мое мнение было несколько иным, и ваш противник рисовался мне, признаться, в свете более идеальном. Уже одно внимание нашего ведомства к его личности…Мартынов. И это тщеславье! Я знаю многих, кои совершили бы поступки противу общества только затем, чтобы прослыть гонимыми. Это мода, и только. А люди с идеей открыто говорят обществу о его недостатках. Нам… им нечего таить, посколь одно благо отечества имеют целью. Все презирать, надо всем посмеяться, оскорбить свое поколение – это легко. Сказать, что и прошедшее ничего не стоит, и нынешнее, а в будущее вовсе не верить – это удобная идея. Но это значит – отравлять общество, гнусной болезнью поразить его кровь!
1 2 3 4 5 6