И в штаб-квартире НАТО в Брюсселе об этом уже знают. Благодаря странной утечке информации из нашего Генштаба. И последнее. Знаете ли вы, что в программу учений введён новый элемент: нанесение условного ракетно-ядерного удара?— Этого я тоже не знал.— Теперь знаете. Вы понимаете, что это значит?Генерал Кейт не ответил. Но вроде бы понимал. Мне казалось, что понимает. Но Голубков хотел быть уверен, что это понимание полное.— Это знак, — пояснил он. — Знак Москвы Брюсселю: не лезьте в наши дела, а мы не будем лезть в ваши. Мы не мешаем вам в Косово, вы не мешаете нам в Прибалтике. А если попытаетесь помешать… Чем отличается условный ракетно-ядерный удар от безусловного? Немногим.Голубков наклонился к камину и поднёс к огню руки.— Кажется, я начинаю понемногу согреваться, — сообщил он. — Сейчас бы к тебе в Затопино в баньку, а?— Не худо бы, — согласился я.— Какая, интересно, дома погода? Не слышал?— Понятия не имею. Последний раз телевизор я смотрел в Германии.— Генерал Голубков, мне не вполне ясна ваша роль, — прервал наш домашний разговор Кейт. — Мне было бы легче принять решение, если бы я её понимал.— Все очень просто, — ответил Голубков. — Вы видите во мне представителя российского государства. А я сейчас представляю не государство. Я представляю Россию, генерал Кейт. Это разные понятия. Они не всегда совпадают. Сейчас как раз тот случай, когда они не совпадают.Я решил, что для нашего законопослушного эстонского собеседника это объяснение слишком сложное. И объяснил просто:— Мы хотим, господин генерал, чтобы русских в Эстонии уважали, а не боялись.Согрев руки, Голубков повернулся к огню спиной и немного подумал, как бы решая, следует ли высказать посетившую его мысль, или лучше оставить её при себе. И решил высказать.И высказал:— Хочу сообщить вам, генерал, ещё кое-что. По сравнению с тем, о чем мы говорили, это мелочь. Но вы, пожалуй, должны это знать. Завтра на Метсакальмисту вы будете хоронить не останки вашего национального героя. Вы будете хоронить кучку старых конских костей.Реакция командующего Силами обороны Эстонии на рассказ Голубкова о том, что лежит в гробу, была неожиданно бурной. Как это часто бывает, эта информация, ничтожная по своему значению с тем, что он узнал, добила его.— Я вам не верю! — оскорблённо заявил Кейт, как бы защищая последний душевный рубеж. — Я не верю вам, генерал Голубков! Это чушь несусветная! Этого не может быть!— Зачем так нервничать? — миролюбиво ответил Голубков. — Из всего, о чем сегодня шла речь, это проверить проще всего.Риту на «мазератти» мы отправили в гостиницу, а сами погрузились в белый «линкольн» и через час высадились у входа в военный госпиталь. В ритуальном зале госпиталя на покрытом чёрным бархатом помосте был установлен темно-вишнёвый гроб с останками национального героя Эстонии. Возле гроба в почётном карауле стояли два сержанта «Эста» в парадных мундирах с автоматами Калашникова чешского производства. За порядком присматривал молодой лейтенант, тоже в парадной форме, но без автомата. Он узнал Кейта, хотя тот был в штатском, вытянулся в струнку и вполголоса отдал по-эстонски рапорт. Кейт ответил, тоже по-эстонски. Лейтенант дал команду сержантам, те вышли из зала церемониальным шагом. Вслед за ними вышел и лейтенант.Я поднялся на помост и открутил позолоченные струбцины, которыми крышка крепилась к гробу. Она была довольно массивной. Голубков хотел помочь мне, но Кейт отстранил его, так как решил, вероятно, что долг вежливости по отношению к человеку старше его важней, чем разница в воинских званиях. Или справедливо рассудил, что генерал-майор российских вооружённых сил — это немножечко больше, чем генерал-лейтенант эстонской армии, на вооружении которой было всего два вертолёта, один задрипанный самолёт и два или три средних танка.Стараясь не уронить драгоценную крышку на мраморный пол, мы осторожно спустились с помоста и отнесли её к стене.Когда мы вернулись, Голубков стоял над открытым гробом, и вид у него был такой, что сказать «ошеломлённый» значило не сказать ничего. Движением руки он остановил Кейта, который уже занёс ногу, чтобы подняться на помост, и для чего-то спросил:— Кто приглашён на торжественную церемонию?— Члены правительства и парламента, президент, премьер-министр, — ответил Кейт. — Явятся, конечно, не все. Из политических соображений. Но будут все активисты Союза борцов за свободу Эстонии, Национально-патриотического союза, ветераны. Всего разослано около двухсот персональных приглашений.— Кто будет руководить церемонией?— Это доверено мне.— Поднимайтесь, — разрешил Голубков. — Смотрите. Добро пожаловать в ад.В гробу не было никаких конских костей. Камней и земли тоже не было. Зато там было нечто такое, отчего я офонарел не меньше, чем генерал Голубков.В гробу на белоснежной атласной обивке покоилась зелёная металлическая коробка размером с танковый аккумулятор. Рядом с ней лежала металлическая крышка, которую Голубков успел снять. На верхней панели был дисплей с застывшими цифрами «0:20».Это было изделие «ФЗУД-8-ВР»: фугасный заряд усиленного действия, эквивалентный восьми килограммам тротила, с радиоуправляемым взрывателем.Цифры «0:20» на дисплее означали, что после подачи радиосигнала взрыв произойдёт через двадцать минут — в тот самый, скорее всего, момент, когда прогремит оружейный салют над могилой национального героя Эстонии командира 20-й Эстонской дивизии СС, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ «— Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось?— Здравствуйте, отец.— Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала.— Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане.— Какая красивая у тебя роза. Мальчишкой я помогал отцу. Он любил возиться с цветами. Сейчас много новых сортов. Их я не знаю. А этот знаю. Это старый сорт. Он называется «Глория Дей». Я привык, что цветы тебе дарю я. Откуда у тебя эта роза?— Мне её подарил молодой человек. Один из тех странных молодых людей, которые увезли меня в Марьямаа. Они спасли мне жизнь. Я звонила вам из мотеля. По телефону я не могла ничего толком рассказать. Сейчас тоже не могу. Потому что так ничего и не знаю.— Почему ты назвала этих молодых людей странными?— Они живут в пятом времени года. Пятое время года — это война. Я думаю, что вы тоже прожили всю свою жизнь в пятом времени года, Альфонс Ребане.— Нет, Роза. Я не Альфонс Ребане. И ты это знаешь.— Я уже ничего не знаю. Вот ваш снимок. Вот надпись на нем: «Альфонс Ребане, девятое мая сорок пятого года, Мюрвик— Фленсбург». Вы стали старше на пятьдесят четыре года. Но это вы.— Можно взглянуть? Какой красавец! Даже не верится, что это я. Но это я. Да, Роза, я. Шесть лет я жил под именем твоего отца. Но моё имя — Альгирис Паальман. Это моё настоящее имя. Я назвался своим настоящим именем при нашей первой встрече, когда у меня случайно оказался лишний билет на органный концерт Гарри Гродберга. Я не имел права этого делать. Но мне почему-то показалось очень важным назваться своим настоящим именем. Когда я переехал в Эстонию, я вернул себе своё имя. Человек должен умирать под тем же именем, которое получил при рождении. Иначе надпись на его могильном камне превратится в кроссворд.— Сейчас я уже не верю, что лишний билет на концерт Гарри Гродберга оказался у вас случайно.— Ты права. Не случайно. Я хотел с тобой познакомиться.— Мне было девятнадцать лет. Чем девятнадцатилетняя студентка могла привлечь внимание советской госбезопасности?— Ничем. Советскую госбезопасность ты не интересовала. Ты интересовала меня. Давай войдём в собор. Там сейчас никого нет. Там и поговорим. А потом я поиграю для тебя.— Нам не стоит заходить в собор, Альгирис. В храме нельзя лгать. Вам придётся говорить правду.— Я и не собираюсь лгать. Я никогда тебе не лгал. Да, я говорил не все. Но не лгал.— Вы говорили, что были военным переводчиком и работали в советской миссии в Лондоне. Это правда?— Правда. Я действительно работал в советской миссии в Лондоне. Но я был прикомандирован к ней британским генеральным штабом. В начале войны у меня был чин лейтенанта армии Её величества.— Какой чин был у вас в конце войны?— Майор.— А сейчас?— Я давно в отставке.— Какой чин вы имели, когда вышли в отставку?— Полковник.— Вы говорили, что после возвращения в Москву работали преподавателем дипломатической академии.— Это тоже правда. Только не после возвращения в Москву, а после переезда в Москву. На языке разведчиков — после эксфильтрации. А дипломатическая академия — одно из названий академии КГБ.— Вы говорили, что родились в Таллине.— И это правда. Мой отец был регентом Домского собора. После декабрьского восстания 1924 года семья эмигрировала в Англию. Восстание потерпело поражение, но отец сказал, что большевики на этом не успокоятся. Он оказался прав. Я родился в Эстонии, но с двенадцати лет жил в Лондоне. Англия стала моей новой родиной.— Мальчик. Ученик органиста. Значит, это были вы?— Да, я был учеником органиста. И органистом я тоже был. А потом… Потом началась война.— Вы сказали, что после войны несколько лет работали в Англии. Сегодня я узнала, кем вы работали. Но я хочу услышать это от вас.— Я был руководителем эстонского сопротивления и начальником разведшколы в Йоркшире. И звали меня тогда — Альфонс Ребане.— Значит, это благодаря вам в Эстонии были уничтожены «лесные братья»?— Да, Роза.— Вы были агентом советской разведки?— И да, и нет.— Давайте войдём в собор…»«— Я знал, Роза, что рано или поздно этот разговор состоится. Я оттягивал его сколько мог. Потом ты поймёшь почему. В марте сорок пятого года Эстонская дивизия СС, которой командовал твой отец, сдалась в плен союзникам. Альфонсу Ребане предложили возглавить разведшколу. На роль руководителя эстонского сопротивления нужна была заметная фигура, символ. Лучшим символом был твой отец. Но он сказал, что устал от войны и больше не хочет воевать ни с кем. Он хотел только одного — найти Агнию. Больше он не хотел ничего. Джентльмены из Сикрет интеллидженс сервис решили использовать его имя. Остановились на моей кандидатуре. Эстонец. Такой же высокий, такой же худой. Примерно такого же возраста. Альфонс Ребане был старше меня всего на четыре года. Было принято решение Альфонса Ребане убрать, а меня внедрить под его именем. Так и сделали. Меня доставили в ставку гросс-адмирала Деница, он вручил мне Рыцарский крест с дубовыми листьями. После награждения и был сделан этот снимок.— Альфонса Ребане не убрали. Этот молодой человек, который подарил мне розу, показал мне его завещание. Он завещал мне все своё имущество. Недвижимость, которую он скупил до войны. Совещание составлено в семьдесят пятом году в каком-то посёлке на Колыме. В семьдесят пятом году он был ещё жив!— Мы вернёмся к этому. Ты права, Альфонса Ребане не убрали. Советская разведка выкрала его и увезла в Москву. По его показаниям я и вживался в его образ.— Почему вы стали работать на русских?— Они завербовали меня в сорок третьем году. За год до этого при бомбёжке Лондона погибла вся моя семья. Погибла девушка, которую я любил. Я ненавидел фашистов. Я восхищался Советским Союзом, я требовал открытия второго фронта. Советская разведка решила, что я подхожу для вербовки. Я дал согласие.— Почему, Альгирис? Я не осуждаю вас. Я не имею права вас осуждать. Но я хочу понять — почему? Что заставило вас предать свою новую родину? Почему вы молчите, Альгирис?— Мне трудно об этом говорить, Роза. Но я скажу. Потому что без этого ты ничего не поймёшь. Я согласился работать на русских по приказу британской разведки. Я сразу же сообщил в СИС, как только советский резидент сделал ко мне вербовочный подход. Меня ввели в агентурную комбинацию. Возможно, мне следовало отказаться. Но я был молод и исполнен патриотизма. Поэтому я согласился.— Пресвятая Дева Мария! Так на кого же вы работали, Альгирис Паальман? Вы сказали, что ушли в отставку в чине полковника. Я так поняла, что вы были полковником КГБ.— Я действительно имел чин полковника КГБ. Но на самом деле я был полковником Сикрет интеллидженс сервис.— Ничего не понимаю! Вы были британским разведчиком и одновременно советским агентом? Но вы же сами сказали, что из-за вас были уничтожены «лесные братья»!— Да, Роза. Так и было. Советская госбезопасность считала, что подсунула меня англичанам на роль Альфонса Ребане. На самом же деле англичане подсунули русским меня. «Лесными братьями» пожертвовали для моего внедрения. «Лесные братья» были обречены. Их бы все равно уничтожили. Чуть раньше или чуть позже. Их уничтожили раньше. Это звучит чудовищно, но это так, Роза. Разведка — подсознание государства. Это дьявольский мир. Там другая цена жизни. Русские расстреляли всех солдат и офицеров Эстонской дивизии, чтобы не подвергать угрозе провала одного из самых ценных своих агентов — начальника разведшколы Альфонса Ребане. Англичане отдали на заклание «лесных братьев», чтобы внедрить меня в КГБ. Эту цель и преследовала комбинация СИС. Эта цель была достигнута.— Альгирис Паальман! Вы говорите об этом в храме!— Да, Роза, я говорю в храме. Да, я говорю перед святым престолом: Всевышний не ведает, что творится в созданном им мире. Нет, не ведает. Иначе Он бы этого не допустил. Он бы многого не допустил. Слишком многого.— Извините меня, Альгирис. Продолжайте. Стоило ли ваше внедрение той цены, которая за него была заплачена?— В Лондоне считали, что да. И сейчас так считают. В академии КГБ я был ведущим специалистом по Великобритании. Ты обращала, возможно, внимание на массовые высылки советских дипломатов из Англии? В последний раз выслали больше ста человек. В этом есть и моя заслуга. Я не горжусь ею.— Вы и сейчас работаете на СИС?— Нет. Я отказался от сотрудничества в восемьдесят седьмом году. После большого процесса над молодыми эстонскими националистами. Ещё за несколько лет до него я предупреждал Лондон: нужно прекратить искусственную стимуляцию диссидентов. Нужно прекратить финансирование, прекратить засылку эмиссаров. Денежные подачки развращают, а эмиссары создают у эстонской молодёжи иллюзию защищённости. Но это только иллюзия, мы ничем не сможем им помочь, когда дойдёт до беды. Процесс разрушения СССР необратим, он требует лишь информационной поддержки. На мои сигналы не обращали внимания. В СИС сидели такие же чиновники, как в КГБ. Если ничего не делать, а только ждать, то для чего они нужны? Крутилась машина СИС, крутилась машина КГБ. Чем это кончилось? Тем, что демократическая Эстония оказалась обескровленной. Большой процесс стал катастрофой для Эстонии. В ней виноваты обе стороны. После него я подал в отставку. Мне приказали вернуться в Англию. Я отказался. Они настаивали, я стоял на своём. В конце концов, меня оставили в покое.— Но это опасно?— Нет. Мне даже дали постоянную визу в Англию. Но если я вдруг решу ею воспользоваться, обратно меня уже не выпустят. Но мне нечего делать в Англии. Там у меня никого нет. А здесь у меня есть ты. Во всяком случае, была до этого разговора.— В каком страшном мире вы жили, Альгирис!— Я жил в том же мире, что и ты. Только я знал об этом, а ты не знала. Я иногда думал, как бы я поступил, если бы можно было начать с того дня, когда ещё не поздно было сказать «нет» джентльменам из СИС. Когда не поздно было отказаться от роли Альфонса Ребане. Я поступил бы так же, Роза. Не из-за патриотизма. Из-за тебя. Но главное — из-за твоей матери. Из-за Агнии.— Вы знали её?— Да, я знал её очень хорошо. Может быть, я знал её даже лучше, чем Альфонс Ребане. Хотя ни разу в жизни её не видел. Посиди, я узнаю у регента, можно ли мне будет сегодня поиграть на органе…»«— Да, можно. Сейчас для меня наступает самая трудная часть рассказа. Я знал, что мне придётся все тебе рассказать. Я представлял себе, как это сделаю. Я понял, что нужно рассказывать так, как было. Так я и буду рассказывать. В феврале сорок восьмого года пастор сельской церкви, где я иногда играл на органе, передал мне странное письмо. На конверте было написано: „А.Ребане от М.М.“ В конверте была фотография девочки примерно семи-восьми лет. Что это за девочка, я понятия не имел. Было ясно одно — это весточка из той жизни Альфонса Ребане, о которой я ничего не знал. В показаниях Ребане упоминалась его дочь. Но он был уверен, что она погибла в гетто вместе с родителями Агнии. Такие письма для законспирированного агента— сигнал тревоги. Я переслал его в Москву и одновременно проинформировал о нем моего лондонского куратора. В СИС это вызвало панику. В Москве шок. С Лубянки поступил приказ прекратить всякую деятельность и связь с центром. Только через полтора месяца ситуация прояснилась. В Москве арестовали молодого сотрудника МГБ Эстонии Матти Мюйра…— О Господи! Матти Мюйр!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40