Этим верным источником была Иренья, экономка, жившая у дяди Васи лет десять, еще свежая и пригожая женщина лет за тридцать, опрятная, чисто одетая, с пышною грудью, широкими бедрами и добрыми ласковыми глазами.
Лина обворожила Иренью, прежнюю горничную, и приветливостью и маленькими подарками. И однажды, как-то ловко допрошенная Варенцовой, Иренья по секрету сообщила доброй барыне, что у барина наверное есть большой капитал, который он по своей скупости «не оказывает».
– А жид прежде каждое утро ходил, а года два уж не ходит.
«И хорошо, что не приходит!» – подумала Лина, имевшая понятие о новом законе против ростовщичества. И, словно бы не понимая роли Иреньи, просила ее по-прежнему беречь одинокого дядю Васю.
Дядя Вася, казалось, особенно был расположен к племяннику Виктору и его жене. Они были основательно аккуратные люди, долгов не делали, живут дружно, внимательны к дяде, не имеют скверных подозрений насчет привычки старого человека к экономке и ни разу не просили денег.
IX
– Можно, дядя? – веселым, ласковым голосом спросила Лина, постучавши в двери.
И, не выждавши ответа, она вошла в большой, светлый кабинет и, приблизившись к письменному столу, поцеловалась с маленьким, чистеньким, круглолицым и слегка надушенным дядей Васей в коротком пиджачке и с ярким галстуком.
– И какой же ты молодец, дядя! – сказала Лина тот словно бы невольно сорвавшийся искренний комплимент, который так радует молодящихся стариков второй молодости.
Действительно, дядя Вася казался моложе своих лет, которые он скрывал и говорил, что ему пятьдесят два. Отливавшее румянцем лицо с гладко выбритыми пухлыми щеками и подбородком, с накрашенными маленькими усами над крупными губами и слегка выпученными молодыми глазами. Маленькая фигура крепкая и плотная. Круглая черноволосая с сединой голова, коротко остриженная. Руки холеные с брильянтом на мизинце.
– Садись, очень рад тебя видеть. Ничего, слава богу, не смею жаловаться… Чем угощать дорогую гостью? – слегка певуче и ласково говорил дядя Вася и придавил у стола пуговку электрического звонка.
– Ничем, голубчик-дядя… Ничего не надо! Здравствуйте, Иренья! – приветливо ответила Лина на поклон экономки.
– Кофе, шоколаду?.. Иренья отлично варит.
– Знаю… Мастерица!.. Я только что пила, дядя…
И когда экономка ушла, Лина прибавила:
– Какая славная у тебя эта Иренья. Вежливая, аккуратная… Какой у тебя везде порядок…
– Да, Линочка, честная и добросовестная… И преданный человек…
– А я ведь к тебе так рано, дядя, чтобы первому сообщить радостную весть. Вики получил блестящее положение… Семь тысяч…
Дядя Вася был умилен.
– Такое место… И семь тысяч?! – воскликнул Василий Петрович, теряя обычную сдержанность.
И затем спросил:
– Кто это устроил Виктору?.. Чья протекция?
– Ничья!
– Да что ты говоришь, Линочка! Конечно, Виктор умница и отличный работник… Но разве без протекции возможно получить такое место?.. Ты этого, верно, не знаешь…
– Но право же, дядя… Вики сам удивился… Верно, Козлов узнал от прежнего начальника Вики… И как это неожиданно устроилось, дядя… Сам Козлов вчера позвал по телефону Вики и предложил.
И Лина с увлечением повторила рассказ мужа об его свидании.
Василий Петрович внимал с таким восторгом, как будто сам он внезапно получил блестящее предложение. И изредка восклицал:
– Умница Виктор… Такое место… И впереди…
– Что впереди, дядя?
– Товарищ министра… Непременно…
– Я знала, что ты будешь рад за Вики… Милый дядя!.. Но ты понимаешь, что новое положение обязывает…
– Именно обязывает…
– Нужна новая квартира… Освежить обстановку… Вики нужен кабинет… Мне одеться… Разумеется, никакой роскоши… Но все-таки… Не правда ли, дядя?
– Ты умница, Лина… Умница…
– И как мне неприятно делать долг… А мы с Вики решились на это… Ведь не на пустяки… Хотим занять с рассрочкой и, конечно, за небольшие проценты, чтобы устроиться прилично…
– И много хотите занять?
– Две тысячи, дядя… Меньше не обойтись… мы уж составили смету…
Василий Петрович вдруг стал серьезен, и, казалось, в душе его происходила борьба. Но он вспомнил, что племянник Вики, во всяком случае, получит как его наследник десять тысяч, и такое место… И оба они всегда внимательны и никогда не просили денег.
– Такие деньги и у меня найдутся, Линочка… Недавно на выигрышный билет выиграл… Я сам вам дам их взаймы…
И, словно бы сам растроганный своим вниманием, прибавил:
– И с рассрочкой, и за самые маленькие проценты… Я рад помочь хорошим людям…
– Дорогой, милый, благодарю…
И Лина поцеловала дядю Васю.
Василий Петрович написал чек, выдал его Лине и попросил ее написать расписку.
– Скажи, чтобы Виктор подписал… Понимаешь, для памяти… Я завтра же приду поздравить Витю. А тебя, красавицу, позволь поздравить сейчас!
И дядя Вася крепко поцеловал Лину в губы.
X
После двух месяцев посещения Варенцовой магазинов и хлопот по устройству новой квартиры в третьем этаже большого дома на Кирочной Лина наконец успокоилась, прикончив все убранство.
Все ей казалось необыкновенно «мило» и не так, как у других.
И Лина с горделивым чувством удовлетворенности любовалась шестью комнатами, особенно гостиной с новой голубой мебелью, трельяжами, цветами, зеркалом и высокой лампой с огромным шелковым абажуром и «гнездышком» – большой комнатой с пушистым ковром, с хорошеньким письменным столом, новыми рамками фотографий и шелковыми низенькими ширмами, закрывающими роскошные кровати с белыми кружевными покрышками, и с фонариком на средине потолка, льющим по вечерам томный свет.
Она заглядывала и в светлую, чистую кухню, на полках которой сверкали расставленные медные кастрюли, сковородки и другая нужная посуда.
Новая бонна-англичанка (из петербургских, впрочем, англичанок) казалась Лине вполне приличной и порядочно одевавшейся. Довольна была Варенцова и кухаркой за повара, и новой горничной, которой было велено ходить в белом чепце и белом фартуке.
И молодая женщина испытывала удовольствие благополучия и обеспеченности и приятной уверенности в том, что долее сохранит свою красоту при средствах и в «красивой рамке». Она считала себя еще более властной и сильной оттого, что стала еще интереснее и привлекательнее и могла дольше поддерживать влюбленность Вики заботой о холе своего тела, всегда хорошо одетая и особенно когда по вечерам наденет свой новый ослепительный красный капот с прозрачной кружевной шемизеткой и с широкими рукавами, из-под которых оголялись красивые полные руки.
Лина показывала мужу убранство квартиры, обращая его внимание на все мелочи, и спрашивала Вики:
– Не правда ли, уютно, Вики? Не правда ли, мило? И, право, мы устроились недорого. Зато сколько я торговалась, сколько я хлопотала, Вики, чтобы обошлось нам дешевле!..
Варенцов находил, что все мило и со вкусом. Разумеется, вошли в долги. Он не любил долгов, но…
– Но долг не должен нас беспокоить… Дядя Вася предложил так мило. Он понял, что в нашем новом положении следовало жить прилично, и всего по сту рублей в месяц… Незаметно уплатим.
Со службы Варенцов приезжал в шесть часов, и уже теперь обед был всегда готов и Лина была дома к обеду, зная, что Вики был бы недоволен, если бы ему пришлось дома дожидаться или обедать без жены.
Возвращался Варенцов довольный и не раз говорил, что на службе все идет хорошо и что Козлов доволен его работой. Но, разумеется, приходится много работать, и он не боится работы.
Хотя Вики теперь и имел в глазах жены большую значительность, чем прежде, и она была более внимательна и ласкова с ним, но, когда все «устроилось», первый порыв радости «события» прошел и Вики, разумеется, и не думал больше говорить о щекотливости компромиссов, – разговоры Вики стали казаться Лине по-прежнему скучноватыми, особенно когда он «тянул», рассказывая о своих служебных делах или философствуя насчет необходимости и бережливости «вообще».
Лина уже не показывала скуки от этих tete-a-tete , как и прежде, да и Вики, казалось, понемногу входил в роль равноправного супруга и господина, понимающего, что он создал благополучие, но – звали в театр или на журфикс к знакомым, более подходящим к новому их положению и, если Вики должен был заниматься, – Лина уезжала одна, упрашивая приехать за ней попозже.
Пришлось им познакомиться и с несколькими из новых сослуживцев. Они казались несколько однообразными с их разговорами – преимущественно служебными слухами и сплетнями, более или менее банальным злословием про другие ведомства и про их начальников и повторением газетных известий о театре и каком-нибудь скандале. И общий тон отзывался большим индифферентизмом к какому-нибудь интересному вопросу или к какому-нибудь явлению, действующему на нервы. Точно все на свете малоинтересно, кроме того, что делается в департаменте, а если в обществе о чем-нибудь и «болтают», – преувеличенно обвиняя правительственных агентов и находя недостаточно современными наши устои, – то этой болтовней занимаются неосновательные люди без положения или молодые люди, которых сбивают разные мерзавцы. Пусть-ка болтуны посмотрят, что делается теперь в Англии.
Все это были максимы, не подлежащие сомнению.
И Варенцовы, еще недавно часто водившие другие разговоры, должны были отмалчиваться или даже и поддакивать.
Посещали Варенцовых и прежние знакомые, поздравляли их не без завистливого чувства к счастливцам и, конечно, надеялись, что такой умный и либеральный человек, как Виктор Николаевич, сделает на новом месте много хорошего.
Однако два-три прежних знакомых перестали заглядывать к Варенцовым, и Лину это злило, хотя она и успокаивала себя тем, что эти господа не ходят из зависти.
«Ну, положим, Наумов и Иванов не могут простить Вике, что он получил блестящее назначение… А Биркин?..»
Ей нравился этот живой и интересный брюнет лет сорока, служивший после многих житейских невзгод в каком-то правлении, который, казалось ей, любил заходить к ним и особенно горячо говорил с нею о литературе, о жгучих злобах, об этике и часто приносил ей подписные листы на какие-нибудь благотворительные дела… Он, по-видимому, неравнодушен к ней, и не был узким прямолинейным ригористом, был умен, казалось, терпим к чужим мнениям и не стеснялся в знакомствах хотя бы и с людьми, как он говорил, иной веры.
И этот Биркин вдруг исчез…
Это особенно злило Лину. Ей хотелось, чтобы он мог ее видеть в ее простеньком домашнем платье или в ослепительном капоте. Биркин был таким близким знакомым, что его можно было бы принять и в капоте, сославшись на нездоровье.
И однажды вечером Лина сказала Вики:
– Биркин, верно, неожиданно уехал из Петербурга куда-нибудь…
Варенцов вдруг вспыхнул.
– Не уезжал, Лина… Я его вчера еще встретил на улице.
– И вы разговаривали?
– Он сделал вид, что не узнал меня…
– Конечно, в самом деле не узнал?
– Конечно, в самом деле отвернулся, Лина… Я думал, что он умней! – прибавил со злобным чувством Варенцов. – Надеюсь, ты не очень жалеешь, что он больше не благоволит к нам?
– Какая скотина! – вспылила Лина.
И тотчас прибавила:
– Точно он не знает тебя, милый!
Варенцов пожал плечами и презрительно промолвил:
– Верно, считает себя солью земли, потому что что-то болтает и чему-то сочувствует.
И снова вспыхнул, вспомнив оскорбительную для него встречу с Биркиным, о которой он не сказал вчера жене и которая напомнила Варенцову, что и он «чему-то» сочувствовал и даже об этом читал реферат.
«А теперь какой реферат!?» – подумал он.
– Я не думала, что Биркин так груб… Разумеется… мы незнакомы… И кузиночка Вава хороша! Вот дура!..
– А что?
– Пришла… Все осматривала. Злилась оттого, что она не может так жить… Ее-то друг, – я знаю, какой друг этот приват-доцент, с которым она всюду! – проповедует акриды и мед, и она, как попугай, за ним… «Ах, Лина, какая ты стала буржуазка… Ты совсем изменилась… Вместе со своим Вики вы, говорит, изменили своим честным взглядам»… Ну, я без церемоний и назвала ее дурой… Надеюсь, она больше ни ногой.
– Потеря невелика! – усмехнулся Варенцов.
– Еще бы! Я прежде думала, что она хоть и дура, но все-таки добрая… А выходит – и злая и… развратная… Удивляюсь, какой осел ее муж… Кажется, доволен своим менажем a trois… Воображаю, что станет она врать на нас…
Варенцов задумался и через минуту проговорил:
– Знаешь ли что я тебе скажу, Лина?
– Что, милый?
– Надо нам вообще быть осторожнее в знакомствах… Все-таки положение! Не следует компрометировать себя человеку, который… – ты понимаешь, Лина? – который может быть со временем государственным человеком и сделать что-нибудь хорошее для России!.. – не без апломба проговорил Варенцов.
– Умница! – восторженно проговорила Лина.
В эту минуту горничная подала Варенцову письмо.
Он взглянул на почерк и сказал:
– От отца.
– Откуда?
– Городское…
– Отчего же он не пришел к сыну?.. Хорош отец!
Варенцов прочел письмо и, передавая его жене, смущенно промолвил:
– Читай, Лина.
Лина прочла необыкновенно грустное письмо ех-профессора… Он писал, между прочим, что не может пока повидаться с ним… а почему?.. Виктор, верно, догадается.
«Я все-таки думаю, – прибавлял отец, – что твоя жена – главная виновница в том, что ты служишь делу, которому не веришь, и будешь равнодушен к правым и виновным».
– Хорош отец!.. – озлобленно проговорила Лина.
– Удивляюсь, что еще не ругается… Он-то что делал и какому именно делу служил?.. – сказал Варенцов.
– Только разорил семью и… давно отшатнулся от тебя, вики…
– Да… Неосновательный и беспутный человек, не понимающий, что у нас иные задачи и мы живем в другие времена! – высокомерно промолвил Варенцов.
– Эгоист твой отец, вот что!.. И смеет думать, что я могу влиять на тебя… Да разве это не вздор, милый?..
И Лина обняла Вики и напомнила, что они сегодня вечером едут на журфикс к директору департамента.
1902

1 2 3