— Он напрасно уезжает… Вместо того, чтобы начинать свои пляски с англичанами, он лучше оставался бы здесь, где я забочусь о нем, где холю его… Впрочем, это его дело; есть люди, которые понимают по-своему, что такое счастье.
Все подозрения туга мало-помалу улетучивались. Вначале он боялся какой-нибудь ловушки; исполняя такое опасное поручение, он все время должен был держаться настороже — и ни за что не согласился бы на такую раннюю прогулку ни с одним туземцев, а тем более с европейцем из свиты Нана-Сагиба. Прогулка на озеро показалась бы ему еще опаснее, не играй Барбассон так прекрасно своей роли. Вид у него был такой добродушный и безобидный!
— Следовательно, — сказал туг, желавший окончательно разувериться на счет своего спутника, — ты думаешь, что Нана не прав, желая попытать счастья?
— То есть, имей я возможность помешать этому, он не поехал бы сегодня вечером с тобой… Уезжать, чтобы рисковать жизнью, когда можно жить спокойно, — безумие, которого я не понимаю. Да и потом, если правду говорить, — продолжал Барбассон тоном доверия и понижая голос, — моя служба при нем кончится, и я потеряю хорошее место. Сердар поместил меня в Нухурмуре, чтобы я после его отъезда занимал принца и рассеивал его черные мысли; теперь я не буду больше ему нужен, а чтобы ехать за ним на войну — благодарю покорно! Пусть на меня не рассчитывает… Я доеду с ним до Беджапура, чтобы получить отставку от Сердара… А там до свидания, милая компания, — я еду во Францию!
Слова эти он мог сказать тем более естественным тоном, что мысли эти давно уже бродили у него после того, как он получил королевский подарок от Нана-Сагиба. Но в эту минуту Барбассон думал о другое; вид старого врага, которому он приписывал смерть Барнета, вернул ему всю его энергию, и ради мести он сделался авантюристом прежних дней.
Туг не верил своим ушам.
— Как, — сказал он с удивлением, — ты разве не был комендантом Нухурмура во время отсутствия Сердара?
Барбассон чувствовал, что от его ответа будет зависеть решение Кишнаи, потому что хитрый туземец не делал ни шагу, чтобы двинуться к выходу.
— Я комендант! — воскликнул он с самым добродушным видом. — А кем я командовал бы? Бог мой! Я никогда не держал ружья в руках; так меня зовут здесь ради шутки… командовал тот, другой.
— Кто другой!
— Да Барнет, твердый, как сталь! Плохо приходилось от него душителям и англичанам. Ты не знал разве Барнета, правой руки Сердара?
— Он с ним, без сомнения?
— Нет, он умер! — отвечал провансалец с волнением.
Последние сомнения туга исчезли; чем рисковал он с таким безобидным человеком? С другой стороны, его можно будет заставить разговориться и разузнать от него кое-что о Нана-Сагибе и Нухурмуре.
— Идем, Сагиб, — сказал Кишная, решившийся, наконец, выйти.
Молния мелькнула в глазах Барбассона, но он шел впереди, и туг, к счастью, не заметил этого. Через несколько минут они пришли к озеру, и наступил критический момент. В маленьком заливе стояла та самая шлюпка, с помощью которой Кишная год тому назад захватил в плен своего нынешнего спутника и Барнета; Барбассон боялся, как бы туг при виде шлюпки не вспомнил о том, что было, и… не узнал бы его. Но за это время Барбассон так растолстел, что сделался неузнаваем, и к тому же еще больше прежнего оброс бородою… Кишная подошел к тому месту, где стояла шлюпка, не выказав ничего такого, что могло бы оправдать опасения его спутника. Барбассон прыгнул в шлюпку, и туг после небольшого колебания последовал за ним.
— Я думал, мы будем ловить рыбу с берега, — сказал он.
— О, мы далеко не уедем, — отвечал провансалец, — мы найдем здесь рыбу получше, вот у того островка, который ты видишь, в ста саженях отсюда.
Не прошло и пяти минут, как шлюпка пристала к островку и остановилась под единственным деревом, как будто нарочно выросшим тут, чтобы рыболовы могли укрыться под его тенью. Барбассон приготовил удочку своему спутнику и показал, как надо ею пользоваться. Теперь, когда добыча была у него в руках, ему захотелось поиграть с нею, как кошка с мышью. Кроме того, Барбассону очень хотелось приготовить кушанье из рыбы, пойманной начальником тугов.
Когда Барбассон вспоминал ужасную смерть Барнета, он не уступал каннибалам к жестокости.
Несмотря на то, что туг был новичок, рыбы было так много и приманка так хорошо приготовлена, — бобы, полусваренные в воде с терпентинной эссенцией, — что каждая закинутая удочка приносила рыбу. Кишная объявил, что он наслаждается, как король, и скоро, пожалуй сделается страстным поклонником рыбной ловли.
— Ладно! Скоро ты будешь ловить рыбу в Ахероне, — сказал по-французски провансалец.
Рыбная ловля шла прекрасно, и радость наполняла их сердца, хотя по различным причинам. Они беседовали, как старые друзья. Кишная расспрашивал своего спутника о Сердаре и Нана-Сагибе, об их подвигах, о жизни, которую они вели в Нухурмуре, о борьбе, которую им приходилось выдерживать. Любопытство его было неистощимо; с своей стороны, Барбассон очень любезно отвечал на его вопросы.
«Осужденному на смерть ни в чем не отказывают», — думал он про себя.
И он рассказывал о разных приключениях, о которых будто бы слышал и в которых Кишная также играл роль. По прошествии целого часа такого разговора Барбассон подумал, что пора кончить; туг наполнил уже половину корзины, предназначенной для рыбы. Они разговаривали в это время о Барнете, и провансалец, бросив взгляд в сторону тени от дерева, чтобы убедиться, не испортились ли его приготовления, решил воспользоваться этим разговором.
— Ты все необыкновенное рассказываешь мне о Барнете, — сказал туг.
— О, это ничего еще, — отвечал Барбассон, — он был очень добр, и отправлял на тот свет самых жестоких врагов таким образом, что они даже не подозревали этого… а сами наверное замучили бы его.
— Ты удивляешь меня.
— Все так было, как я говорю… Хочешь, в доказательство расскажу тебе одну историю?
— Хорошо… Это очень интересует меня, а ты так хорошо рассказываешь.
— Это еще больше тебе понравится.
— Я уверен.
— Представь себе, — начал Барбассон, привязывая удочку, чтобы ничто не мешало его движениям, — один из самых ожесточенных врагов его попал ему в руки; негодяй считал себя погибшим и дрожал всем телом; убить человека в таком состоянии было не в характере Барнета; сердце у него было нежное. «Попади я к тебе в руки, — сказал он пленнику, — ты резал бы меня на мелкие кусочки и заставил бы страдать два, три дня, а я тебя прощаю».
— Какое величие души!
— Подожди конца! Тот не верил ушам. «Помиримся и будем друзьями, — продолжал Барнет, — и чтоб скрепить этот разговор, пойдем позавтракаем вместе». За завтраком царствовала самая сердечная радость; негодяй, считавший себя спасенным, обнимал колени своего великодушного врага. Барнет, одним словом, обращался с ним так хорошо, что тот сказал, будто лучше этого дня у него не было еще в жизни. За десертом и после кофе, — о, Барнет умел угощать, — оба отправились покататься в лодке; во время катанья Барнет, объясняя новому своему другу, каким образом моряки обращаются с парусами и как перевязывают их, взял веревку из кармана и соединил обе руки друга вот так…
Барбассон взял небрежно руки Кишнаи и положил их одна на другую, как бы демонстрируя свои слова.
— Он обвязал их веревкою, — продолжал он свой рассказ, — и сделал узел, «мертвый узел», потому что его нельзя развязать.
И провансалец, под предлогом примера, проделал эту операцию над руками туга, который доверчиво подставил их ему.
— Попробуй сам, легко ли его развязать.
— Твоя правда, — сказал Кишная после тщательных усилий освободить руки. — Трудно придумать более надежный узел. Ты научишь потом меня?
— Разумеется. Слушай конец. Лодка остановилась у берега поддеревом, почти как здесь; Барнет взял веревку, которая висела на дереве, с мертвой петлей и накинул на шею новому другу…
Барбассон взял спрятанную среди листьев веревку, кончавшуюся мертвой петлей, и накинул ее на шею туга.
— Что ты делаешь, — сказал Кишная, начинавший пугаться, — мне не нужно этого показывать, я пойму и без того.
— Подожди конца, — продолжал невозмутимо Барбассон.
— Сними сначала эту петлю, она может задушить меня при малейшем движении.
— Не двигайся с места и ты ничем не рискуешь; дай мне кончить рассказ… Как только Барнет накинул петлю, как я тебе показал, он оттолкнул лодку от берега, и враг его, само собою разумеется, повис, не подозревая близкого конца. И неужели, по-твоему, Барнет, поступил бы человечнее, если бы заставил страдать своего пленника, подвергая его попытке или принуждая смотреть, как он будет приготовлять все для повешения?
— Поведение его, конечно, удивительное, — отвечал Кишная, который все еще не хотел понять, в чем дело. — Но развяжи меня, ведь твой рассказ кончен.
Вместо ответа Барбассон откинулся на планшир шлюпки и разразился безумно веселым смехом. Туг все еще смотрел на это, как на шутку, но тем не менее побледнел и боялся двинуться с места.
— Полно, — сказал он, — шутка забавная, но слишком долго длится; развяжи меня. Пора домой, мы достаточно наловили рыбы.
— Рыбы этой ты не отведаешь, Кишная, душитель, разбойник, убийца Барнета! — крикнул Барбассон.
Услышав свое имя, Кишная вскрикнул от ужаса. Он понял, что погиб. Но финал разговора был так неожидан, что он употребил все силы, чтобы не упасть. Неужели у него была еще надежда смягчить Барбассона? Последний не дал ему времени просить себя.
— Счастливый путь, Кишная, проклятый душитель женщин и детей, шпион англичан, подлый убийца. Счастливый путь. Убирайся к черту!
При этих словах лицо туга приняло выражение невероятного ужаса. Какие страдания вынес он в течение нескольких секунд, когда понял сделанную им неосторожность!
Барбассон положил конец этой пытке, оттолкнув шлюпку от берега… Тело туга повисло над водой.
— Эта смерть слишком легка для такого негодяя, — сказал провансалец, бросив последний взгляд на подергиваемое судорогами тело своей жертвы, — правосудие людей удовлетворено, да будет правосудие Бога милостивее к нему!
Ночью в долине, внутри Нухурмура, раздавались страшные человеческие крики, смешанные с ревом диких зверей… Это кричали шесть товарищей Кишнаи, которых, по приказанию Нана-Сагиба, отдали на съедение Норе и Сите, пантерам заклинателя Рамы-Модели.
Так кончили свое существование последние представители касты тугов в провинции Беджапур. Нана-Сагиб еще раз ускользнул от англичан.
Эта последняя попытка, обещавшая полный успех, заставила принца принять решение покинуть Индию. Думая, что известие о новом восстании было вымышлено тугами, чтобы пробраться в Нухурмур, наскучив долгим ожиданием и однообразной жизнью, которую он вел, он сказал себе, что рано или поздно измена предаст его в руки англичан, и решил уехать навсегда из Индии. Чтобы не изменять этого решения, он поклялся тенями своих предков не уступать никаким убеждениям и просьбам.
Но что случилось в Беджапуре и не был ли Сердар убит тугами перед отъездом их в Нухурмур? Арджуна боялся этого; он припоминал теперь, что еще до прибытия его в Малабар Кишная уже присвоил себе высшую власть общества «Духов Вод». Было решено в тот же день отправить посла в Беджапур, и Нана-Сагиб одновременно стал готовиться к отъезду. Он принял решение и не мог успокоиться, пока не приведет его в исполнение.
Наступила ночь… Все спокойно спали в Нухурмуре, когда слон Ауджали огласил вдруг воздух целым рядом особенных криков, — и все, знавшие его привычки, сейчас же поняли, что случилось что-нибудь особенное в горах. Ласковые слова Сами, даже угрозы не могли его успокоить, а потому жители пещеры вышли с Нана-Сагибом во главе на род бельведера, чтобы осмотреть долину через ночную подзорную трубу. Они увидели странное зрелище, за всеми перипетиями которого следили с возрастающим интересом. Три всадника, пригнувшись к седлу, взбирались во весь опор по голым скалам и неслись по направлению к Нухурмуру. А вдали, на равнине, извивалась длинная черная лента и тянулась в том же направлении… Это была многочисленная кавалерия, которая, по-видимому, преследовала всадников.
Нана-Сагиб и товарищи его не успели еще поделиться своими впечатлениями, как три всадника были уже у пещер, и один, не соскакивая даже с лошади, крикнул им:
— Живо! На лошадей! Три полка кавалерии мчатся по нашим следам. Одни из них стараются отрезать нам путь в Гоа, другие загоняют нас в горы. У нас в распоряжении всего десять минут… Живо! Скорей! Ради Бога, ни слова… или мы погибли!.. — Это был Сердар.
В Нухурмуре всегда стояли на всякий случай полдюжины породистых жеребцов. Через пять минут все были уже в седле. Барбассон, слишком толстый, чтобы усидеть на лошади, поместился в хаудахе Ауджали, которого пустили впереди отряда с целью подзадорить чистокровных, — ибо нет ни одной лошади в мире, которая могла бы соперничать со слоном, пущенным во весь опор.
Только теперь, когда все было готово, заметили жители Нухурмура, что между тремя всадниками была одна женщина.
— Вперед, и да хранит нас Бог! — крикнул Сердар.
И весь отряд, как один человек, понесся вверх по склонам Нухурмура. Пора было!.. На противоположном берегу озера показались уже преследователи.
Час спустя на вершине гор показался Нана и все его спутники. Прокричав три раза «ура», весь отряд понесся вниз по противоположному склону Нухурмура в сторону Гоа.
Нана-Сагиб был спасен, ибо не было больше сомнения, что он раньше своих преследователей вступит на португальскую территорию, где он был вне опасности…
Что же случилось в Беджапуре?
Последующие события развернулись с головокружительной быстротой. Как только полковник Кемпуэлл узнал от своего сына о большом заговоре, задуманном его зятем, он не колебался ни единой минуты… Что значат узы семьи, когда дело идет о счастье отечества?
Жена его, героическая Диана де Монморен, могла выпросить у него всего только один день отсрочки, чтобы спасти своего брата. «Он спас жизнь тебе, спас жизнь Эдуарду, — сказала она, уезжая, — я заплачу свой долг и исполню свою обязанность, — а ты исполняй свою!»
Кемпуэлл сообщил обо всем губернатору Бомбея, который немедленно телеграфировал губернаторам Мадраса, Лагора, Агры, Калькутты и вице-королю в Беджапуре. Все они немедленно приняли самые энергичные меры для подавления готовящегося восстания. Четыре раджи Декана были арестованы, а с ними вместе и с те, кого считали причастными к заговору; остановить движение было нетрудно ввиду того, что ничто еще не было готово.
Узнав о том, что случилось, Сердар склонил голову с покорностью отчаяния.
— Бог против меня! — сказал он сестре. — Кто знает, какую судьбу Он готовит Индии? Я прекращаю борьбу, не спасу Нана-Сагиба — или погибну!
— Я не покину тебя, — отвечала мужественная женщина, — пока не увижу, что ты в безопасности.
Оба пустились в путь в сопровождении Анандраена. Два часа спустя вице-король отправил за ними вдогонку всю кавалерию, бывшую в его распоряжении.
Через день после этих событий, когда Нана-Сагиб, Сердар и несколько индусов, оставшихся им верными, садились на борт «Дианы», которая стояла на рейде Гоа, в городе разнесся слух, что сэра Лауренса нашли утром увитым в постели.
— Какое счастье, — сказала Диана, прощаясь со своим братом, — что ты не был в это время в Беджапуре. Никто, по крайней мере, не будет обвинять тебя в этом гнусном преступлении.
— Преступление ли это, Диана? — сказал Сердар торжественным голосом. — Вспомни о потоках крови, которые пролил этот человек и которые собирался еще пролить.
— О, Фредерик!
— Диана! Правосудие Бога ничего не имеет общего с кривыми путями человеческого правосудия… Оно карает виновного, когда найдет это нужным… Прощай!
— Когда я тебя увижу, Фредерик?
— Никогда, Диана! Я не хочу знать общество, которое разбило мою жизнь и доказывает мне каждый день, что в мире торжествуют только интриги и подлость… Прощай, Диана, будь счастлива.
— Вперед! — крикнул капитан «Дианы».
Грациозное судно быстро отчалило от пристани и, постепенно увеличивая скорость, понеслось на всех парах в открытое море.
Диана стояла на берегу, опираясь на руку Барбассона, и тихо плакала.
— Хорошо, — говорил провансалец, прикладывая кулаки к глазам, чтобы удерживать слезы, — хорошо, черт возьми, что Барнета нет здесь… С таким сердцем, как у него… Бедняга! Он так страдал бы!
Перед отъездом во Францию Барбассон узнал из газет подробности смерти сэра Джона Лауренса.
После двадцати четырех бесполезных попыток проникнуть во дворец Лауренса, Утсана и Дислад-Хамсд, наэкзальтированные до безумия, обманули, наконец, бдительность стражи и слуг; проникнув в древнее жилище Омра, они бросились, как сумасшедшие, по коридору, ведущему в комнату вице-короля… Была ночь… Несчастный спал — и фанатики исполосовали его чуть ли не на куски… Когда пришли офицеры — падиал, потерявший рассудок, стоял на коленях подле трупа и сосал его кровь…
Неделю спустя пакетбот «Даная» уносил Барбассона к благородному городу Марселю, откуда он уехал двадцать пять лет тому назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74