Война, которую они вели, заключалась в разграблении убогих деревушек и в убийстве тех обитателей, которых не уводили в рабство. Весёлые ребята, кроме того, составляли городскую полицию и при помощи ударов бича и револьверных выстрелов управляли невольниками, на которых были возложены все без исключения работы и особенно сельское хозяйство. И, кроме всего, из них же набиралась стража Господина, слепо выполняющая его приказы.
Третья секция, самая удалённая от центра, представляла полукольцо, длиной в тысячу шестьсот метров, шириной в пятьдесят метров, оба конца которого примыкали к первой секции и к Ред Риверу; оно тянулось по окружности города, между наружной стеной и второй секцией, где были заключены рабы.
В третьей секция обитали под общим названием Гражданского корпуса белые, не вошедшие в первую секцию. В ожидании, пока освободится место в корпусе Весёлых ребят (а это случалось нередко, потому что зверские нравы Блекланда приводили к частым стычкам), они «проходили стаж» в Гражданском корпусе, который можно было, таким образом, рассматривать, как чистилище, а за ним следовал рай — корпус Весёлых ребят. Чтобы существовать, члены Гражданского корпуса занимались торговлей, так как только Весёлые ребята содержались Господином на казённый счёт. Секция Гражданского корпуса была коммерческим кварталом города, там Весёлые ребята находили за деньги любые товары, вплоть до самых изысканных предметов роскоши. Товары покупались торговцами у Господина, добывавшего их или грабежом, или, когда речь шла о предметах европейского происхождения, такими способами, о которых знало лишь его непосредственное окружение.
В момент, когда Блекланд появляется в нашем рассказе, третья секция насчитывала 286 обитателей, среди них было 45 белых женщин, стоивших не более, чем их сограждане-мужчины.
Между первой и третьей секциями была вторая, площадь которой достигала 31 гектара, занимавшая все остальное городское пространство. Это был квартал рабов, число которых достигло тогда 5 778, из них 4 196 мужчин и 1 582 женщины. Здесь они и обитали за немногими исключениями. Здесь были их хижины. Здесь протекала их печальная жизнь.
Каждое утро четыре двери, пробуравленные в стене этого ада, открывались, и под надзором Весёлых ребят, вооружённых дубинками и револьверами, негры, не занятые в городе, отправлялись, разделившись по бригадам, на сельскохозяйственные работы. Вечером плачевная толпа возвращалась таким же порядком, и тяжёлые двери захлопывались до завтра. Никакого выхода наружу. С одной стороны — Весёлые ребята, с другой — Гражданский корпус. Со всех сторон существа одинаково жестокие и кровожадные.
Многие из несчастных умирали, не выдержав лишений или под ударами надзирателей, слишком часто превращавшихся в палачей. Об этом мало беспокоились. Набег немедленно пополнял убыль, и новые жертвы замещали тех, кого освободила смерть.
Но кварталы правого берега, которые мы только что кратко описали, не составляли всего Блекланда. На левой стороне Ред Ривера, на берегу, образовавшем холм вышиной до пятнадцати метров, городская стена продолжалась вдоль реки прямоугольником, длиной в тысячу двести метров и шириной в триста метров. Эта вторая часть города, немногим уступавшая по величине первой, так как её площадь достигала тридцати шести гектаров, разделялась пополам высокой поперечной стеной.
В одной половине, расположенной на северо-западном склоне холма, находился публичный парк — Крепостной сад, соединённый Садовым мостом с секциями Весёлых ребят и Гражданского корпуса. В другой половине, на вершине холма, находились жизненные центры города.
В северном углу, смежном с парком, поднималось обширное четырехугольное сооружение, окружённое уступчатой стеной; северо-восточный фасад его, высотой около тридцати метров, круто обрывался у Ред Ривера — это был дворец, как его обычно называли, — в нём жили Гарри Киллер и девять его старинных компаньонов, возведённых в сан советников. Странные это были советники, которых скорее следовало назвать сообщниками преступлений их главаря. Странные советники! Их главной обязанностью было проверять, выполнены ли приказы и безапелляционные приговоры никому не доступного и почти невидимого властелина.
Другой мост, заграждаемый на ночь крепкой решёткой, Дворцовый мост, соединял местопребывание Киллера с правым берегом.
К дворцу примыкали две казармы: одна — для дюжины рабов, выполнявших обязанности слуг, и для полсотни негров, выбранных из числа тех, кого природные инстинкты влекли к жестокости, и составлявших Чёрную стражу; другая — для сорока белых, отобранных по тому же принципу, которым доверяли управление сорока летательными машинами, называемыми в Блекланде планёрами.
Удивительное изобретение гениального мозга, эти чудесные машины, благодаря усовершенствованиям, о которых вскоре будет сказано, пролетали безостановочно пять тысяч километров со скоростью четыреста километров в час. Вездесущием, которым, казалось, обладали пираты Блекланда, они обязаны были планёрам, позволявшим исчезать немедленно после совершения преступлений; на них же основывалось и деспотическое могущество Гарри Киллера.
В самом деле, посредством страха Киллер управлял неведомой империей, столицей которой был Блекланд; посредством страха он установил и поддерживал свою власть. Тем не менее самодержец предвидел возможность мятежа белых или чёрных подданных. Из благоразумия он построил дворец таким образом, что он господствовал. Над городом и держал под угрозой пушек жилые кварталы, сад, казарму. Всякое возмущение было бы сигналом ко всеобщему избиению, и мятежники не имели бы возможности убежать. Пустыня представляла непроходимый барьер, и читатель скоро увидит, что, раз попав в это логовище, нужно было отказаться от всякой надежды выбраться из него.
Вдобавок ко всему, Блекланд содержался в чистоте и обладал всевозможными удобствами. Не было у Весёлых ребят или в Гражданском корпусе ни одного жилища без телефона. Не было улицы, дома, даже невольничьей хижины без водопровода и электричества.
В окрестностях города, основанного десять лет назад среди пустыни, превращение было ещё чудеснее. Песчаный океан, окружавший его повсюду, начинался теперь лишь за несколько километров от городских стен. В непосредственной близости к городу пустыню до самого горизонта сменили поля, возделываемые по наиболее совершенным методам, где год от году лучше росли растения Африки и Европы.
Таково было создание Гарри Киллера, которое было бы чудесным, если бы не было основано на преступлениях. Но как оно било осуществлено? Как он превратил в плодородные поля бесплодные, сухие равнины? Чтобы существовали человек и животные, чтобы приносила плоды земля, нужна вода. Как Гарри Киллер одарил ею область, где раньше за целые годы не выпадало ни капли дождя? Не был ли он наделён магической властью?
Нет, Гарри Киллер не владел никаким сверхъестественным могуществом и, предоставленный собственным силам, неспособен был бы осуществить такие чудеса. Но Гарри Киллер был не один. Дворец, где он обитал с теми, которых называл советниками, казармы Чёрной стражи и ангары для планёров занимали лишь меньшую часть последней секции Блекланда. Среди обширного свободного пространства там были ещё строения, целый город, заключённый в первом; постройки, дворы и внутренние сады его занимали девять гектаров. Против дворца возвышался завод.
Завод был автономным, независимым городом, который Господин снабжал средствами, который он уважал и которого, не признаваясь в этом даже самому себе, немного побаивался.
Он только задумал город, но создан был этот город заводом, завод снабдил его и новейшими усовершенствованиями и сверх всего необычайными изобретениями, о которых Европа узнала лишь на несколько лет позже Блекланда.
Завод имел душу и тело. Душой завода был его директор. Телом — сотня рабочих разных национальностей, преимущественно французов и англичан, избранных среди лучших представителей своих профессий и привлечённых сюда могуществом золота. Каждому из них платили жалованье министра, но зато они должны были подчиняться непререкаемым законам Блекланда.
Среди рабочих были представители всякого рода профессий, но большинство составляли сборщики машин. Некоторые из них были женаты, и в описываемую эпоху истории Блекланда завод насчитывал двадцать семь женщин и небольшое количество детей.
Эта честные рабочие, представлявшие странный контраст с остальными обитателями города, жили на заводе, выходить откуда им было раз навсегда строго запрещено. Да если б они и захотели выйти, они не могли бы этого сделать, так как Чёрная стража и Весёлые ребята день и ночь бдительно надзирали за ними. Вдобавок они были предупреждены об этом при найме, и никто не пытался нарушить правило, объявленное при поступлении на работу. В обмен за огромную заработную плату рабочие были отрезаны от мира на все время пребывания в Блекланде. Они не только не могли выходить с завода, но даже не могли никому писать и получать письма извне. Таковы были условна найма.
Многих такая строгость условий заставляла отступать. Некоторые же время от времени соблазнялись весьма большим жалованьем. Что, в самом деле, терять, когда ты беден и бьёшься из-за куска хлеба? Возможность разбогатеть стоила неприятности броситься в неизвестность. «В конце концов, — говорили они себе, — в этом приключении мы рискуем только жизнью».
Как только договор был заключён, он немедленно выполнялся. На указанном ему судне завербованный приезжал на один из островов Биссагушского архипелага, расположенного близ берега Португальской Гвинеи. Там ему завязывали глаза, и один из планёров, убежище для которых было устроено в пустынном уголке архипелага, менее чем в шесть часов доставлял его в Блекланд, расположенный в двух тысячах километров по прямому расстоянию. Планёр спускался на эспланаду, отделяющую дворец от завода, и рабочий, освобождённый от повязки, входил на завод, чтобы не выходить оттуда до того дня, когда ему было угодно расторгнуть договор и он решал возвратиться на родину.
В этом вопросе контракт, в самом деле, представлял свободу завербованному рабочему. В Блекланде он был пленником, но имел право в заранее обусловленное время покинуть город навсегда. Тогда с той же самой эспланады, где он высадился с планёра, другой планёр увозил его на Биссагушские острова, где он находил пароход, чтобы вернуться в Европу. Так, по крайней мере, уверяли уезжающих рабочих. Но те, кто оставался на заводе, не знали, что люди, отправлявшиеся из Блекланда, никогда не прибывали по назначению, что кости их белели в пустыне и что заработанные деньги, которые они увозили с собой, неизменно возвращались к тому, кто их платил. Так касса Господина не истощалась, и так сохранялся секрет существования Блекланда, и империя Гарри Киллера оставалась неизвестной.
Впрочем, такие отъезды случались редко. Рабочим невозможно было узнать и даже заподозрить, какой образ жизни ведут обитатели города, о котором у них не было никаких сведений; они лишь в крайних случаях покидали завод — этот маленький уединённый городок. Они жили там в своём кругу; девять невольников и невольниц, пленники, как и они сами, помогали женщинам в домашних заботах. В конце концов, они были счастливее, чем на родине, настолько увлекаясь работой, что иногда не бросали её вплоть до ночи.
Единственным начальником рабочих был их директор, француз Марсель Камаре, и они были недалеки от того, чтобы считать его богом.
Марсель Камаре был единственным обитателем завода, который мог свободно из него выходить и бродить по улицам или в окрестностях Блекланда. Он пользовался свободой, и гулял повсюду, однако из этого не следовало заключить, что он лучше подчинённых знал обычаи города, самое название которого было ему неизвестно.
Один рабочий спросил его однажды об этом. Камаре добросовестно подумал и, к большому изумлению подчинённого, ответил:
— Честнее слово… Я не знаю… И в самом деле он не позаботился осведомиться о такой «мелочи». Он об этом и не думал, пока ему не задали вопрос.
Вот каким странным существом был Марсель Камаре.
На вид ему было около сорока лет. Среднего роста, с узкими плечами, плоской грудью, с редкими белокурыми волосами, он имел хрупкую, изящную внешность. Его жесты были умеренны, спокойствие непоколебимо; он говорил, как робкий ребёнок, слабым и нежным голосом, никогда не поднимавшимся до гневного окрика даже в нетерпении и при любых обстоятельствах. Его слишком тяжёлая голова постоянно склонялась на левое плечо, и на бледно-матовом болезненном лице были прекрасны лишь удивительные голубые мечтательные глаза.
Внимательный наблюдатель нашёл бы, что в этих чудесных глазах иногда появлялся смутный, тревожный блеск, что выражение их на мгновение становилось блуждающим. Удивлённый этим блеском, он поспешил бы заключить, что Марсель Камаре сумасшедший, и, быть может, это суждение было бы не слишком далеко от истины. Ведь гениальность как-то граничит с безумием.
Несмотря на физическую слабость и нежность характера, Марсель Камаре был одарён безграничной энергией. Он не обращал внимания на опасности, не замечал никаких лишений и препятствий. Дело в том, что он о них не подозревал. Эти ясные голубые глаза смотрели только внутрь и не видели реальных предметов. Он жил вне времени, в волшебном мире, населённом химерами. Он думал. Он думал глубоко, думал всегда и везде. Марсель Камаре был только мыслительной машиной, машиной удивительной, беззащитной и ужасной.
Рассеянный в такой же мере, как и Сен-Берен, или, скорее, «чуждый» всему, что составляет реальную жизнь, он не раз падал в Ред Ривер, думая, что идёт на мост. Слуга, за обезьянью наружность получивший прозвище Жоко, не мог заставить его есть вовремя. Марсель Камаре ел, когда был голоден, засыпал, когда приходил сон, так же легко в полдень, как и в полночь.
Десять лет назад обстоятельства свели его с Гарри Киллером. В это время мечтой Камаре был удивительный аппарат, способный, по словам изобретателя, вызывать дождь: одна из химер Камаре. Он охотно рассказывал о своей мечте всякому, кто хотел слушать. Узнал и Гарри Киллер об этом изобретении, тогда ещё существовавшем только в теории. Но в то время как другие слушатели лишь смеялись над подобными глупостями, Гарри Киллер принял их всерьёз и основал на них проект, который позже осуществил.
Гарри Киллер был бандитом, но бандитом с широким размахом, — он понял, как много может получить от непризнанного гения. Случай отдал Камаре ему во власть, он блеснул перед глазами учёного осуществлением его мечтаний, увлёк в пустыню, где потом поднялся Блекланд, и сказал ему: «Пусть здесь идёт обещанный дождь!» И дождь послушно начал идти.
С тех пор Камаре жил в постоянной лихорадке. Все его несбыточные мечты осуществлялись одна за другой.
Все химеры осуществлялись на деле. После машина, вызывающей дождь, появились сотни других изобретений; Гарри Киллер получал от них выгоду, а их творец никогда не беспокоился о том, как они применяются.
Конечно, изобретателя нельзя считать ответственным за зло, косвенной причиной которого он, однако, является. Никому, например, не приходит в голову обвинять того, кто изобрёл револьвер, за все преступления, совершенные при помощи этого оружия, которое без него не появилось бы. И всё-таки его создатель знал, что подобный инструмент может и должен убивать, и, очевидно, с этой целью он его и задумал.
Ничего подобного не было с Марселем Камаре, Положим, ему пришла бы фантазия изобрести самую дальнобойную пушку с самыми тяжёлыми снарядами, какая только когда-либо существовала; он с удовольствием рассчитывал бы форму пушки, вес и профиль снаряда и заряд пороха, не видя в этом ничего, кроме научного любопытства. Его крайне удивило бы, если бы ему сказали, что его детище может стать при случае орудием зла.
Гарри Киллер хотел дождя, я Камаре сделал дождь. Гарри Киллеру нужны были земледельческие орудия, и Камаре создал усовершенствованные механические плуги, сеялки, пропалыватели, косилки и молотилки, которые пахала, сеяли, пололи, косили и молотили без автономных источников энергии. Гарри Киллер потребовал летающие машины, и Камаре дал ему планёры, способные покрывать пять тысяч километров со скоростью метеора.
Марселю Камаре не приходила мысль спросить себя, какое употребление может сделать его компаньон из этих различных изобретений. Стоя в стороне от жизни, он видел перед собой только проблемы и не интересовался ни их практическими приложениями, ни происхождением материальных средств, которые нужны были для их осуществления. Так же, как он присутствовал при зарождении Блекланда и последовательном возникновении плодоносных долей в пустыне, не замечая этого, точно так же он не имел ни малейшего желания знать, при помощи каких средств Гарри Киллер достал первые инструменты и первые машины, при помощи которых завод производил следующие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Третья секция, самая удалённая от центра, представляла полукольцо, длиной в тысячу шестьсот метров, шириной в пятьдесят метров, оба конца которого примыкали к первой секции и к Ред Риверу; оно тянулось по окружности города, между наружной стеной и второй секцией, где были заключены рабы.
В третьей секция обитали под общим названием Гражданского корпуса белые, не вошедшие в первую секцию. В ожидании, пока освободится место в корпусе Весёлых ребят (а это случалось нередко, потому что зверские нравы Блекланда приводили к частым стычкам), они «проходили стаж» в Гражданском корпусе, который можно было, таким образом, рассматривать, как чистилище, а за ним следовал рай — корпус Весёлых ребят. Чтобы существовать, члены Гражданского корпуса занимались торговлей, так как только Весёлые ребята содержались Господином на казённый счёт. Секция Гражданского корпуса была коммерческим кварталом города, там Весёлые ребята находили за деньги любые товары, вплоть до самых изысканных предметов роскоши. Товары покупались торговцами у Господина, добывавшего их или грабежом, или, когда речь шла о предметах европейского происхождения, такими способами, о которых знало лишь его непосредственное окружение.
В момент, когда Блекланд появляется в нашем рассказе, третья секция насчитывала 286 обитателей, среди них было 45 белых женщин, стоивших не более, чем их сограждане-мужчины.
Между первой и третьей секциями была вторая, площадь которой достигала 31 гектара, занимавшая все остальное городское пространство. Это был квартал рабов, число которых достигло тогда 5 778, из них 4 196 мужчин и 1 582 женщины. Здесь они и обитали за немногими исключениями. Здесь были их хижины. Здесь протекала их печальная жизнь.
Каждое утро четыре двери, пробуравленные в стене этого ада, открывались, и под надзором Весёлых ребят, вооружённых дубинками и револьверами, негры, не занятые в городе, отправлялись, разделившись по бригадам, на сельскохозяйственные работы. Вечером плачевная толпа возвращалась таким же порядком, и тяжёлые двери захлопывались до завтра. Никакого выхода наружу. С одной стороны — Весёлые ребята, с другой — Гражданский корпус. Со всех сторон существа одинаково жестокие и кровожадные.
Многие из несчастных умирали, не выдержав лишений или под ударами надзирателей, слишком часто превращавшихся в палачей. Об этом мало беспокоились. Набег немедленно пополнял убыль, и новые жертвы замещали тех, кого освободила смерть.
Но кварталы правого берега, которые мы только что кратко описали, не составляли всего Блекланда. На левой стороне Ред Ривера, на берегу, образовавшем холм вышиной до пятнадцати метров, городская стена продолжалась вдоль реки прямоугольником, длиной в тысячу двести метров и шириной в триста метров. Эта вторая часть города, немногим уступавшая по величине первой, так как её площадь достигала тридцати шести гектаров, разделялась пополам высокой поперечной стеной.
В одной половине, расположенной на северо-западном склоне холма, находился публичный парк — Крепостной сад, соединённый Садовым мостом с секциями Весёлых ребят и Гражданского корпуса. В другой половине, на вершине холма, находились жизненные центры города.
В северном углу, смежном с парком, поднималось обширное четырехугольное сооружение, окружённое уступчатой стеной; северо-восточный фасад его, высотой около тридцати метров, круто обрывался у Ред Ривера — это был дворец, как его обычно называли, — в нём жили Гарри Киллер и девять его старинных компаньонов, возведённых в сан советников. Странные это были советники, которых скорее следовало назвать сообщниками преступлений их главаря. Странные советники! Их главной обязанностью было проверять, выполнены ли приказы и безапелляционные приговоры никому не доступного и почти невидимого властелина.
Другой мост, заграждаемый на ночь крепкой решёткой, Дворцовый мост, соединял местопребывание Киллера с правым берегом.
К дворцу примыкали две казармы: одна — для дюжины рабов, выполнявших обязанности слуг, и для полсотни негров, выбранных из числа тех, кого природные инстинкты влекли к жестокости, и составлявших Чёрную стражу; другая — для сорока белых, отобранных по тому же принципу, которым доверяли управление сорока летательными машинами, называемыми в Блекланде планёрами.
Удивительное изобретение гениального мозга, эти чудесные машины, благодаря усовершенствованиям, о которых вскоре будет сказано, пролетали безостановочно пять тысяч километров со скоростью четыреста километров в час. Вездесущием, которым, казалось, обладали пираты Блекланда, они обязаны были планёрам, позволявшим исчезать немедленно после совершения преступлений; на них же основывалось и деспотическое могущество Гарри Киллера.
В самом деле, посредством страха Киллер управлял неведомой империей, столицей которой был Блекланд; посредством страха он установил и поддерживал свою власть. Тем не менее самодержец предвидел возможность мятежа белых или чёрных подданных. Из благоразумия он построил дворец таким образом, что он господствовал. Над городом и держал под угрозой пушек жилые кварталы, сад, казарму. Всякое возмущение было бы сигналом ко всеобщему избиению, и мятежники не имели бы возможности убежать. Пустыня представляла непроходимый барьер, и читатель скоро увидит, что, раз попав в это логовище, нужно было отказаться от всякой надежды выбраться из него.
Вдобавок ко всему, Блекланд содержался в чистоте и обладал всевозможными удобствами. Не было у Весёлых ребят или в Гражданском корпусе ни одного жилища без телефона. Не было улицы, дома, даже невольничьей хижины без водопровода и электричества.
В окрестностях города, основанного десять лет назад среди пустыни, превращение было ещё чудеснее. Песчаный океан, окружавший его повсюду, начинался теперь лишь за несколько километров от городских стен. В непосредственной близости к городу пустыню до самого горизонта сменили поля, возделываемые по наиболее совершенным методам, где год от году лучше росли растения Африки и Европы.
Таково было создание Гарри Киллера, которое было бы чудесным, если бы не было основано на преступлениях. Но как оно било осуществлено? Как он превратил в плодородные поля бесплодные, сухие равнины? Чтобы существовали человек и животные, чтобы приносила плоды земля, нужна вода. Как Гарри Киллер одарил ею область, где раньше за целые годы не выпадало ни капли дождя? Не был ли он наделён магической властью?
Нет, Гарри Киллер не владел никаким сверхъестественным могуществом и, предоставленный собственным силам, неспособен был бы осуществить такие чудеса. Но Гарри Киллер был не один. Дворец, где он обитал с теми, которых называл советниками, казармы Чёрной стражи и ангары для планёров занимали лишь меньшую часть последней секции Блекланда. Среди обширного свободного пространства там были ещё строения, целый город, заключённый в первом; постройки, дворы и внутренние сады его занимали девять гектаров. Против дворца возвышался завод.
Завод был автономным, независимым городом, который Господин снабжал средствами, который он уважал и которого, не признаваясь в этом даже самому себе, немного побаивался.
Он только задумал город, но создан был этот город заводом, завод снабдил его и новейшими усовершенствованиями и сверх всего необычайными изобретениями, о которых Европа узнала лишь на несколько лет позже Блекланда.
Завод имел душу и тело. Душой завода был его директор. Телом — сотня рабочих разных национальностей, преимущественно французов и англичан, избранных среди лучших представителей своих профессий и привлечённых сюда могуществом золота. Каждому из них платили жалованье министра, но зато они должны были подчиняться непререкаемым законам Блекланда.
Среди рабочих были представители всякого рода профессий, но большинство составляли сборщики машин. Некоторые из них были женаты, и в описываемую эпоху истории Блекланда завод насчитывал двадцать семь женщин и небольшое количество детей.
Эта честные рабочие, представлявшие странный контраст с остальными обитателями города, жили на заводе, выходить откуда им было раз навсегда строго запрещено. Да если б они и захотели выйти, они не могли бы этого сделать, так как Чёрная стража и Весёлые ребята день и ночь бдительно надзирали за ними. Вдобавок они были предупреждены об этом при найме, и никто не пытался нарушить правило, объявленное при поступлении на работу. В обмен за огромную заработную плату рабочие были отрезаны от мира на все время пребывания в Блекланде. Они не только не могли выходить с завода, но даже не могли никому писать и получать письма извне. Таковы были условна найма.
Многих такая строгость условий заставляла отступать. Некоторые же время от времени соблазнялись весьма большим жалованьем. Что, в самом деле, терять, когда ты беден и бьёшься из-за куска хлеба? Возможность разбогатеть стоила неприятности броситься в неизвестность. «В конце концов, — говорили они себе, — в этом приключении мы рискуем только жизнью».
Как только договор был заключён, он немедленно выполнялся. На указанном ему судне завербованный приезжал на один из островов Биссагушского архипелага, расположенного близ берега Португальской Гвинеи. Там ему завязывали глаза, и один из планёров, убежище для которых было устроено в пустынном уголке архипелага, менее чем в шесть часов доставлял его в Блекланд, расположенный в двух тысячах километров по прямому расстоянию. Планёр спускался на эспланаду, отделяющую дворец от завода, и рабочий, освобождённый от повязки, входил на завод, чтобы не выходить оттуда до того дня, когда ему было угодно расторгнуть договор и он решал возвратиться на родину.
В этом вопросе контракт, в самом деле, представлял свободу завербованному рабочему. В Блекланде он был пленником, но имел право в заранее обусловленное время покинуть город навсегда. Тогда с той же самой эспланады, где он высадился с планёра, другой планёр увозил его на Биссагушские острова, где он находил пароход, чтобы вернуться в Европу. Так, по крайней мере, уверяли уезжающих рабочих. Но те, кто оставался на заводе, не знали, что люди, отправлявшиеся из Блекланда, никогда не прибывали по назначению, что кости их белели в пустыне и что заработанные деньги, которые они увозили с собой, неизменно возвращались к тому, кто их платил. Так касса Господина не истощалась, и так сохранялся секрет существования Блекланда, и империя Гарри Киллера оставалась неизвестной.
Впрочем, такие отъезды случались редко. Рабочим невозможно было узнать и даже заподозрить, какой образ жизни ведут обитатели города, о котором у них не было никаких сведений; они лишь в крайних случаях покидали завод — этот маленький уединённый городок. Они жили там в своём кругу; девять невольников и невольниц, пленники, как и они сами, помогали женщинам в домашних заботах. В конце концов, они были счастливее, чем на родине, настолько увлекаясь работой, что иногда не бросали её вплоть до ночи.
Единственным начальником рабочих был их директор, француз Марсель Камаре, и они были недалеки от того, чтобы считать его богом.
Марсель Камаре был единственным обитателем завода, который мог свободно из него выходить и бродить по улицам или в окрестностях Блекланда. Он пользовался свободой, и гулял повсюду, однако из этого не следовало заключить, что он лучше подчинённых знал обычаи города, самое название которого было ему неизвестно.
Один рабочий спросил его однажды об этом. Камаре добросовестно подумал и, к большому изумлению подчинённого, ответил:
— Честнее слово… Я не знаю… И в самом деле он не позаботился осведомиться о такой «мелочи». Он об этом и не думал, пока ему не задали вопрос.
Вот каким странным существом был Марсель Камаре.
На вид ему было около сорока лет. Среднего роста, с узкими плечами, плоской грудью, с редкими белокурыми волосами, он имел хрупкую, изящную внешность. Его жесты были умеренны, спокойствие непоколебимо; он говорил, как робкий ребёнок, слабым и нежным голосом, никогда не поднимавшимся до гневного окрика даже в нетерпении и при любых обстоятельствах. Его слишком тяжёлая голова постоянно склонялась на левое плечо, и на бледно-матовом болезненном лице были прекрасны лишь удивительные голубые мечтательные глаза.
Внимательный наблюдатель нашёл бы, что в этих чудесных глазах иногда появлялся смутный, тревожный блеск, что выражение их на мгновение становилось блуждающим. Удивлённый этим блеском, он поспешил бы заключить, что Марсель Камаре сумасшедший, и, быть может, это суждение было бы не слишком далеко от истины. Ведь гениальность как-то граничит с безумием.
Несмотря на физическую слабость и нежность характера, Марсель Камаре был одарён безграничной энергией. Он не обращал внимания на опасности, не замечал никаких лишений и препятствий. Дело в том, что он о них не подозревал. Эти ясные голубые глаза смотрели только внутрь и не видели реальных предметов. Он жил вне времени, в волшебном мире, населённом химерами. Он думал. Он думал глубоко, думал всегда и везде. Марсель Камаре был только мыслительной машиной, машиной удивительной, беззащитной и ужасной.
Рассеянный в такой же мере, как и Сен-Берен, или, скорее, «чуждый» всему, что составляет реальную жизнь, он не раз падал в Ред Ривер, думая, что идёт на мост. Слуга, за обезьянью наружность получивший прозвище Жоко, не мог заставить его есть вовремя. Марсель Камаре ел, когда был голоден, засыпал, когда приходил сон, так же легко в полдень, как и в полночь.
Десять лет назад обстоятельства свели его с Гарри Киллером. В это время мечтой Камаре был удивительный аппарат, способный, по словам изобретателя, вызывать дождь: одна из химер Камаре. Он охотно рассказывал о своей мечте всякому, кто хотел слушать. Узнал и Гарри Киллер об этом изобретении, тогда ещё существовавшем только в теории. Но в то время как другие слушатели лишь смеялись над подобными глупостями, Гарри Киллер принял их всерьёз и основал на них проект, который позже осуществил.
Гарри Киллер был бандитом, но бандитом с широким размахом, — он понял, как много может получить от непризнанного гения. Случай отдал Камаре ему во власть, он блеснул перед глазами учёного осуществлением его мечтаний, увлёк в пустыню, где потом поднялся Блекланд, и сказал ему: «Пусть здесь идёт обещанный дождь!» И дождь послушно начал идти.
С тех пор Камаре жил в постоянной лихорадке. Все его несбыточные мечты осуществлялись одна за другой.
Все химеры осуществлялись на деле. После машина, вызывающей дождь, появились сотни других изобретений; Гарри Киллер получал от них выгоду, а их творец никогда не беспокоился о том, как они применяются.
Конечно, изобретателя нельзя считать ответственным за зло, косвенной причиной которого он, однако, является. Никому, например, не приходит в голову обвинять того, кто изобрёл револьвер, за все преступления, совершенные при помощи этого оружия, которое без него не появилось бы. И всё-таки его создатель знал, что подобный инструмент может и должен убивать, и, очевидно, с этой целью он его и задумал.
Ничего подобного не было с Марселем Камаре, Положим, ему пришла бы фантазия изобрести самую дальнобойную пушку с самыми тяжёлыми снарядами, какая только когда-либо существовала; он с удовольствием рассчитывал бы форму пушки, вес и профиль снаряда и заряд пороха, не видя в этом ничего, кроме научного любопытства. Его крайне удивило бы, если бы ему сказали, что его детище может стать при случае орудием зла.
Гарри Киллер хотел дождя, я Камаре сделал дождь. Гарри Киллеру нужны были земледельческие орудия, и Камаре создал усовершенствованные механические плуги, сеялки, пропалыватели, косилки и молотилки, которые пахала, сеяли, пололи, косили и молотили без автономных источников энергии. Гарри Киллер потребовал летающие машины, и Камаре дал ему планёры, способные покрывать пять тысяч километров со скоростью метеора.
Марселю Камаре не приходила мысль спросить себя, какое употребление может сделать его компаньон из этих различных изобретений. Стоя в стороне от жизни, он видел перед собой только проблемы и не интересовался ни их практическими приложениями, ни происхождением материальных средств, которые нужны были для их осуществления. Так же, как он присутствовал при зарождении Блекланда и последовательном возникновении плодоносных долей в пустыне, не замечая этого, точно так же он не имел ни малейшего желания знать, при помощи каких средств Гарри Киллер достал первые инструменты и первые машины, при помощи которых завод производил следующие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37