Математик дал обокрасть себя этим разбойникам не без борьбы, о чем свидетельствовала его, вся в клочьях, одежда. Но это никоим образом его не оправдывало. Такого бы не случилось, если бы он оставался со всеми, а теперь реестры научной комиссии утрачены, и это — невосполнимая утрата, сделавшая напрасными столько перенесенных опасностей, столько страданий и столько жертв!
— Фактически, — сказал полковник Эверест, — не стоило измерять дугу меридиана в дебрях Африки, чтобы какой-то растяпа...
Он не докончил фразы. Зачем казнить несчастного, который уже и так казнит сам себя и которого вспыльчивый Струкс не переставал награждать самыми нелестными эпитетами!
Однако надо было действовать, и бушмен стал действовать. Он один из всех (поскольку потеря не касалась его непосредственно) сохранил самообладание. Ведь надо признать, что европейцы, все без исключения, были убиты горем.
— Господа, — сказал бушмен, — я понимаю ваше отчаяние, но не надо терять напрасно драгоценные секунды. У господина Паландера украли реестры. Он был ограблен бабуинами, что ж! Нам надо не мешкая догнать воров. Эти «шакмас» берегут украденные вещи! А реестры несъедобны, и, если мы найдем вора, мы найдем реестры при нем!
Предложение показалось резонным. Бушмен зажег у всех лучик надежды. Нельзя было дать ему потухнуть. Николай Паландер оживился при этих словах бушмена. В нем проснулся совсем другой человек. Он сорвал с себя остатки покрывавших его лохмотьев, взял у одного матроса куртку, у другого — шапку и заявил, что готов вести своих товарищей к месту преступления!
В тот же вечер, изменив путь согласно направлению, указанному математиком, отряд полковника Эвереста направился прямо на запад.
Ни в эту ночь, ни на следующий день они не настигли грабителей. Во многих местах по некоторым следам, оставленным на земле или на коре деревьев, бушмен и «форелопер» узнавали о том, что здесь недавно проходили павианы. Николай Паландер утверждал, что ему пришлось иметь дело с дюжиной этих животных. Вскоре возникла уверенность, что отряд напал на их след; все шли с чрезвычайными предосторожностями, все время пригибаясь, потому что бабуины — очень чуткие и умные существа, и к ним не так-то легко приблизиться. Мокум рассчитывал на успех только в случае, если удастся застать «шакмас» врасплох.
На следующий день, около восьми часов утра, один из русских матросов, выдвинувшись вперед, заметил если не вора, напавшего на Николая Паландера, то, по крайней мере, его приятелей. Он осторожно вернулся к отряду.
Бушмен велел всем остановиться. Европейцы, решив слушаться его во всем, стали ожидать инструкций. Бушмен попросил их оставаться на месте, а сам, взяв с собой сэра Джона и «форелопера», направился к той части леса, где побывал матрос, заботясь о том, чтобы его спутники держались под прикрытием деревьев и кустарников.
Скоро они заметили бабуина и почти в то же время — десяток других обезьян, которые прыгали между деревьями. Спрятавшись за стволами, бушмен и два его товарища стали пристально наблюдать за ними.
Действительно, это, как и говорил Мокум, было стадо «шакмас», покрытых зеленоватой шерстью, с черными ушами и мордой, с длинным, находившимся в постоянном движении хвостом, волочившимся по земле; это очень сильное животное, чьи мощные мускулы, хорошо вооруженные челюсти и острые когти делают его грозным зверем, даже для хищников. «Шакмас» — настоящие разбойники по природе, они разоряют пшеничные и маисовые поля и являются бичом буров, слишком часто опустошая их жилища.
Играясь, они лаяли и повизгивали, словно большие неуклюжие собаки, на которых и были похожи. Никто из них не заметил следивших за ними охотников. Но находился ли в этой группе грабитель Николая Паландера? Это было важно выяснить. Впрочем, никаких сомнений не осталось, когда «форелопер» показал своим спутникам на одного из «шакмас», туловище которого все еще было опоясано куском ткани, вырванным из одежды Николая Паландера.
О! В душе сэра Джона Муррэя вновь вспыхнула надежда. Он не сомневался, что эта большая обезьяна — хранитель похищенных реестров! Надо было захватить ее любой ценой, а для этого — действовать с величайшей осторожностью. Одно неловкое движение, и все стадо снимется с места и умчится в лес, где его уже не поймаешь.
— Останьтесь здесь, — сказал Мокум «форелоперу». — «Его милость» и я вернемся за нашими компаньонами, и мы попробуем окружить стадо. А вы постарайтесь не потерять из виду этих мародеров!
«Форелопер» остался на вверенном ему посту, а бушмен и сэр Джон вернулись к полковнику Эвересту.
Окружить группу павианов — то был и в самом деле единственный способ захватить виновника. Европейцы разделились на два отряда. Один, в составе Матвея Струкса, Вильяма Эмери, Михаила Цорна и троих матросов, должен был подойти к «форелоперу» и вытянуться в цепочку полукругом вокруг него. Другой отряд, в который входил Мокум, сэр Джон, полковник, Николай Паландер и трое остальных матросов, взял влево от них, так чтобы обогнуть позицию и напасть на обезьян. Следуя рекомендациям бушмена, все продвигались с чрезвычайной осторожностью.
Оружие было наготове, когда они условились, что все будут стрелять в «шакмас», опоясанного лоскутом ткани.
Николай Паландер, рвение которого едва удавалось усмирить, шел рядом с Мокумом. Последний присматривал за ним из опасения, как бы в ярости ученый не сделал какую-нибудь глупость. И действительно, почтенный астроном уже не владел собой. Для него это был вопрос жизни и смерти.
После получаса ходьбы, во время которой делались частые остановки, бушмен решил, что пришло время действовать. Его спутники, расставленные на расстоянии двадцати шагов один от другого, стали тихо двигаться вперед. Не было произнесено ни одного слова, не сделано ни одного случайного движения, не раздавлено ни одной ветки. Можно было подумать, что это отряд краснокожих крадется тропою войны.
Внезапно охотник остановился. Его спутники мгновенно последовали его примеру, положив палец на спусковой крючок ружья.
Стадо «шакмас» было уже хорошо видно. Животные что-то почуяли. Они насторожились. Бабуин, отличавшийся высоким ростом (как раз похититель реестров), подавал явные знаки беспокойства. Николай Паландер признал своего обидчика, этого разбойника с большой дороги. Только, похоже, реестров при нем не было, по крайней мере, их не было видно.
— У него вид настоящего бандита! — прошептал ученый.
Эта большая обезьяна, сильно обеспокоившись, казалось, делала какие-то знаки своим товарищам. Несколько самок с детенышами на плечах сбились в кучу. Самцы стали ходить взад и вперед вокруг них.
Охотники подошли поближе. Каждый увидел грабителя и уже мог прицелиться наверняка. Но тут вдруг Николай Паландер нечаянно выронил свое ружье.
— Проклятье! — вскричал сэр Джон, разрядив в обезьян свой карабин.
Какой эффект! Сразу последовало еще десять выстрелов. Три обезьяны упали замертво на землю. Остальные, совершая колоссальные прыжки, летучей массой промелькнули над головами бушмена и его компаньонов.
На месте остался только один «шакмас» — это и был вор. Вместо того чтобы убежать, он запрыгнул на ствол большой смоковницы, вскарабкался вверх по нему с ловкостью акробата и исчез в ветвях.
— Вот где он спрятал реестры! — воскликнул Мокум, и он не ошибся.
Однако приходилось опасаться, как бы «шакмас» не удрал, перепрыгивая с дерева на дерево. Но Мокум, спокойно прицелившись, выстрелил в него. Раненная в ногу обезьяна скатилась вниз, цепляясь за ветки. В одной руке она держала реестры, которые вынула из дупла дерева.
Увидев это, Николай Паландер подпрыгнул, как горный козел, и накинулся на «шакмас»; завязалась борьба.
И какая борьба! Математика захлестывала ярость. Рычанье Паландера сливалось с лаем обезьяны. Схватка сопровождалась жуткими криками. Они сплелись так, что невозможно было различить, где обезьяна, а где математик. Сейчас никто не мог целиться в «шакмас», чтобы не попасть в астронома.
— Стреляйте! Стреляйте в обоих! — выйдя из себя, закричал Матвей Струкс, и отчаявшийся русский, возможно, сделал бы это, если бы его ружье было заряжено.
Битва продолжалась. Николай Паландер, оказываясь то снизу, то сверху, пытался задушить своего противника. Плечи его были в крови, ибо «шакмас» царапал его своими когтями. Наконец бушмен, стоявший рядом, с топором наготове, улучив удобный момент, ударил обезьяну по голове и сразу убил ее.
Товарищи подняли с земли лишившегося чувств Николая Паландера. Рукою он прижимал к груди оба реестра, которые только что отвоевал. Тушу обезьяны отнесли в лагерь, и вечером за ужином все сотрапезники, включая и ограбленного их коллегу, ели мясо грабителя не только с чувством отмщения и глубокого удовлетворения, не и с большим аппетитом, ибо оно оказалось превосходным.
Глава XXIII
ВОДОПАДЫ ЗАМБЕЗИ
Раны Николая Паландера были неопасными. Бушмен, занявшийся ими, натер плечи этого достойного человека кое-какими травами, и астроном из Гельсингфорса смог продолжать путь. Паландера сильно возбудил одержанный триумф. Но его эйфория быстро угасла, и он снова превратился в углубленного в себя ученого, который живет лишь в мире цифр. Один реестр ему оставили, но другой из предосторожности велели передать Вильяму Эмери, и тот, кстати, принял его охотно.
Тем временем ученые успешно продолжали триангуляцию, оставалось лишь найти равнину, удобную для постройки базиса.
Первого апреля европейцам пришлось пересекать обширные болота, воды которых распространяли зловоние. Полковник Эверест и его компаньоны старались строить здесь треугольники с большими сторонами, чтобы как можно скорее покинуть эту нездоровую местность. При этом настроение у всех оставалось превосходным, в маленьком отряде царила теплая атмосфера. Михаил Цорн и Вильям Эмери поздравляли друг друга, видя полное согласие, установившееся между их начальниками. Последние, казалось, совсем забыли о международном конфликте, еще недавно разделявшем их.
— Дорогой Вильям, — сказал однажды Михаил Цорн своему другу, — вот если бы по возвращении в Европу мы обнаружили, что между Англией и Россией уже заключен мир и что мы имеем право и там оставаться такими же друзьями, как здесь, в Африке.
— А я уверен в этом, дорогой Михаил, — ответил Вильям Эмери. — Современные войны не могут длиться долго. Одно-два сражения, и подписывается мир. Эта злополучная война началась уже год назад, и я, подобно вам, думаю, что по нашем возвращении в Европу, мир будет уже заключен.
— А каковы ваши планы, Вильям? — спросил Михаил Цорн. — Сразу вернуться в Кейптаун? Но если ваша обсерватория не слишком настаивает на этом, я очень надеюсь, что вы окажете мне честь познакомиться с моей обсерваторией в Киеве!
— Да, друг мой, — ответил Вильям Эмери. — я провожу вас в Европу и не вернусь в Африку, не побывав в России. Когда-нибудь и вы навестите меня в Кейптауне, не правда ли? Вы приедете побродить среди наших прекрасных южных созвездий. Вы увидите, как богато здесь небо и какая это радость — черпать из него, но не сколько ухватит рука, а сколько ухватит глаз! Послушайте, если хотите, я поделюсь с вами звездой Альфа Центавра! Обещаю вам не начинать ее наблюдения без вас!
— Правда, Вильям?
— Правда, Михаил. Я приберегу для вас Альфу, а за это, — добавил Вильям Эмери, — возьму одну из ваших туманностей и приеду в Киев изучать ее.
Славные молодые люди! Они рассуждали так, словно небо принадлежит им! Да и в самом деле, кому же еще должно оно принадлежать, как не этим пытливым ученым, которые исследовали его вдоль и поперек!
— Но прежде всего, — снова заговорил Михаил Норн, — надо, чтобы закончилась эта война.
— Она закончится, Михаил. Сражения с пушками длятся не так долго, как диспуты о звездах! Россия и Англия примирятся быстрее, чем полковник Эверест и Матвей Струкс.
— Так вы не верите в искренность их примирения, — спросил Михаил Цорн, — после стольких испытаний, перенесенных ими вместе?
— Я бы не спешил этому верить, — ответил Вильям Эмери. — Подумайте сами, ведь речь идет о соперничестве ученых, и ученых знаменитых!
— Так не будем становиться такими знаменитыми, дорогой Вильям, — ответил Михаил Цорн, — и будем всегда любить друг друга!
Прошло одиннадцать дней после приключения с павианами, и маленький отряд, немного не дойдя до водопадов Замбези, нашел равнину, которая раскинулась на несколько миль. Поверхность ее чрезвычайно подходила для непосредственного измерения базиса. На краю ее находилась деревня, состоящая всего из нескольких хижин. Ее население — не более нескольких десятков жителей — состояло из безобидных мирных туземцев, хорошо принявших европейцев. Отряду полковника Эвереста повезло, ибо без повозок, без палаток и без лагерного оборудования им было бы трудно устроиться как следует, а измерение основания могло продлиться месяц, и невозможно было прожить этот месяц, имея над головой только крону деревьев.
Итак, научная комиссия разместилась в хижинах, которые, насколько возможно, удалось приспособить к нуждам новых жильцов. Впрочем, были они людьми, довольствующимися малым, их волновало только одно: измерение последней стороны последнего треугольника с целью проверки всех предыдущих операций. Как известно, математически эта сторона уже была вычислена ими, и теперь чем ближе результат непосредственного измерения приблизится к результату уже вычисленному, тем более точной можно считать полученную длину меридиана. Снова подставки и платиновые линейки поочередно ставились и укладывались на совершенно ровной поверхности, снова учитывались атмосферные условия, изменения показаний термометра, наклон линеек к горизонту, одним словом, все, как при измерении первого базиса.
Работу, начатую десятого апреля, закончили лишь пятнадцатого мая. На эту трудоемкую операцию понадобилось пять недель. Николай Паландер и Вильям Эмери тотчас рассчитали ее данные. Наступил момент объявить результаты. Сердца астрономов бешено колотились. Какая это была бы награда за все тяготы и испытания, если бы окончательная проверка могла позволить считать их работу неуязвимой для критики!
Когда полученные длины были пересчитаны математиками в зависимости от среднего уровня над океаном и от температуры в шестьдесят один градус по шкале Фаренгейта (16,11° по стоградусной), Николай Паландер и Вильям Эмери представили своим коллегам следующие величины:
Длина базиса, измеренная на поверхности земли, — 5075,25 туаза.
Длина того же базиса, вычисленная математически на основании первого базиса и всей тригонометрической сети, — 5075,11 туаза.
Разница между измеренной и расчетной величинами составила лишь четырнадцать сотых туаза, то есть менее десяти дюймов, а ведь два этих базиса находились на расстоянии шестисот миль один от другого!
При измерении французского меридиана между Дюнкерком и Перпиньяном, разница между базисом в Мелуне и базисом в Перпиньяне составила одиннадцать дюймов. Стало быть, точность измерений, проделанных англо-русской комиссией выше, а если учесть условия, в которых они выполнялись, то триангуляцию можно признать самой совершенной из всех геодезических операций, предпринятых на сегодняшний день.
Троекратным «ура!» был встречен этот превосходный результат, беспрецедентный в истории науки!
И какова же величина одного градуса меридиана в этой части земного шара? Согласно подсчетам Николая Паландера, она равнялась пятидесяти семи милям и тридцати семи туазам. И это была та самая цифра, какую получил в 1752 году Лакайль на мысе Доброй Надежды. Так, французский астроном и члены англо-русской комиссии, разделенные столетием, сошлись в одном на величине градуса меридиана, вычисленного ими. Что касается величины метра, то, чтобы вывести ее, следовало подождать результата операций, которые будут производиться в Северном полушарии. Эта величина должна равняться одной десятимиллионной части четверти земного меридиана. Согласно предыдущим подсчетам, четверть эта, учитывая сплющенность Земли у полюсов, составляла десять миллионов восемьсот восемьдесят восемь метров, что означало точную длину метра — 0,513070 туаза, или три фута, одиннадцать целых двести девяносто шесть тысячных линии. Верна ли эта цифра? Ответ на это должны были дать последующие работы англо-русской комиссии.
Наконец геодезические операции были полностью завершены. Астрономы выполнили свою задачу. Теперь оставалось только добраться до устья Замбези, следуя в обратном направлении того маршрута, который проделал доктор Ливингстон во время своего путешествия в 1858—1864 годах.
Двадцать пятого мая, после довольно тяжелого перехода по местности, пересеченной речками, они прибыли к водопадам, известным географам под названием водопадов Виктории, и убедились, что эти удивительные потоки воды вполне оправдывают свое туземное название, означающее «гремящий дым».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Фактически, — сказал полковник Эверест, — не стоило измерять дугу меридиана в дебрях Африки, чтобы какой-то растяпа...
Он не докончил фразы. Зачем казнить несчастного, который уже и так казнит сам себя и которого вспыльчивый Струкс не переставал награждать самыми нелестными эпитетами!
Однако надо было действовать, и бушмен стал действовать. Он один из всех (поскольку потеря не касалась его непосредственно) сохранил самообладание. Ведь надо признать, что европейцы, все без исключения, были убиты горем.
— Господа, — сказал бушмен, — я понимаю ваше отчаяние, но не надо терять напрасно драгоценные секунды. У господина Паландера украли реестры. Он был ограблен бабуинами, что ж! Нам надо не мешкая догнать воров. Эти «шакмас» берегут украденные вещи! А реестры несъедобны, и, если мы найдем вора, мы найдем реестры при нем!
Предложение показалось резонным. Бушмен зажег у всех лучик надежды. Нельзя было дать ему потухнуть. Николай Паландер оживился при этих словах бушмена. В нем проснулся совсем другой человек. Он сорвал с себя остатки покрывавших его лохмотьев, взял у одного матроса куртку, у другого — шапку и заявил, что готов вести своих товарищей к месту преступления!
В тот же вечер, изменив путь согласно направлению, указанному математиком, отряд полковника Эвереста направился прямо на запад.
Ни в эту ночь, ни на следующий день они не настигли грабителей. Во многих местах по некоторым следам, оставленным на земле или на коре деревьев, бушмен и «форелопер» узнавали о том, что здесь недавно проходили павианы. Николай Паландер утверждал, что ему пришлось иметь дело с дюжиной этих животных. Вскоре возникла уверенность, что отряд напал на их след; все шли с чрезвычайными предосторожностями, все время пригибаясь, потому что бабуины — очень чуткие и умные существа, и к ним не так-то легко приблизиться. Мокум рассчитывал на успех только в случае, если удастся застать «шакмас» врасплох.
На следующий день, около восьми часов утра, один из русских матросов, выдвинувшись вперед, заметил если не вора, напавшего на Николая Паландера, то, по крайней мере, его приятелей. Он осторожно вернулся к отряду.
Бушмен велел всем остановиться. Европейцы, решив слушаться его во всем, стали ожидать инструкций. Бушмен попросил их оставаться на месте, а сам, взяв с собой сэра Джона и «форелопера», направился к той части леса, где побывал матрос, заботясь о том, чтобы его спутники держались под прикрытием деревьев и кустарников.
Скоро они заметили бабуина и почти в то же время — десяток других обезьян, которые прыгали между деревьями. Спрятавшись за стволами, бушмен и два его товарища стали пристально наблюдать за ними.
Действительно, это, как и говорил Мокум, было стадо «шакмас», покрытых зеленоватой шерстью, с черными ушами и мордой, с длинным, находившимся в постоянном движении хвостом, волочившимся по земле; это очень сильное животное, чьи мощные мускулы, хорошо вооруженные челюсти и острые когти делают его грозным зверем, даже для хищников. «Шакмас» — настоящие разбойники по природе, они разоряют пшеничные и маисовые поля и являются бичом буров, слишком часто опустошая их жилища.
Играясь, они лаяли и повизгивали, словно большие неуклюжие собаки, на которых и были похожи. Никто из них не заметил следивших за ними охотников. Но находился ли в этой группе грабитель Николая Паландера? Это было важно выяснить. Впрочем, никаких сомнений не осталось, когда «форелопер» показал своим спутникам на одного из «шакмас», туловище которого все еще было опоясано куском ткани, вырванным из одежды Николая Паландера.
О! В душе сэра Джона Муррэя вновь вспыхнула надежда. Он не сомневался, что эта большая обезьяна — хранитель похищенных реестров! Надо было захватить ее любой ценой, а для этого — действовать с величайшей осторожностью. Одно неловкое движение, и все стадо снимется с места и умчится в лес, где его уже не поймаешь.
— Останьтесь здесь, — сказал Мокум «форелоперу». — «Его милость» и я вернемся за нашими компаньонами, и мы попробуем окружить стадо. А вы постарайтесь не потерять из виду этих мародеров!
«Форелопер» остался на вверенном ему посту, а бушмен и сэр Джон вернулись к полковнику Эвересту.
Окружить группу павианов — то был и в самом деле единственный способ захватить виновника. Европейцы разделились на два отряда. Один, в составе Матвея Струкса, Вильяма Эмери, Михаила Цорна и троих матросов, должен был подойти к «форелоперу» и вытянуться в цепочку полукругом вокруг него. Другой отряд, в который входил Мокум, сэр Джон, полковник, Николай Паландер и трое остальных матросов, взял влево от них, так чтобы обогнуть позицию и напасть на обезьян. Следуя рекомендациям бушмена, все продвигались с чрезвычайной осторожностью.
Оружие было наготове, когда они условились, что все будут стрелять в «шакмас», опоясанного лоскутом ткани.
Николай Паландер, рвение которого едва удавалось усмирить, шел рядом с Мокумом. Последний присматривал за ним из опасения, как бы в ярости ученый не сделал какую-нибудь глупость. И действительно, почтенный астроном уже не владел собой. Для него это был вопрос жизни и смерти.
После получаса ходьбы, во время которой делались частые остановки, бушмен решил, что пришло время действовать. Его спутники, расставленные на расстоянии двадцати шагов один от другого, стали тихо двигаться вперед. Не было произнесено ни одного слова, не сделано ни одного случайного движения, не раздавлено ни одной ветки. Можно было подумать, что это отряд краснокожих крадется тропою войны.
Внезапно охотник остановился. Его спутники мгновенно последовали его примеру, положив палец на спусковой крючок ружья.
Стадо «шакмас» было уже хорошо видно. Животные что-то почуяли. Они насторожились. Бабуин, отличавшийся высоким ростом (как раз похититель реестров), подавал явные знаки беспокойства. Николай Паландер признал своего обидчика, этого разбойника с большой дороги. Только, похоже, реестров при нем не было, по крайней мере, их не было видно.
— У него вид настоящего бандита! — прошептал ученый.
Эта большая обезьяна, сильно обеспокоившись, казалось, делала какие-то знаки своим товарищам. Несколько самок с детенышами на плечах сбились в кучу. Самцы стали ходить взад и вперед вокруг них.
Охотники подошли поближе. Каждый увидел грабителя и уже мог прицелиться наверняка. Но тут вдруг Николай Паландер нечаянно выронил свое ружье.
— Проклятье! — вскричал сэр Джон, разрядив в обезьян свой карабин.
Какой эффект! Сразу последовало еще десять выстрелов. Три обезьяны упали замертво на землю. Остальные, совершая колоссальные прыжки, летучей массой промелькнули над головами бушмена и его компаньонов.
На месте остался только один «шакмас» — это и был вор. Вместо того чтобы убежать, он запрыгнул на ствол большой смоковницы, вскарабкался вверх по нему с ловкостью акробата и исчез в ветвях.
— Вот где он спрятал реестры! — воскликнул Мокум, и он не ошибся.
Однако приходилось опасаться, как бы «шакмас» не удрал, перепрыгивая с дерева на дерево. Но Мокум, спокойно прицелившись, выстрелил в него. Раненная в ногу обезьяна скатилась вниз, цепляясь за ветки. В одной руке она держала реестры, которые вынула из дупла дерева.
Увидев это, Николай Паландер подпрыгнул, как горный козел, и накинулся на «шакмас»; завязалась борьба.
И какая борьба! Математика захлестывала ярость. Рычанье Паландера сливалось с лаем обезьяны. Схватка сопровождалась жуткими криками. Они сплелись так, что невозможно было различить, где обезьяна, а где математик. Сейчас никто не мог целиться в «шакмас», чтобы не попасть в астронома.
— Стреляйте! Стреляйте в обоих! — выйдя из себя, закричал Матвей Струкс, и отчаявшийся русский, возможно, сделал бы это, если бы его ружье было заряжено.
Битва продолжалась. Николай Паландер, оказываясь то снизу, то сверху, пытался задушить своего противника. Плечи его были в крови, ибо «шакмас» царапал его своими когтями. Наконец бушмен, стоявший рядом, с топором наготове, улучив удобный момент, ударил обезьяну по голове и сразу убил ее.
Товарищи подняли с земли лишившегося чувств Николая Паландера. Рукою он прижимал к груди оба реестра, которые только что отвоевал. Тушу обезьяны отнесли в лагерь, и вечером за ужином все сотрапезники, включая и ограбленного их коллегу, ели мясо грабителя не только с чувством отмщения и глубокого удовлетворения, не и с большим аппетитом, ибо оно оказалось превосходным.
Глава XXIII
ВОДОПАДЫ ЗАМБЕЗИ
Раны Николая Паландера были неопасными. Бушмен, занявшийся ими, натер плечи этого достойного человека кое-какими травами, и астроном из Гельсингфорса смог продолжать путь. Паландера сильно возбудил одержанный триумф. Но его эйфория быстро угасла, и он снова превратился в углубленного в себя ученого, который живет лишь в мире цифр. Один реестр ему оставили, но другой из предосторожности велели передать Вильяму Эмери, и тот, кстати, принял его охотно.
Тем временем ученые успешно продолжали триангуляцию, оставалось лишь найти равнину, удобную для постройки базиса.
Первого апреля европейцам пришлось пересекать обширные болота, воды которых распространяли зловоние. Полковник Эверест и его компаньоны старались строить здесь треугольники с большими сторонами, чтобы как можно скорее покинуть эту нездоровую местность. При этом настроение у всех оставалось превосходным, в маленьком отряде царила теплая атмосфера. Михаил Цорн и Вильям Эмери поздравляли друг друга, видя полное согласие, установившееся между их начальниками. Последние, казалось, совсем забыли о международном конфликте, еще недавно разделявшем их.
— Дорогой Вильям, — сказал однажды Михаил Цорн своему другу, — вот если бы по возвращении в Европу мы обнаружили, что между Англией и Россией уже заключен мир и что мы имеем право и там оставаться такими же друзьями, как здесь, в Африке.
— А я уверен в этом, дорогой Михаил, — ответил Вильям Эмери. — Современные войны не могут длиться долго. Одно-два сражения, и подписывается мир. Эта злополучная война началась уже год назад, и я, подобно вам, думаю, что по нашем возвращении в Европу, мир будет уже заключен.
— А каковы ваши планы, Вильям? — спросил Михаил Цорн. — Сразу вернуться в Кейптаун? Но если ваша обсерватория не слишком настаивает на этом, я очень надеюсь, что вы окажете мне честь познакомиться с моей обсерваторией в Киеве!
— Да, друг мой, — ответил Вильям Эмери. — я провожу вас в Европу и не вернусь в Африку, не побывав в России. Когда-нибудь и вы навестите меня в Кейптауне, не правда ли? Вы приедете побродить среди наших прекрасных южных созвездий. Вы увидите, как богато здесь небо и какая это радость — черпать из него, но не сколько ухватит рука, а сколько ухватит глаз! Послушайте, если хотите, я поделюсь с вами звездой Альфа Центавра! Обещаю вам не начинать ее наблюдения без вас!
— Правда, Вильям?
— Правда, Михаил. Я приберегу для вас Альфу, а за это, — добавил Вильям Эмери, — возьму одну из ваших туманностей и приеду в Киев изучать ее.
Славные молодые люди! Они рассуждали так, словно небо принадлежит им! Да и в самом деле, кому же еще должно оно принадлежать, как не этим пытливым ученым, которые исследовали его вдоль и поперек!
— Но прежде всего, — снова заговорил Михаил Норн, — надо, чтобы закончилась эта война.
— Она закончится, Михаил. Сражения с пушками длятся не так долго, как диспуты о звездах! Россия и Англия примирятся быстрее, чем полковник Эверест и Матвей Струкс.
— Так вы не верите в искренность их примирения, — спросил Михаил Цорн, — после стольких испытаний, перенесенных ими вместе?
— Я бы не спешил этому верить, — ответил Вильям Эмери. — Подумайте сами, ведь речь идет о соперничестве ученых, и ученых знаменитых!
— Так не будем становиться такими знаменитыми, дорогой Вильям, — ответил Михаил Цорн, — и будем всегда любить друг друга!
Прошло одиннадцать дней после приключения с павианами, и маленький отряд, немного не дойдя до водопадов Замбези, нашел равнину, которая раскинулась на несколько миль. Поверхность ее чрезвычайно подходила для непосредственного измерения базиса. На краю ее находилась деревня, состоящая всего из нескольких хижин. Ее население — не более нескольких десятков жителей — состояло из безобидных мирных туземцев, хорошо принявших европейцев. Отряду полковника Эвереста повезло, ибо без повозок, без палаток и без лагерного оборудования им было бы трудно устроиться как следует, а измерение основания могло продлиться месяц, и невозможно было прожить этот месяц, имея над головой только крону деревьев.
Итак, научная комиссия разместилась в хижинах, которые, насколько возможно, удалось приспособить к нуждам новых жильцов. Впрочем, были они людьми, довольствующимися малым, их волновало только одно: измерение последней стороны последнего треугольника с целью проверки всех предыдущих операций. Как известно, математически эта сторона уже была вычислена ими, и теперь чем ближе результат непосредственного измерения приблизится к результату уже вычисленному, тем более точной можно считать полученную длину меридиана. Снова подставки и платиновые линейки поочередно ставились и укладывались на совершенно ровной поверхности, снова учитывались атмосферные условия, изменения показаний термометра, наклон линеек к горизонту, одним словом, все, как при измерении первого базиса.
Работу, начатую десятого апреля, закончили лишь пятнадцатого мая. На эту трудоемкую операцию понадобилось пять недель. Николай Паландер и Вильям Эмери тотчас рассчитали ее данные. Наступил момент объявить результаты. Сердца астрономов бешено колотились. Какая это была бы награда за все тяготы и испытания, если бы окончательная проверка могла позволить считать их работу неуязвимой для критики!
Когда полученные длины были пересчитаны математиками в зависимости от среднего уровня над океаном и от температуры в шестьдесят один градус по шкале Фаренгейта (16,11° по стоградусной), Николай Паландер и Вильям Эмери представили своим коллегам следующие величины:
Длина базиса, измеренная на поверхности земли, — 5075,25 туаза.
Длина того же базиса, вычисленная математически на основании первого базиса и всей тригонометрической сети, — 5075,11 туаза.
Разница между измеренной и расчетной величинами составила лишь четырнадцать сотых туаза, то есть менее десяти дюймов, а ведь два этих базиса находились на расстоянии шестисот миль один от другого!
При измерении французского меридиана между Дюнкерком и Перпиньяном, разница между базисом в Мелуне и базисом в Перпиньяне составила одиннадцать дюймов. Стало быть, точность измерений, проделанных англо-русской комиссией выше, а если учесть условия, в которых они выполнялись, то триангуляцию можно признать самой совершенной из всех геодезических операций, предпринятых на сегодняшний день.
Троекратным «ура!» был встречен этот превосходный результат, беспрецедентный в истории науки!
И какова же величина одного градуса меридиана в этой части земного шара? Согласно подсчетам Николая Паландера, она равнялась пятидесяти семи милям и тридцати семи туазам. И это была та самая цифра, какую получил в 1752 году Лакайль на мысе Доброй Надежды. Так, французский астроном и члены англо-русской комиссии, разделенные столетием, сошлись в одном на величине градуса меридиана, вычисленного ими. Что касается величины метра, то, чтобы вывести ее, следовало подождать результата операций, которые будут производиться в Северном полушарии. Эта величина должна равняться одной десятимиллионной части четверти земного меридиана. Согласно предыдущим подсчетам, четверть эта, учитывая сплющенность Земли у полюсов, составляла десять миллионов восемьсот восемьдесят восемь метров, что означало точную длину метра — 0,513070 туаза, или три фута, одиннадцать целых двести девяносто шесть тысячных линии. Верна ли эта цифра? Ответ на это должны были дать последующие работы англо-русской комиссии.
Наконец геодезические операции были полностью завершены. Астрономы выполнили свою задачу. Теперь оставалось только добраться до устья Замбези, следуя в обратном направлении того маршрута, который проделал доктор Ливингстон во время своего путешествия в 1858—1864 годах.
Двадцать пятого мая, после довольно тяжелого перехода по местности, пересеченной речками, они прибыли к водопадам, известным географам под названием водопадов Виктории, и убедились, что эти удивительные потоки воды вполне оправдывают свое туземное название, означающее «гремящий дым».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23