А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Я не помнил, но ничего не сказал.
– Мне позволили уйти оттуда, потому что ты это сделал. Наша царица разрешила мне – порой боги совершают такие вот неожиданные поступки. Я тебе когда-нибудь рассказывал, почему наша царица и ее муж так на меня рассердились? Это весьма занимательная история.
Призрак явно ждал моего ответа. Я молча покачал головой; увидев это при ярком свете луны, он рассмеялся.
– Ну так слушай. Задолго до своей смерти я решил, что не стоит особенно беспокоиться по поводу неизбежной отправки в Страну мертвых, и заставил свою жену Меропу пообещать, что она никого слушать не станет, а тело мое ни в землю не зароет, ни на костре не сожжет. Меропа – женщина хорошая, может, не слишком умная, правда, иначе никогда бы не вышла за меня замуж; но если уж она что пообещает, то обещание свое выполнит точно. Даже смерти не побоится.
– Понятно, – промолвил я.
– Ничего тебе не понятно! – Он указал на скопление звезд вдали. – Она та самая звезда, которую увидеть невозможно – семья ведь так и не простила ее. Ну что ж, когда я умер – ведь я все-таки смертный, – Меропа вынесла мое тело в отдельное помещение и оставила там безо всякого погребения, как и обещала. Вскоре оно воняло на весь дворец, но Меропа никому не позволяла его трогать.
Вскоре люди стали пробегать мимо дворца бегом, и тогда я сам отправился к правителю своей новой страны. «Позволь мне вернуться в мир живых, – попросил я, – и отомстить своей неверной жене, которая даже не похоронила меня как следует». Видишь ли, я знал, насколько серьезно он относится к подобным вещам.
В общем, меня оттуда выпустили. Мне удалось отлично спрятаться и неплохо провести время, пока меня снова не потребовали в Страну мертвых.
Теперь я, правда, поведу себя иначе – ведь они вполне могут подыскать мне и другую глыбу.
Голос его стал серьезнее.
– Так вот, я хочу сказать тебе, друг мой, что мы подумываем, как нам лучше убить Пасикрата.
– Убейте, если хочется, – равнодушно сказал я.
Призрак положил руку мне на плечо, и хотя она выглядела точно живая, но была холодна как лед.
– Большинство из нас согласны с тем, что эта идея весьма привлекательна, но наши предсказатели полагают, что вряд ли тебе это поможет, пока ты сам не умер.
– Ничего, это скоро произойдет, – сказал я.
– Ты прав, но не стоит торопить события, друг мой! Все равно, раз убивать Пасикрата ни к чему, мы намерены попытаться заставить его отпустить нас. Эта Элата – хорошая девочка, между прочим. Она очень напоминает мне Меропу, и она на твоей стороне – исключительно по старой памяти. А также потому, что ты обещал Охотнице, что выиграешь эти состязания на колесницах. У Охотницы есть свой прорицатель, и он полностью согласен с Амиклом. Амикл тоже на твоей стороне – из-за племянника, конечно.
* * *
Когда я вернулся в дом, то обнаружил, что кто-то натянул старый плащ на две табуретки, чтобы отгородить то место, где я буду спать. Я не стал особо раздумывать над этим и лег. И тут же обнаружил, что рядом со мной лежит женщина.
– Ты был такой печальный, – пояснила она. – Я пришла, чтобы поцелуями осушить твои слезы.
Ах, каким гибким, цветущим и нежным было ее тело, умащенное благовониями! Возможно, призрак поселил в моей душе какую-то надежду, или же просто потому, что эта женщина чем-то отличалась от всех остальных, но с ней я снова стал настоящим мужчиной, хотя ни на что не был способен еще днем, когда та, другая женщина, в роще угощала меня вином.
Потом мы пошли прогуляться рука об руку в лунном свете.
– Я тебя знаю, – сказала она мне. – Ничего удивительного, что ты мне снился! Я, наверно, в тебя влюблена.
Звали ее Анисия.
– Меня прислал гимнаст Диокл, – сказала она и сунула мне в руку несколько монет. – Вот что он мне дал. Верни их ему – или оставь себе, если хочешь.
Когда она ушла, я заснул и спал хорошо и крепко, хотя, по-моему, недолго. Теперь я снова бодрствую; солнце еще даже не взошло над вершинами гор.
Глава 40

ПО СТАРОЙ ПАМЯТИ
Элата добра ко мне, отчасти потому, что я обещал Охотнице, что состязания закончатся так, как того хочет богиня, – так сказал призрак.
Перечитав последнюю запись, я спросил, кто такая Элата. Ио объяснила, что мы с ней встречались на севере, как и с Эгесистратом, ее мужем, прорицателем. Элата, похоже, была той самой женщиной, что угощала меня вином в роще.
– Они приходили к здешнему оракулу вместе с тем человеком – с Закинфа.
Закинф – не такой большой остров, чтобы иметь особого прорицателя для каждого отдельного события, как в Спарте.
Ио хотела знать, помню ли я встречу с Элатой в роще. Я признался, что не помню, но только что прочитал об этом в своем дневнике. Ио покраснела.
– Элата надеялась тебя развеселить, – сказала она. – Ну я и согласилась – раз так для тебя лучше. Но тебе действительно стало лучше! Впрочем, вряд ли из-за Элаты. Скорее, из-за той особой пищи, которой вас кормят.
Кихезипп по этому поводу ужасно спорил с Диоклом, а Амикл чуть не сцепился с ними обоими. Он считает, что вам нужно есть больше ячменя, но никакого мяса.
Я сказал ей, что буду есть все, что сочтут нужным мои врачи, пусть только помогут мне вернуть память.
– Не в этом дело, – сказала Ио. – Просто всем хотелось, чтобы ты хоть немного приободрился, и, по-моему, тебе уже чуточку лучше. Ты стал гораздо больше записывать в своей книге, а это добрый знак.
Еще Ио сказала, что Эгесистрат очень хочет меня видеть, но в наш шатер ни за что не придет – боится спартанцев. Повсюду в Элладе перемирие в честь Игр, но он все равно спартанцам не доверяет.
Охотница – это богиня, так говорит Ио. Она ничего не знает о том обещании, которое я этой Охотнице дал, но считает, что это произошло в ее храме, в Спарте. А чернокожий ни за что не отпускает Ио и Полоса в этот храм даже со мной.
Чернокожий и его жена сегодня пойдут вместе с нами – то есть с Пасикратом, Тизаменом и со мной – в Дельфы, чтобы Диокл внес меня в список участников Игр. Сейчас мы как раз ждем Диокла.
Пока что я читал. Оказывается, «фаретра» значит «чехол для лука».
Обыкновенное слово. Но как она надо мной тогда смеялась… Когда я об этом читал эти строки, сердце мое болезненно билось. Что с нею стало? Неужели она умерла от ран?
* * *
Тизамен пришел поговорить с чернокожим и со мной. Я знаю, Ио его терпеть не может, но вел он себя вполне дружелюбно и вежливо. Все вокруг его уважают и считают великолепным предсказателем.
– Вчера вечером я беседовал о тебе с Триодитой, – сказал он мне. – Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь тебе, но и ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы помочь Спарте. Она сказала: «Царица должна победить и, таким образом, проиграть». Ты видишь в этих словах какой-то особый смысл?
Я покачал головой, чернокожий тоже.
– Я уверен, что царица – это Горго, ее жрица. И она должна победить, – сказал Тизамен. – Управляя колесницей регента, господин мой, ты будешь представлять и Горго. Остальное нам еще предстоит разгадать.
– Благодаря милости дивной Триодиты тебе стало лучше, – продолжал Тизамен. – Мысли твои, я надеюсь, более не обращаются к самоубийству?
Я не ответил, но чернокожий так и подскочил при его словах.
– Когда душа переполнена горем, – мягко продолжал Тизамен, – как твоя, например, господин мой, человек все делает машинально, точно во сне, ибо более не верит, что ему еще что-то может помочь. И тогда он совершенно не опасен ни для себя, ни для кого-то другого. Но когда стоит разжаться страшным когтям горя, возвращается надежда – самое последнее чудовище из той ужасной шкатулки, которую боги приготовили людям. Именно тогда семья человека и его друзья должны не спускать с него глаз, ибо он способен подумать, что, положив конец собственной жизни, положит конец и всем своим страданиям и печалям.
Я признался, что подобные мысли порой шевелились и в моей душе.
– Никогда не доверяйся им, господин мой. – Тизамен ласково положил руку мне на колено. – Лучше доверься мне. Мне доводилось беседовать со многими призраками – они куда менее счастливы, чем мы, и завидуют нам. Я слышал, что, путешествуя по странам варваров, ты был знаком с неким Эгесистратом Теллидом?
Я кивнул, припоминая, что Ио говорила мне о нем.
Тизамен покачал головой.
– Он великий прорицатель, господин мой, и теперь некоторые считают его главой нашего семейства, хотя он не осмеливается и носа показать в Элиде.
Но в нем слишком сильна злоба, господин мой. Я его родственник, и мне самому горько произносить такие слова. Однако это чистая правда.
Эгесистрат поклялся быть врагом Спарты и говорил, что уничтожит ее, если она не уничтожит его.
Тут чернокожий что-то быстро сказал мне с помощью жестов. Я почти ничего не понял, но один жест был достаточно красноречив: он как бы воткнул себе в грудь кинжал.
– Это правда, – сказал нам Тизамен. – Спартанцы держали его в темнице, и он спасся оттуда именно с помощью кинжала. – Он тяжко вздохнул. – С каким бесконечным терпением трудятся боги над нашим воспитанием! Ведь порой мы совершенно невозмутимо говорим о человеке, который не остановится ни перед чем! И нас совсем не удивляет, когда мы имеем дело с таким человеком – а ведь он действительно ни перед чем не остановится. – Тизамен пронзил меня взглядом.
– И к тому же он клевещет на наш город, господин мой, – твой город и мой! Ты забыл, да? Я надеюсь, ты не забудешь впредь, что тебя провозгласили жителем самого славного города в Элладе?
По правде говоря, я совершенно этого не помнил, но из вежливости сказал:
– Конечно нет!
– Я тоже… – Тизамен коснулся своей груди. – Мне тоже была дарована эта привилегия. Мы здесь приемные дети, господин мой, мы оба! Ты, возможно, уже слышал, что благородный Пасикрат желает жениться, чтобы ему разрешили усыновить маленького варвара по имени Полос? Скажи, господин мой, кто должен быть более верен своему отцу? Родной сын, плоть от плоти его, или же приемный?
Я сказал, что, по-моему, приемный сын больше обязан отцу, ибо тот, помимо всего прочего, является также его спасителем.
– Прекрасно аргументировано, господин мой! В таком случае рассмотрим мою позицию. Я был в Элиде, где у меня есть дом, который я некогда делил со своей супругой, когда туда явился и мой родственник, позволявший себе грубейшие оскорбления и гнуснейшую клевету в адрес того самого города, который незадолго до этого оказал мне честь и сделал своим сыном. Неужели же я должен был сидеть молча и тем самым соглашаться с его словами? Нет, я выступил с ответом на эту клевету – но меня криками согнали с трибуны те, кого я знал с детства и считал своими друзьями! В отчаянии я написал своему повелителю и своему старому другу Киклосу; оба письма понесли самые быстрые из моих рабов. Я поведал в этих письмах о том, что видел и слышал, и потребовал, чтобы они со всей строгостью предупредили моего родственника о том, что многие из его прежних друзей теперь станут его врагами. А как бы ты поступил на моем месте?
Я согласился, что предупредить Спарту было необходимо, хотя, пожалуй, я бы отправился туда сам, чтобы поскорее со всем покончить, а писем посылать не стал бы.
– Возможно, господин мой. Тем более что случилось непредвиденное.
Регент еще не вернулся в Спарту, а Киклос отправил в Элиду несколько надежных воинов разобраться с моим родственничком. Они прибыли, разумеется, как делегация, а не как военный отряд. Их там и было-то всего человек пять-шесть. Элида должным образом приветствовала их, и они, обнаружив, что никакими увещеваниями не могут заставить моего родственника уняться, пригласили его в Спарту, чтобы он смог поговорить лично с Киклосом, поскольку он даже не потрудился повидать тот город, на который вылил столько грязи. Он колебался; они настаивали и наконец, получив разрешение от магистратов, посадили его под арест и доставили в Спарту силой. Знаете, какой приговор обычно выносят в Спарте преступникам?
Мы не знали.
– Бросают в колодец, а потом сверху швыряют им жалкую еду. Но ничего подобного, уверяю вас, с моим дурно воспитанным братцем не произошло. Сам Киклос, один из самых достойных и почитаемых граждан Спарты, приветствовал его в своем доме как гостя, хотя позднее ему все же пришлось передать Эгесистрата властям, поскольку тот стал грубо настаивать на немедленном отъезде.
Так вот, я, собственно, хотел сказать, что, по-моему, именно мой братец виновен в той печали, что гнетет тебя. Скорее всего, он опутал тебя какими-то чарами. Я решил безотлагательно поговорить с тобой, узнав, что он здесь и собирается присутствовать на Играх. Надеюсь, ты помнишь, как он выглядит? Если нет, твой друг сможет указать тебе на него.
* * *
Излагая все это в своем дневнике, я и понятия не имел, что мы действительно вскоре встретим этого человека, которого зовут Эгесистратом из Элиды. Едва я дописал последнее слово, как пришел Диокл и мы направились туда, где судейская комиссия заносила в списки будущих участников Игр – их было великое множество, и они, насколько я понял, прибыли не только из Эллады, но и отовсюду, где говорят на языке эллинов.
Всех в первую очередь внимательно осматривали, ибо, согласно правилам, в состязаниях могут участвовать только эллины. Жена чернокожего сказала мне, что чернокожий тоже очень хотел принять участие в соревнованиях по бегу и в метании дротиков, но ему отказали, хотя он предложил сразу уплатить необходимый взнос. Некоторое время нам с Диоклом пришлось подождать, и наконец мы подошли к одному из судей.
Это был знакомый Диокла, и они дружески приветствовали друг друга.
Диокл представил всех нас и пояснил, что чернокожий понимает, что его к соревнованиям не допустят, однако мечтает изучить механизм проведения Игр, дабы учредить нечто подобное среди своих соотечественников. Имя Пасикрата занесли в три свитка, как только за него были уплачены взносы.
– Ты эллин? – спросил судья, внимательно вглядываясь в мое лицо.
– Конечно, – сказал я и объявил (как меня наставляли Тизамен и Диокл), что я гражданин Спарты.
– Это он просто так сильно загорел, Агатарх, – вмешался Диокл. – Мне его регент Павсаний рекомендовал. Пришлось взять.
– Ясно. – Судья пригладил бороду.
– Он будет управлять колесницей великого регента, – сказал Тизамен. – Меня ведь тоже сделали гражданином Спарты, хотя обычно меня называют Тизамен из Элиды. Благородный Пасикрат, спартанец по рождению, я уверен, готов за него поручиться.
Глаза всех обратились к однорукому спартанцу, который прошипел как змея:
– Да, он житель Спарты – но никакой не эллин!
После чего случилось нечто такое, что мне и в голову прийти не могло.
Тизамен взвился от негодования и с кулаками набросился на однорукого, который испуганно отшатнулся; страх был прямо-таки написан у него на лице.
Диокл ловко отгородил его от разъяренного прорицателя.
– Тут не без ревности, Агатарх, ты же понимаешь…
Судья пожал плечами:
– Ну что ж, Латро Спартанский, проверим, действительно ли ты эллин.
Почитай нам какие-нибудь стихи, а мы послушаем.
Я признался, что ни одного стихотворения не помню.
– Ну что-нибудь ты же должен помнить! Как насчет вот этого:
Из-за тебя, мой сын, всю жизнь я провела в слезах;
Из-за тебя скиталась по темницам вечным ада.
Но не дарована судьбой мне гибели награда -
Не выпустит стрелы своей златой богиня;
Ужасная болезнь мое дыханье не прервет.
Ты, ты, мой сын, – моя болезнь, моя отрада;
Недобро ты с моей любовью вечной поступил -
Я для тебя хила, тебя не видя – сгину.
Печаль охватила меня – я точно слышал стон неведомой женщины на ветру.
Глаза мои наполнились слезами. Я лишь молча качал головой.
– Господин мой, – шепнул мне Тизамен, – теперь твоя очередь читать стихи, иначе… Киклос на тебя станет гневаться.
Дворец моей памяти вставал передо мной камень за камнем. Я спешил от статуи к статуе – от мужчины с головой крокодила к другому – с головой ястреба.
– Ну? – нетерпеливо поторопил меня судья.
Я попытался припомнить, что он говорил о богине с золотыми стрелами, хоть и не знал – как не знаю и сейчас, – что это означает. На мгновение мне показалось, что она мелькнула у него за спиной, ее нежный светлый лик светился прямо над его темноволосой головой, и сразу же невесть откуда возникли у меня на устах полузабытые строки:
Ты лира золоченая для Аполлона и для муз,
Твоя мелодия ведет их танец дивный,
Когда, хозяин хора певчих птиц,
Он заставляет голоса их чистые звучать призывней…
Еле слышно до меня донесся чей-то крик: «Что?… Латро!»
Ты гасишь молнии огонь опасный.
Орел небесный складывает крылья, что устали не знают,
Чтоб тебя послушать, твоею песней потрясенный.
И даже Арес покидает войско,
Услышав голос твой прекрасный…
– Латро, это же я, Пиндар! – Он был старше меня по крайней мере лет на десять и значительно ниже ростом, однако заключил меня в поистине медвежьи объятья и даже немного приподнял над землей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38