Олигарха же ухватить не за что: хороший адвокат добьется не только оправдательного приговора, но и снятия всех обвинений по статье пятой пункт второй – пять два, как говорят опытные люди – за отсутствием состава преступления. Но когда речь идет о президентском кресле, то Фемида снимает с глаз повязку, и на ее весах капля чернил, которыми подписывают указы и постановления, весит больше моря слез миллионов невинно осужденных. К тому же был еще один маленький повод для рвения прокурорского работника: его вызвали в очень большой кабинет и сказали, что если некий претендент снимет свою кандидатуру, то лично его ждет должность начальника следственного управления. Владимир Фомич, конечно же, не знал об этом, а если бы даже и догадывался, то перекрестился бы.
И все же, Высоковский решил бороться. Скоро выборы, они совсем близко – впереди финишная прямая, но в спринте побеждает не тот, кто лучше борется, а тот, кто лучше бегает.
5
Подрезов вошел в офис, и охранник, сидевший за перегородкой, спросил:
– Вы к кому?
– В свой кабинет.
Парень больше ничего не спрашивал, он обернулся на своего напарника, который толкнул его в бок, и увидев, как тот быстро вскинул глаза к потолку, опустил их тут же, выпрямился перед вошедшим.
В коридорах и кабинетах ничего не изменилось, только люди, узнавшие Виктора, менялись в лицах. Секретарша медленно сползла под стол, но сознания не потеряла – в мексиканских сериалах бывает и не такое. Подрезов помог ей выбраться, и девушка, глупо улыбаясь, поправила сначала прическу, а потом юбку.
– А у нас налоговая полиция изъяла всю бухгалтерскую документацию, – почему-то засмеялась она, – и в московском офисе тоже.
Виктор направился к своему кабинету, на полдороге развернулся и двинулся в апартаменты Высоковского.
– Вызовите всех вице-президентов, директоров, начальников отделов.
– Кого? – не поняла секретарша.
– Всех! Дедку, бабку, внучку, Жучку, кошку и мышку: будет общее собрание.
Вечером в бывшем особняке купца Елисеева в зале дорогого ресторана за большим круглым столом сидели главный налоговый инспектор, главный налоговый полицейский, главный прокурор и Подрезов.
– Документы мы Вам, конечно, вернем, – хором говорили оба специалиста по добыче налогов, – но ведь у холдинга огромный долг перед южноафриканским банком, а это уже международный скандал.
– Скандала не будет, – успокоил их Виктор и достал из портфеля документы. – Я – владелец и президент «Golden Rain Bank», так что эти средства я попросту переложил из одного своего кармана в другой.
Присутствующие молча оглядели костюм Подрезова, словно подсчитывая, сколько на нем карманов, а потом прокурор весело провозгласил, подняв рюмку с водкой:
– За чудесное воскресение!
– Воскресенье еще не скоро, – ответил Виктор, – пока только среда.
Он обернулся и оглядел зал, в котором сидели банкиры, промышленники, бандиты, дорогие проститутки и нищие журналисты.
– Причем, очень серая среда.
Но все окружающие старательно не замечали сидящих за столом Подрезова страшных людей, а те, в свою очередь, тоже не обращали на них никакого внимания. Никто никого не боялся или просто делали вид, что очень смелые. Играла музыка, и перед эстрадой подергивалась толпа, свечи на столах тоже подпрыгивали в подсвечниках, и какой-то низкорослый человек в смокинге, повиснув в танце на своей партнерше, кричал друзьям-коротышкам:
– Гуляй, ребята, наше время пришло!
Виктор заехал в Академический переулок, поднялся в квартиру, но долго в ней не задержался: видно было, что Боброк и Ольга хотят остаться вдвоем. Сам же он уже третий день жил в квартире на Морской набережной, приехал туда, вырезал замок и вставил новый. Все здесь напоминало о Лене, и когда вошел в спальную, то увидел развешенные по стенам свои собственные фотографии в деревянных рамках – увеличенные отпечатки с полароидных снимков: он с Джулией возле мертвого Мокеле, снова он с Тугриком, с киркой, с лотком, с калейбасой, наполненной золотыми самородками.
Поселившись на Морской набережной, Подрезов надеялся, что Лена рано или поздно вернется за своими вещами и он ее тогда уже никуда от себя не отпустит. Музыка в приемнике смолкла, стали передавать экстренное сообщение. Что-то о выборах. Виктор, думая о своем, совсем не слушал доносящийся из динамиков комментарий. Но тут раздался голос Вовки. Он вначале даже не узнал его.
«…Тяжелая болезнь отняла у меня последние силы, и как бы ни было печально для меня и моих избирателей, я вынужден снять свою кандидатуру и призвать своих сторонников голосовать за…»
Голос Высоковского действительно был слаб: похоже, что Вовка и вправду готовится умереть не сегодня, так завтра.
Все это потом повторяло телевидение – по всем каналам только бледное лицо Высоковского и его трясущиеся руки.
Виктор отключил телевизор и почти сразу услышал, как кто-то пытается вставить ключ в новый замок. Он вышел в прихожую и распахнул входную дверь. На пороге стояла Лена.
– Что же Вы, девушка, работу прогуливаете? – хотел спросить Виктор, но не успел, потому что Лена бросилась ему на шею.
Все остальное было уже не важно. Мир вокруг скрылся в тумане небытия, исчезли стены квартиры и дом, двор, улица. Светило солнце, рядом проносились тонкие невесомые облачка, сквозь которые просвечивал маленький остров, поросший ивами. На серебряной воде отдыхали стаи перелетных птиц, а с невысокой голубой церквушки разносился по округе звонкий голос колокола.
6
Мне очень жаль Владимира Фомича, а еще больше себя. Дело даже не в гонораре, не в обещанной Высоковским Государственной премии: была бы книга издана большим тиражом – уже радость для автора. Все бы жители нашей страны ее читали. Для детей можно было адаптировать текст и первоклассникам в день их первого прихода в школу дарить «Рассказы о Вове Высоковском»; для студентов издать сборник избранных экономических статей уважаемого академика и президента с моей вступительной статьей страниц на триста, для любителей эротики роскошное издание с фотографиями и рисунками «Женщины в жизни президента», для народов Крайнего Севера… Да что там мечтать – не сбылось и слез не осталось! Мне оставалось только бродить по улочкам Голодая, придумывать сюжет для новой книги, которая будет более удачной, нежели эта, принесшая мне только разочарования. Маршрут для своих прогулок я выбирал, чтобы пройти мимо зданий, где жил когда-то и был счастлив. Направляясь как-то к величественному храму искусств, в котором меня почти семь лет обучали живописи, идя по брусчатке Академического переулка, увидел вдруг влюбленную парочку. Это был Лешка Боброк со своей молодой женой. Он так изменился, что узнать его было сложно. Хотел подойти к ним, но не решился – уж больно счастливые у них были лица. Пришлось отвернуться и сделать вид, будто читаю текст полинялой предвыборной листовки, наклеенной на водосточной трубе.
Закончился март, пролетел апрель, наступил май – светлый и теплый. Все, как обычно: желтые цветы одуванчиков на газонах, радостные крики воробьев, переживших зиму, машины, развозящие по городу бочки с квасом, девушки в мини-юбках и полупрозрачных блузках – счастье, одним словом.
В один из таких дней, а точнее сказать, однажды утром встретились на автозаправочной станции, что на набережной Смоленки, два автомобиля. Чуть не столкнулись даже – шикарный «мерседес» и потертый «Вольво-740». Водитель последнего, как видно, из-за отсутствия опыта, выруливая от колонки, подрезал дорогу подлетевшему чуду германского автомобилестроения, но владелец «мерседеса» лихо вывернул и подъехал к колонке. А «вольво» заглох. Человек, сидящий за рулем, тщетно поворачивал ключ зажигания, машина дрожала, что-то скрежетало в моторе и гремело в багажнике.
Хозяин «мерседеса» уже заправился, отъехал, но возле входа на Лютеранское кладбище остановил свой автомобиль, вышел и подошел к шведской развалюхе.
– Вам помочь?
И тут же удивился:
– Вовка?
За рулем «Вольво» сидел Высоковский – еще совсем недавно наиболее реальный претендент в президенты страны. А подошедший к нему, как вы уже, наверное, догадались, Подрезов.
– Давай заведу, – предложил он другу детства.
Вскоре мотор заработал, но они оба оставались в машине, хотя и молчали, не зная, о чем говорить.
– Здесь часовня есть какая-то с чудотворными мощами, – наконец махнул рукой Владимир Фомич, показывая через речку на ворота православного кладбища, – я еще тогда ее заприметил, когда тебя хоронили.
Он смутился:
– Ну, ты меня понял.
Конечно, Подрезову стало ясно, что имеет в виду друг детства, но он только спросил:
– Ты-то как? Высоковский махнул рукой:
– Все отобрали. Все! Видишь, на чем ездить приходится.
– Судя по номеру, – заметил наблюдательный Виктор, – ее на учет ставили в девяносто первом. Скорее всего, из той партии, что мы тогда пригнали.
– Вернуться бы в то время, – вздохнул Владимир Фомич, – или еще раньше, когда никто никому не завидовал, всем было одинаково хорошо, потому что жили одинаково плохо. Но мне бы туда хотелось – в маленькую квартирку, чтобы Рита была рядом; я бы приходил с работы, а она спрашивала бы: «Как дела, Высик?». А я бы отвечал: «Замечательно, сегодня заказы выдавали к празднику со шпротами, красной икрой, банкой сгущенки и килограммом гречневой крупы».
– Как она? – спросил Виктор. – Не знаешь?
Высоковский отвернулся и глянул в боковое окно:
– Звонил я в Таллинн, а Вальтер сообщил, что развелся с ней семь лет назад и теперь у него другая жена. Полька, между прочим. И двое детей. А Рита неизвестно где.
Солнце над городом померкло, а потом и вовсе скрылось за облаками.
– Кажется, дождь скоро начнется, – встревожился Владимир Фомич, – а мне потом опять машину мыть.
– Я теперь беднее самого последнего нищего, – добавил он без всякой связи.
– Нищие чужие машины моют, – уточнил Виктор, – а ты свою.
За окнами стало совсем мрачно, поднялся ветер, закручивая дорожную пыль в маленькие подобия смерчей. Какая-то старушка перешла через дорогу и подошла к автомобилю. Она протянула ладонь к раскрытому окну.
– Кто бы мне подал, – вздохнул Высоковский и развел руками, стараясь не смотреть на нищенку.
Но потом, словно устыдившись, полез во внутренний карман и, достав бумажник, вынул оттуда несколько банкнот.
Но старушка отвела его руку в сторону.
– Дай мне царя с копьем, – сказала она.
Высоковский в недоумении пожал плечами и оглянулся на друга.
– Она просит копейку, – улыбнулся Виктор.
– Где ж я возьму?
Но все же он достал из кармана горсть мелочи, и нищенка покопалась, выбрала монетку. Потом поклонилась и протянула Владимиру Фомичу сложенный лист бумаги:
– Читай, родимый!
Она отошла под редкими каплями начинающегося дождя.
– Сейчас хлынет, – обреченно произнес Высоковский, – давай разбегаться, что ли.
– Я тебя через мостик переброшу, а потом вернусь, – кивнул Подрезов.
Машина тронулась, не спеша въехала на неширокий мост – впереди была перспектива длинной улицы, теряющейся в тумане начавшегося дождя. На трамвайной остановке, прижавшись к стене дома, стояла молодая женщина.
– Прихватим ее, – предложил Владимир Фомич, – а то вся промокнет.
Но Подрезов только улыбался: он уже давно видел, что под ливнем сгибается бывшая Вовкина жена – Рита, прикрыв голову, словно зонтом, полиэтиленовым пакетом.
Они не доехали до нее несколько метров. Виктор остановил машину и сказал:
– Я побегу, а ты за руль перебирайся. Только девушку не забудь до дома довезти.
Высоковский, держащий в руках листок бумаги, хотел было сунуть его в карман, но в последний момент развернул:
– Посмотрим, что мне эта бабка тут написала. Развернул и удивился:
– Молитва какая-то.
Виктор уже выбрался из машины, но не захлопнул дверь, а полез в карман пиджака и достал оттуда стертый медный кругляшок:
– Возьми, Вова, тебе это пригодится.
А потом махнул рукой Рите: быстрее в машину.
Вот, пожалуй, и все. Хотя это и не конец. Рита уже села в машину, а Володька даже не заметил, кто это, читая написанное на листке.
МОЛИТВА ДЕРЖАВНОЙ БОЖИЕЙ МАТЕРИ
Мира заступница, Мати всепетая! Со страхом, верою и любовью припадающе пред честной иконою Твоею Державною, усердно молим Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе. Умоли, милосердная Мати света, сына Твоего и Бога нашего, сладчайшего Господа Иисуса Христа: да сохранит в мире страну нашу, да утвердит державу нашу в благоденствии и избавит нас от междоусобной брани, да укрепит святую церковь нашу православную, и незыблемо соблюдет ее от неверия, раскола и ересей. Не имеем иные помощи, разве Тебе, Пречистая Дева: Ты еси всесильная христианам заступница пред Богом, праведный гнев Его умягчая, избави всех с верою к Тебе молящихся, от падений греховных, от навета злых человек, от глада, скорбей и болезней. Даруй нам дух сокрушения, смирения сердца, чистоту помышлений, исправления грехов ныя жизни и оставление согрешений наших: да вси, благодарно воспевающе величие Твое, сподобимся небесного царствия, и тамо со всеми святыми прославим пречистое и великолепное имя в Троице славимого Бога: Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
Глава, не вошедшая в основной текст романа
ПОКРОВ БОЖИЕЙ МАТЕРИ НАД РОССИЕЙ
Большинство людей забыли, а некоторые и знать не хотят, что весь христианский мир был усыновлен Божией Матерью на Голгофе. После Своего Успенья Пресвятая богородица явилась апостолам и подтвердила любовь и материнскую заботу о всех, кто с верой обращается к Ее благодатной помощи. Она сказала апостолам: «Радуйтесь! Я с вами есмь во все дни!».
В середине X века Пресвятая Богородица явилась Андрею Юродивому и его ученику Епифанию во Влахернском храме в Константинополе. Вот как об этом рассказывается в житии святого Андрея:
«Во время совершения всенощного славословия в храме во Влахернах, где хранилась риза Богоматери с омофором и частью пояса, туда пришел блаженный Андрей. Был там и Епифаний и один из его слуг с ним. По обычаю своему, он стоял сколько хватало сил, иногда до полуночи, иногда до утра. В четвертом часу ночи блаженный Андрей видит величественную Жену, идущую от царских врат со страшною свитою, из которой честной Предтеча и Иоанн Богослов поддерживали ее своими руками, а многие святые в белых одеждах предшествовали Ей, другие следовали за Ней, распевая гимны и духовные песни. Она приблизилась к амвону, Андрей подошел к Епифанию и сказал: „Видишь ли Госпожу и Царицу Мира?“ – „Вижу, отец мой духовный“, – отвечал тот. И когда они смотрели, Божия Матерь, преклонив Свои колена, молилась долгое время, обливая слезами Свое Боговиденье и Пречистое лицо. Окончив здесь молитву, Она подошла к престолу, молилась и здесь за предстоящий народ. По окончании молитвы сняла с Себя наподобие молнии блиставшее, великое и страшное покрывало, которое носила на главе Своей и, держа его с великой торжественностью в руках, распростерла его над всем стоящим народом. Святые Андрей и Епифаний довольно долгое время смотрели на это распростертое над народом покрывало и блиставшую наподобие молнии славу Господню: и пока там стояла Пресвятая Богородица, видно было и покрывало.
По отошествии же Ее сделалось и оно невидимым. Но, взяв его с собой, Она оставила благодать бывшим там. Жители Константинополя, услышав об этом чуде, исполнились радости и упования».
Особой любовью праздник Покрова Божией Матери пользовался в России. Многие чудесные события, связанные с покровительством Божией Матери, записаны в летописях, увековечены построением храмов и обителей в Ее честь. Архидиакон Антиохийской церкви Павел Алеппский, путешествуя с патриархом Макарием по России, в 1654 году писал: «В этой стране нет ни одной большой церкви, где не было бы чудотворной иконы Богоматери; мы видели своими собственными очами как эти святые иконы, так и чудеса, совершающиеся от них». Через эти многочисленные чудотворные иконы и храмы Пречистая Божия Матерь являла видимым образом всем русским людям Свое невидимое присутствие на Русской земле и Свой Покров над нею, почему наше Отечество и дерзало называть себя «Домом Пресвятой Богородицы».
Почти при самом начале русской государственности Царица неба и Земли чудесно послала Свою икону в Киево-Печерский монастырь, как бы в благословение просветившемуся христианской верою всему нашему Отечеству. Установленная над царскими вратами в храме, чудотворная икона Успения Божией Матери являлась залогом охранения Лавры и всей Руси.
В Московском Успенском соборе первою в иконостасе, слева от царских врат, стояла прежде великая заветная святыня Русской земли – чудотворная икона Божией Матери Владимирская. По церковному преданию, написана она была евангелистом Лукою на доске того стола, на котором в детстве Христа Спасителя трапезовало Святое Семейство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
И все же, Высоковский решил бороться. Скоро выборы, они совсем близко – впереди финишная прямая, но в спринте побеждает не тот, кто лучше борется, а тот, кто лучше бегает.
5
Подрезов вошел в офис, и охранник, сидевший за перегородкой, спросил:
– Вы к кому?
– В свой кабинет.
Парень больше ничего не спрашивал, он обернулся на своего напарника, который толкнул его в бок, и увидев, как тот быстро вскинул глаза к потолку, опустил их тут же, выпрямился перед вошедшим.
В коридорах и кабинетах ничего не изменилось, только люди, узнавшие Виктора, менялись в лицах. Секретарша медленно сползла под стол, но сознания не потеряла – в мексиканских сериалах бывает и не такое. Подрезов помог ей выбраться, и девушка, глупо улыбаясь, поправила сначала прическу, а потом юбку.
– А у нас налоговая полиция изъяла всю бухгалтерскую документацию, – почему-то засмеялась она, – и в московском офисе тоже.
Виктор направился к своему кабинету, на полдороге развернулся и двинулся в апартаменты Высоковского.
– Вызовите всех вице-президентов, директоров, начальников отделов.
– Кого? – не поняла секретарша.
– Всех! Дедку, бабку, внучку, Жучку, кошку и мышку: будет общее собрание.
Вечером в бывшем особняке купца Елисеева в зале дорогого ресторана за большим круглым столом сидели главный налоговый инспектор, главный налоговый полицейский, главный прокурор и Подрезов.
– Документы мы Вам, конечно, вернем, – хором говорили оба специалиста по добыче налогов, – но ведь у холдинга огромный долг перед южноафриканским банком, а это уже международный скандал.
– Скандала не будет, – успокоил их Виктор и достал из портфеля документы. – Я – владелец и президент «Golden Rain Bank», так что эти средства я попросту переложил из одного своего кармана в другой.
Присутствующие молча оглядели костюм Подрезова, словно подсчитывая, сколько на нем карманов, а потом прокурор весело провозгласил, подняв рюмку с водкой:
– За чудесное воскресение!
– Воскресенье еще не скоро, – ответил Виктор, – пока только среда.
Он обернулся и оглядел зал, в котором сидели банкиры, промышленники, бандиты, дорогие проститутки и нищие журналисты.
– Причем, очень серая среда.
Но все окружающие старательно не замечали сидящих за столом Подрезова страшных людей, а те, в свою очередь, тоже не обращали на них никакого внимания. Никто никого не боялся или просто делали вид, что очень смелые. Играла музыка, и перед эстрадой подергивалась толпа, свечи на столах тоже подпрыгивали в подсвечниках, и какой-то низкорослый человек в смокинге, повиснув в танце на своей партнерше, кричал друзьям-коротышкам:
– Гуляй, ребята, наше время пришло!
Виктор заехал в Академический переулок, поднялся в квартиру, но долго в ней не задержался: видно было, что Боброк и Ольга хотят остаться вдвоем. Сам же он уже третий день жил в квартире на Морской набережной, приехал туда, вырезал замок и вставил новый. Все здесь напоминало о Лене, и когда вошел в спальную, то увидел развешенные по стенам свои собственные фотографии в деревянных рамках – увеличенные отпечатки с полароидных снимков: он с Джулией возле мертвого Мокеле, снова он с Тугриком, с киркой, с лотком, с калейбасой, наполненной золотыми самородками.
Поселившись на Морской набережной, Подрезов надеялся, что Лена рано или поздно вернется за своими вещами и он ее тогда уже никуда от себя не отпустит. Музыка в приемнике смолкла, стали передавать экстренное сообщение. Что-то о выборах. Виктор, думая о своем, совсем не слушал доносящийся из динамиков комментарий. Но тут раздался голос Вовки. Он вначале даже не узнал его.
«…Тяжелая болезнь отняла у меня последние силы, и как бы ни было печально для меня и моих избирателей, я вынужден снять свою кандидатуру и призвать своих сторонников голосовать за…»
Голос Высоковского действительно был слаб: похоже, что Вовка и вправду готовится умереть не сегодня, так завтра.
Все это потом повторяло телевидение – по всем каналам только бледное лицо Высоковского и его трясущиеся руки.
Виктор отключил телевизор и почти сразу услышал, как кто-то пытается вставить ключ в новый замок. Он вышел в прихожую и распахнул входную дверь. На пороге стояла Лена.
– Что же Вы, девушка, работу прогуливаете? – хотел спросить Виктор, но не успел, потому что Лена бросилась ему на шею.
Все остальное было уже не важно. Мир вокруг скрылся в тумане небытия, исчезли стены квартиры и дом, двор, улица. Светило солнце, рядом проносились тонкие невесомые облачка, сквозь которые просвечивал маленький остров, поросший ивами. На серебряной воде отдыхали стаи перелетных птиц, а с невысокой голубой церквушки разносился по округе звонкий голос колокола.
6
Мне очень жаль Владимира Фомича, а еще больше себя. Дело даже не в гонораре, не в обещанной Высоковским Государственной премии: была бы книга издана большим тиражом – уже радость для автора. Все бы жители нашей страны ее читали. Для детей можно было адаптировать текст и первоклассникам в день их первого прихода в школу дарить «Рассказы о Вове Высоковском»; для студентов издать сборник избранных экономических статей уважаемого академика и президента с моей вступительной статьей страниц на триста, для любителей эротики роскошное издание с фотографиями и рисунками «Женщины в жизни президента», для народов Крайнего Севера… Да что там мечтать – не сбылось и слез не осталось! Мне оставалось только бродить по улочкам Голодая, придумывать сюжет для новой книги, которая будет более удачной, нежели эта, принесшая мне только разочарования. Маршрут для своих прогулок я выбирал, чтобы пройти мимо зданий, где жил когда-то и был счастлив. Направляясь как-то к величественному храму искусств, в котором меня почти семь лет обучали живописи, идя по брусчатке Академического переулка, увидел вдруг влюбленную парочку. Это был Лешка Боброк со своей молодой женой. Он так изменился, что узнать его было сложно. Хотел подойти к ним, но не решился – уж больно счастливые у них были лица. Пришлось отвернуться и сделать вид, будто читаю текст полинялой предвыборной листовки, наклеенной на водосточной трубе.
Закончился март, пролетел апрель, наступил май – светлый и теплый. Все, как обычно: желтые цветы одуванчиков на газонах, радостные крики воробьев, переживших зиму, машины, развозящие по городу бочки с квасом, девушки в мини-юбках и полупрозрачных блузках – счастье, одним словом.
В один из таких дней, а точнее сказать, однажды утром встретились на автозаправочной станции, что на набережной Смоленки, два автомобиля. Чуть не столкнулись даже – шикарный «мерседес» и потертый «Вольво-740». Водитель последнего, как видно, из-за отсутствия опыта, выруливая от колонки, подрезал дорогу подлетевшему чуду германского автомобилестроения, но владелец «мерседеса» лихо вывернул и подъехал к колонке. А «вольво» заглох. Человек, сидящий за рулем, тщетно поворачивал ключ зажигания, машина дрожала, что-то скрежетало в моторе и гремело в багажнике.
Хозяин «мерседеса» уже заправился, отъехал, но возле входа на Лютеранское кладбище остановил свой автомобиль, вышел и подошел к шведской развалюхе.
– Вам помочь?
И тут же удивился:
– Вовка?
За рулем «Вольво» сидел Высоковский – еще совсем недавно наиболее реальный претендент в президенты страны. А подошедший к нему, как вы уже, наверное, догадались, Подрезов.
– Давай заведу, – предложил он другу детства.
Вскоре мотор заработал, но они оба оставались в машине, хотя и молчали, не зная, о чем говорить.
– Здесь часовня есть какая-то с чудотворными мощами, – наконец махнул рукой Владимир Фомич, показывая через речку на ворота православного кладбища, – я еще тогда ее заприметил, когда тебя хоронили.
Он смутился:
– Ну, ты меня понял.
Конечно, Подрезову стало ясно, что имеет в виду друг детства, но он только спросил:
– Ты-то как? Высоковский махнул рукой:
– Все отобрали. Все! Видишь, на чем ездить приходится.
– Судя по номеру, – заметил наблюдательный Виктор, – ее на учет ставили в девяносто первом. Скорее всего, из той партии, что мы тогда пригнали.
– Вернуться бы в то время, – вздохнул Владимир Фомич, – или еще раньше, когда никто никому не завидовал, всем было одинаково хорошо, потому что жили одинаково плохо. Но мне бы туда хотелось – в маленькую квартирку, чтобы Рита была рядом; я бы приходил с работы, а она спрашивала бы: «Как дела, Высик?». А я бы отвечал: «Замечательно, сегодня заказы выдавали к празднику со шпротами, красной икрой, банкой сгущенки и килограммом гречневой крупы».
– Как она? – спросил Виктор. – Не знаешь?
Высоковский отвернулся и глянул в боковое окно:
– Звонил я в Таллинн, а Вальтер сообщил, что развелся с ней семь лет назад и теперь у него другая жена. Полька, между прочим. И двое детей. А Рита неизвестно где.
Солнце над городом померкло, а потом и вовсе скрылось за облаками.
– Кажется, дождь скоро начнется, – встревожился Владимир Фомич, – а мне потом опять машину мыть.
– Я теперь беднее самого последнего нищего, – добавил он без всякой связи.
– Нищие чужие машины моют, – уточнил Виктор, – а ты свою.
За окнами стало совсем мрачно, поднялся ветер, закручивая дорожную пыль в маленькие подобия смерчей. Какая-то старушка перешла через дорогу и подошла к автомобилю. Она протянула ладонь к раскрытому окну.
– Кто бы мне подал, – вздохнул Высоковский и развел руками, стараясь не смотреть на нищенку.
Но потом, словно устыдившись, полез во внутренний карман и, достав бумажник, вынул оттуда несколько банкнот.
Но старушка отвела его руку в сторону.
– Дай мне царя с копьем, – сказала она.
Высоковский в недоумении пожал плечами и оглянулся на друга.
– Она просит копейку, – улыбнулся Виктор.
– Где ж я возьму?
Но все же он достал из кармана горсть мелочи, и нищенка покопалась, выбрала монетку. Потом поклонилась и протянула Владимиру Фомичу сложенный лист бумаги:
– Читай, родимый!
Она отошла под редкими каплями начинающегося дождя.
– Сейчас хлынет, – обреченно произнес Высоковский, – давай разбегаться, что ли.
– Я тебя через мостик переброшу, а потом вернусь, – кивнул Подрезов.
Машина тронулась, не спеша въехала на неширокий мост – впереди была перспектива длинной улицы, теряющейся в тумане начавшегося дождя. На трамвайной остановке, прижавшись к стене дома, стояла молодая женщина.
– Прихватим ее, – предложил Владимир Фомич, – а то вся промокнет.
Но Подрезов только улыбался: он уже давно видел, что под ливнем сгибается бывшая Вовкина жена – Рита, прикрыв голову, словно зонтом, полиэтиленовым пакетом.
Они не доехали до нее несколько метров. Виктор остановил машину и сказал:
– Я побегу, а ты за руль перебирайся. Только девушку не забудь до дома довезти.
Высоковский, держащий в руках листок бумаги, хотел было сунуть его в карман, но в последний момент развернул:
– Посмотрим, что мне эта бабка тут написала. Развернул и удивился:
– Молитва какая-то.
Виктор уже выбрался из машины, но не захлопнул дверь, а полез в карман пиджака и достал оттуда стертый медный кругляшок:
– Возьми, Вова, тебе это пригодится.
А потом махнул рукой Рите: быстрее в машину.
Вот, пожалуй, и все. Хотя это и не конец. Рита уже села в машину, а Володька даже не заметил, кто это, читая написанное на листке.
МОЛИТВА ДЕРЖАВНОЙ БОЖИЕЙ МАТЕРИ
Мира заступница, Мати всепетая! Со страхом, верою и любовью припадающе пред честной иконою Твоею Державною, усердно молим Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе. Умоли, милосердная Мати света, сына Твоего и Бога нашего, сладчайшего Господа Иисуса Христа: да сохранит в мире страну нашу, да утвердит державу нашу в благоденствии и избавит нас от междоусобной брани, да укрепит святую церковь нашу православную, и незыблемо соблюдет ее от неверия, раскола и ересей. Не имеем иные помощи, разве Тебе, Пречистая Дева: Ты еси всесильная христианам заступница пред Богом, праведный гнев Его умягчая, избави всех с верою к Тебе молящихся, от падений греховных, от навета злых человек, от глада, скорбей и болезней. Даруй нам дух сокрушения, смирения сердца, чистоту помышлений, исправления грехов ныя жизни и оставление согрешений наших: да вси, благодарно воспевающе величие Твое, сподобимся небесного царствия, и тамо со всеми святыми прославим пречистое и великолепное имя в Троице славимого Бога: Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
Глава, не вошедшая в основной текст романа
ПОКРОВ БОЖИЕЙ МАТЕРИ НАД РОССИЕЙ
Большинство людей забыли, а некоторые и знать не хотят, что весь христианский мир был усыновлен Божией Матерью на Голгофе. После Своего Успенья Пресвятая богородица явилась апостолам и подтвердила любовь и материнскую заботу о всех, кто с верой обращается к Ее благодатной помощи. Она сказала апостолам: «Радуйтесь! Я с вами есмь во все дни!».
В середине X века Пресвятая Богородица явилась Андрею Юродивому и его ученику Епифанию во Влахернском храме в Константинополе. Вот как об этом рассказывается в житии святого Андрея:
«Во время совершения всенощного славословия в храме во Влахернах, где хранилась риза Богоматери с омофором и частью пояса, туда пришел блаженный Андрей. Был там и Епифаний и один из его слуг с ним. По обычаю своему, он стоял сколько хватало сил, иногда до полуночи, иногда до утра. В четвертом часу ночи блаженный Андрей видит величественную Жену, идущую от царских врат со страшною свитою, из которой честной Предтеча и Иоанн Богослов поддерживали ее своими руками, а многие святые в белых одеждах предшествовали Ей, другие следовали за Ней, распевая гимны и духовные песни. Она приблизилась к амвону, Андрей подошел к Епифанию и сказал: „Видишь ли Госпожу и Царицу Мира?“ – „Вижу, отец мой духовный“, – отвечал тот. И когда они смотрели, Божия Матерь, преклонив Свои колена, молилась долгое время, обливая слезами Свое Боговиденье и Пречистое лицо. Окончив здесь молитву, Она подошла к престолу, молилась и здесь за предстоящий народ. По окончании молитвы сняла с Себя наподобие молнии блиставшее, великое и страшное покрывало, которое носила на главе Своей и, держа его с великой торжественностью в руках, распростерла его над всем стоящим народом. Святые Андрей и Епифаний довольно долгое время смотрели на это распростертое над народом покрывало и блиставшую наподобие молнии славу Господню: и пока там стояла Пресвятая Богородица, видно было и покрывало.
По отошествии же Ее сделалось и оно невидимым. Но, взяв его с собой, Она оставила благодать бывшим там. Жители Константинополя, услышав об этом чуде, исполнились радости и упования».
Особой любовью праздник Покрова Божией Матери пользовался в России. Многие чудесные события, связанные с покровительством Божией Матери, записаны в летописях, увековечены построением храмов и обителей в Ее честь. Архидиакон Антиохийской церкви Павел Алеппский, путешествуя с патриархом Макарием по России, в 1654 году писал: «В этой стране нет ни одной большой церкви, где не было бы чудотворной иконы Богоматери; мы видели своими собственными очами как эти святые иконы, так и чудеса, совершающиеся от них». Через эти многочисленные чудотворные иконы и храмы Пречистая Божия Матерь являла видимым образом всем русским людям Свое невидимое присутствие на Русской земле и Свой Покров над нею, почему наше Отечество и дерзало называть себя «Домом Пресвятой Богородицы».
Почти при самом начале русской государственности Царица неба и Земли чудесно послала Свою икону в Киево-Печерский монастырь, как бы в благословение просветившемуся христианской верою всему нашему Отечеству. Установленная над царскими вратами в храме, чудотворная икона Успения Божией Матери являлась залогом охранения Лавры и всей Руси.
В Московском Успенском соборе первою в иконостасе, слева от царских врат, стояла прежде великая заветная святыня Русской земли – чудотворная икона Божией Матери Владимирская. По церковному преданию, написана она была евангелистом Лукою на доске того стола, на котором в детстве Христа Спасителя трапезовало Святое Семейство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33