И знаете, господин Киппель, как мы это сделаем? Айда пешком по природе; сейчас раннее лето, используем хотя бы часть этого прекрасного времени года, в наших краях оно короткое, словно блаженная греза. Кто знает, может быть нынешнее лето — мое последнее.
— Н-ну-у! — предприниматель резко, словно его кто подтолкнул, оборачивается к капитану. — Это еще что за разговор?!
— Д-да-а, как знать… Но если мы осуществим эту прогулку на вольной природе, то станем рвать цветы желтоглавы, баранчики, черемуху… Нет, нет, мы не сорвем ни одного цветка, мы лишь полюбуемся ими, срывать цветочки жалко.
«Не странно ли, — думает Тали, — только что желал воины, готов был перерезывать людям горло и в то же время ему жаль срывать цветочки. Этот человек либо не совсем в себе, либо все же шутник, хотя и скрывает это — Однако отставной капитан почему-то нравится Арно Тали. — Собрат по страданию…» Арно мысленно усмехается. «Прекрасно!» Затем он произносит неожиданно даже для самого себя:
— Я иду вместе с вами. В тех краях живут мои родители.
— Великолепно! — восклицает предприниматель Киппель и закуривает новую сигару. — Morgenstunde hat Gold im Munde! Всеконечно, идите с нами, господин Тали! И… и если мы получим ссуду, как надеется господин Паавель, то постучите меня по загривку, чтобы я не забыл что…
— Что именно? — спрашивает господин Паавель.
— …что вы станете моим компаньоном.
— Я — вашим компаньоном? Ну-у?! Мне ведомо, что такое иголка и нитка, но сверх того — ничегошеньки. Однако этого недостаточно.
— Зато я знаю больше. Самое главное для нас — сложить деньги, все прочее — пустяки. Но в таком случае оставим эти рассуждения о последнем лете и так далее, мне такие разговоры не по душе. Когда мы отправимся?
— Да хоть сейчас, — капитан вскакивает и становится по стойке «смирно», как и положено старому солдату.
— Нет, не сейчас, — возражает Тали. — Сначала я должен переговорить со своим другом Лестой. Гм… Может, и он тоже пойдет с нами. О-о, это было бы куда как славное путешествие!
— Айда завтра с раннего утра, — предлагает предприниматель, — скажем, этак… часика в четыре, в пять. Место сбора тут же. Ну как, приемлемо?
— Отчего бы и нет! — соглашаются собеседники. — Самая приятная ходьба по холодку. В пять часов.
Когда же Киппель заводит разговор о каком-то Сараджеве с тремя звездочками, Арно Тали поспешно удаляется. Как знать, правильно ли, нет ли он поступает, во всяком случае, дело обстоит таким образом, что сердечная боль не покидает его ни на мгновение. Из-за Вирве.
— Ишь, старик, чего надумал — податься в деревню!
— Леста усмехается. — И кто это такой — Паавель? Откуда ты его выкопал?
— Боюсь, он очень нервный господин, — отвечает Арно,
— но в глазах его светится доброжелательность. У него столько забот, что даже в зубах поковырять некогда, ею шляпа вот-вот поседеет от неприятностей, и в то же время он готов расцеловать…
— Кого?
— Все равно кого. Он хочет войны, но наверняка не испытывает ненависти к своему врагу. Идем в Паунвере познакомишься с ним поближе. Ты — писатель, обретешь для своих рассказов новый типаж. Вот будет забавно, если мы отправимся вчетвером!
— Ты что, хочешь этого?
— Да. Я вроде бы уже и не мыслю это путешествие без тебя. Давай проведаем своих школьных друзей… Кийра, Тоотса, Тыниссона и так далее. Возьми себе отпуск на недельку-другую.
— За этим дело не станет, но с а м о путешествие, как ты говоришь, пешком… вчетвером — это несколько более чем странно. Нас по дороге задержат.
— Еще чего! Это за что же?
— Ну, разве кто доселе видел, чтобы четверо мужиков далеко не первой молодости маршировали по большаку… ать-два! в то время, как весь народ трудится не покладая рук? Это сразу бросится всем в глаза, люди наверняка подумают, что у этих путников недоброе на уме. Не так ли? Против Паунвере я ничего не имею, но эта… ну, техническая сторона путешествия… гм!.. И почему вообще все должны танцевать под дудку этого капитана Паавеля — мы ведь не солдаты и не на войне?
— Как сочтешь нужным, — Тали несколько растерянно усмехается и смотрит в окно на заросший травой сад, который, как видно, уже давно не знал заботливой и распорядительной руки. — Во всяком случае, ясно, что один, то есть без тебя, я с ними не пойду. Действительно… теперь и мне тоже эта затея начинает казаться неуместной. А что я сегодня утром так легко загорелся этой идеей, скорее всего объясняется вчерашней встречей, которая вывела меня из равновесия. Не пугайся, брат, если я тебе открою, что бывают моменты, когда мне почти безразлично, куда идти и что делать.
— Гм… — произносит Леста и едва заметно пожимает плечами. — Нервы… Непременно, или же, как выражается Киппель, всеконечно, тебе надо отправиться в деревню. Но ты не должен оставаться там один и сам по себе.
— Именно потому я и приглашаю тебя с собой. А как мы туда доберемся, это вопрос второстепенный. Жизнь сделала меня таким беспомощным и ранимым, что даже неловко говорить об этом. Какой же я педагог?! Место таких, как я, либо в клинике для нервнобольных, либо в сумасшедшем доме.
— Не преувеличивай! Это состояние пройдет.
— Будем надеяться. До сегодняшнего дня, вернее, до сегодняшнего утра, я считал себя единственным субъектом, который дошел до такой крайней точки, и вот словно бы себе в утешение встретил еще и другого, примерно в таком же положении.
— Кого же?
— Того самого капитана Паавеля. Именно поэтому мне и захотелось получше с ним познакомиться и поглядеть, что из него выйдет. Прежде всего, он станет компаньоном господина Киппеля.
— Что? Как это? У Киппеля нет ничего, кроме ножа, вилки да брючного ремня — кто же пойдет к нему в компаньоны?
— Поживем — увидим. Во всяком случае сегодня утром об этом шел разговор. Ах да! Между прочим, я никак не подозревал, что Киппель вдобавок ко всему еще и философ.
Слышен дверной звонок… вначале продолжительным, затем напоследок, словно бы в подтверждение, дзинькает еще один, коротенький, который воспринимается, как звуковой знак восклицания.
— Слышишь, — Леста усмехается, — вот он уже идет, твой философ; он собирался пожаловать сегодня к вечеру. Точность — его добродетель, в особенности, если он надеется что-нибудь получить.
Нахмурив лоб, Леста идет в прихожую и отпирает дверь. Да, это Киппель… во всю свою натуральную величину и неизменно в полном надежд настроении.
— Прошу извинить, мои господа, — произносит он с вежливым поклоном, — я вас опять st rin, но в жизни иного человека бывают моменты, когда он существует лишь как наказание своим согражданам. Иной раз он делает это вовсе не по своей воле, просто ему судьба уготовила такую роль. Роль эта, само собой разумеется, отнюдь не из блестящих, но… Я мигом закруглюсь, на улице остался мой друг, он ждет…
— Что за друг? — осведомляется Тали.
— Ну, тот самый господин, который сегодня утром был с нами на площади Барклая — капитан Паавель.
— Отчего же он не вошел в дом? — спрашивает Леста.
— Он человек весьма деликатный и скорее пойдет в штыковой бой, чем без особой надобности переступит порог чужой квартиры. Так он сказал.
— Что за абсурд! — бормочет себе под нос Леста. А потом громко: — Немедленно пригласите его войти, иначе мы и слова с вами не скажем. Человек с такими заслугами — и ждет на улице, словно отверженный!
— Хорошо, я мигом приглашу его сюда, — предприниматель Киппель выходит из комнаты, оставив после себя лишь облачко сигарного дыма.
— Теперь и меня тоже начинает интересовать этот капитан Паавель, — Леста поворачивается на каблуке, — как и всякий человек, о котором кое-что слышал, но которого еще не видел.
Капитан здоровается по-военному, и Киппель представляет его Лесте. Предприниматель проделывает это с той торжественностью, какая свойственна его поведению, стоит ему оказаться в обществе, которое он считает достаточно изысканным.
Все четверо садятся, и поначалу устанавливается такое молчание, какое бывает где-нибудь в приемной врача или адвоката, где сидят совершенно чужие друг другу люди.
Наконец Киппель, кашлянув, закуривает очередную сигару, делает две-три затяжки и спрашивает:
— Ну, господа, не совершить ли нам завтра хорошенькую пешую прогулку в Паунвере? Погода стоит великолепная.
— Пешую прогулку… гм… — медленно говорит Леста. —От Тарту до Паунвере, примерно, сорок километров… Такое расстояние пройти пешком — это называется уже не прогулкой, а несколько иначе. Это, скорее, поход.
— Какая разница. Понаслаждаемся природой раннего лета, посмотрим, как растут хлеба, цветут цветы, послушаем птичий щебет. А то торчим тут, в городе, точно моль, точно боимся Божьего солнца и ветра.
— Смотри-ка, смотри-ка! — писатель усмехается. — Похоже, предприниматель Киппель, alias Вийлиас Воокс. прихватит с собою розовую тетрадь и синий карандаш и начнет в дороге сочинять стихи. Возникает вопрос: чем же станем в это время мы заниматься?
— Не бойтесь, господин Леста, я ваш кусок хлеба не отберу. Мы с господином Паавелем пойдем… по части предпринимательства, или как это лучше назвать…
— А-а-а! Стало быть, вы задумали одним махом убить двух мух: наслаждаться природой и двигать торговлю! — произносит Леста, растягивая слова. — Прием весьма оригинальный и практичный, если только при этом не пострадает деловая часть… современный деловой человек не станет брести пешком и считать километровые столбы: он либо мчится на автомобиле, либо сидит в скором поезде, а то даже летит на самолете. Если же захочет понаслаждаться природой, так отбрасывает прочь на известное время все свои дела и устремляется куда-нибудь подальше. Эти две вещи — дело и природу — он никогда не заталкивает под одно одеяло. Об этом я читал в книгах, да и сам тоже приметил.
— Но мы с господином Киппелем еще не деловые люди, — вставляет слово капитан Паавель. — Мы только еще собираемся стать таковыми, выпускаем щупальца и пытаемся определить, нет ли где на земле незанятого местечка. У нас в паунвереских краях есть добрые друзья и знакомые… И если кто-нибудь из них пойдет нам навстречу и поможет встать на ноги, о нас и впрямь можно будет говорить как о деловых людях.
— Ах вот как! — Леста резко вскидывает голову. — Тогда дело другое, тогда мое умничанье, похоже, излишне.
— Прошу прощения! — восклицает Киппель, кашлянув. — Теперь мне вспоминается, что с вами, господин писатель, подобные осечки случались и прежде, особенно в ту пору, когда вы были еще молодым человеком. Разве сами не помните?
— Где же все упомнить, но самый большой промах я совершил сейчас. Ох, как же это я!.. Как я мог забыть, что господин Киппель уже и есть предприниматель! Он был им уже в то время, когда старый черт еще бегал в коротких штанишках и его за всякие проделки ставили в угол. Имя же капитана Паавеля широко известно в Эстонии, о нем писали и говорили каждый раз как о храбром солдате и никогда — как о предпринимателе. Наверное поэтому я и позабыл на минутку сословие и род занятий самого господина Киппеля. Однако, мои господа — секундочку, господин Киппель, я сейчас закончу! — мы, по-видимому, несколько отклонились в сторону от главного вопроса — о походе или же пешей прогулке в прекрасное Паунвере. Позвольте спросить, почему туда должно идти непременно пешком? Чтобы наслаждаться красотами природы? Но разве в Паунвере природа не так же прекрасна, как и по дороге туда? Это, конечно, дело вкуса, но, что касается меня, завтра я, во всяком случае, не смогу отправиться вместе с вами ни так, ни этак, придется мне сначала уладить свои дела. Так. Вот, пожалуй, и все, что я собирался сказать. Теперь пусть говорит господин Киппель, он наверняка имеет сказать больше, чем я.
— Нет, позвольте, господа, — капитан поднимается, словно находится на каком-нибудь заседании, — разрешите мне сказать несколько слов еще прежде господина Киппеля, чтобы ответить господину Лесте. Вы позволите, господин Киппель?
— Ну, отчего же нет, всеконечно!
— Видите ли, господин Леста, ведь для нашей души и для нашего тела не так-то уж и обязательно отправляться в деревню пешком— это вовсе не какая-нибудь навязчивая идея. Это намерение возникло так… между прочим, под влиянием аффекта… если можно так выразиться. Я до того влюблен в хутор Пихлака вблизи Паунвере, который прежде был моим, что мне частенько представляется, будто находится он тут же, под боком, от Тарту — рукой подать, в часе-другом ходьбы. Каждый раз, когда я думаю об этом милом моему сердцу местечке или же разговариваю о нем, у меня исчезает какое бы то ни было ощущение пространства, в особенности сейчас, по весне. И тогда мне совершенно безразлично, каким образом я туда доберусь, но добраться должен. И вот сегодня утром совершенно случайно родилась мысль: а не пойти ли, право, пешком. Разговор же о предпринимательстве и о наслаждении природой — это в сравнении с моим — моим! — хутором Пихлака, так сказать, побочный продукт или же… или же, по меньшей мере, таким он мне в данный момент представляется.
— Почему же, в таком случае, вы покинули хутор Пихлака, если он был вам так дорог? — тихо спрашивает Тали.
— Меня выдернули оттуда, выгрызли, — капитан Паавель достает носовой платок и вытирает со лба пот. —Вы, господин Тали, и все другие тоже — приходилось ли вам слышать о том непреложном факте, что капля камень точит, если падает непрерывно и равномерно? Есть и другое выражение, особенно распространенное среди военных: прогрызть в голове дырку… Выбирайте из этих двух поговорок любую или же примите сразу обе, а я продолжу свой рапорт. И если я чересчур увлекусь, скажите мне, чтобы придержал язык.
Этот хутор Пихлака красив, словно куколка, и если мой друг Киппель во время нашего путешествия и впрямь, как предполагает господин Леста, оседлает Пегаса, пусть ни в коем случае не забудет направить эту животинку к упомянутому хутору.
— Гм! — произносит господин Киппель, но капитан не обращает на это ни малейшего внимания и продолжает:
— К сожалению, на этом хуторе кроме меня самого, батрака и служанки обитала еще некая особа, которую не вдруг-то сообразишь, как и назвать, чтобы это соответствовало ее манере вести дела. Во всяком случае, она считалась, точно само глумление, моей законной женой. Ну да, законной! Скорее всего эта ее законность и давала ей право стать каплей, которая точила меня, словно камень. «Продай эту дрянь — то бишь хутор! — переберемся в город!» — капало с утра до вечера на меня, на камень. «В городе у тебя будет жизнь полегче, там ты сможешь сделать карьеру».
Да, предполагалось, что будет, примерно, так: сегодня ты отправляешься в город, чуточку там оглядишься, сходишь разок в кафе, сыграешь партийку в шахматы и… и завтра ты уже — либо городской мэр, либо директор банка. А раз ты уже наверху и набрал темп, то можешь и еще подняться… все выше, выше… все вперед, вперед! А сама она, эта ядовитая капля, намеревалась открыть блестящий салон мод, куда стремглав сбегутся, рискуя поломать себе ножки, все модные дамы. Вот так… изо дня в день, из часа в час, пока я не почувствовал, что от этого капанья кровь моя начинает цепенеть в жилах, а спинной мозг — сохнуть. И в один трижды проклятый лень, когда мне впору было лезть на стену от жениной грызни, я взял да и продал отраду моего сердца, мой хутор Пихлака, портному Кийру.
— Портному Кийру?!.. — восклицают Тали и Леста в один голос. — Йорху Аадниелю?
— Да. Ох я, осел валаамов!
— Портному Кийру! — повторяет Леста, втягивая голову в плечи, и значительно смотрит в лицо своему школьному другу.
— Да-да, именно этому самому господину, — капитан кивает головой. — И теперь сам я сижу здесь, и не в качестве мэра города или директора банка, а китайского императора. Все выше, выше… все дальше, дальше! А эта капля-капелька, которая открыла салон мод, свой «золотой фонтан», не далее, как вчера, пополнила торговый запас своего заведения одним пестрым платьем и с оставшейся кругленькой суммой отправилась в кинотеатр «Иллюзион». Вот, стало быть, победа и конечный результат! Нет, я могу быть неплохим мужем войны, но чтобы я смог стать мужем жены, меня надо перелить заново. Похерила, похерила, бестия, мой дорогой хутор Пихлака! Но я хочу еще хотя бы разок увидеть свой ненаглядный хутор, пусть даже дорога туда будет утыкана острыми, как иглы, штыками. Да, так. Но я уже достаточно помолол языком, пора бы его и придержать, пусть теперь кто-нибудь другой скажет что-нибудь более путное.
— Н-да-а… — подает голос предприниматель Киппель, но вновь умолкает, поскольку Леста опережает его своим вопросом:
— Вполне ли вас устроит, господин Паавель, если я, не сойти мне с этого места, торжественно поклянусь отправиться вместе с вами в Пихлака?
— Да, меня это вполне устроит.
— Потому что моя душа не обретет покоя, пока я не увижу Йорха Аадниеля Кийра в роли хозяина хутора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Н-ну-у! — предприниматель резко, словно его кто подтолкнул, оборачивается к капитану. — Это еще что за разговор?!
— Д-да-а, как знать… Но если мы осуществим эту прогулку на вольной природе, то станем рвать цветы желтоглавы, баранчики, черемуху… Нет, нет, мы не сорвем ни одного цветка, мы лишь полюбуемся ими, срывать цветочки жалко.
«Не странно ли, — думает Тали, — только что желал воины, готов был перерезывать людям горло и в то же время ему жаль срывать цветочки. Этот человек либо не совсем в себе, либо все же шутник, хотя и скрывает это — Однако отставной капитан почему-то нравится Арно Тали. — Собрат по страданию…» Арно мысленно усмехается. «Прекрасно!» Затем он произносит неожиданно даже для самого себя:
— Я иду вместе с вами. В тех краях живут мои родители.
— Великолепно! — восклицает предприниматель Киппель и закуривает новую сигару. — Morgenstunde hat Gold im Munde! Всеконечно, идите с нами, господин Тали! И… и если мы получим ссуду, как надеется господин Паавель, то постучите меня по загривку, чтобы я не забыл что…
— Что именно? — спрашивает господин Паавель.
— …что вы станете моим компаньоном.
— Я — вашим компаньоном? Ну-у?! Мне ведомо, что такое иголка и нитка, но сверх того — ничегошеньки. Однако этого недостаточно.
— Зато я знаю больше. Самое главное для нас — сложить деньги, все прочее — пустяки. Но в таком случае оставим эти рассуждения о последнем лете и так далее, мне такие разговоры не по душе. Когда мы отправимся?
— Да хоть сейчас, — капитан вскакивает и становится по стойке «смирно», как и положено старому солдату.
— Нет, не сейчас, — возражает Тали. — Сначала я должен переговорить со своим другом Лестой. Гм… Может, и он тоже пойдет с нами. О-о, это было бы куда как славное путешествие!
— Айда завтра с раннего утра, — предлагает предприниматель, — скажем, этак… часика в четыре, в пять. Место сбора тут же. Ну как, приемлемо?
— Отчего бы и нет! — соглашаются собеседники. — Самая приятная ходьба по холодку. В пять часов.
Когда же Киппель заводит разговор о каком-то Сараджеве с тремя звездочками, Арно Тали поспешно удаляется. Как знать, правильно ли, нет ли он поступает, во всяком случае, дело обстоит таким образом, что сердечная боль не покидает его ни на мгновение. Из-за Вирве.
— Ишь, старик, чего надумал — податься в деревню!
— Леста усмехается. — И кто это такой — Паавель? Откуда ты его выкопал?
— Боюсь, он очень нервный господин, — отвечает Арно,
— но в глазах его светится доброжелательность. У него столько забот, что даже в зубах поковырять некогда, ею шляпа вот-вот поседеет от неприятностей, и в то же время он готов расцеловать…
— Кого?
— Все равно кого. Он хочет войны, но наверняка не испытывает ненависти к своему врагу. Идем в Паунвере познакомишься с ним поближе. Ты — писатель, обретешь для своих рассказов новый типаж. Вот будет забавно, если мы отправимся вчетвером!
— Ты что, хочешь этого?
— Да. Я вроде бы уже и не мыслю это путешествие без тебя. Давай проведаем своих школьных друзей… Кийра, Тоотса, Тыниссона и так далее. Возьми себе отпуск на недельку-другую.
— За этим дело не станет, но с а м о путешествие, как ты говоришь, пешком… вчетвером — это несколько более чем странно. Нас по дороге задержат.
— Еще чего! Это за что же?
— Ну, разве кто доселе видел, чтобы четверо мужиков далеко не первой молодости маршировали по большаку… ать-два! в то время, как весь народ трудится не покладая рук? Это сразу бросится всем в глаза, люди наверняка подумают, что у этих путников недоброе на уме. Не так ли? Против Паунвере я ничего не имею, но эта… ну, техническая сторона путешествия… гм!.. И почему вообще все должны танцевать под дудку этого капитана Паавеля — мы ведь не солдаты и не на войне?
— Как сочтешь нужным, — Тали несколько растерянно усмехается и смотрит в окно на заросший травой сад, который, как видно, уже давно не знал заботливой и распорядительной руки. — Во всяком случае, ясно, что один, то есть без тебя, я с ними не пойду. Действительно… теперь и мне тоже эта затея начинает казаться неуместной. А что я сегодня утром так легко загорелся этой идеей, скорее всего объясняется вчерашней встречей, которая вывела меня из равновесия. Не пугайся, брат, если я тебе открою, что бывают моменты, когда мне почти безразлично, куда идти и что делать.
— Гм… — произносит Леста и едва заметно пожимает плечами. — Нервы… Непременно, или же, как выражается Киппель, всеконечно, тебе надо отправиться в деревню. Но ты не должен оставаться там один и сам по себе.
— Именно потому я и приглашаю тебя с собой. А как мы туда доберемся, это вопрос второстепенный. Жизнь сделала меня таким беспомощным и ранимым, что даже неловко говорить об этом. Какой же я педагог?! Место таких, как я, либо в клинике для нервнобольных, либо в сумасшедшем доме.
— Не преувеличивай! Это состояние пройдет.
— Будем надеяться. До сегодняшнего дня, вернее, до сегодняшнего утра, я считал себя единственным субъектом, который дошел до такой крайней точки, и вот словно бы себе в утешение встретил еще и другого, примерно в таком же положении.
— Кого же?
— Того самого капитана Паавеля. Именно поэтому мне и захотелось получше с ним познакомиться и поглядеть, что из него выйдет. Прежде всего, он станет компаньоном господина Киппеля.
— Что? Как это? У Киппеля нет ничего, кроме ножа, вилки да брючного ремня — кто же пойдет к нему в компаньоны?
— Поживем — увидим. Во всяком случае сегодня утром об этом шел разговор. Ах да! Между прочим, я никак не подозревал, что Киппель вдобавок ко всему еще и философ.
Слышен дверной звонок… вначале продолжительным, затем напоследок, словно бы в подтверждение, дзинькает еще один, коротенький, который воспринимается, как звуковой знак восклицания.
— Слышишь, — Леста усмехается, — вот он уже идет, твой философ; он собирался пожаловать сегодня к вечеру. Точность — его добродетель, в особенности, если он надеется что-нибудь получить.
Нахмурив лоб, Леста идет в прихожую и отпирает дверь. Да, это Киппель… во всю свою натуральную величину и неизменно в полном надежд настроении.
— Прошу извинить, мои господа, — произносит он с вежливым поклоном, — я вас опять st rin, но в жизни иного человека бывают моменты, когда он существует лишь как наказание своим согражданам. Иной раз он делает это вовсе не по своей воле, просто ему судьба уготовила такую роль. Роль эта, само собой разумеется, отнюдь не из блестящих, но… Я мигом закруглюсь, на улице остался мой друг, он ждет…
— Что за друг? — осведомляется Тали.
— Ну, тот самый господин, который сегодня утром был с нами на площади Барклая — капитан Паавель.
— Отчего же он не вошел в дом? — спрашивает Леста.
— Он человек весьма деликатный и скорее пойдет в штыковой бой, чем без особой надобности переступит порог чужой квартиры. Так он сказал.
— Что за абсурд! — бормочет себе под нос Леста. А потом громко: — Немедленно пригласите его войти, иначе мы и слова с вами не скажем. Человек с такими заслугами — и ждет на улице, словно отверженный!
— Хорошо, я мигом приглашу его сюда, — предприниматель Киппель выходит из комнаты, оставив после себя лишь облачко сигарного дыма.
— Теперь и меня тоже начинает интересовать этот капитан Паавель, — Леста поворачивается на каблуке, — как и всякий человек, о котором кое-что слышал, но которого еще не видел.
Капитан здоровается по-военному, и Киппель представляет его Лесте. Предприниматель проделывает это с той торжественностью, какая свойственна его поведению, стоит ему оказаться в обществе, которое он считает достаточно изысканным.
Все четверо садятся, и поначалу устанавливается такое молчание, какое бывает где-нибудь в приемной врача или адвоката, где сидят совершенно чужие друг другу люди.
Наконец Киппель, кашлянув, закуривает очередную сигару, делает две-три затяжки и спрашивает:
— Ну, господа, не совершить ли нам завтра хорошенькую пешую прогулку в Паунвере? Погода стоит великолепная.
— Пешую прогулку… гм… — медленно говорит Леста. —От Тарту до Паунвере, примерно, сорок километров… Такое расстояние пройти пешком — это называется уже не прогулкой, а несколько иначе. Это, скорее, поход.
— Какая разница. Понаслаждаемся природой раннего лета, посмотрим, как растут хлеба, цветут цветы, послушаем птичий щебет. А то торчим тут, в городе, точно моль, точно боимся Божьего солнца и ветра.
— Смотри-ка, смотри-ка! — писатель усмехается. — Похоже, предприниматель Киппель, alias Вийлиас Воокс. прихватит с собою розовую тетрадь и синий карандаш и начнет в дороге сочинять стихи. Возникает вопрос: чем же станем в это время мы заниматься?
— Не бойтесь, господин Леста, я ваш кусок хлеба не отберу. Мы с господином Паавелем пойдем… по части предпринимательства, или как это лучше назвать…
— А-а-а! Стало быть, вы задумали одним махом убить двух мух: наслаждаться природой и двигать торговлю! — произносит Леста, растягивая слова. — Прием весьма оригинальный и практичный, если только при этом не пострадает деловая часть… современный деловой человек не станет брести пешком и считать километровые столбы: он либо мчится на автомобиле, либо сидит в скором поезде, а то даже летит на самолете. Если же захочет понаслаждаться природой, так отбрасывает прочь на известное время все свои дела и устремляется куда-нибудь подальше. Эти две вещи — дело и природу — он никогда не заталкивает под одно одеяло. Об этом я читал в книгах, да и сам тоже приметил.
— Но мы с господином Киппелем еще не деловые люди, — вставляет слово капитан Паавель. — Мы только еще собираемся стать таковыми, выпускаем щупальца и пытаемся определить, нет ли где на земле незанятого местечка. У нас в паунвереских краях есть добрые друзья и знакомые… И если кто-нибудь из них пойдет нам навстречу и поможет встать на ноги, о нас и впрямь можно будет говорить как о деловых людях.
— Ах вот как! — Леста резко вскидывает голову. — Тогда дело другое, тогда мое умничанье, похоже, излишне.
— Прошу прощения! — восклицает Киппель, кашлянув. — Теперь мне вспоминается, что с вами, господин писатель, подобные осечки случались и прежде, особенно в ту пору, когда вы были еще молодым человеком. Разве сами не помните?
— Где же все упомнить, но самый большой промах я совершил сейчас. Ох, как же это я!.. Как я мог забыть, что господин Киппель уже и есть предприниматель! Он был им уже в то время, когда старый черт еще бегал в коротких штанишках и его за всякие проделки ставили в угол. Имя же капитана Паавеля широко известно в Эстонии, о нем писали и говорили каждый раз как о храбром солдате и никогда — как о предпринимателе. Наверное поэтому я и позабыл на минутку сословие и род занятий самого господина Киппеля. Однако, мои господа — секундочку, господин Киппель, я сейчас закончу! — мы, по-видимому, несколько отклонились в сторону от главного вопроса — о походе или же пешей прогулке в прекрасное Паунвере. Позвольте спросить, почему туда должно идти непременно пешком? Чтобы наслаждаться красотами природы? Но разве в Паунвере природа не так же прекрасна, как и по дороге туда? Это, конечно, дело вкуса, но, что касается меня, завтра я, во всяком случае, не смогу отправиться вместе с вами ни так, ни этак, придется мне сначала уладить свои дела. Так. Вот, пожалуй, и все, что я собирался сказать. Теперь пусть говорит господин Киппель, он наверняка имеет сказать больше, чем я.
— Нет, позвольте, господа, — капитан поднимается, словно находится на каком-нибудь заседании, — разрешите мне сказать несколько слов еще прежде господина Киппеля, чтобы ответить господину Лесте. Вы позволите, господин Киппель?
— Ну, отчего же нет, всеконечно!
— Видите ли, господин Леста, ведь для нашей души и для нашего тела не так-то уж и обязательно отправляться в деревню пешком— это вовсе не какая-нибудь навязчивая идея. Это намерение возникло так… между прочим, под влиянием аффекта… если можно так выразиться. Я до того влюблен в хутор Пихлака вблизи Паунвере, который прежде был моим, что мне частенько представляется, будто находится он тут же, под боком, от Тарту — рукой подать, в часе-другом ходьбы. Каждый раз, когда я думаю об этом милом моему сердцу местечке или же разговариваю о нем, у меня исчезает какое бы то ни было ощущение пространства, в особенности сейчас, по весне. И тогда мне совершенно безразлично, каким образом я туда доберусь, но добраться должен. И вот сегодня утром совершенно случайно родилась мысль: а не пойти ли, право, пешком. Разговор же о предпринимательстве и о наслаждении природой — это в сравнении с моим — моим! — хутором Пихлака, так сказать, побочный продукт или же… или же, по меньшей мере, таким он мне в данный момент представляется.
— Почему же, в таком случае, вы покинули хутор Пихлака, если он был вам так дорог? — тихо спрашивает Тали.
— Меня выдернули оттуда, выгрызли, — капитан Паавель достает носовой платок и вытирает со лба пот. —Вы, господин Тали, и все другие тоже — приходилось ли вам слышать о том непреложном факте, что капля камень точит, если падает непрерывно и равномерно? Есть и другое выражение, особенно распространенное среди военных: прогрызть в голове дырку… Выбирайте из этих двух поговорок любую или же примите сразу обе, а я продолжу свой рапорт. И если я чересчур увлекусь, скажите мне, чтобы придержал язык.
Этот хутор Пихлака красив, словно куколка, и если мой друг Киппель во время нашего путешествия и впрямь, как предполагает господин Леста, оседлает Пегаса, пусть ни в коем случае не забудет направить эту животинку к упомянутому хутору.
— Гм! — произносит господин Киппель, но капитан не обращает на это ни малейшего внимания и продолжает:
— К сожалению, на этом хуторе кроме меня самого, батрака и служанки обитала еще некая особа, которую не вдруг-то сообразишь, как и назвать, чтобы это соответствовало ее манере вести дела. Во всяком случае, она считалась, точно само глумление, моей законной женой. Ну да, законной! Скорее всего эта ее законность и давала ей право стать каплей, которая точила меня, словно камень. «Продай эту дрянь — то бишь хутор! — переберемся в город!» — капало с утра до вечера на меня, на камень. «В городе у тебя будет жизнь полегче, там ты сможешь сделать карьеру».
Да, предполагалось, что будет, примерно, так: сегодня ты отправляешься в город, чуточку там оглядишься, сходишь разок в кафе, сыграешь партийку в шахматы и… и завтра ты уже — либо городской мэр, либо директор банка. А раз ты уже наверху и набрал темп, то можешь и еще подняться… все выше, выше… все вперед, вперед! А сама она, эта ядовитая капля, намеревалась открыть блестящий салон мод, куда стремглав сбегутся, рискуя поломать себе ножки, все модные дамы. Вот так… изо дня в день, из часа в час, пока я не почувствовал, что от этого капанья кровь моя начинает цепенеть в жилах, а спинной мозг — сохнуть. И в один трижды проклятый лень, когда мне впору было лезть на стену от жениной грызни, я взял да и продал отраду моего сердца, мой хутор Пихлака, портному Кийру.
— Портному Кийру?!.. — восклицают Тали и Леста в один голос. — Йорху Аадниелю?
— Да. Ох я, осел валаамов!
— Портному Кийру! — повторяет Леста, втягивая голову в плечи, и значительно смотрит в лицо своему школьному другу.
— Да-да, именно этому самому господину, — капитан кивает головой. — И теперь сам я сижу здесь, и не в качестве мэра города или директора банка, а китайского императора. Все выше, выше… все дальше, дальше! А эта капля-капелька, которая открыла салон мод, свой «золотой фонтан», не далее, как вчера, пополнила торговый запас своего заведения одним пестрым платьем и с оставшейся кругленькой суммой отправилась в кинотеатр «Иллюзион». Вот, стало быть, победа и конечный результат! Нет, я могу быть неплохим мужем войны, но чтобы я смог стать мужем жены, меня надо перелить заново. Похерила, похерила, бестия, мой дорогой хутор Пихлака! Но я хочу еще хотя бы разок увидеть свой ненаглядный хутор, пусть даже дорога туда будет утыкана острыми, как иглы, штыками. Да, так. Но я уже достаточно помолол языком, пора бы его и придержать, пусть теперь кто-нибудь другой скажет что-нибудь более путное.
— Н-да-а… — подает голос предприниматель Киппель, но вновь умолкает, поскольку Леста опережает его своим вопросом:
— Вполне ли вас устроит, господин Паавель, если я, не сойти мне с этого места, торжественно поклянусь отправиться вместе с вами в Пихлака?
— Да, меня это вполне устроит.
— Потому что моя душа не обретет покоя, пока я не увижу Йорха Аадниеля Кийра в роли хозяина хутора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33