Он является основой семьи, а у вида, к которому относится Оскар, не существует таких понятий, как родители и дети. Он попросту разделяется надвое, и каждая его половина — это взрослая особь, возможно, с самого рождения обладающая всеми знаниями и памятью оригинала. В любви у него нет необходимости, фактически ей нет места в его жизни, и, следовательно, нет причин бороться за подругу и семью, и нет оснований использовать разум для развития искусства, науки или… чего угодно! — Она помолчала немного. — И потом, Хэм, ты слышал когда-нибудь о законе Мальтуса?— Что-то не припомню.— В общем, закон Мальтуса гласит, что численность населения зависит от количества произведенного продовольствия. С ростом производства продуктов питания пропорционально растет и население. Развитие человеческого рода проходило в рамках этого закона. В последние сто лет или около того он потерял свое значение, но именно благодаря ему человек стал человеком.— Потерял значение! Звучит так, как если бы отменили закон всемирного тяготения или сочинили новый закон Кулона.— Нет, нет, — возразила она, — он утратил значение вследствие быстрого технического развития в XIX и XX столетиях, в результате чего производство продуктов питания возросло настолько, что население было уже не в состоянии потребить всего. Но время настанет, и закон Мальтуса вновь окажется в силе.— А при чем здесь Оскар?— При том, Хэм: его развитие проходило вне рамок этого закона. Другие факторы поддерживали их численность ниже критического уровня, при котором ощущается недостаток пищи, и поэтому данный вид развивался, не имея понятия о том, что такое борьба. Он настолько идеально приспособился к окружающей среде, что абсолютно ни в чем не нуждается. Цивилизация для него — излишество!— Но… как же тогда триопты?— Именно! Видишь ли, несколько дней назад я как раз упоминала о том, что здешний триоп — это пришелец, ранее вытесненный из Зоны Сумерек. К моменту, когда здесь появились эти дьяволы, народ Оскара уже достиг высокого уровня развития и не смог приспособиться к новым условиям, или у него просто не хватило времени. Так что… они обречены. Как сказал Оскар, они скоро исчезнут, и это их совершенно не волнует. — Она содрогнулась. — Единственное, на что они способны — это часами сидеть перед своими норами и размышлять. Возможно, им приходят в голову гениальные мысли, но у них не наберется воли даже сказать об этом. Вот это и есть разум растения, каким ему суждено быть природой!— Похоже, ты права, — пробормотал он. — А вообще это ужасно, правда?— Да. — Несмотря на теплую одежду, она вздрогнула. — Да, это ужасно. Такой великолепный, могучий ум — и совершенно бесполезный. Как мощный мотор со сломанным валом — как бы отлично он ни работал, машина не тронется с места. Хэм, знаешь, как я их назову? Венерианские лотофаги, или созерцатели! Сидят себе всем довольные и всю жизнь размышляют, пока низшие разумные — мы и триопты — сражаются за их планету.— Неплохое название, Пэт.Она встала, тогда он спросил удивленно:— А твои образцы? Разве ты не собираешься заняться ими?— Только не сегодня, утром.Не раздеваясь, она повалилась на кровать.— Они же испортятся! И фонарь у тебя на шлеме я еще не исправил.— Утром, — устало повторила она. И почувствовав вялость в теле, он удержался от дальнейших возражений.Когда спустя несколько часов Хэма разбудил тошнотворный запах гниющих растений, Пэт спала по-прежнему, так и не сняв одежды. Он выбросил мешок с образцами наружу, а затем стянул с нее малицу. Она, едва шевельнулась, пока он осторожно укутывал ее одеялом.Пэт так больше и не вспомнила о мешке. На следующее утро, если эту бесконечную ночь можно было назвать утром, сами не зная для чего, они вновь устало брели по унылому плато. Фонарь на шлеме девушки так и не горел. Как и вчера, с левой стороны не утихал дикий хохот ночных демонов, искаженный завыванием Нижнего Ветра и оттого еще более зловещий. Дважды брошенные издали камни ударялись в ледяные шпили неподалеку, выбивая искры сверкающих осколков. В полном молчании, безразличные ко всему, словно чем-то зачарованные, и при этом чувствуя удивительную ясность в голове, они все дальше и дальше уходили от ракеты.Пэт обратилась к первому попавшемуся созерцателю.— Мы снова здесь, Оскар, — сказала она, безуспешно пытаясь придать голосу оттенок прежней бодрости и уверенности в себе. — Как прошла ночь?— Я думал, — прощелкало существо.— О чем же ты думал?— Я думал о… — Голос умолк.Лопнул стручок, и в ноздри им ударил на удивление приятный острый запах.— О… нас?— Нет.— О Вселенной?— Нет.— О… Да к чему все это? — тихо сказала она. — Мы можем спрашивать его до бесконечности и так никогда и не набрести на нужный вопрос.— Если он вообще существует — этот вопрос, — добавил Хэм. — Откуда ты знаешь, может, у нас и слов-то таких нет? Мы даже не знаем, способен ли наш мозг усвоить их идеи. Должно быть, есть понятия, которые мы вообще не в состоянии постичь.Слева от них с глухим хлопком лопнул еще один стручок. В свете огней Хэм увидел, как облачко пыли, подхваченное Нижним Ветром, словно вуаль, окутало Пэт и как та глубоко вдохнула ароматный воздух. Даже странно, до чего приятен был этот запах, особенно с тех пор, как он стал напоминать тот самый, нанюхавшись которого в каньоне, они едва не расстались с жизнью. При этой мысли он ощутил смутное беспокойство, однако никак не мог понять его причину.Он вдруг осознал, что оба они стоят перед созерцателем и молчат. В конце концов, они пришли, чтобы задавать вопросы!— Оскар, в чем смысл жизни? — спросил он.— Нет смысла. Не существует смысла.— Зачем же тогда за нее бороться?— Мы за нее не боремся. Жизнь не имеет значения.— Но когда вас не станет, мир будет существовать по-прежнему! Вас это не трогает?— Когда нас не станет, этого никто не заметит, кроме триоптов, которые нас едят.— Которые вас едят… — эхом отозвался Хэм.Ему показалось, что в словах Оскара скрыто что-то важное.Туман безразличия, плотным одеялом укутавший его мозг, немного рассеялся. Он взглянул на Пэт, стоявшую рядом, равнодушную ко всему вокруг; в ярком свете фонаря он различал за защитными очками ее серые глаза. Она отрешенно смотрела прямо перед собой то ли в пустоту, то ли в себя. Из-за гряды раздавались вопли и дикий смех обитателей тьмы.— Пэт, — позвал он.Ответа не было.— Пэт, — повторил он, взяв ее за руку, — нам надо возвращаться. — Справа от них лопнул стручок. — Нам надо возвращаться, — повторил он.Внезапно из-за гряды на них обрушился целый град камней. Один попал ему в шлем, и передний фонарь с глухим звуком разлетелся на куски. Другой ударил Хэма в руку, причинив боль, хотя ему показалось странным, как мало его это трогает.— Нам надо возвращаться, — он упрямо повторял одно и то же.Наконец, не шевельнувшись, Пэт едва прошептала:— А зачем?Он нахмурился. Зачем? Чтобы вернуться в Зону Сумерек? Перед его глазами возникла Эротия, затем картина медового месяца, который они думали провести на Земле, а потом сразу несколько картин из земной жизни: Нью-Йорк, школьный двор с деревом посередине, залитая солнечным светом ферма, где он провел свое детство. Но все это показалось ему слишком далеким, нереальным. Боль от сильного удара в плечо вернула его к действительности, и он успел заметить, как от шлема Пэт отскочил камень. У нее горели уже только два фонаря — сзади и справа, и до него с трудом дошло, что на его шлеме не разбиты лишь левый и задний. На гребне гряды слева от них появились призрачные тени, а вокруг все чаще свистели камни и, ударяясь в скалы, высекали целый дождь ледяных осколков. Огромным усилием воли он заставил себя положить руку ей на плечо.— Нам надо возвращаться! — тихо сказал он.— К чему все это?— Они убьют нас, если останемся.— Да, я знаю, но…Но он не стал ее слушать, а грубо схватил за руку и упрямо потащил к ракете. Спотыкаясь, она побрела за ним.Пэт и Хэм повернулись, и свет их задних фонарей осветил гряду. Раздалось дикое гиканье триоптов, и пока бесконечно медленно они пробирались к ракете, вопли стали доноситься уже справа и слева. Хэм понял, что это означает: эти дьяволы окружили их, стремясь зайти вперед, куда разбитые фонари не отбрасывали спасительного света.Пэт двигалась совершенно отрешенно, не прилагая ни малейших усилий, — она просто подчинялась Хэму, который тащил ее за руку. Между тем самому Хэму каждый новый шаг давался все труднее. А там — прямо перед ними — двигались тени, слышались вопли, гиканье, и дьяволы жаждали их крови. Он повернул голову так, чтобы правый фонарь осветил пространство впереди. Триопты отпрянули в тень гряды и стали завывать из своих укрытий. Однако идти так было очень неудобно, Хэм поминутно спотыкался и падал.Из последних сил Хэм тянул за собой Пэт, пока та окончательно не опустилась на лед, даже не делая попытки подняться.— Все это ни к чему, — бормотала она, когда Хэм поднял ее и поставил на ноги.В мозгу у Хэма забрезжила идея: он взял Пэт на руки таким образом, чтобы правый фонарь на ее шлеме светил вперед. И вот так, пошатываясь от усталости, он все-таки добрался до освещенного пространства вокруг ракеты, открыл входной люк и, словно мешок, опустил жену на пол салона.Прежде чем закрыть люк, Хэм успел заметить, как триопты с воем и улюлюканьем, едва касаясь льда, метнулись к гряде, где равнодушно дожидались своей участи Оскар и его племя.Ракета летела на безопасной высоте. Орбитальные измерения показывали, что даже высочайшие пики Гор Вечности не достигают высоты сорока миль. Отсюда, с высоты двухсот тысяч футов, уже был заметен изгиб линии горизонта. Корабль как раз входил в Зону Сумерек — облака впереди наливались жемчугом, а матовая чернота отступала все дальше.— Черт возьми! Держать удачу за хвост, вырваться из лап смерти и все-таки остаться с носом! — сказал Хэм, глядя на облака внизу.— Все дело в спорах этих растений, — сказала Пэт, не обращая внимания на его слова. — Мы и раньше догадывались, что они содержат наркотик, но кто бы мог предположить такое его коварство — убивать волю и одновременно лишать сил. Народ Оскара — это народ созерцателей, разум, единый во многих лицах. Но мне… мне их бесконечно жаль. Такой колоссальный, могучий и вместе с тем бесполезный интеллект.Она помолчала несколько минут.— Хэм, а когда до тебя дошло, что с нами происходит? Что привело тебя в чувство?— О, это было замечание Оскара — что-то насчет того, что они интересны для триоптов лишь с гастрономической точки зрения.— Ну?— Вот тебе и ну! Ты хоть заметила, что у нас кончились продукты? Его замечание напомнило мне, что я не ел уже целых два дня!

1 2 3 4