Лед сошел, так как был июль. Люди оставались в закрытых помещениях, как привыкли в течение войны. Пыль, поднятая во время удара, полностью затмила как лунный, так и звездный свет, к тому же по вечерам, даже в июле, стоял холод, промораживающий до костей.
Я прошел к мемориалу ветеранам Второй Мировой войны, потом к мемориалу ветеранам Корейской войны и, наконец, к мемориалу ветеранам Вьетнама – грустные напоминания об исторических ошибках прошлого.
Когда-нибудь, как я подозревал, и ветеранам Войны со слизняками будет поставлен мемориал. В Вашингтоне полно пустых лужаек. Но Америка с этим не торопилась. Нам довелось участвовать в иной войне. В мире биллионы людей, и только десяти тысячам из нас довелось сражаться. И нас подобрали один к одному. Все мы были сиротами войны. Никто не скорбел бы о нашей гибели. Наша миссия изначально была так секретна, что биллионы, которые не знали нас, и не подозревали, что мы идем в битву, до тех пор, пока война не закончилась. И из нас вернулось всего семь сотен.
Что мир запомнил о войне, во время которой погибли шестьдесят миллионов гражданских? Эта война настолько подрубила мировую экономику, что через три года, после того как она закончилась, даже в Вашингтоне не могли зажечь ночных огней.
Не удивительно, что дома нас встречали без особой радости.
У бордюра притормозила машина. Стекло у пассажирского сидения опустилось.
– Не хочешь согреться, солдатик?
Брюнетка в деловом костюме высунулась из машины.
Я едва не выпрыгнул из штанов. Глазеющие на тебя женщины, это одно. Фактически интересующиеся тобой – совершенно другое. Моя любимая погибла три года назад. Мы были вместе так недолго. Всего 616 дней прошло между тем мгновением, когда я впервые заговорил с ней, и тем – когда я положил последний камень на ее могилу. Мои родители были женаты восемь лет, когда мама потеряла папу. Задумывалась ли моя мама об этом?
Моя голова медленно опустилась.
– Я польщен. Вы очень привлекательны, но…
Ее голова тоже медленно поникла.
– Я не охочусь на вас. Я замужем. Узнала вас, когда вы попали в свет фар моей машины. Сейчас очень холодно. К тому же мне кажется, что вам хочется с кем-нибудь поговорить.
Вот это точно.
Резкий порыв ветра ударил мне в лицо, и я не раздумывая нырнул в машину.
– Лиин Дэй, – представилась она, и мы пожали друг другу руки.
– Что вы делали на приеме?
Она пожала плечами.
– Я пишу. Технически считаюсь внештатной журналисткой. Я думала, не написать ли статью о «Звезде ».
– И?
Она рассмеялась.
– Статья-то, я уверена, получиться. Вот только кто ее купит. Технология слишком устарела.
– Но ведь служба обслуживания Национального парка до сих пор делает чизбургеры.
В ответ на это мы оба рассмеялись.
Мы сидели и говорили. Маленькая машина стояла у обочины, а вокруг свистел ветер.
Она и ее муж приехали в Вашингтон из Миннеаполиса. Литературные негры могли позволить себе жить припеваючи. Большинство бюрократов и двух слов связать не может.
Какое-то время Дэй внимательно разглядывала меня.
– Рассказы о путешествие возбуждают. Люди вас любят. Почему же вы всегда такой мрачный?
Я пожал плечами.
– Я говорю миру, что слизняки ушли, и что мы не должны больше тратить денег на оборону.
– А что, разве это не так?
– Не знаю. Между нами, Линн, я хотел бы, чтобы люди были более осторожны.
Мы проговорили около часа. О последнем Кубке мира, Бронкос против Викингов. О ее детях. О том, как сделать хороший чизбургер. Мы много смеялись.
Она предложила отвезти меня в отель, но я улыбнулся, выбрался из машины и закрыл за собой дверцу.
– Нет. Это привычка, выработанная в пехоте. Я дойду пешком.
Я улыбался еще полчаса, до полуночи, пока снова не свернул на Эспланаду. Люди вроде Линн Дэй возрождали во мне веру в человечество.
– Генерал Уондер? – закричал кто-то, пытаясь пробиться сквозь завывания ветра. Я аж подпрыгнул и обернулся.
Узнавший меня носил гражданское пальто, и воротник его был поднят так высоко, что ему приходилось смотреть в щель меж отворотами. Но его глаза внимательно изучали меня, словно глаза солдата ищущего слабое место в обороне противника.
– Если вы хотите предложить мне «сеанс терапии», то на сегодня свое я уже получил.
Незнакомец, казалось, удивился.
– Нет, сэр. Ничего такого. Я агент Карр. Секретная служба Соединенных Штатов, сэр.
В ухе у него был наушник. Служба защиты, а они не тратят зря деньги налогоплательщиков. Я покачал головой.
– Что вам от меня надо?
– Ничего, сэр, – он повернул голову и кивнул. Тут же зажглись фары лимузина, который стоял у тротуара метрах в десяти от меня. – Один человек очень хотел бы встретиться с вами.
Я поправил воротник. В лимузине-то ветра не было. Похоже, в этот вечер я то и дело стану прятаться от ветра в различных автомобилях.
Агент-телохранитель открыл заднюю дверцу, и его рука исчезла во тьме, царившей в салоне.
Я сунул голову внутрь. Мне понадобилось секунды четыре, прежде чем я разглядел женщину, прижавшуюся к противоположной дверце.
Я сразу узнал ее.
Глава девятнадцатая.
– Джейсон не могли бы вы уделить мне пару минут?
Мне пришлось податься вперед, чтобы разобрать, что она говорит. Журналисты всегда критиковали ее за то, что у нее для президента слишком мягкий выговор. А сегодня вечером голос бывшего президента Маргарет Айронс и вовсе превратился в шепот.
Сложив руки на груди, скрестив ноги, она казалось тонкой, словно кукла, скрученная из пеньковой веревки. К тому же она дрожала всем телом под ударами ветра, ворвавшимися в машину через открытую дверцу. Агент секретной службы подтолкнул меня, я залез в машину, а он закрыл за мной дверцу.
– Джейсон.
Голова под велюровой банданой наклонилась. Я вздрогнул всем телом.
– Как..? – и тут я замолчал. Не было никакой необходимости спрашивать, как агент секретной службы нашел меня. Я приложил руку к груди. В грудь каждого солдата был имплантирован ГСМ и чип Регистрации смерти. Слежка за простыми гражданскими лицами без соответствующей санкции прокурора была противозаконна, но такого понятия как «гражданские права солдата» не существовало.
– Чем я могу помочь госпоже, бывшему президенту?
Улыбка, которая в свое время завоевала сто миллионов избирательных бюллетеней, вновь появилась на ее коричневато-красном лице, когда она вновь подняла голову.
– Вы уже все сделали, Джейсон. Все вы. И я хочу вас за это поблагодарить.
Окошечко в перегородке, отделявшей салон от сидения водителя, приоткрылось, за ним показалось лицо остановившего меня агента.
– Мэм? – позвал он. – Обычная остановка?
Президент Айрон кивнула, перегородка закрылась, и ускорение вдавило меня в спинку сидения.
Президент тоже откинулась на спинку и, встретившись со мной взглядом, спросила:
– Джейсон, вы выглядите много старше, чем я подозревала.
– Они говорят, что не годы всему виной, а расстояние.
Она улыбнулась и коснулась пальцем своей щеки, больше напоминающей лист пергамента. Если шесть сотен миль и одна война состарили меня, то дни, проведенные в Белом Доме, превратили ее в старуху.
– Вы счастливы от того, что вновь оказались дома, Джейсон?
– Этот мир не слишком похож на наш дом мадам.
Лимузин замедлил движение и остановился. Мы проехали всего несколько сотен ярдов.
– Понимаю ваши чувства. Я сама выросла в Вашингтоне. Мой отец служил швейцаром в Национальной галерее. Я всю жизнь проработала здесь, занимаясь то одним, то другим.
Она сказала, что никогда не ожидала, что станет сенатором, госсекретарем и вице-президентом.
На это я мог лишь печально пожать плечами.
– Сейчас, когда я выхожу вечером, я всегда сталкиваюсь с кем-то, кто потерял мужа в Питсбурге, сына в Новом Орлеане, и твердо уверена, что могла бы предотвратить все это.
– Госпожа президент, этого никто не мог предотвратить.
– А иногда я встречаю кого-то, кто уверен, что мы заплатили за победу слишком высокую цену.
– Глупости. Мы сражались.
Она вновь поежилась, когда агент Секретной службы, обойдя машину, открыл для нас дверцу.
Мы вышли в холодную тьму, и президент продолжала:
– Они говорят, что единственной вещью, которая хуже, чем сражение на такой войне, так это не сражаться вовсе.
Она повернулась к агенту-телохранителю и коснулась его локтя.
– Том, Сара там упаковала бутерброды и кофе. Их хватит для отделения пехоты, даже если Джейсон станет есть за троих. Мы пойдем, а вы залезайте сюда и сами за собой поухаживайте.
Агент поджал губы. Я знал, что точно так же повели бы себя мои собственные агенты безопасности. Вы не должны оставлять свой объект наблюдения. Несмотря ни на какие приказы.
Но агент кивнул.
– Да, мэм. Спасибо.
Маргарет Айронс выскользнула наружу, вздрогнула под первым ударом ветра, а потом замерла, словно выкованная из железа статуя. Перед нами поднимались ступени Мемориала Линкольна.
Мы прошли половину лестницы, прежде чем я почувствовал, как задрожали ее колени. Я едва успел поймать ее за локоть и поддержать ее. Наконец мы встали бок о бок в тусклом свете у самых ног Линкольна. Мы стояли минуты три, пока она не восстановила дыхание.
– Я прихожу сюда каждый вечер.
– Не понял, мэм?
Она внимательно посмотрела на упрямое каменное лицо Линкольна.
– Если бы кто-то провел опрос в 1863 году, то Линкольн набрал бы еще меньше голосов, чем я в самом конце. Думаю Эйб – единственный человек в этом городе, с кем я могу еще говорить. Политики странное племя, не правда ли, Джейсон?
– Не могу сказать. Я ведь не политик, госпожа президент.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Нет никого лучше солдат.
А я равнодушно взирал на мраморные стены, на которых были начертаны Геттисбергское послание и речь Линкольна при второй инаугурации.
– Вы имеете в виду меня, мадам?
Она шагнула к стене и провела пальцами по холодному мрамору.
– Джейсон, вы хоть понимаете, к чему может привести ваше политиканство?
– Да, мэм. Общество должно вновь обрести уверенность в завтрашнем дне.
Бывшая президент покачала головой.
– Война закончилась. Народ уже знает об этом. Мы выиграли. При этом мы заплатили ужасную цену. Проблема в том, куда теперь катиться Америка и весь мир. Военные очень дороги, Джейсон.
Неожиданно передо мной стал образ кратера, который когда-то был Каиром. Род человеческий нуждался в каждом дестицентовике, чтобы возродить мир.
– Мы должны тратить деньги на гражданские нужды, мэм.
Она кивнула.
– Но для политиков это не слишком-то хорошо. Им будет лучше, если где-то будет плохо.
– Мэм? Хоть я и новичок в Вашингтоне, мне кажется это глупым.
– Однако, все именно так. Если дела пойдут плохо, им будет нужна мишень, которая станет несимпатична всему обществу. Они также нуждаются и в тех, кто не умеет отступать. В том, у кого в шкафу есть свои скелеты.
Я улыбнулся.
– Но я-то не такой. Я делал ошибки, но я не стыжусь их. И я считаю, что если я всегда говорю правду, то никогда не попаду в неприятность.
Она долго-долго разглядывала каменный пол, потом покачала головой и вздохнула.
– Вы новичок тут.
После этого мы покинули мемориал Линкольну. Бывший президент Соединенных Штатов провезла меня по городу, который она знала как никто другой. Мы поели сэндвичей. Потом лимузин покатил к моему отелю.
Когда я вылез из машины, Маргарет Айронс приподнялась со своего места.
– И последняя вещь, Джейсон. Если вы не захотите увидеть это на первой странице «Вашингтон Пост », то лучше никогда не говорите этого!
Глава двадцатая.
На следующее утро я долго лежал в кровати, наслаждаясь бледным светом, просачивавшимся через занавески моей спальни. Джиб поскребся под дверью, потом открыл ее одной из своих передних конечностей, выскочил в прихожую и вскоре вернулся со свежим номером «Вашингтон Пост».
Он бросил газету на пол рядом с кроватью, сел возле нее, и уставился на первую страницу. Следом за передовицей шел прогноз погоды, которая обещала быть холодной и сухой. Впрочем, как и во все остальные дни после начала войны.
– Нет, Джиб. Не сейчас. Я должен подумать.
Джиб поджал под себя свои шесть лап, вытянул антенну и со вздохом опустился на пол. Я заложил руки за голову и уставился в календарь.
Последние два дня Твай натаскивала меня. В после военном мире пехота уже не имела никакого значения. Люди вроде Брэйса и те проекты, которые он вел – вот все, что нужно от армии. Фактически вегетативная жизнь, которую я сейчас вел, получая жалование генерала, отбирало хлеб у египтян, жителей Айовы и Панамы, без всякой причины.
Сегодня был последний день, когда можно было уйти из армии в соответствии с приказом о демобилизации. Если я так сделаю, Твай не сможет таскать меня за собой, выставляя на показ, словно дрессированную собачонку. Мне дадут большую пенсию, и я смогу сидеть и спокойно писать автобиографию, причем, делая это так, как мне хочется. Если я не хотел ставить свое имя под голо Аарона Гродта, то я мог и не делать этого. Если я хотел говорить о том, что слизни затаились повсюду, я бы мог это делать. Я вздрогнул только об одной мысли об этом. Может мне не стоит идти на поводу у президента?
К тому же у меня возникло сильное желание присоединиться к Пигалица и Уди, когда те обоснуются на гражданке. Я кивнул сам себе. Опыт командира поможет мне принять правильное решение.
Демобилизоваться было проще простого. Любой ветеран Экспедиционных сил Ганимеда должен лишь связаться с вебсайтом, назвать свой идентификационный номер, а потом устно подтвердить свое решение. И вы в тот же миг могли считать себя демобилизованным, даже если бы сам процесс, оказался более длительным.
Я улыбнулся. Решение принято! Моим последним военным приказом должно было стать распоряжение о том, какой завтрак доставить в мои апартаменты. Я набрал по телефону номер обслуживания номеров.
– Чем мы можем помочь вам, генерал?
Внезапно я почувствовал острую боль. Я не мог нарушить приказ. И в этот раз я промахнулся.
– У вас есть протеиновые палочки?
– Да, сэр. Но наши постояльцы обычно говорят, что вкус у них, извините сэр, дерьмовый.
Я улыбнулся, глядя в потолок, а потом потянулся всем телом.
– Великолепно. А что бы вы порекомендовали?
Телефон запикал. Перегрузка сети. Я нахмурился, несколько раз нажал на кнопки, потом позвал:
– Алло?
– Включи визуальный контакт, – говорила Твай.
Я включил, потом поднял руку и затемнил ее образ, потому что в ярком солнечном свете она выглядел пурпурной.
Нет, она и в самом деле была красной, как рак. Судя по окружающей ее обстановке она как раз направлялась ко мне в номер.
– Я иду к вам. Вы видели утренний выпуск «Вашингтон пост»?
Глава двадцать первая.
Я сел, спустил ноги с кровати, сбросил Джиба с утренней газеты, и поднял ее с пола. Чуть ниже прогноза погоды я прочел:
Герой Ганимеда утверждает, что слизни до сих пор являются реальной угрозой
Уондер призывает не снижать ассигнования на оборону
– Что за черт? Я никогда не говорил…
В дверь постучали. Джиб открыл. Твай перешагнула через него и встала передо мной, скрестив руки. Джиб ощетинился, а потом перебрался мне на плечо, поближе к сонной артерии. Он всегда делал так, если мое дыхание становилось учащенным.
Статья была подписана:
Линн Дей. Специально для «Вашингтон Пост».
– Е.. твою мать! – выругался я.
– Вы говорили это? – казалось взгляд Твай, вот-вот прожжет меня насквозь.
Я ткнул на второй подзаголовок.
– Хорошо… Но я никогда не использовал слово «ассигнования». Я не знал, что она репортер!
Твай наклонилась ко мне.
– Она солгала вам!
– Она сказала, что она – писательница. Я не думаю…
– Джейсон, сколько раз мы об этом говорили? – сквозь крепко сжатые зубы с шипением выдохнула Твай.
Я резко сник.
– Слишком часто, Руфь.
Вот все и закончилось. Может теперь мне станет хорошо?
– Политика – вещь невозможная. Вы балансируете на грани лжи. Я устал от гостиничных простыней. Меня тошнит от белковых палочек, которые я пытаюсь есть, чтобы лучше выглядеть. Я пытаюсь говорить, то, что на самом деле никогда бы не сказал. Я собирался вам сказать: я выхожу из игры.
Руфь покачала головой.
– Слишком поздно.
– То есть?
– От администрации не уйдешь. Эта статья вызвала у каждого гражданина желание получить от законодателей гарантию личной безопасности, безопасности штата или округа. Это вызвало вал флибустерства. Это потопило скудный бюджет обороны, установленный на следующий год.
– Он будет не таким скудным, когда в армии станет меньше на одного генерала.
– Лейтенанта, – уточнила Твай.
– Как?
– Читайте. Написано белым по-черному. Вы можете поджать в отставку, согласно приказу о демобилизации, только если на вас не наложено дисциплинарное взыскание.
– У меня нет никакого дисциплинарного взыскания.
– Сейчас. Ваше понижение в должности до звания лейтенанта подписано два часа назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Я прошел к мемориалу ветеранам Второй Мировой войны, потом к мемориалу ветеранам Корейской войны и, наконец, к мемориалу ветеранам Вьетнама – грустные напоминания об исторических ошибках прошлого.
Когда-нибудь, как я подозревал, и ветеранам Войны со слизняками будет поставлен мемориал. В Вашингтоне полно пустых лужаек. Но Америка с этим не торопилась. Нам довелось участвовать в иной войне. В мире биллионы людей, и только десяти тысячам из нас довелось сражаться. И нас подобрали один к одному. Все мы были сиротами войны. Никто не скорбел бы о нашей гибели. Наша миссия изначально была так секретна, что биллионы, которые не знали нас, и не подозревали, что мы идем в битву, до тех пор, пока война не закончилась. И из нас вернулось всего семь сотен.
Что мир запомнил о войне, во время которой погибли шестьдесят миллионов гражданских? Эта война настолько подрубила мировую экономику, что через три года, после того как она закончилась, даже в Вашингтоне не могли зажечь ночных огней.
Не удивительно, что дома нас встречали без особой радости.
У бордюра притормозила машина. Стекло у пассажирского сидения опустилось.
– Не хочешь согреться, солдатик?
Брюнетка в деловом костюме высунулась из машины.
Я едва не выпрыгнул из штанов. Глазеющие на тебя женщины, это одно. Фактически интересующиеся тобой – совершенно другое. Моя любимая погибла три года назад. Мы были вместе так недолго. Всего 616 дней прошло между тем мгновением, когда я впервые заговорил с ней, и тем – когда я положил последний камень на ее могилу. Мои родители были женаты восемь лет, когда мама потеряла папу. Задумывалась ли моя мама об этом?
Моя голова медленно опустилась.
– Я польщен. Вы очень привлекательны, но…
Ее голова тоже медленно поникла.
– Я не охочусь на вас. Я замужем. Узнала вас, когда вы попали в свет фар моей машины. Сейчас очень холодно. К тому же мне кажется, что вам хочется с кем-нибудь поговорить.
Вот это точно.
Резкий порыв ветра ударил мне в лицо, и я не раздумывая нырнул в машину.
– Лиин Дэй, – представилась она, и мы пожали друг другу руки.
– Что вы делали на приеме?
Она пожала плечами.
– Я пишу. Технически считаюсь внештатной журналисткой. Я думала, не написать ли статью о «Звезде ».
– И?
Она рассмеялась.
– Статья-то, я уверена, получиться. Вот только кто ее купит. Технология слишком устарела.
– Но ведь служба обслуживания Национального парка до сих пор делает чизбургеры.
В ответ на это мы оба рассмеялись.
Мы сидели и говорили. Маленькая машина стояла у обочины, а вокруг свистел ветер.
Она и ее муж приехали в Вашингтон из Миннеаполиса. Литературные негры могли позволить себе жить припеваючи. Большинство бюрократов и двух слов связать не может.
Какое-то время Дэй внимательно разглядывала меня.
– Рассказы о путешествие возбуждают. Люди вас любят. Почему же вы всегда такой мрачный?
Я пожал плечами.
– Я говорю миру, что слизняки ушли, и что мы не должны больше тратить денег на оборону.
– А что, разве это не так?
– Не знаю. Между нами, Линн, я хотел бы, чтобы люди были более осторожны.
Мы проговорили около часа. О последнем Кубке мира, Бронкос против Викингов. О ее детях. О том, как сделать хороший чизбургер. Мы много смеялись.
Она предложила отвезти меня в отель, но я улыбнулся, выбрался из машины и закрыл за собой дверцу.
– Нет. Это привычка, выработанная в пехоте. Я дойду пешком.
Я улыбался еще полчаса, до полуночи, пока снова не свернул на Эспланаду. Люди вроде Линн Дэй возрождали во мне веру в человечество.
– Генерал Уондер? – закричал кто-то, пытаясь пробиться сквозь завывания ветра. Я аж подпрыгнул и обернулся.
Узнавший меня носил гражданское пальто, и воротник его был поднят так высоко, что ему приходилось смотреть в щель меж отворотами. Но его глаза внимательно изучали меня, словно глаза солдата ищущего слабое место в обороне противника.
– Если вы хотите предложить мне «сеанс терапии», то на сегодня свое я уже получил.
Незнакомец, казалось, удивился.
– Нет, сэр. Ничего такого. Я агент Карр. Секретная служба Соединенных Штатов, сэр.
В ухе у него был наушник. Служба защиты, а они не тратят зря деньги налогоплательщиков. Я покачал головой.
– Что вам от меня надо?
– Ничего, сэр, – он повернул голову и кивнул. Тут же зажглись фары лимузина, который стоял у тротуара метрах в десяти от меня. – Один человек очень хотел бы встретиться с вами.
Я поправил воротник. В лимузине-то ветра не было. Похоже, в этот вечер я то и дело стану прятаться от ветра в различных автомобилях.
Агент-телохранитель открыл заднюю дверцу, и его рука исчезла во тьме, царившей в салоне.
Я сунул голову внутрь. Мне понадобилось секунды четыре, прежде чем я разглядел женщину, прижавшуюся к противоположной дверце.
Я сразу узнал ее.
Глава девятнадцатая.
– Джейсон не могли бы вы уделить мне пару минут?
Мне пришлось податься вперед, чтобы разобрать, что она говорит. Журналисты всегда критиковали ее за то, что у нее для президента слишком мягкий выговор. А сегодня вечером голос бывшего президента Маргарет Айронс и вовсе превратился в шепот.
Сложив руки на груди, скрестив ноги, она казалось тонкой, словно кукла, скрученная из пеньковой веревки. К тому же она дрожала всем телом под ударами ветра, ворвавшимися в машину через открытую дверцу. Агент секретной службы подтолкнул меня, я залез в машину, а он закрыл за мной дверцу.
– Джейсон.
Голова под велюровой банданой наклонилась. Я вздрогнул всем телом.
– Как..? – и тут я замолчал. Не было никакой необходимости спрашивать, как агент секретной службы нашел меня. Я приложил руку к груди. В грудь каждого солдата был имплантирован ГСМ и чип Регистрации смерти. Слежка за простыми гражданскими лицами без соответствующей санкции прокурора была противозаконна, но такого понятия как «гражданские права солдата» не существовало.
– Чем я могу помочь госпоже, бывшему президенту?
Улыбка, которая в свое время завоевала сто миллионов избирательных бюллетеней, вновь появилась на ее коричневато-красном лице, когда она вновь подняла голову.
– Вы уже все сделали, Джейсон. Все вы. И я хочу вас за это поблагодарить.
Окошечко в перегородке, отделявшей салон от сидения водителя, приоткрылось, за ним показалось лицо остановившего меня агента.
– Мэм? – позвал он. – Обычная остановка?
Президент Айрон кивнула, перегородка закрылась, и ускорение вдавило меня в спинку сидения.
Президент тоже откинулась на спинку и, встретившись со мной взглядом, спросила:
– Джейсон, вы выглядите много старше, чем я подозревала.
– Они говорят, что не годы всему виной, а расстояние.
Она улыбнулась и коснулась пальцем своей щеки, больше напоминающей лист пергамента. Если шесть сотен миль и одна война состарили меня, то дни, проведенные в Белом Доме, превратили ее в старуху.
– Вы счастливы от того, что вновь оказались дома, Джейсон?
– Этот мир не слишком похож на наш дом мадам.
Лимузин замедлил движение и остановился. Мы проехали всего несколько сотен ярдов.
– Понимаю ваши чувства. Я сама выросла в Вашингтоне. Мой отец служил швейцаром в Национальной галерее. Я всю жизнь проработала здесь, занимаясь то одним, то другим.
Она сказала, что никогда не ожидала, что станет сенатором, госсекретарем и вице-президентом.
На это я мог лишь печально пожать плечами.
– Сейчас, когда я выхожу вечером, я всегда сталкиваюсь с кем-то, кто потерял мужа в Питсбурге, сына в Новом Орлеане, и твердо уверена, что могла бы предотвратить все это.
– Госпожа президент, этого никто не мог предотвратить.
– А иногда я встречаю кого-то, кто уверен, что мы заплатили за победу слишком высокую цену.
– Глупости. Мы сражались.
Она вновь поежилась, когда агент Секретной службы, обойдя машину, открыл для нас дверцу.
Мы вышли в холодную тьму, и президент продолжала:
– Они говорят, что единственной вещью, которая хуже, чем сражение на такой войне, так это не сражаться вовсе.
Она повернулась к агенту-телохранителю и коснулась его локтя.
– Том, Сара там упаковала бутерброды и кофе. Их хватит для отделения пехоты, даже если Джейсон станет есть за троих. Мы пойдем, а вы залезайте сюда и сами за собой поухаживайте.
Агент поджал губы. Я знал, что точно так же повели бы себя мои собственные агенты безопасности. Вы не должны оставлять свой объект наблюдения. Несмотря ни на какие приказы.
Но агент кивнул.
– Да, мэм. Спасибо.
Маргарет Айронс выскользнула наружу, вздрогнула под первым ударом ветра, а потом замерла, словно выкованная из железа статуя. Перед нами поднимались ступени Мемориала Линкольна.
Мы прошли половину лестницы, прежде чем я почувствовал, как задрожали ее колени. Я едва успел поймать ее за локоть и поддержать ее. Наконец мы встали бок о бок в тусклом свете у самых ног Линкольна. Мы стояли минуты три, пока она не восстановила дыхание.
– Я прихожу сюда каждый вечер.
– Не понял, мэм?
Она внимательно посмотрела на упрямое каменное лицо Линкольна.
– Если бы кто-то провел опрос в 1863 году, то Линкольн набрал бы еще меньше голосов, чем я в самом конце. Думаю Эйб – единственный человек в этом городе, с кем я могу еще говорить. Политики странное племя, не правда ли, Джейсон?
– Не могу сказать. Я ведь не политик, госпожа президент.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Нет никого лучше солдат.
А я равнодушно взирал на мраморные стены, на которых были начертаны Геттисбергское послание и речь Линкольна при второй инаугурации.
– Вы имеете в виду меня, мадам?
Она шагнула к стене и провела пальцами по холодному мрамору.
– Джейсон, вы хоть понимаете, к чему может привести ваше политиканство?
– Да, мэм. Общество должно вновь обрести уверенность в завтрашнем дне.
Бывшая президент покачала головой.
– Война закончилась. Народ уже знает об этом. Мы выиграли. При этом мы заплатили ужасную цену. Проблема в том, куда теперь катиться Америка и весь мир. Военные очень дороги, Джейсон.
Неожиданно передо мной стал образ кратера, который когда-то был Каиром. Род человеческий нуждался в каждом дестицентовике, чтобы возродить мир.
– Мы должны тратить деньги на гражданские нужды, мэм.
Она кивнула.
– Но для политиков это не слишком-то хорошо. Им будет лучше, если где-то будет плохо.
– Мэм? Хоть я и новичок в Вашингтоне, мне кажется это глупым.
– Однако, все именно так. Если дела пойдут плохо, им будет нужна мишень, которая станет несимпатична всему обществу. Они также нуждаются и в тех, кто не умеет отступать. В том, у кого в шкафу есть свои скелеты.
Я улыбнулся.
– Но я-то не такой. Я делал ошибки, но я не стыжусь их. И я считаю, что если я всегда говорю правду, то никогда не попаду в неприятность.
Она долго-долго разглядывала каменный пол, потом покачала головой и вздохнула.
– Вы новичок тут.
После этого мы покинули мемориал Линкольну. Бывший президент Соединенных Штатов провезла меня по городу, который она знала как никто другой. Мы поели сэндвичей. Потом лимузин покатил к моему отелю.
Когда я вылез из машины, Маргарет Айронс приподнялась со своего места.
– И последняя вещь, Джейсон. Если вы не захотите увидеть это на первой странице «Вашингтон Пост », то лучше никогда не говорите этого!
Глава двадцатая.
На следующее утро я долго лежал в кровати, наслаждаясь бледным светом, просачивавшимся через занавески моей спальни. Джиб поскребся под дверью, потом открыл ее одной из своих передних конечностей, выскочил в прихожую и вскоре вернулся со свежим номером «Вашингтон Пост».
Он бросил газету на пол рядом с кроватью, сел возле нее, и уставился на первую страницу. Следом за передовицей шел прогноз погоды, которая обещала быть холодной и сухой. Впрочем, как и во все остальные дни после начала войны.
– Нет, Джиб. Не сейчас. Я должен подумать.
Джиб поджал под себя свои шесть лап, вытянул антенну и со вздохом опустился на пол. Я заложил руки за голову и уставился в календарь.
Последние два дня Твай натаскивала меня. В после военном мире пехота уже не имела никакого значения. Люди вроде Брэйса и те проекты, которые он вел – вот все, что нужно от армии. Фактически вегетативная жизнь, которую я сейчас вел, получая жалование генерала, отбирало хлеб у египтян, жителей Айовы и Панамы, без всякой причины.
Сегодня был последний день, когда можно было уйти из армии в соответствии с приказом о демобилизации. Если я так сделаю, Твай не сможет таскать меня за собой, выставляя на показ, словно дрессированную собачонку. Мне дадут большую пенсию, и я смогу сидеть и спокойно писать автобиографию, причем, делая это так, как мне хочется. Если я не хотел ставить свое имя под голо Аарона Гродта, то я мог и не делать этого. Если я хотел говорить о том, что слизни затаились повсюду, я бы мог это делать. Я вздрогнул только об одной мысли об этом. Может мне не стоит идти на поводу у президента?
К тому же у меня возникло сильное желание присоединиться к Пигалица и Уди, когда те обоснуются на гражданке. Я кивнул сам себе. Опыт командира поможет мне принять правильное решение.
Демобилизоваться было проще простого. Любой ветеран Экспедиционных сил Ганимеда должен лишь связаться с вебсайтом, назвать свой идентификационный номер, а потом устно подтвердить свое решение. И вы в тот же миг могли считать себя демобилизованным, даже если бы сам процесс, оказался более длительным.
Я улыбнулся. Решение принято! Моим последним военным приказом должно было стать распоряжение о том, какой завтрак доставить в мои апартаменты. Я набрал по телефону номер обслуживания номеров.
– Чем мы можем помочь вам, генерал?
Внезапно я почувствовал острую боль. Я не мог нарушить приказ. И в этот раз я промахнулся.
– У вас есть протеиновые палочки?
– Да, сэр. Но наши постояльцы обычно говорят, что вкус у них, извините сэр, дерьмовый.
Я улыбнулся, глядя в потолок, а потом потянулся всем телом.
– Великолепно. А что бы вы порекомендовали?
Телефон запикал. Перегрузка сети. Я нахмурился, несколько раз нажал на кнопки, потом позвал:
– Алло?
– Включи визуальный контакт, – говорила Твай.
Я включил, потом поднял руку и затемнил ее образ, потому что в ярком солнечном свете она выглядел пурпурной.
Нет, она и в самом деле была красной, как рак. Судя по окружающей ее обстановке она как раз направлялась ко мне в номер.
– Я иду к вам. Вы видели утренний выпуск «Вашингтон пост»?
Глава двадцать первая.
Я сел, спустил ноги с кровати, сбросил Джиба с утренней газеты, и поднял ее с пола. Чуть ниже прогноза погоды я прочел:
Герой Ганимеда утверждает, что слизни до сих пор являются реальной угрозой
Уондер призывает не снижать ассигнования на оборону
– Что за черт? Я никогда не говорил…
В дверь постучали. Джиб открыл. Твай перешагнула через него и встала передо мной, скрестив руки. Джиб ощетинился, а потом перебрался мне на плечо, поближе к сонной артерии. Он всегда делал так, если мое дыхание становилось учащенным.
Статья была подписана:
Линн Дей. Специально для «Вашингтон Пост».
– Е.. твою мать! – выругался я.
– Вы говорили это? – казалось взгляд Твай, вот-вот прожжет меня насквозь.
Я ткнул на второй подзаголовок.
– Хорошо… Но я никогда не использовал слово «ассигнования». Я не знал, что она репортер!
Твай наклонилась ко мне.
– Она солгала вам!
– Она сказала, что она – писательница. Я не думаю…
– Джейсон, сколько раз мы об этом говорили? – сквозь крепко сжатые зубы с шипением выдохнула Твай.
Я резко сник.
– Слишком часто, Руфь.
Вот все и закончилось. Может теперь мне станет хорошо?
– Политика – вещь невозможная. Вы балансируете на грани лжи. Я устал от гостиничных простыней. Меня тошнит от белковых палочек, которые я пытаюсь есть, чтобы лучше выглядеть. Я пытаюсь говорить, то, что на самом деле никогда бы не сказал. Я собирался вам сказать: я выхожу из игры.
Руфь покачала головой.
– Слишком поздно.
– То есть?
– От администрации не уйдешь. Эта статья вызвала у каждого гражданина желание получить от законодателей гарантию личной безопасности, безопасности штата или округа. Это вызвало вал флибустерства. Это потопило скудный бюджет обороны, установленный на следующий год.
– Он будет не таким скудным, когда в армии станет меньше на одного генерала.
– Лейтенанта, – уточнила Твай.
– Как?
– Читайте. Написано белым по-черному. Вы можете поджать в отставку, согласно приказу о демобилизации, только если на вас не наложено дисциплинарное взыскание.
– У меня нет никакого дисциплинарного взыскания.
– Сейчас. Ваше понижение в должности до звания лейтенанта подписано два часа назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28