Вот и пришлось матери тянуть воз, хотя в ее годы уже тогда сидеть бы ей за вышивкой или младшенькому внучку колыбельную петь! Это-то из нее все соки и вытянуло, да и меня не пощадило… Почему, думаешь, Холланд покинула мое ложе – видел я, как ты присматривалась! – а сыновья стали для меня всего лишь подмастерьями, и не больше?.. Да, мне тоже несладко пришлось. Я не жалуюсь, тем более что все это в прошлом. А что теперь? Ты – молодая женщина, крепкая и разумная. Послушай меня. Свена нет, но есть Ларс. Я понимаю, что мои слова сейчас не ко времени, но тем не менее. Залечи рану в семье, Ки. Стань одной из нас!
Произнеся эту речь, Руфус умолк, хмуро наблюдая за ней.
Ки беспокойно теребила пальцы: душевное смятение не оставило места негодованию. Она медленно подошла к Руфусовой холостяцкой кровати и присела на край.
– Ты требуешь от меня невозможного, – выговорила она. – Не вижу, кому и какой прок будет оттого, что я останусь. Но я не могу остаться. И не хочу. Не хочу я и наносить лишние обиды поспешным отъездом. Ты присвоил себе какую-то власть надо мной, но я столько перенесла, что даже и не сержусь. Я как-то переросла такие обиды. Я вообще устала что-либо чувствовать. После гибели Свена я была как струна дерева-арфы, готовой звучать от малейшего ветерка. А теперь ничего не осталось: ни гнева, ни гордости, ни радости. Поэтому я просто говорю тебе – я не останусь. Я не могу вынуть из себя душу и заменить ее другой. И уж ни в коем случае не стану жить среди людей, которые меня презирают. Я пробуду у вас еще три дня, потому что, повторяю, не хочу никого обижать поспешным отъездом. Но больше ты ничего от меня не добьешься.
Ки встала и направилась к двери.
– Но как же с землей-то будет?.. – спросил Руфус, и в голосе его прозвучал такой испуг, что Ки обернулась. – К тебе по праву переходит шестая часть наших угодий. А у меня денег нет… – Руфус кивнул на деревянные бирки, – …чтобы выкупить у тебя долю Свена. Если я выпотрошу семейную мошну, чем я заплачу Заклинательницам за ласковые ветры и хорошую погоду?.. Какой прок от земель, с которых весь плодородный слой унесли суховеи?.. Равно как и от добрых дождей, льющихся на землю, уже нам не принадлежащую?.. Видишь теперь, что за задачку ты мне задала?
– Я не земледелец, – сказала Ки. – Я не претендую на землю. Мне нужно не больше, чем умещается под моим фургоном.
Руфус упрямо покачал головой:
– Так дело не делается. Нельзя просто повернуться и уйти прочь. За землю должно быть заплачено: таков наш обычай…
– Да подите вы с вашими обычаями!.. – утратив самообладание, выкрикнула Ки. – Они уже вон до чего меня довели!.. И не только меня, всех довели!..
– Без обычаев мы ничто, – прозвучал чей-то голос. – Без обычаев мы – не народ.
Руфус и Ки с одинаковым недоумением обернулись к двери. Там, прислонившись к косяку и силясь отдышаться, стояла Кора. Взгляд у нее был предельно измученный, но вполне осмысленный и разумный. Она заметила изумление Руфуса, и бледные губы тронула улыбка.
– Я просила тебя привести Ки ко мне, а не затаскивать ее в темный угол и наседать на бедняжку, пока она не уступит твоей воле, – сказала Кора. Она медленно пересекла комнату и опустилась в ногах Руфусовой кровати. Она тяжело, с хрипом дышала. Некоторое время все молчали. Ки больно было смотреть, каких усилий требовал от Коры каждый вздох. – Мальчишки остаются мальчишками, даже когда вырастают во взрослых мужчин, – коротко усмехнулась Кора. – Помнится, как-то раз я вручила всем троим сыновьям по прутику и велела загнать кур во двор. Свен принялся хлопать своим по земле, пугая кур и гоня их куда велено. Ларс размахивал своим над головой и так увлекся, что позабыл, за чем его посылали. Зато Руфус своим прутом поободрал хвосты двум самым драчливым моим петухам… – Кора вновь улыбнулась. – Он и до сих пор такой же. Кого хочешь в угол загонит. – Руфус сердито открыл рот, но Кора только отмахнулась: – Помолчи! Я слишком устала, чтобы с тобой пререкаться. И вообще, это я послала за Ки. Пусть она отведет меня назад в мою комнату. У меня уже все кости разболелись от сиденья на этом булыжнике, который ты именуешь постелью…
Ки поспешно поднялась, растерянно и смущенно поглядывая на неожиданную спасительницу. Кора оперлась на ее плечо, вернее, сделала вид, что оперлась, и Ки медленно повела ее обратно по коридору в спальню. Повелительный взмах руки Коры – и Холланд исчезла за дверью. Старая женщина с тяжелым вздохом села на кровать, потом откинулась на подушки.
Воцарилось молчание, весьма тягостное для Ки. Все силы Коры, казалось, уходили на то, чтобы дышать. Ки смотрела по сторонам, разглядывая тяжелые занавеси, вышитые шпалеры, массивную деревянную мебель. Кора набросила себе на ноги плотное покрывало, и Ки сказала ей:
– По-моему, тебе лучше было бы на улице. Где-нибудь в тенечке на одеяле, на охапке свежего сена. Сразу полегчало бы на свежем воздухе…
Кора невесело улыбнулась:
– Да ты только представь себе, что с ними будет от подобного зрелища!.. Еще пуще пойдут языками чесать. И уж окончательно убедятся, что у меня с головой не в порядке. Нет, Ки, не надо смущаться. Я-то знаю, Руфус именно так и считает. Слишком подолгу я сижу молча и сама себе улыбаюсь. И слишком часто навещаю стада и отары, чтобы лишний раз посетить гарпий и сделать вид, будто не такая уж я старая развалина. Ну что ж, мои набеги на скот теперь на некоторое время прекратятся… Пускай он радуется и говорит, что нет худа без добра. Я о том несчастье, которое случилось вчера… – Кора помолчала некоторое время, потом заговорила уже о другом:
– Вчера вечером, Ки, я поняла одну важную вещь. Ты очень сильная женщина. Сильнее, чем я когда-либо подозревала. Теперь я знаю, как надежно ты оберегала Свена и малышей… Нам здесь очень нужна твоя сила, Ки.
Ки склонила голову, благодаря на добром слове и одновременно внутренне поеживаясь от того, что должно было за этим последовать.
– Моя так называемая «сила» натворила вчера немало беды, – сказала она.
– Я хочу, чтобы ты знала: я…
Кора остановила ее взмахом руки. На иссохших пальцах можно было разглядеть каждую жилку: возраст неумолимо обгладывал плоть.
– Я вчера в полной мере почувствовала твое смятение и твою борьбу, – выговорила она. – Двое, связанные между собою так, как мы вчера на Обряде, – не забывай, мы вели его, – мало что могут утаить друг от друга. И я чувствовала, как отчаянно ты любила моего сына и ваших детей. Это немалое утешение для меня – знать, что он был так любим… Но я чувствовала гораздо больше этого. Ты неповинна в их гибели, Ки. Даже если бы ты поспешила за ними на ту сторону холма, это не изменило бы ничего. Тебе нечего стыдиться и не за что себя грызть. Оставь свою ненависть, оставь гнев. Если ты сделаешь это, я смогу поверить, что Свен и дети познали Отпущение и отошли к лучшей жизни. Это было бы для меня самым большим утешением…
Ки опустила глаза. Неизвестно откуда в памяти всплыло видение уничтоженных птенцов и их матери, превращенной в смятую тряпку. Звон в ушах сразу стал громче. У Ки помутилось перед глазами. Усилием воли она отрешилась от ужасного воспоминания. Что еще она «не сумела утаить» вчера от Коры?.. Были это одни лишь догадки или мать Свена действительно имела что-то в виду?..
Вслух она сказала:
– Те чувства, что ты во мне обнаружила… я всячески пыталась удержать их при себе и не допустить, чтобы они на вас повлияли. И ты сама понимаешь, что я не могу так просто взять и истребить их в себе. Это не тот случай, когда пообещал – и готово. Время и дорога стали бы для меня лучшим лекарством… Одним словом, для того чтобы исполнить твое желание, я должна осуществить свое.
Вот так-то. Ки почувствовала себя так, словно счастливо избежала капкана. Она стала ждать, что предпримет дальше ее собеседница. Может, Кора и вправду состарилась, но что у нее мозги не в порядке – это уж дудки. Ее твердая рука и ясный разум правили семьей столь же уверенно, как Ки – своей упряжкой. То-то она с самого начала так не хотела уступать ей Свена. Ки была для нее сущей занозой в боку. Подумать только, приезжала и уезжала, не спрашивая ее, Коры, позволения. Непредсказуемая и неуправляемая. И нежеланная. Тем не менее, Ки хотелось распрощаться с нею по-доброму. Зачем напоследок устраивать сшибку характеров? Тем более что Свена, умевшего сгладить углы, с ними более не было…
– Я все понимаю, но зачем уж так торопиться? – продолжала Кора. – Разве, по-твоему, Руфус не был кое в чем прав? Конечно, он порядочный грубиян, но ведь смысл от этого не меняется. Если ты уедешь прямо сейчас, то этим окончательно восстановишь против себя и без того глубоко обиженный народ. Почему, спрашивается, тебе не пожить у нас, пока мы не сможем честь по чести расплатиться за землю, доставшуюся тебе после Свена? Останься хотя бы пока не приедет Мастер Обрядов и не поможет нам заново примириться с гарпиями. Это так много значило бы для меня… да и для Руфуса это вопрос чести. Ну так как? Останешься?..
– М-может быть… – осторожно ответила Ки.
Кора все-таки расставила хитроумные капканы, взывая то к здравому смыслу, то к человечности, то к чувству вины. Ты нужна нам. Ты нас обидела. КАК ТЫ МОЖЕШЬ НАС БРОСИТЬ?.. Наверное, Кора не зря говорила, что ей претит грубость Руфуса, привыкшего решать все вопросы, грохая по столу кулаком. Уж не решила ли она показать сыну, как добиваться того же самого, только гораздо тоньше, действуя хитростью и умом?.. Зеленые глаза глубоко заглянули в темные, пытаясь что-нибудь в них высмотреть. Нет, ничего. Просто два блестящих птичьих глаза на морщинистом лице, которое улыбалось Ки. Улыбалось почти умоляюще.
Ки потупилась снова, на сей раз в полной растерянности.
– Зачем тебе надо, чтобы я осталась? – спросила она напрямик.
Кора вздохнула и пошевелилась на кровати.
– Надо ли открывать тебе все до конца прямо сейчас?.. Что ж… Я стара, Ки. В тебе я вижу силу, счастливо облагороженную добротой и умом. А у нас что? Руфус – слишком груб. Ларс – чрезмерно мягкосердечен. Обоим необходима твердая рука и крепкие вожжи. Я мечтала о том, что вам со Свеном однажды наскучат странствия и вы надумаете вернуться. Но так вышло, что Свен покинул нас навсегда. Поэтому я прошу тебя о том же, чего хотел потребовать Руфус. Останься, Ки. Пожалуйста. Нам нужен твой несгибаемый дух. И в особенности после того, что было вчера.
Ки про себя уподобила эти слова обоюдоострому лезвию. С одной стороны – лесть, с другой – напоминание о том ущербе, который она им нанесла. Гнев снова шевельнулся в ее душе. Она что им – дитя, чтобы подобным образом пытаться ею управлять?.. Ки принялась подбирать какие-то почтительные и вежливые слова, чтобы завершить беседу достойным прощанием. Ничего не получилось. Ум ее внезапно как будто завяз в топком болоте. В висках застучало. Нет, не годилось так вести себя по отношению к Коре. И так она уже вольно или невольно отняла у нее сына. В ушах снова поднялся гул, а перед глазами стало темнеть. Бороться еще и с этим у Ки попросту не было сил. Она подумала о том, что ехать ей, в общем, некуда. Да и незачем. Она ощутила внутри себя какую-то странную пустоту и едва расслышала собственный голос:
– Я останусь, Кора. Я останусь здесь и дождусь, пока вы не примиритесь с гарпиями.
По дороге змеились снежные вихри. Озябший Вандиен скорчился рядом с Ки на сиденье. Он был похож на бесформенную кучу тряпья. Тяжеловозы упорно шагали вперед. Ки следила взглядом за тем, как кружился летучий снег, то заметая, то вновь оголяя дорогу, как он вычерчивал стремительные, никогда не повторяющиеся узоры, белые на белом. Беспрестанно меняясь, снежное кружево оставалось все же неизменным. Как и те дни, что она провела в Арфистовом Броде.
Вереница похожих друг на друга дней затянула ее, мало-помалу отнимая волю. Ки попыталась вновь заглянуть в то время, выудить какое-нибудь яркое воспоминание.
…Она стояла на коленях на деревянном понтоне посреди соляного болота на дальнем конце семейных владений. В жаркие летние дни над болотом поднимались удушливые, зловонные испарения. От них щипало глаза, текло из носа. К тому же на болоте почему-то усиливались головные боли, постоянно мучившие Ки. Над вонючей жижей туда и сюда сновали пестрые насекомые, и от их жужжания в ушах снова начинало звенеть. Мало кто рвался работать в таком отвратительном месте, но Ки шла на это охотно, не пытаясь, как другие, под любыми предлогами избежать посылки на болото.
Здесь ей удавалось побыть в одиночестве.
Она тащила по понтону увесистое деревянное ведерко, перебираясь от колышка к колышку. Они торчали над водой, и к каждому была привязана тонкая веревка. Ки отвязывала ее и осторожно вытягивала наверх. На конце обнаруживался оранжевый кристалл, и Ки всякий раз давала ему повисеть, любуясь игрой солнечных лучей на его гранях. Потом бережно укладывала его в ведерко на кучку других таких же. Хрупкие кристаллы требовали самого осторожного обращения: т'черья не заплатят за битые настоящей цены. Устроив кристалл, Ки заменяла использованную веревочку чистой из сумки, висевшей у нее на плече. Один конец она опускала в мерзкую жижу, другой подвязывала к колышку, торчавшему из края понтона…
– Она даже одевается не как мы!..
Звук незнакомого голоса заставил Ки резко вскинуть глаза. На некотором расстоянии от нее на таком же понтоне трудился Ларс, и рядом с ним стояла та самая Кэти. Видимо, она полагала, что находится от Ки достаточно далеко для того, чтобы безбоязненно говорить о ней во весь голос. Звук, однако, распространялся над болотом не так, как в других местах. Временами голоса бывали слышны здесь издалека.
Ки поспешно опустила голову и снова занялась делом. Кое-где из соляной топи торчали мертвые деревья, густо обросшие склизким розовым мхом. Они частью закрывали юношу с девушкой. Но вот Ларс откинул с лица длинные волосы и, стоя на коленях, снизу вверх прищурился на Кэти, и от Ки не укрылась досада, промелькнувшая у него на лице.
– Я не заметил, как ты подошла, – сказал он вместо приветствия.
– По-моему, Лаос, ты вообще меня последнее время не замечаешь. Нет, ты только погляди на нее! Неужели нельзя хоть рубаху со штанами надеть на работу, как у всех?
Ларс посмотрел, куда ему было указано. Он увидел, как Ки бережно извлекала из трясины очередной кристалл. Все ее внимание явно было сосредоточено на работе. На ней были коричневые штаны из грубой ткани и коричневая же кожаная курточка. Ларс и Кэти были облачены в просторные белые рубахи и холщовые штаны, какие носили в долине.
Ларс нахмурился.
– Сомневаюсь, что она вообще задумывается о том, что бы такое надеть, – сказал он и ловко сменил тему, прикрывшись вежливостью: – Что-то ты давно не заглядывала к нам, Кэти.
– Сперва я хотела выждать, пока вы придете в себя после того ужаса на Обряде, – ответила Кэти. – А теперь, когда бы я ни заглянула, ты вечно работаешь где-нибудь в другом месте. Причем, как правило, вдвоем с Ки. Кстати, ты знаешь, что вся округа уже прослышала о том, что у вас тут стряслось? Кое-кто говорит, что вы пострадали из-за собственной глупости, но я так не считаю. Я просто сочувствую вашей беде, Ларс. Лично я даже и представить себе не могу, как это – вот так вдруг лишиться общества Крылатых…
Кэти тронула его за плечо, как бы для того, чтобы задержать его руку и полюбоваться свежим кристаллом, только что вытащенным из воды. Ларс аккуратно уложил его в ведерко и поднялся, направляясь к следующему колышку, но Кэти встала у него на пути. Ки следила за ними краешком глаза. Густые, медового цвета волосы Кэти были заплетены в косу, уложенную короной. Она скрестила руки на груди, тем самым еще больше подчеркнув ее нежную пышность. Она устремила на Ларса трепетный взгляд, но юноша отвел глаза и обошел ее, не остановившись.
У следующего колышка Кэти опустилась рядом с ним на колени.
– Ты выглядишь вконец измотанным. Ларс. Слушай, никто в долине не может понять, почему вы не велите этой Ки собирать манатки и не заживете хоть немного спокойнее. По мне, так лучше бы вам как можно скорее забыть все случившееся и тем самым исцелиться. Вряд ли вы этого добьетесь, пока будете держать при себе живое напоминание. Я-то вижу, как это отражается на твоей матери. Подумать только, с того самого дня Кора ни разу не посылала за мной. Неужели она решила, что я стану хуже думать о ней из-за случившегося несчастья?
Ларс медленно поднял из воды веревочку с прилипшим кристаллом.
– У нее последнее время слишком много дел, – сказал он. – Причем таких, которые она одна и может исполнить. Она уже известила Мастера Обрядов, что нам необходимо особое священнодействие. Кроме того, она много беседует с Ки. Я уверен, ей очень не хватает твоего общества. Но она полагает, что в первую очередь обязана помочь Ки. Если бы ты, Кэти, была с нами на том Обряде Отпущения и сама почувствовала, какую душевную бурю носит в себе Ки, ты поняла бы, почему мама так поступает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Произнеся эту речь, Руфус умолк, хмуро наблюдая за ней.
Ки беспокойно теребила пальцы: душевное смятение не оставило места негодованию. Она медленно подошла к Руфусовой холостяцкой кровати и присела на край.
– Ты требуешь от меня невозможного, – выговорила она. – Не вижу, кому и какой прок будет оттого, что я останусь. Но я не могу остаться. И не хочу. Не хочу я и наносить лишние обиды поспешным отъездом. Ты присвоил себе какую-то власть надо мной, но я столько перенесла, что даже и не сержусь. Я как-то переросла такие обиды. Я вообще устала что-либо чувствовать. После гибели Свена я была как струна дерева-арфы, готовой звучать от малейшего ветерка. А теперь ничего не осталось: ни гнева, ни гордости, ни радости. Поэтому я просто говорю тебе – я не останусь. Я не могу вынуть из себя душу и заменить ее другой. И уж ни в коем случае не стану жить среди людей, которые меня презирают. Я пробуду у вас еще три дня, потому что, повторяю, не хочу никого обижать поспешным отъездом. Но больше ты ничего от меня не добьешься.
Ки встала и направилась к двери.
– Но как же с землей-то будет?.. – спросил Руфус, и в голосе его прозвучал такой испуг, что Ки обернулась. – К тебе по праву переходит шестая часть наших угодий. А у меня денег нет… – Руфус кивнул на деревянные бирки, – …чтобы выкупить у тебя долю Свена. Если я выпотрошу семейную мошну, чем я заплачу Заклинательницам за ласковые ветры и хорошую погоду?.. Какой прок от земель, с которых весь плодородный слой унесли суховеи?.. Равно как и от добрых дождей, льющихся на землю, уже нам не принадлежащую?.. Видишь теперь, что за задачку ты мне задала?
– Я не земледелец, – сказала Ки. – Я не претендую на землю. Мне нужно не больше, чем умещается под моим фургоном.
Руфус упрямо покачал головой:
– Так дело не делается. Нельзя просто повернуться и уйти прочь. За землю должно быть заплачено: таков наш обычай…
– Да подите вы с вашими обычаями!.. – утратив самообладание, выкрикнула Ки. – Они уже вон до чего меня довели!.. И не только меня, всех довели!..
– Без обычаев мы ничто, – прозвучал чей-то голос. – Без обычаев мы – не народ.
Руфус и Ки с одинаковым недоумением обернулись к двери. Там, прислонившись к косяку и силясь отдышаться, стояла Кора. Взгляд у нее был предельно измученный, но вполне осмысленный и разумный. Она заметила изумление Руфуса, и бледные губы тронула улыбка.
– Я просила тебя привести Ки ко мне, а не затаскивать ее в темный угол и наседать на бедняжку, пока она не уступит твоей воле, – сказала Кора. Она медленно пересекла комнату и опустилась в ногах Руфусовой кровати. Она тяжело, с хрипом дышала. Некоторое время все молчали. Ки больно было смотреть, каких усилий требовал от Коры каждый вздох. – Мальчишки остаются мальчишками, даже когда вырастают во взрослых мужчин, – коротко усмехнулась Кора. – Помнится, как-то раз я вручила всем троим сыновьям по прутику и велела загнать кур во двор. Свен принялся хлопать своим по земле, пугая кур и гоня их куда велено. Ларс размахивал своим над головой и так увлекся, что позабыл, за чем его посылали. Зато Руфус своим прутом поободрал хвосты двум самым драчливым моим петухам… – Кора вновь улыбнулась. – Он и до сих пор такой же. Кого хочешь в угол загонит. – Руфус сердито открыл рот, но Кора только отмахнулась: – Помолчи! Я слишком устала, чтобы с тобой пререкаться. И вообще, это я послала за Ки. Пусть она отведет меня назад в мою комнату. У меня уже все кости разболелись от сиденья на этом булыжнике, который ты именуешь постелью…
Ки поспешно поднялась, растерянно и смущенно поглядывая на неожиданную спасительницу. Кора оперлась на ее плечо, вернее, сделала вид, что оперлась, и Ки медленно повела ее обратно по коридору в спальню. Повелительный взмах руки Коры – и Холланд исчезла за дверью. Старая женщина с тяжелым вздохом села на кровать, потом откинулась на подушки.
Воцарилось молчание, весьма тягостное для Ки. Все силы Коры, казалось, уходили на то, чтобы дышать. Ки смотрела по сторонам, разглядывая тяжелые занавеси, вышитые шпалеры, массивную деревянную мебель. Кора набросила себе на ноги плотное покрывало, и Ки сказала ей:
– По-моему, тебе лучше было бы на улице. Где-нибудь в тенечке на одеяле, на охапке свежего сена. Сразу полегчало бы на свежем воздухе…
Кора невесело улыбнулась:
– Да ты только представь себе, что с ними будет от подобного зрелища!.. Еще пуще пойдут языками чесать. И уж окончательно убедятся, что у меня с головой не в порядке. Нет, Ки, не надо смущаться. Я-то знаю, Руфус именно так и считает. Слишком подолгу я сижу молча и сама себе улыбаюсь. И слишком часто навещаю стада и отары, чтобы лишний раз посетить гарпий и сделать вид, будто не такая уж я старая развалина. Ну что ж, мои набеги на скот теперь на некоторое время прекратятся… Пускай он радуется и говорит, что нет худа без добра. Я о том несчастье, которое случилось вчера… – Кора помолчала некоторое время, потом заговорила уже о другом:
– Вчера вечером, Ки, я поняла одну важную вещь. Ты очень сильная женщина. Сильнее, чем я когда-либо подозревала. Теперь я знаю, как надежно ты оберегала Свена и малышей… Нам здесь очень нужна твоя сила, Ки.
Ки склонила голову, благодаря на добром слове и одновременно внутренне поеживаясь от того, что должно было за этим последовать.
– Моя так называемая «сила» натворила вчера немало беды, – сказала она.
– Я хочу, чтобы ты знала: я…
Кора остановила ее взмахом руки. На иссохших пальцах можно было разглядеть каждую жилку: возраст неумолимо обгладывал плоть.
– Я вчера в полной мере почувствовала твое смятение и твою борьбу, – выговорила она. – Двое, связанные между собою так, как мы вчера на Обряде, – не забывай, мы вели его, – мало что могут утаить друг от друга. И я чувствовала, как отчаянно ты любила моего сына и ваших детей. Это немалое утешение для меня – знать, что он был так любим… Но я чувствовала гораздо больше этого. Ты неповинна в их гибели, Ки. Даже если бы ты поспешила за ними на ту сторону холма, это не изменило бы ничего. Тебе нечего стыдиться и не за что себя грызть. Оставь свою ненависть, оставь гнев. Если ты сделаешь это, я смогу поверить, что Свен и дети познали Отпущение и отошли к лучшей жизни. Это было бы для меня самым большим утешением…
Ки опустила глаза. Неизвестно откуда в памяти всплыло видение уничтоженных птенцов и их матери, превращенной в смятую тряпку. Звон в ушах сразу стал громче. У Ки помутилось перед глазами. Усилием воли она отрешилась от ужасного воспоминания. Что еще она «не сумела утаить» вчера от Коры?.. Были это одни лишь догадки или мать Свена действительно имела что-то в виду?..
Вслух она сказала:
– Те чувства, что ты во мне обнаружила… я всячески пыталась удержать их при себе и не допустить, чтобы они на вас повлияли. И ты сама понимаешь, что я не могу так просто взять и истребить их в себе. Это не тот случай, когда пообещал – и готово. Время и дорога стали бы для меня лучшим лекарством… Одним словом, для того чтобы исполнить твое желание, я должна осуществить свое.
Вот так-то. Ки почувствовала себя так, словно счастливо избежала капкана. Она стала ждать, что предпримет дальше ее собеседница. Может, Кора и вправду состарилась, но что у нее мозги не в порядке – это уж дудки. Ее твердая рука и ясный разум правили семьей столь же уверенно, как Ки – своей упряжкой. То-то она с самого начала так не хотела уступать ей Свена. Ки была для нее сущей занозой в боку. Подумать только, приезжала и уезжала, не спрашивая ее, Коры, позволения. Непредсказуемая и неуправляемая. И нежеланная. Тем не менее, Ки хотелось распрощаться с нею по-доброму. Зачем напоследок устраивать сшибку характеров? Тем более что Свена, умевшего сгладить углы, с ними более не было…
– Я все понимаю, но зачем уж так торопиться? – продолжала Кора. – Разве, по-твоему, Руфус не был кое в чем прав? Конечно, он порядочный грубиян, но ведь смысл от этого не меняется. Если ты уедешь прямо сейчас, то этим окончательно восстановишь против себя и без того глубоко обиженный народ. Почему, спрашивается, тебе не пожить у нас, пока мы не сможем честь по чести расплатиться за землю, доставшуюся тебе после Свена? Останься хотя бы пока не приедет Мастер Обрядов и не поможет нам заново примириться с гарпиями. Это так много значило бы для меня… да и для Руфуса это вопрос чести. Ну так как? Останешься?..
– М-может быть… – осторожно ответила Ки.
Кора все-таки расставила хитроумные капканы, взывая то к здравому смыслу, то к человечности, то к чувству вины. Ты нужна нам. Ты нас обидела. КАК ТЫ МОЖЕШЬ НАС БРОСИТЬ?.. Наверное, Кора не зря говорила, что ей претит грубость Руфуса, привыкшего решать все вопросы, грохая по столу кулаком. Уж не решила ли она показать сыну, как добиваться того же самого, только гораздо тоньше, действуя хитростью и умом?.. Зеленые глаза глубоко заглянули в темные, пытаясь что-нибудь в них высмотреть. Нет, ничего. Просто два блестящих птичьих глаза на морщинистом лице, которое улыбалось Ки. Улыбалось почти умоляюще.
Ки потупилась снова, на сей раз в полной растерянности.
– Зачем тебе надо, чтобы я осталась? – спросила она напрямик.
Кора вздохнула и пошевелилась на кровати.
– Надо ли открывать тебе все до конца прямо сейчас?.. Что ж… Я стара, Ки. В тебе я вижу силу, счастливо облагороженную добротой и умом. А у нас что? Руфус – слишком груб. Ларс – чрезмерно мягкосердечен. Обоим необходима твердая рука и крепкие вожжи. Я мечтала о том, что вам со Свеном однажды наскучат странствия и вы надумаете вернуться. Но так вышло, что Свен покинул нас навсегда. Поэтому я прошу тебя о том же, чего хотел потребовать Руфус. Останься, Ки. Пожалуйста. Нам нужен твой несгибаемый дух. И в особенности после того, что было вчера.
Ки про себя уподобила эти слова обоюдоострому лезвию. С одной стороны – лесть, с другой – напоминание о том ущербе, который она им нанесла. Гнев снова шевельнулся в ее душе. Она что им – дитя, чтобы подобным образом пытаться ею управлять?.. Ки принялась подбирать какие-то почтительные и вежливые слова, чтобы завершить беседу достойным прощанием. Ничего не получилось. Ум ее внезапно как будто завяз в топком болоте. В висках застучало. Нет, не годилось так вести себя по отношению к Коре. И так она уже вольно или невольно отняла у нее сына. В ушах снова поднялся гул, а перед глазами стало темнеть. Бороться еще и с этим у Ки попросту не было сил. Она подумала о том, что ехать ей, в общем, некуда. Да и незачем. Она ощутила внутри себя какую-то странную пустоту и едва расслышала собственный голос:
– Я останусь, Кора. Я останусь здесь и дождусь, пока вы не примиритесь с гарпиями.
По дороге змеились снежные вихри. Озябший Вандиен скорчился рядом с Ки на сиденье. Он был похож на бесформенную кучу тряпья. Тяжеловозы упорно шагали вперед. Ки следила взглядом за тем, как кружился летучий снег, то заметая, то вновь оголяя дорогу, как он вычерчивал стремительные, никогда не повторяющиеся узоры, белые на белом. Беспрестанно меняясь, снежное кружево оставалось все же неизменным. Как и те дни, что она провела в Арфистовом Броде.
Вереница похожих друг на друга дней затянула ее, мало-помалу отнимая волю. Ки попыталась вновь заглянуть в то время, выудить какое-нибудь яркое воспоминание.
…Она стояла на коленях на деревянном понтоне посреди соляного болота на дальнем конце семейных владений. В жаркие летние дни над болотом поднимались удушливые, зловонные испарения. От них щипало глаза, текло из носа. К тому же на болоте почему-то усиливались головные боли, постоянно мучившие Ки. Над вонючей жижей туда и сюда сновали пестрые насекомые, и от их жужжания в ушах снова начинало звенеть. Мало кто рвался работать в таком отвратительном месте, но Ки шла на это охотно, не пытаясь, как другие, под любыми предлогами избежать посылки на болото.
Здесь ей удавалось побыть в одиночестве.
Она тащила по понтону увесистое деревянное ведерко, перебираясь от колышка к колышку. Они торчали над водой, и к каждому была привязана тонкая веревка. Ки отвязывала ее и осторожно вытягивала наверх. На конце обнаруживался оранжевый кристалл, и Ки всякий раз давала ему повисеть, любуясь игрой солнечных лучей на его гранях. Потом бережно укладывала его в ведерко на кучку других таких же. Хрупкие кристаллы требовали самого осторожного обращения: т'черья не заплатят за битые настоящей цены. Устроив кристалл, Ки заменяла использованную веревочку чистой из сумки, висевшей у нее на плече. Один конец она опускала в мерзкую жижу, другой подвязывала к колышку, торчавшему из края понтона…
– Она даже одевается не как мы!..
Звук незнакомого голоса заставил Ки резко вскинуть глаза. На некотором расстоянии от нее на таком же понтоне трудился Ларс, и рядом с ним стояла та самая Кэти. Видимо, она полагала, что находится от Ки достаточно далеко для того, чтобы безбоязненно говорить о ней во весь голос. Звук, однако, распространялся над болотом не так, как в других местах. Временами голоса бывали слышны здесь издалека.
Ки поспешно опустила голову и снова занялась делом. Кое-где из соляной топи торчали мертвые деревья, густо обросшие склизким розовым мхом. Они частью закрывали юношу с девушкой. Но вот Ларс откинул с лица длинные волосы и, стоя на коленях, снизу вверх прищурился на Кэти, и от Ки не укрылась досада, промелькнувшая у него на лице.
– Я не заметил, как ты подошла, – сказал он вместо приветствия.
– По-моему, Лаос, ты вообще меня последнее время не замечаешь. Нет, ты только погляди на нее! Неужели нельзя хоть рубаху со штанами надеть на работу, как у всех?
Ларс посмотрел, куда ему было указано. Он увидел, как Ки бережно извлекала из трясины очередной кристалл. Все ее внимание явно было сосредоточено на работе. На ней были коричневые штаны из грубой ткани и коричневая же кожаная курточка. Ларс и Кэти были облачены в просторные белые рубахи и холщовые штаны, какие носили в долине.
Ларс нахмурился.
– Сомневаюсь, что она вообще задумывается о том, что бы такое надеть, – сказал он и ловко сменил тему, прикрывшись вежливостью: – Что-то ты давно не заглядывала к нам, Кэти.
– Сперва я хотела выждать, пока вы придете в себя после того ужаса на Обряде, – ответила Кэти. – А теперь, когда бы я ни заглянула, ты вечно работаешь где-нибудь в другом месте. Причем, как правило, вдвоем с Ки. Кстати, ты знаешь, что вся округа уже прослышала о том, что у вас тут стряслось? Кое-кто говорит, что вы пострадали из-за собственной глупости, но я так не считаю. Я просто сочувствую вашей беде, Ларс. Лично я даже и представить себе не могу, как это – вот так вдруг лишиться общества Крылатых…
Кэти тронула его за плечо, как бы для того, чтобы задержать его руку и полюбоваться свежим кристаллом, только что вытащенным из воды. Ларс аккуратно уложил его в ведерко и поднялся, направляясь к следующему колышку, но Кэти встала у него на пути. Ки следила за ними краешком глаза. Густые, медового цвета волосы Кэти были заплетены в косу, уложенную короной. Она скрестила руки на груди, тем самым еще больше подчеркнув ее нежную пышность. Она устремила на Ларса трепетный взгляд, но юноша отвел глаза и обошел ее, не остановившись.
У следующего колышка Кэти опустилась рядом с ним на колени.
– Ты выглядишь вконец измотанным. Ларс. Слушай, никто в долине не может понять, почему вы не велите этой Ки собирать манатки и не заживете хоть немного спокойнее. По мне, так лучше бы вам как можно скорее забыть все случившееся и тем самым исцелиться. Вряд ли вы этого добьетесь, пока будете держать при себе живое напоминание. Я-то вижу, как это отражается на твоей матери. Подумать только, с того самого дня Кора ни разу не посылала за мной. Неужели она решила, что я стану хуже думать о ней из-за случившегося несчастья?
Ларс медленно поднял из воды веревочку с прилипшим кристаллом.
– У нее последнее время слишком много дел, – сказал он. – Причем таких, которые она одна и может исполнить. Она уже известила Мастера Обрядов, что нам необходимо особое священнодействие. Кроме того, она много беседует с Ки. Я уверен, ей очень не хватает твоего общества. Но она полагает, что в первую очередь обязана помочь Ки. Если бы ты, Кэти, была с нами на том Обряде Отпущения и сама почувствовала, какую душевную бурю носит в себе Ки, ты поняла бы, почему мама так поступает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31