А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Он стоял на Полк-стрит. Вдохнул воздуха и, в который раз, вздрогнул. Ночь была холоднее, чем обычно в это время года.
Высокая русоволосая женщина, неброско одетая под офисного работника, инструктировала стайку юных сутенеров.
– Мне по барабану, верите вы этому или нет, – вы должны сами это выяснить. Имейте это в виду. Наш союз – это единственное, что прикроет вас в конечном итоге от шнырей, полиции и прочей швали, которая стремится вас объ'бать. – Точно: представительница профсоюза путан.
Коул удалился за пределы слышимости. Прошел мимо какого-то кабака, на минуту попав в волну теплого воздуха от его вентиляции; пахнуло пивом, вином, стойким табачным духом вкупе с гомоном уютно устроившихся пьянчуг, пытающихся друг друга перекричать.
Миновал открытый в этот полночный час магазин компакт-дисков – островок цветистых огней, сотрясающийся от музыкального рева. Район был почти стопроцентно «голубой» – веселый, жизнерадостный, истекающий смехом и признаками ненавязчивой дружелюбности. Геи принимали в свою среду по большей части кого угодно. Коул и сам захаживал иногда в гей-бары, наблюдал, как мужчины флиртуют с мужчинами, женщины с женщинами, мужчины ласкают мужчин и… Ему нравилось наблюдать ощущение скрытой близости в этих ласках; общая атмосфера раскованности, дух эдакого развеселого бунтарства. Иногда становилось даже стыдновато за свою гетеросексуальность. Он с горечью прикидывал, а не перенаправить ли свой сексуальный огонь, чтобы сходиться вот так же свободно, как эти геи; умеют же, надо отдать им должное.
Миновал весело гогочущую стайку «королев с членом»; донеслись обрывки их болтовни… «Нет же, нет, дорогуша, посмотри на себя, куколка, ты просто с ума сошла, такой цвет волос. Никто нынче, лапка, не носит зеленого: чего доброго, машины спутают тебя со светофором и въедут на полном ходу…»
Коул смутно улыбнулся – не помогало. Он пытался затеряться в городе, но ничего не выходило. Его изолировала собственная боль.
И шел он быстро. Мимо бородатых мужиков в армейских ботинках и джинсе; мимо голубых всадников-мотоциклистов в коже, с прорезью на заду; мимо парочек, троиц и ватаг из восьми – десяти человек, передающих друг дружке косяки, милующихся и беззлобно балагурящих на тротуаре, – и через всех приходилось протискиваться. Уличная «пташка» заметила ему с укоризной:
– Алё, пупсик, на каблуки-то мне не наступай: я их только вот купила.
– Извини, – промямлил Коул, ступая мимо. Сердце гулко стучало.
Он пытался как-то отделаться от видения, изгнать его, небесполезно…
На ковровом покрытии, истекая кровью, лежал убитый охранник. Над ним склонился еще один, с дымящимся стволом…
Коул зашел в ближайший бар, бесцеремонно протолкнулся сквозь людскую толчею к стойке и крикнул бармену:
– Бурбон, на три пальца!
Служитель стойки – увядший до времени муравьишка с пегими от многократного перекрашивания волосами – поджал губы и укоризненно цокнул языком.
В динамиках звучала какая-то замшелая песня «Пэт шоп бойз»…
Бармен взглянул Коулу в глаза и что-то понял. Пожав плечами, плеснул в бокал бурбон. От души налил, не поскупился. Коул прихватил напиток и уединился в относительно свободном уголке. Сел, по-прежнему вздрагивая, пригубил пробирающую крепкую жидкость, силой пытаясь изгнать из себя недавнее воспоминание…
Ничего не получалось.
Повернув побелевшее лицо, человек лежал на животе, вопя, как отшлепанный карапуз, и руками пытался как-то остановить хлещущую из раны кровь…
– Город… – проговорил Коул, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Коул вскинул ствол и, хлебнув с рыдающим звуком воздух, выстрелил человеку в голову. И еще. И еще. Две пули прошли мимо; одна угодила лежащему сзади в правое плечо…
– Город… – зажмурясь, еще раз процедил Коул сквозь стиснутые зубы.
Гульярдо рухнул, давясь собственной кровью из разорванного горла…
– ГОРОД! – рявкнул Коул, распахивая глаза.
– Прелесть моя, ты в порядке? – учтиво осведомился миниатюрный мужчинка с эспаньолкой и серьгой в ухе. Он чуть заметно улыбался. К столику подтянулся еще кто-то… птичка-невеличка. Коул в три глотка осушил бокал и, резко выдохнув, встал.
– Пупсик, у тебя не совсем свежий вид, – заметила «птичка» проходящему мимо Коулу. – Ты бы шел домой…
– Да, – кивнул Коул. – Именно, именно. Так и поступлю. Домой пойду. – И он, осоловело мигая, направился к дверям.
Коул незряче брел по улице, бормоча извинения и натужно дыша, машинально минуя гей-дансинги, гей-кинотеатры, геев-полицейских, патрулирующих улицы друг с дружкой под ручку; салоны красоты для геев. Он двигался с бездумной целенаправленностью, желая прийти хоть куда-нибудь.
Наконец он остановился и встряхнулся. Набрал полную грудь воздуха и более-менее сориентировался. Ему стало чуть поспокойнее. Он находился ближе к центру, неподалеку от Эмбаркадеро; справа с мягким урчанием проносились газовые автомобили. Ввысь устремлялись небоскребы – холодные, угловатые, недосягаемые для света уличных фонарей. Тротуары почти пустовали. Слева в темной подворотне грузно возился какой-то человек.
Коул настороженно застыл. На затемненной фигуре (теперь уже сидящей в скрюченной позе) были зеркальные очки, мятая шляпа и длинное пальто. Откуда-то из центра сгорбленного силуэта доносилась негромкая музыка…
– Город? – прошептал Коул, приближаясь. Он склонился над притихшей фигурой. – Город?
От лежащего в подворотне пованивало блевотиной и перегаром. Глаза постепенно привыкли к темноте. Коул рассматривал лицо лежащего. Темные очки сидели на носу криво и непрочно. Человек спал, негромко похрапывая. Костистое лицо индейца-чикано покрывала угревая сыпь. Музыка исходила из портативного радио, припрятанного в изгибе руки, – роковая станция; звук то пропадал, то появлялся, продираясь сквозь помехи.
Коул отвернулся, чувствуя горькое разочарование.
– Как себя чувствуешь, Коул? – послышалось сзади. Коул снова повернулся к темной фигуре, лежащей с поджатыми ногами в темной подворотне. Человек по-прежнему похрапывал.
– Город?
– Да, Коул. – Голос доносился из радио, поверх музыки.
Коул подошел ближе, наклонился к радио и заговорил тихо, чтобы не разбудить спящего пьянчугу.
– Город… Меня обманули. Мне больно.
– Как? Почему, Коул? – переспросило радио. Затем музыка снова усилилась, как будто дожидаясь, пока он ответит.
– Мне жутко, мне гнусно от отвращения. Забавно… поначалу вроде не было так плохо. Возможно, от шока или чего-то в этом роде. А потом меня, м-м, пробила дрожь, и пошло-поехало. Я убил того человека. Ты и я, мы оба убили его. Ты солгал мне. И насчет того охранника. Может быть, Гульярдо и должен был умереть, может, он и заслуживал, чтобы – ч-черт! – ему раздербанило глотку… Но тот второй охранник, он же был ко всему этому непричастен!
– Он был накачан наркотой, Коул. Накачанный параноик. Был готов выстрелить в любого, кто выйдет из лифта.
– Даже если так, надо было найти какой-то другой способ с ним сладить, чем…
– Надо было, но не вышло. – Голос Города стал заметно громче, резче. Пьяница пошевелился и что-то прохныкал во сне.
– Послушай, я не могу идти на такие дела, я… я не могу брать за них ответственность. Не имею права выносить всем этим людям приговор и просто их сметать. Мне не нравится ни то, как это выглядит, ни то, какое это вызывает ощущение… – Коул замолк; горло жгли слезы. Он плакал – медленно, мучительно. Где-то сзади издавали стоны автомобили. Коул оглянулся по обе стороны – нигде никого.
– Это должно было случиться, Коул. Ты пережил момент истины. Это начинается с боли, страха и смятения, и только потом начинаешь осознавать и себя, и свою роль и приходишь к пониманию.
– Нет уж! Такое я совершенно не понимаю.
– Коул, не ты стрелял в этих людей. Это сделал я. Возможно, просто использовав для этого твои руки. Ты был моим орудием. Хотя на самом деле это был мой выбор и моя ответственность…
– Но у меня есть – по крайней мере, должен быть свой выбор, становиться или нет этим твоим сраным орудием!
– Не-а. Нет, Стью, этот самый выбор был сделан уже давным-давно. Ты был избран, и в то же время ты сам вызвался. Ты согласился быть частью меня, моим волеисполнителем уже задолго до того, как увидел меня в своем клубе. И вот он, крайне важный вопрос, Стью: а кто такой я? Кто, как ты считаешь?
Коул помедлил, колеблясь.
– Ты… бессознательное города. Коллективное. Каким-то образом сведенное воедино. По крайней мере, так Кэтц говорит.
– А что, довольно близко. Но вдумайся: что под этим подразумевается? Я осуществляю попранные желания всех людей в этом городе. Втайне они боятся МТФ, БЭМ, всей этой тотальной компьютеризации и глобализации. Они живут в страхе перед кучкой людей, постепенно, но неуклонно прибирающей к рукам все большую власть. Вопреки тому, что внешне, сознательно большинство это якобы одобряет, подсознательно оно стремится этому воспротивиться, все вернуть назад. И для этой цели все они создали меня и выбрали тебя быть моим орудием. И это они застрелили Гульярдо, Стью. И они перебили тех шнырей-активистов на улице. Ты же сам всегда был за то, чтобы дать власть большинству, дать людям возможность самовыражаться коллективно. Ты всегда был на их стороне. Ныне ты просто исполняешь их команды. Ты их дитя. А они – твоя семья.
Коул призадумался. А ведь действительно. В подкорке словно произошло включение. Получается вполне логично. Неважно, насколько прав или не прав Город в моральном смысле. Суть в том, что действия его, Коула, в тот вечер были оправданны. И кровь на руках не у него одного. Вина делится со всеми вокруг. Кто посмеет осудить всех? Сделалось легче. Коул снова вздрогнул, но на этот раз от облегчения.
– Ладно, – произнес он.
– Будут моменты, – продолжал Город, – когда тебя вдруг охватит сомнение – в них, во мне – и ты захочешь выйти из игры. Может, даже прямо в эту ночь. Однако теперь ты знаешь, как со всем этим надо поступать. Этот миг пройдет. Не позволяй никому играть на своем чувстве вины, Коул.
О ком это он – о Кэтц?
Опять затрещали помехи и пошла мяукать пустопорожняя музыка.
Голос Города пропал.
Но его присутствие по-прежнему чувствовалось, до осязаемости плотное, в скоплении обступивших Коула зданий.
Коул шел, непринужденно улыбаясь. Напряжение сменилось ощущением пьянящей легкости. Он подумал о своем клубе и, повернув за угол, пошел в направлении «Анестезии».
Он сменил направление, как меняет его мысль, устремляясь к полному осознанию какой-то идеи или к давнему воспоминанию. Город представлял собой некий гигантский ум – матрицу идей и концепций, воплощенных в бетон и асфальт. И сам он был центром сознания, что бродило по этому уму, тронув для начала одну идею – конкретного пятачка в городе, потом еще и еще, перемещаясь по четко выстроенной конфигурации улиц, переходящих одна в другую, словно череда свободных ассоциаций.
Как никогда чувствовал он себя частью ума Города.
– Эй, Стью!
Коул отвлекся и увидел Кэтц, стоящую возле входа в клуб. Коул улыбнулся и помахал ей рукой. Она, похоже, испытала облегчение. Подойдя, взяла его за руку, и вместе они вошли в общий гам ночного клуба. По молчаливому взаимному согласию они болтали о чем угодно, обо всем подряд – исключая Город и мертвых людей в Пирамиде.
Они прошли в заднюю комнату, где Коул налил ей и себе по пиву. Разговаривали о музыке, о публике, и мало-помалу все вроде забывалось.
Лишь иногда в тоне Кэтц проскальзывал укор. Она боролась с собой, пытаясь не поднимать больных тем. И Коул почувствовал, как неприязнь к себе начинает возвращаться. «Это дело не моих рук, – внушал он сам себе. – Все в городе решили за меня».
Встал, потянулся, сказал, что ему надо бы заняться работой. Кэтц кивнула, глядя в пол. Коул вышел в зал.
На час-другой он с головой ушел в работу. Смешивал коктейли, подавая их стозевному монстру; мыл стаканы, дежурил за кассой, протирал барную стойку; переставлял компакт-диски; проверял на подлинность кредитки, утихомиривал не в меру разгулявшихся; делал вид, что слушает анекдоты, которых из-за шума слышно не было; снова подавал напитки и так далее.
Иногда задания наслаивались одно на другое, и тогда приходилось действовать в духе образцового экспресс-бара – сновать туда-сюда под стать бильярдному шару, рикошетом отлетающему от боковых кромок. Подобная работа на редкость успокаивала, уподобляя Коула детали в механизме городской ночи, даря чувство, что он на своем месте.
Он все разливал напитки, смазывая шестерни гладко вращающейся машины субботнего улета, по-хозяйски озирая свое подернутое дымом, увенчанное отбликами зеркального шара королевство.
Жужжание аппаратов МТФ, позвякивание мойки, несмолкающее коловращение завсегдатаев – все сливалось в единый гул, своеобразный морской прибой.
Коул чувствовал себя капитаном клуба «Анестезия». Главврачом, назначающим очередную дозу веселого забвения в стопке или стакане, – и вот уже начинали забываться корчащиеся охранники и итальянец с порванным горлом на восемнадцатом этаже сейсмоустойчивого здания… Мысли об этом не возникали уже по полчаса кряду. А если и возникали, Коул твердил себе, что на курок нажал весь город целиком; я просто выполнял приказ.
Однако время от времени призма того здания вдруг меняла обличье, представая в виде пирамиды на старых долларовых банкнотах, со всевидящим недреманным оком наверху.
«Они начнут разыскивать меня, – вкрадывалась мысль, – когда вычислят, что Сэлмон никого не наводил. Я главный подозреваемый: они знают, что у меня есть причина их ненавидеть».
Поэтому Коул не особо удивился, когда в десять вечера, после того как группа Кэтц отыграла часовую программу, в двери вошли двое в серых костюмах и целенаправленно двинулись к стойке. На старшем были очки в золотистой оправе; узкое лицо казалось еще длинней за счет бакенбард, частично скрадывающих щеки. Второй был пониже ростом и моложе – смуглый, кареглазый, волосы ежиком; возможно, выходец из латинских кварталов.
– Коул? – осведомился тот, с бакенбардами. – Драммонд. – Он указал на себя, чуть заметно вскинув большой палец; небрежно кивнув на своего товарища, сказал: – Офицер Гулера. – И Драммонд предъявил свой жетон.
С улыбкой, не сходящей с лица, несмотря на движение губ, Гулера задал вопрос:
– Вы нас ожидали? Вас кто-то об этом предупреждал?
– Че-чего? – («Не заикайся!» – мысленно прикрикнул на себя Коул.) – Да ну, с какого еще перепугу. Хотя пару легавых я различу безошибочно. Вы же не просто по дороге сюда зашли.
Драммонда такой ответ, похоже, устраивал. Хотя Гулера переспросил:
– Не догадываетесь, о чем мы хотим с вами потолковать?
– Слушай, да хватит с ним в шарады играть, – перебил Драммонд раздраженно. – Парень не настолько глуп… Коул, вы что-нибудь слышали о происшествии с ребятками в Крокер-банке?
– С ребятками? – переспросил Коул с намеренно скучливым видом. – В смысле с подростками?
– Нет – с охранниками. Одному из них досталось особенно неприятным образом.
– Точно, более чем неприятным, – добавил Гулера, покачав головой и уже без улыбки. – Прямо через глаз, шлангом огнетушителя.
– Оп-па! Вот уж не позавидуешь. – Коул сглотнул, чтобы не поперхнуться. – И как вся эта хрень произошла? – спросил он с подобающей случаю брезгливой ухмылкой.
– Мы хотели спросить об этом вас, – сказал Гулера со значением.
– С чего это?
– Нас проинформировали, – пояснил Драммонд, – что вы задолжали тем людям уйму денег. Уйму. Тем самым, с восемнадцатого этажа здания. И были этим очень недовольны.
Коул чувствовал, что Драммонд его прощупывает, поминутно изучая малейшее движение на его лице, выражение глаз.
– Да, Драммонд, – ответил Коул. – Идеальный способ избавиться от долга – пойти в офис и повтыкать огнетушители охранникам в глаза. Прелесть. Наверно, какой-нибудь маньяк, блин, так и поступил бы. Если, допустим, у меня бы поехала крыша по поводу так называемого «долга» – а я не скрываю, что это меня бесит, – так вот, если бы я обалдел настолько, что пошел туда ставить всех на уши, я бы уж точно торчал тут и делал свою чертову работу через считанные часы после происшествия, а?
Пожав плечами и поджав губы, Гулера прищурился.
– Коул, как насчет прогуляться с нами до участка?
– Прошу извинить. Но без ордера – никак, – ответил Коул.
– Завтра к утру он у нас будет, – заверил Гулера.
В этот момент погас свет: Кэтц возобновила выступление. Теперь всем троим приходилось буквально вопить, чтобы перекричать рок-н-ор.
К радости Коула, свет убавился настолько, что Драммонд не мог теперь четко различать его лицо. Он подозревал, что растущий ужас (ничто не страшило его больше, чем перспектива камеры) может отразиться на его лице.
– Без ордера – никак, – еще раз повторил Коул. – Мне баром заниматься надо, а с висящим над головой долгом я должен стоять здесь и вкалывать, пока не наскребется нужная сумма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21