Коул, не раздумывая, кинулся туда. Оказалось, какая-то котельная прямо под уровнем улицы. Пробираясь меж путаницы труб и водоводов, Коул набрел на вбитые в стену металлические скобы лесенки и, держа перед собой пистолет, стал неуклюже по ним взбираться, пока не уткнулся головой во что-то твердое. Пощупав, определил: крышка канализационного люка. Она поддалась и отодвинулась неожиданно легко («Город помогает»). Коул выкарабкался наружу в ночную темноту, с благодарностью вдыхая прохладный ночной воздух. Он оказался на подъездной аллее позади того гранитного здания. В стороне, на улице, мелькали отсветы фонарей, ночными призраками выли сирены, из-за угла доносились крики. Тут узкую аллейку зловеще очертили фары, и, блокируя выход, в нее завернул автомобиль. Коул в панике, вполголоса ругаясь, заметался в поисках какого-нибудь укрытия; тщетно. Автомобиль надвигался прямо на него; очертаний не было видно из-за слепящих фар. Машина остановилась в какой-нибудь паре метров; Коул распластался по стене. Фары погасли, и стало видно, что это – пустое такси с открытой дверцей.
– Слава тебе, Господи, – выдохнул Коул облегченно, сквозь облачко выхлопов направляясь к водительскому сиденью: лучше сесть там, а то не ровен час заметят, что машина без шофера. Дверца захлопнулась, сам собой передвинулся рычаг передачи, зажглись фары, и машина с помощью точно крутящегося руля проворно выехала задним ходом с аллейки на улицу.
Такси резко вильнуло вправо и понеслось. «Слишком быстро, – отметил Коул. – Такой спешкой он привлечет внимание». Ну вот: всего пять минут, и на хвосте уже висят две полицейских машины. Такси на всей скорости проскочило на красный свет (и Коул и Город знали, что в данный момент никто не поедет через перекресток наперерез) и полетело по пустому проспекту. Мимо кометами проносились встречные огни, чередуясь с островками тени – свет \ тень \ свет \ тень \ ы-ы \ и-и \ ы-ы \ и-и \ свет \тень \ свет \тень; в зеркале заднего вида красными демоническими бельмами вертелись мигалки двух патрульных машин, с воем мчащихся бок о бок. Из динамиков стереосистемы донесся голос Города:
– Ты не убил его. И не привел в действие часовой механизм…
– Я же говорил тебе: я не Джеймс Бонд, – сказал Коул, ерзая при мысли, что его опять заподозрили в предательстве.
Патрульные машины постепенно приближались. Из прилегающей улицы вынырнула еще одна и присоединилась к погоне. Скоро, должно быть, заблокируют и со встречной полосы.
Город все же вмешался. Настигшие было машины вдруг замедлили ход, почти остановились и начали выписывать нелепые кренделя – сначала одна, затем другая, и так по кругу, по кругу.
Глядя на них в зеркало, Коул заходился от хохота. «Что они, интересно, напишут у себя в отчете?» Хотелось по-детски показать им язык: «Машинка машинку танцует под сурдинку».
Такси неожиданно тормознуло, да так, что Коул едва не влепился головой в лобовое стекло; хорошо еще, ткнулся в руль. Прямо по ходу проезжую часть перегородили еще две патрульные машины. «СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!…» – донеслось из динамиков мегафона.
Но тут грубый электрический голос в динамиках неожиданно сменился разухабистым танцевальным ритмом, а сами машины принялись выписывать-выруливать кренделя: перед-зад, пяточка-носочек… Из динамиков неслось диско, прошлогодний хит:
Красотка, давай роман крутить -
Давай на полную кутить,
Давай роман с тобой крутить…
Коул хохотал, такси свернуло на боковую улицу. Уже на более спокойной скорости оно доставило его к многоэтажке в Тендерлойне.
В хохоте Коула появился призвук истерии…
СЕ-ЕМЬ!
Коул сидел в темной захламленной комнате, с высоты панорамного окна бездумно глазея на россыпь колких городских огней, ковром далеко-далеко. Справа помаргивал беззвучно телевизор – он его вообще не выключал. Слева – литровая бутылка пива (половина выпита) и недокуренная сигара с длинным стеблем пепла, давно уже испустившая дух. За пазухой – пистолет.
Город переместил Коула в пустующий пентхаус отеля в Рэкэм-армс, укрыть его понадежнее от полиции и активистов: кто-то озаботился досконально прочесать все места, так или иначе связанные с именем Кэтц Вэйлен. Обычный съемщик пентхауса уехал на лето за город; на приход и уход Коула внимания никто не обращал: хозяин частенько сдавал помещение друзьям. Еды и питья здесь было навалом: холодильник набит мясопродуктами, в кухонных шкафах полным-полно консервов. Коул сразу же проникся неприязнью к незнакомому хозяину жилья – при виде всей этой помпезной меблировки и явно заказного дизайна интерьера. Ну как можно уважать человека, у которого вкуса не хватает даже на то, чтобы обставить собственное жилище? Теперь-то комнату украшали пустые жестянки, обертки, бутылки и стопки тарелок, грозно обступившие роскошную мебель.
Обеспечив Коула жильем, присутствие Города истаяло. Он остался один. В целом атмосфера городского разума улавливалась, но не более чем потрескивание помех в радиоприемнике, невнятно. Три дня Коул прождал, не выходя из пентхауса. Все думал, Город объявится. То и дело поглядывал на экран телевизора, ожидая увидеть там его чеканные черты. Но вот уже суббота, а от него по-прежнему ни привета. События прошлой недели уже подернулись в памяти рябью; иногда даже закрадывалось сомнение в реальности мира за окном во всю стену. Днем Коул спал, а к вечеру просыпался для ночных бдений.
– Просыпаюсь только затем, чтобы ждать. – Коул опять разговаривал сам с собой. – Дурь какая-то. Дурь. – Скрестив ноги, он сидел на ковровом покрытии у стеклянной стены. Темноту в комнате разбавляло лишь голубоватое мерцание экрана. Цветное изображение Коул переключил на черно-белое: цвета отвлекали, вселяли нетерпение, желание отправиться наружу. Он существовал в сумерках ожидания.
Мысли с раздражающей регулярностью возвращались к Кэтц.
Несколько раз он набирал оставленный ею чикагский номер. Застать Кэтц никак не удавалось. Лишь один раз ответил заспанный мужской голос: «А? А? А-а, да играет где-то, на концерте. А это кто?»
В мужском голосе прорезалась ревнивая нотка, из чего Коул сделал вывод, что у него и самого есть причина ревновать.
Он в очередной раз глянул на экран. Там телеведущий Джером Джереми, гермафродит, одной рукой поглаживал богемную старлетку, а второй вальяжно охаживал собственный бюст. Коул зевнул.
– Может, – сказал он, обращаясь к панораме городских огней, – Город снова меня наказывает. Потому что я не застрелил того парня, а из-за этого не получилось заложить толком бомбу. Может, он хочет заставить меня как следует помучиться. Может, он меня бросил… Но тогда зачем он меня сюда пристроил?
– Действительно, зачем? – раздался с экрана знакомый голос.
Коул перевел взгляд: экран заполняло лицо Города. Видение, вызванное чувственной депривацией? Он куснул себя за палец – боль была реальна.
Уж если и есть на свете что-то доподлинно реальное, так это боль…
Итак, Город снова был здесь… И Коул как-то обмяк, внезапно осознав, что все эти трое суток, все эти нескончаемые ночные часы напряженно жил ожиданием.
Он нетвердо поднялся, растирая затекшие ноги, чтобы восстановить кровообращение. Подошел к телевизору и какое-то время стоял, глядя в лицо Города со смешанным выражением благоговения и негодования, после чего опустился возле стойки: стоять и взирать на Город сверху было как-то не с руки. «Я принадлежу ему. Кэтц была права».
– В «Кроникл» работает один репортер. Обозреватель, также занимается журналистскими расследованиями, – сказал Город. – Его зовут Варне. Рудольф Варне.
Коул жадно ловил каждое слово, выискивая малейшие перепады в интонации, какие-нибудь намеки на одобрение – или, наоборот, неодобрение. Голос Города был холоден, но не холоднее обычного. Точно ничего и не определишь.
Город между тем продолжал:
– Барнс знает о Руфе Роскоу и об активистах, и даже немного о тебе. Он в курсе, что они тебя ищут. И насчет связи мафии с МТФ, впрочем, это уже не секрет. Но он собирается осуществить крупное разоблачение, буквально по всем каналам СМИ. Я хочу, чтобы ты связался с ним и договорился где-нибудь о встрече. Будь бдителен, поскольку это предстоит сделать среди дня: завтра под вечер он уезжает. Сейчас он в Санта-Крус, иначе бы я вас и так связал. В Сан-Франциско он возвращается завтра утром; отбывает завтра же, во второй половине дня. У тебя будет всего несколько часов. Найди его, расскажи о видеозаписях Руфа Роскоу и вообще обо всем, что тебе известно, – умолчишь только обо мне. Насчет меня он все равно не поверит, а являться ему воочию я не хочу: он не предрасположен к встречному контакту. Он ведь родом не из Сан-Франциско… – Последнюю фразу Город, казалось, произнес с ноткой презрения. – Он из Нью-Йорка и предан ему. Но ты его найди, он поможет. Позвонишь в «Кроникл» завтра, в девять утра. А теперь отдыхай.
– Гор…
Но тот уже исчез.
Исчез. Но он же возвратился; он говорил с ним! Стюарт Коул плакал от облегчения.
Даже на экранчике видеофона с низким разрешением было видно, что Барнс краснолиц и костляв, со срезанным подбородком и приплюснутым носом. Вместе с тем взгляд цепкий и проницательный, а под внешностью лысеющего вояки средних лет кроется недюжинный талант. Несомненно, мастер своего дела.
– Да, слушаю! – отрывисто бросил Барнс.
Коул сделал глубокий вдох и представился:
– Я Коул. Стюарт Коул. Я знаю, что вам известно насчет МТФ и Руфа Роскоу, и могу кое-что к этому добавить.
– Послушайте, уважаемый, сегодня же воскресенье, – вздохнул Барнс с напускной усталостью. – У меня заведено: по воскресеньям никаких дел. Здесь у меня просто рабочая пятиминутка, и я сразу же улетаю…
– Так, всю эту шелуху давай сразу отбросим. У меня нет времени. – Было ясно, что Барнс его просто зондирует, выясняет, кто перед ним: пустозвон, мудозвон или стоящий собеседник. – Я именно тот, за кого себя выдаю, и от меня так просто не отделаться.
Он неловко шевельнулся под пристальным взглядом Барнса, который уже с неприкрытым оценивающим интересом разглядывал его через монитор. Коул был причесан, как бизнесмен, он подобрал в обширном гардеробе хозяина строгий деловой костюм плюс оправу с синеватыми стеклами – ради того чтобы ничем не выделяться из толпы. И все равно ему было не по себе. Он стоял в телефонной будке среди Чайна-тауна, мимо время от времени прогуливались полицейские. По фото Коула в экспресс-бюллетене «Розыск» любая «ищейка» могла опознать его в любую секунду.
– Ты действительно похож на того парня, – подвел итог Барнс.
Коул невольно вздрогнул:
– Ты видел мое фото?
– Конечно. Мы получаем все полицейские бюллетени. За тобой стопроцентный хвост, дорогуша. Ну да ладно, мне-то что. Ты даешь мне след, о котором сейчас заикнулся, а уж мы твой счет покроем сполна, по крайней мере, ту часть, что я останусь должен.
– На Бродвее есть ресторан, – перешел к делу Коул, – называется «Луиджи».
Барнс кивнул:
– Когда?
– Как можно скорее. Я буду поблизости, понаблюдаю. Если все чисто, зайду, как только увижу тебя. Не приноси ничего, что может привлечь внимание.
– Понял. Но может быть, мне…
– … вызвать полицию?
– Ха-ха. – Варне осклабился. – Нет, я хотел сказать: может, мне стоит записать материал для статьи? Диктофон, например?
– Не надо. Там, возможно, сами стены слышат. Я при встрече скажу, где можно раздобыть доказательства.
Коул отключился и перевел взгляд с тлеющего экранчика на яркий свет за окном; контраст такой, что пришлось сощуриться. Он был привычен к ночной жизни; солнечный свет жег радужку, отчего глаза слезились. Коул зевнул: вчера так и не выспался. И пошел вверх по склону – ни дать ни взять бизнесмен, отправившийся в китайский ресторан.
Путь пришлось проделывать среди густого воскресного потока пешеходов, затерявшись в скопище туристов. Слева – шествие безрукавок и солнечных очков; справа – отчаянно сигналящие, стонущие автомобили. Жаркий воздух с примесью пота, бензина, всевозможных дезодорантов, духов, также рыбы и экзотических специй из китайских магазинчиков. Торговцы на обочинах продавали сувениры и мороженое; волнами всходила и снижалась по улицам не то песнь, не то клич воскресного Чайна-тауна: «А вот мор-роженое-е, хал-лёдное-е, вкусное-е!»
Истекая потом в своем непривычном облачении, Коул добрался до Бродвея и теперь блаженно стоял в тени тента через дорогу от «Луиджи», спиной к лавке деликатесов. Стоял и с деланным равнодушием кидал взгляды поверх людской массы, снующей туда-сюда по тротуару. Отсюда был хорошо виден вход в «Луиджи», только вот окно отсвечивало из-за солнца, которое сейчас находилось как раз за его спиной. Хотя по времени Барнсу было еще рано.
Коул стоял теперь на виду, отделившись от основного уличного потока. Огладил руки о брючины. Он нервничал и боялся, а от мысли об этом нервничал и боялся еще сильнее: ведь кто-то мог его заприметить. Напряжение все росло; Коул постоянно одергивал себя, чтобы не оглянуться.
По улице неспешно прокатил полицейский автомобиль. Руки у Коула непроизвольно сжались в кулаки. Он не мигая смотрел вперед. Машина проехала, но нервозность только возросла.
Чтобы как-то отвлечься, он решил думать о Кэтц. Где-то здесь неподалеку они сидели в кофейне, в мыслях друг о друге. При воспоминании о том, что случилось потом, ночью, губы тронула улыбка. Что ни говори, а возраст еще не вышел.
«Он использует тебя» – так она сказала…
Думать о Кэтц расхотелось.
Без особой причины – осознанной причины – взгляд Коула остановился на двух мужчинах на углу неподалеку от «Луиджи». На одном – цветастая красно-синяя рубаха и камера на ремешке, шорты и штиблеты. Дюжий, молодой – непонятно зачем косит под туриста в летах. Напарник его – рослый, в темных очках, плотных брюках и пиджаке, как и у Коула, жарковатом для такой погоды. Было что-то странное в его позе. Коул пригляделся. Тот стоял, сильно подавшись влево (для Коула – вправо) – как бы не опрокинулся, бедняга. Коул держал голову прямо, следя за ними из-под синеватых стекол оправы. Мужчина чуть повернулся вправо и мельком глянул в сторону Коула. Причем взгляд отвел с излишней поспешностью. Теперь было видно, что опирается он на трость. Что, если вдуматься, совершенно не соответствовало его отнюдь не пожилому возрасту. А тут подтянулся и третий.
Этот третий, в респектабельном синем костюме и темных очках, подошел к ним, как к старым знакомым, но ничего при этом не произнес. Даже не поздоровался (разве что сделал это, не шевельнув губами). И Коулу показалось, что все трое поочередно украдкой посмотрели на него.
Коула обдало жаром; чувствовалось, как пот струйкой стекает за воротник. Кто эти люди?
Впечатление такое, будто этого, с тростью, он уже где-то видел: помнилось не по лицу, а по габаритам, развороту плеч, углу подбородка. Смутное такое воспоминание, как из сна. Где же он его видел?
Трость (левая нога повреждена). Причем видно, что он к ней не вполне привычен. Она ему как бы внове – вон, то и дело перехватывает ручку. Левая нога… Там, в Беркли, где активисты удерживали Кэтц, одному из них досталось именно в ногу. Кажется, в левую. Тому, который уцелел. И мог опознать его, Коула.
Повернувшись, Коул тут же тормознул такси, сворачивающее на Саттер.
Как раз в этот момент между такси и Коулом стала протискиваться женщина с коляской, в которой сидел пухлый младенец. Коул чуть не упал прямо на нее. Извинился, отступил обратно на тротуар; такси укатило. Сзади кто-то легонько похлопал по плечу. Лихорадочно нашаривая под полой пистолет, Коул рывком обернулся, ожидая, что его сейчас собьют с ног. Оказалось, это Барнс.
– Что, нервничаем? – понимающе улыбнулся он.
Коул бросил взгляд в сторону «Луиджи». Троица активистов ушла с угла; в данный момент они с нарочито непринужденным видом переходили перекресток.
– У меня тут рядом такси, – сказал Барнс. – Я подумал, может… – Он кивком указал на желтый «додж» у обочины Бродвея.
Коул припустил к машине чуть ли не бегом.
– Эй! – послышался сзади окрик, явно не Барнса. Коул рывком распахнул заднюю дверцу.
– Э, у меня уже счетчик включен! – вскинулся навстречу таксист.
– Ничего, мы едем вместе, – успокоил его Барнс, усаживаясь вслед за Коулом.
– Давай, давай, жми! – округлив глаза, крикнул Коул, завидев полицейского, который побежал вслед за машиной (лишь бы водила не увидел, как он машет, приказывая остановиться). Машина, отъехав от обочины, проворно встроилась в нескончаемый транспортный поток и под желтый свет успела вырулить на Бродвей.
– Едем, э-э… на Койт Тауэр, – наугад бросил Коул. Шофер молча кивнул.
– Как я понял, мы там были не одни, – заметил Барнс.
Коул кивнул:
– Может, мы и сейчас не одни. Они едут следом.
Барнс издал тягостный вздох:
– Надеюсь, у тебя с головой все в порядке?
– Уже нет, – парировал Коул как ни в чем не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Слава тебе, Господи, – выдохнул Коул облегченно, сквозь облачко выхлопов направляясь к водительскому сиденью: лучше сесть там, а то не ровен час заметят, что машина без шофера. Дверца захлопнулась, сам собой передвинулся рычаг передачи, зажглись фары, и машина с помощью точно крутящегося руля проворно выехала задним ходом с аллейки на улицу.
Такси резко вильнуло вправо и понеслось. «Слишком быстро, – отметил Коул. – Такой спешкой он привлечет внимание». Ну вот: всего пять минут, и на хвосте уже висят две полицейских машины. Такси на всей скорости проскочило на красный свет (и Коул и Город знали, что в данный момент никто не поедет через перекресток наперерез) и полетело по пустому проспекту. Мимо кометами проносились встречные огни, чередуясь с островками тени – свет \ тень \ свет \ тень \ ы-ы \ и-и \ ы-ы \ и-и \ свет \тень \ свет \тень; в зеркале заднего вида красными демоническими бельмами вертелись мигалки двух патрульных машин, с воем мчащихся бок о бок. Из динамиков стереосистемы донесся голос Города:
– Ты не убил его. И не привел в действие часовой механизм…
– Я же говорил тебе: я не Джеймс Бонд, – сказал Коул, ерзая при мысли, что его опять заподозрили в предательстве.
Патрульные машины постепенно приближались. Из прилегающей улицы вынырнула еще одна и присоединилась к погоне. Скоро, должно быть, заблокируют и со встречной полосы.
Город все же вмешался. Настигшие было машины вдруг замедлили ход, почти остановились и начали выписывать нелепые кренделя – сначала одна, затем другая, и так по кругу, по кругу.
Глядя на них в зеркало, Коул заходился от хохота. «Что они, интересно, напишут у себя в отчете?» Хотелось по-детски показать им язык: «Машинка машинку танцует под сурдинку».
Такси неожиданно тормознуло, да так, что Коул едва не влепился головой в лобовое стекло; хорошо еще, ткнулся в руль. Прямо по ходу проезжую часть перегородили еще две патрульные машины. «СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!…» – донеслось из динамиков мегафона.
Но тут грубый электрический голос в динамиках неожиданно сменился разухабистым танцевальным ритмом, а сами машины принялись выписывать-выруливать кренделя: перед-зад, пяточка-носочек… Из динамиков неслось диско, прошлогодний хит:
Красотка, давай роман крутить -
Давай на полную кутить,
Давай роман с тобой крутить…
Коул хохотал, такси свернуло на боковую улицу. Уже на более спокойной скорости оно доставило его к многоэтажке в Тендерлойне.
В хохоте Коула появился призвук истерии…
СЕ-ЕМЬ!
Коул сидел в темной захламленной комнате, с высоты панорамного окна бездумно глазея на россыпь колких городских огней, ковром далеко-далеко. Справа помаргивал беззвучно телевизор – он его вообще не выключал. Слева – литровая бутылка пива (половина выпита) и недокуренная сигара с длинным стеблем пепла, давно уже испустившая дух. За пазухой – пистолет.
Город переместил Коула в пустующий пентхаус отеля в Рэкэм-армс, укрыть его понадежнее от полиции и активистов: кто-то озаботился досконально прочесать все места, так или иначе связанные с именем Кэтц Вэйлен. Обычный съемщик пентхауса уехал на лето за город; на приход и уход Коула внимания никто не обращал: хозяин частенько сдавал помещение друзьям. Еды и питья здесь было навалом: холодильник набит мясопродуктами, в кухонных шкафах полным-полно консервов. Коул сразу же проникся неприязнью к незнакомому хозяину жилья – при виде всей этой помпезной меблировки и явно заказного дизайна интерьера. Ну как можно уважать человека, у которого вкуса не хватает даже на то, чтобы обставить собственное жилище? Теперь-то комнату украшали пустые жестянки, обертки, бутылки и стопки тарелок, грозно обступившие роскошную мебель.
Обеспечив Коула жильем, присутствие Города истаяло. Он остался один. В целом атмосфера городского разума улавливалась, но не более чем потрескивание помех в радиоприемнике, невнятно. Три дня Коул прождал, не выходя из пентхауса. Все думал, Город объявится. То и дело поглядывал на экран телевизора, ожидая увидеть там его чеканные черты. Но вот уже суббота, а от него по-прежнему ни привета. События прошлой недели уже подернулись в памяти рябью; иногда даже закрадывалось сомнение в реальности мира за окном во всю стену. Днем Коул спал, а к вечеру просыпался для ночных бдений.
– Просыпаюсь только затем, чтобы ждать. – Коул опять разговаривал сам с собой. – Дурь какая-то. Дурь. – Скрестив ноги, он сидел на ковровом покрытии у стеклянной стены. Темноту в комнате разбавляло лишь голубоватое мерцание экрана. Цветное изображение Коул переключил на черно-белое: цвета отвлекали, вселяли нетерпение, желание отправиться наружу. Он существовал в сумерках ожидания.
Мысли с раздражающей регулярностью возвращались к Кэтц.
Несколько раз он набирал оставленный ею чикагский номер. Застать Кэтц никак не удавалось. Лишь один раз ответил заспанный мужской голос: «А? А? А-а, да играет где-то, на концерте. А это кто?»
В мужском голосе прорезалась ревнивая нотка, из чего Коул сделал вывод, что у него и самого есть причина ревновать.
Он в очередной раз глянул на экран. Там телеведущий Джером Джереми, гермафродит, одной рукой поглаживал богемную старлетку, а второй вальяжно охаживал собственный бюст. Коул зевнул.
– Может, – сказал он, обращаясь к панораме городских огней, – Город снова меня наказывает. Потому что я не застрелил того парня, а из-за этого не получилось заложить толком бомбу. Может, он хочет заставить меня как следует помучиться. Может, он меня бросил… Но тогда зачем он меня сюда пристроил?
– Действительно, зачем? – раздался с экрана знакомый голос.
Коул перевел взгляд: экран заполняло лицо Города. Видение, вызванное чувственной депривацией? Он куснул себя за палец – боль была реальна.
Уж если и есть на свете что-то доподлинно реальное, так это боль…
Итак, Город снова был здесь… И Коул как-то обмяк, внезапно осознав, что все эти трое суток, все эти нескончаемые ночные часы напряженно жил ожиданием.
Он нетвердо поднялся, растирая затекшие ноги, чтобы восстановить кровообращение. Подошел к телевизору и какое-то время стоял, глядя в лицо Города со смешанным выражением благоговения и негодования, после чего опустился возле стойки: стоять и взирать на Город сверху было как-то не с руки. «Я принадлежу ему. Кэтц была права».
– В «Кроникл» работает один репортер. Обозреватель, также занимается журналистскими расследованиями, – сказал Город. – Его зовут Варне. Рудольф Варне.
Коул жадно ловил каждое слово, выискивая малейшие перепады в интонации, какие-нибудь намеки на одобрение – или, наоборот, неодобрение. Голос Города был холоден, но не холоднее обычного. Точно ничего и не определишь.
Город между тем продолжал:
– Барнс знает о Руфе Роскоу и об активистах, и даже немного о тебе. Он в курсе, что они тебя ищут. И насчет связи мафии с МТФ, впрочем, это уже не секрет. Но он собирается осуществить крупное разоблачение, буквально по всем каналам СМИ. Я хочу, чтобы ты связался с ним и договорился где-нибудь о встрече. Будь бдителен, поскольку это предстоит сделать среди дня: завтра под вечер он уезжает. Сейчас он в Санта-Крус, иначе бы я вас и так связал. В Сан-Франциско он возвращается завтра утром; отбывает завтра же, во второй половине дня. У тебя будет всего несколько часов. Найди его, расскажи о видеозаписях Руфа Роскоу и вообще обо всем, что тебе известно, – умолчишь только обо мне. Насчет меня он все равно не поверит, а являться ему воочию я не хочу: он не предрасположен к встречному контакту. Он ведь родом не из Сан-Франциско… – Последнюю фразу Город, казалось, произнес с ноткой презрения. – Он из Нью-Йорка и предан ему. Но ты его найди, он поможет. Позвонишь в «Кроникл» завтра, в девять утра. А теперь отдыхай.
– Гор…
Но тот уже исчез.
Исчез. Но он же возвратился; он говорил с ним! Стюарт Коул плакал от облегчения.
Даже на экранчике видеофона с низким разрешением было видно, что Барнс краснолиц и костляв, со срезанным подбородком и приплюснутым носом. Вместе с тем взгляд цепкий и проницательный, а под внешностью лысеющего вояки средних лет кроется недюжинный талант. Несомненно, мастер своего дела.
– Да, слушаю! – отрывисто бросил Барнс.
Коул сделал глубокий вдох и представился:
– Я Коул. Стюарт Коул. Я знаю, что вам известно насчет МТФ и Руфа Роскоу, и могу кое-что к этому добавить.
– Послушайте, уважаемый, сегодня же воскресенье, – вздохнул Барнс с напускной усталостью. – У меня заведено: по воскресеньям никаких дел. Здесь у меня просто рабочая пятиминутка, и я сразу же улетаю…
– Так, всю эту шелуху давай сразу отбросим. У меня нет времени. – Было ясно, что Барнс его просто зондирует, выясняет, кто перед ним: пустозвон, мудозвон или стоящий собеседник. – Я именно тот, за кого себя выдаю, и от меня так просто не отделаться.
Он неловко шевельнулся под пристальным взглядом Барнса, который уже с неприкрытым оценивающим интересом разглядывал его через монитор. Коул был причесан, как бизнесмен, он подобрал в обширном гардеробе хозяина строгий деловой костюм плюс оправу с синеватыми стеклами – ради того чтобы ничем не выделяться из толпы. И все равно ему было не по себе. Он стоял в телефонной будке среди Чайна-тауна, мимо время от времени прогуливались полицейские. По фото Коула в экспресс-бюллетене «Розыск» любая «ищейка» могла опознать его в любую секунду.
– Ты действительно похож на того парня, – подвел итог Барнс.
Коул невольно вздрогнул:
– Ты видел мое фото?
– Конечно. Мы получаем все полицейские бюллетени. За тобой стопроцентный хвост, дорогуша. Ну да ладно, мне-то что. Ты даешь мне след, о котором сейчас заикнулся, а уж мы твой счет покроем сполна, по крайней мере, ту часть, что я останусь должен.
– На Бродвее есть ресторан, – перешел к делу Коул, – называется «Луиджи».
Барнс кивнул:
– Когда?
– Как можно скорее. Я буду поблизости, понаблюдаю. Если все чисто, зайду, как только увижу тебя. Не приноси ничего, что может привлечь внимание.
– Понял. Но может быть, мне…
– … вызвать полицию?
– Ха-ха. – Варне осклабился. – Нет, я хотел сказать: может, мне стоит записать материал для статьи? Диктофон, например?
– Не надо. Там, возможно, сами стены слышат. Я при встрече скажу, где можно раздобыть доказательства.
Коул отключился и перевел взгляд с тлеющего экранчика на яркий свет за окном; контраст такой, что пришлось сощуриться. Он был привычен к ночной жизни; солнечный свет жег радужку, отчего глаза слезились. Коул зевнул: вчера так и не выспался. И пошел вверх по склону – ни дать ни взять бизнесмен, отправившийся в китайский ресторан.
Путь пришлось проделывать среди густого воскресного потока пешеходов, затерявшись в скопище туристов. Слева – шествие безрукавок и солнечных очков; справа – отчаянно сигналящие, стонущие автомобили. Жаркий воздух с примесью пота, бензина, всевозможных дезодорантов, духов, также рыбы и экзотических специй из китайских магазинчиков. Торговцы на обочинах продавали сувениры и мороженое; волнами всходила и снижалась по улицам не то песнь, не то клич воскресного Чайна-тауна: «А вот мор-роженое-е, хал-лёдное-е, вкусное-е!»
Истекая потом в своем непривычном облачении, Коул добрался до Бродвея и теперь блаженно стоял в тени тента через дорогу от «Луиджи», спиной к лавке деликатесов. Стоял и с деланным равнодушием кидал взгляды поверх людской массы, снующей туда-сюда по тротуару. Отсюда был хорошо виден вход в «Луиджи», только вот окно отсвечивало из-за солнца, которое сейчас находилось как раз за его спиной. Хотя по времени Барнсу было еще рано.
Коул стоял теперь на виду, отделившись от основного уличного потока. Огладил руки о брючины. Он нервничал и боялся, а от мысли об этом нервничал и боялся еще сильнее: ведь кто-то мог его заприметить. Напряжение все росло; Коул постоянно одергивал себя, чтобы не оглянуться.
По улице неспешно прокатил полицейский автомобиль. Руки у Коула непроизвольно сжались в кулаки. Он не мигая смотрел вперед. Машина проехала, но нервозность только возросла.
Чтобы как-то отвлечься, он решил думать о Кэтц. Где-то здесь неподалеку они сидели в кофейне, в мыслях друг о друге. При воспоминании о том, что случилось потом, ночью, губы тронула улыбка. Что ни говори, а возраст еще не вышел.
«Он использует тебя» – так она сказала…
Думать о Кэтц расхотелось.
Без особой причины – осознанной причины – взгляд Коула остановился на двух мужчинах на углу неподалеку от «Луиджи». На одном – цветастая красно-синяя рубаха и камера на ремешке, шорты и штиблеты. Дюжий, молодой – непонятно зачем косит под туриста в летах. Напарник его – рослый, в темных очках, плотных брюках и пиджаке, как и у Коула, жарковатом для такой погоды. Было что-то странное в его позе. Коул пригляделся. Тот стоял, сильно подавшись влево (для Коула – вправо) – как бы не опрокинулся, бедняга. Коул держал голову прямо, следя за ними из-под синеватых стекол оправы. Мужчина чуть повернулся вправо и мельком глянул в сторону Коула. Причем взгляд отвел с излишней поспешностью. Теперь было видно, что опирается он на трость. Что, если вдуматься, совершенно не соответствовало его отнюдь не пожилому возрасту. А тут подтянулся и третий.
Этот третий, в респектабельном синем костюме и темных очках, подошел к ним, как к старым знакомым, но ничего при этом не произнес. Даже не поздоровался (разве что сделал это, не шевельнув губами). И Коулу показалось, что все трое поочередно украдкой посмотрели на него.
Коула обдало жаром; чувствовалось, как пот струйкой стекает за воротник. Кто эти люди?
Впечатление такое, будто этого, с тростью, он уже где-то видел: помнилось не по лицу, а по габаритам, развороту плеч, углу подбородка. Смутное такое воспоминание, как из сна. Где же он его видел?
Трость (левая нога повреждена). Причем видно, что он к ней не вполне привычен. Она ему как бы внове – вон, то и дело перехватывает ручку. Левая нога… Там, в Беркли, где активисты удерживали Кэтц, одному из них досталось именно в ногу. Кажется, в левую. Тому, который уцелел. И мог опознать его, Коула.
Повернувшись, Коул тут же тормознул такси, сворачивающее на Саттер.
Как раз в этот момент между такси и Коулом стала протискиваться женщина с коляской, в которой сидел пухлый младенец. Коул чуть не упал прямо на нее. Извинился, отступил обратно на тротуар; такси укатило. Сзади кто-то легонько похлопал по плечу. Лихорадочно нашаривая под полой пистолет, Коул рывком обернулся, ожидая, что его сейчас собьют с ног. Оказалось, это Барнс.
– Что, нервничаем? – понимающе улыбнулся он.
Коул бросил взгляд в сторону «Луиджи». Троица активистов ушла с угла; в данный момент они с нарочито непринужденным видом переходили перекресток.
– У меня тут рядом такси, – сказал Барнс. – Я подумал, может… – Он кивком указал на желтый «додж» у обочины Бродвея.
Коул припустил к машине чуть ли не бегом.
– Эй! – послышался сзади окрик, явно не Барнса. Коул рывком распахнул заднюю дверцу.
– Э, у меня уже счетчик включен! – вскинулся навстречу таксист.
– Ничего, мы едем вместе, – успокоил его Барнс, усаживаясь вслед за Коулом.
– Давай, давай, жми! – округлив глаза, крикнул Коул, завидев полицейского, который побежал вслед за машиной (лишь бы водила не увидел, как он машет, приказывая остановиться). Машина, отъехав от обочины, проворно встроилась в нескончаемый транспортный поток и под желтый свет успела вырулить на Бродвей.
– Едем, э-э… на Койт Тауэр, – наугад бросил Коул. Шофер молча кивнул.
– Как я понял, мы там были не одни, – заметил Барнс.
Коул кивнул:
– Может, мы и сейчас не одни. Они едут следом.
Барнс издал тягостный вздох:
– Надеюсь, у тебя с головой все в порядке?
– Уже нет, – парировал Коул как ни в чем не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21