Мы идем в гости к Вальке Матросу. Там сегодня соберется вся наша бригада. Будем чествовать молодого счастливого отца.— Что это за парень Тихомиров? — спросил Ремнев.— Парень как парень, — ответил я.— Мне тут дали его проект посмотреть насчет реконструкции завода. Светлая голова! Он, кажется, весной из института приехал к нам? И когда успел так обстоятельно во всем разобраться? Мы-то думали завод останавливать и строить по типовому проекту совершенно новый тепловозоремонтный комбинат. А он, сукин кот, предлагает объединить колесный и сборочный, перекрыв широкий и бесполезный проезд между ними…— Знаю, — сказал я.Но Мамонт уже не мог остановиться:— Во-первых, не нужно останавливать производство, а это перевыполнение всех планов, во-вторых, мы спокойно отремонтируем все неисправные паровозы, что стоят на запасных путях, в-третьих, это огромная экономия — не надо будет строить заново основные цеха. Мы сохраняем старые! Это не один миллион рублей экономии! Скажу тебе по секрету: начальник завода чуть не заплясал от радости, познакомившись с проектом… Будет создана специальная техническая комиссия для изучения проекта. Уверен — утвердят. Я первый подниму обе руки за этот проект.— А что он за это получит? — спросил я, когда Мамонт замолчал.— Что получит? — не понял Мамонт.— Ну, премию или чего там…— Вон тебя что интересует, — сказал Ремнев.— Материальный стимул тоже что-то значит в нашей жизни.— Получит, что положено.— А что положено? — спросил я.— Он все о деньгах!— Тихомирова тоже интересует этот вопрос.— Я не пойму, — внимательно посмотрел на меня Мамонт, — ты ему завидуешь или имеешь что-нибудь против него?— Завидую, — сказал я.Не один месяц живем мы вместе, а я все еще не понял, что за человек Венька Тихомиров. Мы с ним в хороших отношениях, но дальше дело не пошло. Друзьями мы не стали. Я не могу в этом упрекнуть Веньку, наоборот, он стремился сблизиться. Что-то в нем отталкивало меня, а что — я и сам не знал. В деревне у нас произошла первая стычка.Венька от кого-то узнал, что мы с Шурупом ездили в город. И хотя мы не опоздали к началу работы, он вечером пришел к нам на новое местожительство и этак игриво спросил:— Мариночку решил навестить? Я понимаю, такая женщина, соскучился…Этот разговор и в другое время был бы некстати, а тогда и подавно.— Мариночку?— Извиняюсь, Марину… забыл, как отчество?— Венька, иди, иди, иди… — сказал я.— Мы с тобой вдвоем отвечаем за дисциплину в бригаде, — посерьезнев, сказал он. — И ты, член комсомольского бюро, какой подаешь пример? Знаешь, что мне сегодня Зайцев сказал? Я, говорит, тоже в город хочу. У меня там шикарная баба… Ястребову можно, а мне нельзя?— Чего ты хочешь? — спросил я.— Во-первых, ты колхозный бензин израсходовал…— А во-вторых?— Я не ожидал этого от тебя.В другое время не получилось бы ссоры. В общем-то, Венькины упреки были справедливы, но тут я не стерпел.— Во-первых, я на работу не опоздал, — сказал я. — Во-вторых, с бензином сам разберусь, а в-третьих, пошел ты…Венька побагровел, но ничего не сказал. Повернулся и ушел.На другой день нас собрал председатель и произнес речь. Он сказал, что доволен нами. Если бы не наша своевременная помощь, то колхоз ни за что не завершил бы в срок сев зерновых. Теперь вот посадим овощи и распрощаемся. Всем нам он заранее выносит благодарность и самолично напишет о нас в областную газету.Мы похлопали ему. Улыбающийся Венька как ни в чем не бывало подошел ко мне и сказал, что вчерашний разговор считает глупым и не стоит о нем вспоминать. И, рассмеявшись, добавил, что он не прочь был бы со мной прокатиться в город. У него там тоже есть дела…
— А что мы подарим Валентину? — спросил Мамонт и даже остановился.— Магазины давно закрыты, — сказал я.— Как же без подарка-то?— Придется завтра.— Купим вскладчину трехколесный велосипед, а? — предложил он.— Уж лучше коляску, — сказал я. — Когда еще велосипед понадобится?— Представляешь, садится такая кроха на велосипед и ножками, ножками на педали…— Это когда еще ножками, — сказал я.— Моя первая жена не хотела детей… — с грустью сказал он.Я сбоку посмотрел на него. Лицо у Никанора Ивановича задумчивое, мягкое. Я и не подозревал, что у него может быть такое лицо. Он всегда казался мне человеком суровым, начисто лишенным сентиментальности.— У тебя табакерка с собой? — спросил он.— Вы леденцы сосите, — сказал я. — Говорят, помогает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Был день, но на улице сумерки. На город надвинулась грозовая туча. Вдалеке добродушно ворчал гром. Две девушки в светлых платьях пробежали мимо окна. Дробно процокали их острые каблучки. Девушки остановились под деревом у автобусной остановки.Я распахнул окно. Ветер шумно ворвался в комнату, сгреб в охапку застоявшийся папиросный дым и вышвырнул на улицу. Зашелестела газета на столе, защелкали листами тетрадки. Я поставил на бумаги графин с водой. В комнате я один. Шуруп ушел в кино. С тех пор как решил поступить во ВГИК, он не пропускал ни одного фильма. Смотрел все подряд. А где Вениамин, не знаю.Ветер было затих, а потом задул с новой силой. Занавески взлетели под потолок и медленно опустились. Я не стал закрывать окно: пусть гуляет ветер. Я забрался на подоконник и обхватил руками колени. Проскочил мимо еще один прохожий. Он двигал локтями, волосы встопорщились. За человеком гналась театральная афиша. И вот улица стала безлюдной. Девушки стояли под шумящим кленом и с надеждой смотрели в ту сторону, откуда должен был появиться автобус. Но он что-то не шел. Ветер бесстыдно задирал им подолы. Девушки нагибались и руками придерживали платья. Прически их были безнадежно испорчены. Мне захотелось крикнуть девушкам, чтобы бежали сюда. Сейчас хлынет ливень, и прощай субботний вечер! Я уже раскрыл рот, но ветер заткнул его сухим упругим комком.Первые капли хлестнули по деревьям. Пыльные листья вздрогнули и затрепетали. Стало еще темнее. Весь мир растворился в негромком шелесте дождя. Большой синий автобус выплыл из мокрого серебристого облака. На крыше автобуса плясали маленькие фонтанчики. Паучья лапа «дворника» сгребала со стекла струящуюся воду. Автобус остановился возле клена, и девушки влетели в открытую дверь, которая поспешно захлопнулась. Автобус, словно корабль, медленно отвалил от пристани и уплыл в Море Дождя.От автобусной остановки к нашему дому бежали два человека. У одного под мышкой сверток. Это же Венька! Рубашка прилипла к плечам, мокрые волосы спустились на лоб. Второго я не знал.Они влетели в комнату, будто дождь все еще гнался за ними по пятам.— Прихватил все-таки, черт бы его побрал! — сказал Венька и, взяв со спинки кровати полотенце, стал вытирать лицо.— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Венькин знакомый.Это был худощавый чернявый парень лет двадцати. Глаза карие, немного навыкате. Он был в синих джинсах «техас» и белой рубахе, которую спокойно снял и стал выжимать в мусорный ящик. А потом снова надел.— Великая это вещь — нейлон, — сказал он.Венька тоже стащил с себя рубашку и повесил на стул.— Вынимай товар, купец, — потребовал он.Парень развернул промокшую бумагу и извлек серый с зеленой замшей джемпер. Встряхнул на руке, разгладил и положил на койку. Венька достал из шкафа чистую рубашку, натянул на себя и после этого примерил джемпер.Зеркало у нас было небольшое и треснутое. Венька повертелся перед ним и подошел ко мне.— Твое просвещенное мнение? — спросил он.— На тебя сшито, — сказал я.— Там умеют делать, — заметил парень.— Где там? — спросил я.— Это из Австрии.Венька снял джемпер и, подойдя к окну, посмотрел на этикетку.— Так сколько? — спросил он.— Как договорились, — сказал парень.— Сеня, сбрось хотя бы пятерку!— Я не люблю торговаться, — сказал Сеня.Голос у него тихий, спокойный.Венька достал деньги, отсчитал сорок рублей. Сеня не стал пересчитывать, небрежно сунул бумажки в один из многочисленных карманов своих джинсов.— На куртку наскребу деньги к концу месяца, — сказал Венька.— Буду иметь в виду, — кивнул Сеня.— Андрей, познакомься — ценный человек, — сказал Венька. — Самые модные заграничные шмотки может достать. У него дядя на торговом судне плавает механиком.— Старшим механиком, — поправил Сеня и взглянул на меня. — А что вам нужно?— Вы, Сеня, коммивояжер?— Что-то в этом роде, — ничуть не смутившись, ответил он. — Коммивояжер — это звучит благородно. Я не люблю эти вульгарные слова: барыга, спекулянт, фарцовщик…— Его дядя действительно механик, — сказал Венька.— Старший механик, — спокойно поправил Сеня.— По мне хоть капитан, — сказал Венька.— На ваш размер у меня есть югославская рубашка, — сказал Сеня. — Стального цвета. Хотите, завтра принесу? Тридцать рублей — дешевле нигде не купите.— Зря стараешься, Сеня, — сказал Венька. — Андрей у нас аскет. Ему чужды все эти мещанские штучки…— Такие вещи я продаю только хорошим знакомым, — не обратив внимания на Венькины слова, сказал Сеня. — Где вы в нашем городе купите такой чудный джемпер?— Вы действительно, Сеня, незаменимый человек, — сказал я. — Что бы мы без вас делали?— Я люблю делать людям приятное, — ответил Сеня. — Правда, не все это ценят.— Я думаю, ты тоже в накладе не остаешься, — сказал Венька.— Так как насчет рубашки? — спросил Сеня. — Ваш размер редко встречается.— Приноси, — сказал я.
____________________
Дождь ушел по чистым крышам домов в поле. С неба шлепались на тротуар редкие крупные капли. Выглянуло солнце, и жарко засверкали лужи. Взъерошив сизые перья, голуби окунались в мутную воду, а потом, выскочив на тротуар, кружили друг за другом.Мы с Венькой пообедали в столовой и отправились на автобусную остановку. Решили поехать на пляж. После дождя одно удовольствие выкупаться.— Вот ты давно работаешь с Ремневым… — сказал Венька. — Что он за человек?— Мамонт? Ужасный человек, — сказал я. — Консерватор… Не любит институтскую молодежь, все боится, что его место займут. И впридачу — бюрократ.Венька сразу помрачнел.— Вот ведь не везет, — сказал он.— А тебе-то что? Ты в другом цехе… Это нам, грешным, с ним маяться.— У него мой проект!— Пиши пропало, — сказал я. — Год продержит, а потом наверняка зарежет… Как только решат похоронить какое-нибудь дело — Мамонту отдают.— Неужели к нему нельзя никаких ключей подобрать?— Ключей? Можно. Он любит в бане париться…Венька с удивлением посмотрел на меня, но был слишком расстроен, чтобы заподозрить в розыгрыше.— При чем тут баня?— В городе березовых веников нет, — сказал я. — А без веника какая баня? Преподнеси ему березовый веник, и твоему проекту зеленая улица…— Где же я возьму этот дурацкий веник?— Попроси Сеню, — посоветовал я. — Его дядя, старший механик, из Африки привезет…Венька наконец сообразил, что я его разыгрываю, и разозлился:— Я с тобой о серьезных вещах говорю, а ты несешь про какую-то баню.— А ты про ключи, — сказал я.Венька нахмурился и замолчал. А мне было смешно… Венька в австрийском джемпере торжественно преподносит обалдевшему Мамонту березовый веник в целлофановой обертке…Я увидел Нонну. Ту самую черноволосую студентку, которая была в Крякушине вместе с Ольгой. Улыбаясь, она приветливо смотрела на меня. Нонна в светлом платье и белых босоножках. Руки коричневые от загара. Она тоже пришла на остановку.— Мы, оказывается, соседи, — сказала она.— Я вас вчера видел на автобусной остановке, — заулыбался Венька. — Вы куда-то спешили.Он с интересом смотрел на нее. Там, в деревне, он пытался приволокнуться за Нонной, но ничего не вышло. (Он бы и за Олей поухаживал, да нельзя — доцент…)— Поехали с нами на пляж? — предложил я.— Я мяч захвачу, — подхватил Венька. — Покидаем.Ей нужно в институт. У них консультация по диалектическому материализму. И, взглянув на меня веселыми черными глазами, сказала, что пляж — это, конечно, лучше, чем консультация…Ей нужно было взять купальник, и мы все вместе дошли до пятиэтажного дома, где она жила. Когда мы остановились у парадного, я посмотрел вверх: на крыше этого дома по утрам загорала таинственная девица в черных очках… Нонна засмеялась, перехватив мой взгляд.— Это была я, — сказала она.Теперь понятно, почему она такая черная. Но непонятно, почему я ее не узнал?Мы лежим на горячем песке. Венька куда-то уплыл, наверное на тот берег. Небо очистилось от облаков. Солнце припекает на славу. Кричат ребятишки, шлепают ладонями по воде. Они облепили черную лоснящуюся автомобильную шину. То один, то другой с криком срывается с нее. И, вынырнув, снова атакует скользкий баллон.Крепостной вал с обвалившейся стеной отражается в воде. Рыжая девчонка в купальнике карабкается по крутому откосу на вал. В руке у нее букет желтых цветов. Их много растет на откосе.— Почему ты не спросишь про Олю? — говорит Нонна. Она лежит на спине и смотрит в небо. Черные глаза ее прищурены. — Она как-то вспоминала тебя.Я молчу. Только чувствую, как сердце начинает стучать. Такое случается, если долго на солнце лежишь.— Жарко, — говорю я. Встаю и иду к воде. Она тоже встает. На коричневом животе блестят песчинки.Мы на середине Широкой. Течение подхватило нас и понесло. Мальчишки с черной шиной остались позади. А мы все плыли и плыли. Иногда наши плечи касались. Потом Нонна сказала, что устала. Мы вылезли на берег и долго сидели на теплых камнях. Из-под моста выплыла лодка, потом показалась парочка на водяном велосипеде. Они крутили педали, смеялись. Велосипед, хлопая по воде разноцветными лопастями, проплыл совсем близко от берега. Какая-то нелепая штуковина этот водяной велосипед. Как будто из музея притащили его и спустили на воду.Нонна жевала травинку и смотрела на крепость. Рыжая девочка в черном купальнике взобралась на гребень и стояла у разрушенной стены. На голове у нее — желтый венок.— Ты что будешь делать вечером? — спрашивает Нонна, глядя на меня.— Спать, — отвечаю я.Нонна перекусила травинку пополам и выплюнула. Я вижу, она злится. Но я действительно собирался сегодня пораньше лечь — завтра снова на крышу. Конечно, прогуляться летним вечером с девчонкой неплохо. Можно в парк сходить, на танцплощадку, какой-нибудь фильм посмотреть.— У тебя есть сигареты? — спрашивает Нонна.Странный вопрос! Я только из воды. В одних плавках. Не за щекой же я должен держать сигареты и спички?— Помнишь, как ты хотел меня куда-то унести… — говорит Нонна. — Там, в деревне?— Я, наверное, был пьяный, — отвечаю я.Нонна вырывает с корнем красноватый стебель конского щавеля и ломает его своими длинными тонкими пальцами. Зачем я ее злю? Я и сам не знаю. Шуруп говорит, что после той сумасшедшей поездки в город у меня характер испортился. Вот и Веньку сегодня разыграл. Куда же это он уплыл?..Надо улыбнуться Нонне, сказать что-нибудь приятное. Но я не улыбаюсь и не говорю ничего приятного. Я смотрю на крепость, вернее, на то, что от нее осталось, и теплый солнечный день меня не радует.И у Нонны глаза невеселые. Во рту торчит стебелек. Уже и не рада, что пошла со мной на речку.— Скучаешь, учительница? — спросил я.Нонна столкнула ногой круглый камень. Он булькнул и, взметнув облачко мути, опустился на дно. Немного погодя на поверхность выскочили пузыри.— Сдам экзамены, — сказала Нонна, — уеду в Ялту. На месяц. — И, немного помолчав, спросила: — А ты бы поехал?— Заплеванный пляж, мазутная вода, кишение человеческих тел, — сказал я. — Частная терраса на десять коек, как в казарме, и длинные очереди в столовую… на солнцепеке!— Оля говорила, ты — добрый…— И почему вы все сходите с ума по Крыму? — продолжал я. — То ли дело наша Средняя Россия — Таруса, Суздаль, Пушкинские Горы, Валдай… Глухое озеро, избушка на берегу. Сосновый лес, тишина. Тут тебе и грибы и ягоды. Броди себе по рощам и полям… Что еще человеку надо? Так нет, лезут в Крым. Меня и на аркане не затащишь в ваш Крым!— Тебя никто и не тащит, — сказала Нонна.— Подумаешь, Крым!— Поезжай в Валдай, — сказала Нонна.Солнце на небе большое и нежаркое. Скоро оно спрячется за валом. На горизонте опять засинело. Чего доброго, снова гроза. В нашем городе так бывает: то неделями печет, то подряд гроза за грозой.Уже вечер, и речка опустела. Мы плыли вдоль берега. Деревья наклонились к воде. На листьях красноватый отблеск.На опустевшем пляже дожидался Тихомиров. Он уже оделся и прихорашивался на берегу. Увидев нас, Венька подошел к Нонне и галантно преподнес ей букет белых лилий.— Спасибо, — сказала Нонна, — но я лилии не люблю… Посмотрите, их стебли напоминают извивающихся длинных червей.Он такую даль плавал за лилиями… Я знаю, они растут за островом. Это отсюда с километр.— А какие вам цветы нравятся? — спросил Венька.— Я люблю кактусы, — сказала Нонна.— Поезжай, Веня, в Мексику, — сказал я. — За кактусами.— Зачем так далеко? Они растут и в Крыму.— Через неделю в это время я уже буду в Ялте, — сказала Нонна.— Завидую, — вздохнул Венька. — У меня еще отпуск не скоро…— Вам нравится Крым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— А что мы подарим Валентину? — спросил Мамонт и даже остановился.— Магазины давно закрыты, — сказал я.— Как же без подарка-то?— Придется завтра.— Купим вскладчину трехколесный велосипед, а? — предложил он.— Уж лучше коляску, — сказал я. — Когда еще велосипед понадобится?— Представляешь, садится такая кроха на велосипед и ножками, ножками на педали…— Это когда еще ножками, — сказал я.— Моя первая жена не хотела детей… — с грустью сказал он.Я сбоку посмотрел на него. Лицо у Никанора Ивановича задумчивое, мягкое. Я и не подозревал, что у него может быть такое лицо. Он всегда казался мне человеком суровым, начисто лишенным сентиментальности.— У тебя табакерка с собой? — спросил он.— Вы леденцы сосите, — сказал я. — Говорят, помогает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Был день, но на улице сумерки. На город надвинулась грозовая туча. Вдалеке добродушно ворчал гром. Две девушки в светлых платьях пробежали мимо окна. Дробно процокали их острые каблучки. Девушки остановились под деревом у автобусной остановки.Я распахнул окно. Ветер шумно ворвался в комнату, сгреб в охапку застоявшийся папиросный дым и вышвырнул на улицу. Зашелестела газета на столе, защелкали листами тетрадки. Я поставил на бумаги графин с водой. В комнате я один. Шуруп ушел в кино. С тех пор как решил поступить во ВГИК, он не пропускал ни одного фильма. Смотрел все подряд. А где Вениамин, не знаю.Ветер было затих, а потом задул с новой силой. Занавески взлетели под потолок и медленно опустились. Я не стал закрывать окно: пусть гуляет ветер. Я забрался на подоконник и обхватил руками колени. Проскочил мимо еще один прохожий. Он двигал локтями, волосы встопорщились. За человеком гналась театральная афиша. И вот улица стала безлюдной. Девушки стояли под шумящим кленом и с надеждой смотрели в ту сторону, откуда должен был появиться автобус. Но он что-то не шел. Ветер бесстыдно задирал им подолы. Девушки нагибались и руками придерживали платья. Прически их были безнадежно испорчены. Мне захотелось крикнуть девушкам, чтобы бежали сюда. Сейчас хлынет ливень, и прощай субботний вечер! Я уже раскрыл рот, но ветер заткнул его сухим упругим комком.Первые капли хлестнули по деревьям. Пыльные листья вздрогнули и затрепетали. Стало еще темнее. Весь мир растворился в негромком шелесте дождя. Большой синий автобус выплыл из мокрого серебристого облака. На крыше автобуса плясали маленькие фонтанчики. Паучья лапа «дворника» сгребала со стекла струящуюся воду. Автобус остановился возле клена, и девушки влетели в открытую дверь, которая поспешно захлопнулась. Автобус, словно корабль, медленно отвалил от пристани и уплыл в Море Дождя.От автобусной остановки к нашему дому бежали два человека. У одного под мышкой сверток. Это же Венька! Рубашка прилипла к плечам, мокрые волосы спустились на лоб. Второго я не знал.Они влетели в комнату, будто дождь все еще гнался за ними по пятам.— Прихватил все-таки, черт бы его побрал! — сказал Венька и, взяв со спинки кровати полотенце, стал вытирать лицо.— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Венькин знакомый.Это был худощавый чернявый парень лет двадцати. Глаза карие, немного навыкате. Он был в синих джинсах «техас» и белой рубахе, которую спокойно снял и стал выжимать в мусорный ящик. А потом снова надел.— Великая это вещь — нейлон, — сказал он.Венька тоже стащил с себя рубашку и повесил на стул.— Вынимай товар, купец, — потребовал он.Парень развернул промокшую бумагу и извлек серый с зеленой замшей джемпер. Встряхнул на руке, разгладил и положил на койку. Венька достал из шкафа чистую рубашку, натянул на себя и после этого примерил джемпер.Зеркало у нас было небольшое и треснутое. Венька повертелся перед ним и подошел ко мне.— Твое просвещенное мнение? — спросил он.— На тебя сшито, — сказал я.— Там умеют делать, — заметил парень.— Где там? — спросил я.— Это из Австрии.Венька снял джемпер и, подойдя к окну, посмотрел на этикетку.— Так сколько? — спросил он.— Как договорились, — сказал парень.— Сеня, сбрось хотя бы пятерку!— Я не люблю торговаться, — сказал Сеня.Голос у него тихий, спокойный.Венька достал деньги, отсчитал сорок рублей. Сеня не стал пересчитывать, небрежно сунул бумажки в один из многочисленных карманов своих джинсов.— На куртку наскребу деньги к концу месяца, — сказал Венька.— Буду иметь в виду, — кивнул Сеня.— Андрей, познакомься — ценный человек, — сказал Венька. — Самые модные заграничные шмотки может достать. У него дядя на торговом судне плавает механиком.— Старшим механиком, — поправил Сеня и взглянул на меня. — А что вам нужно?— Вы, Сеня, коммивояжер?— Что-то в этом роде, — ничуть не смутившись, ответил он. — Коммивояжер — это звучит благородно. Я не люблю эти вульгарные слова: барыга, спекулянт, фарцовщик…— Его дядя действительно механик, — сказал Венька.— Старший механик, — спокойно поправил Сеня.— По мне хоть капитан, — сказал Венька.— На ваш размер у меня есть югославская рубашка, — сказал Сеня. — Стального цвета. Хотите, завтра принесу? Тридцать рублей — дешевле нигде не купите.— Зря стараешься, Сеня, — сказал Венька. — Андрей у нас аскет. Ему чужды все эти мещанские штучки…— Такие вещи я продаю только хорошим знакомым, — не обратив внимания на Венькины слова, сказал Сеня. — Где вы в нашем городе купите такой чудный джемпер?— Вы действительно, Сеня, незаменимый человек, — сказал я. — Что бы мы без вас делали?— Я люблю делать людям приятное, — ответил Сеня. — Правда, не все это ценят.— Я думаю, ты тоже в накладе не остаешься, — сказал Венька.— Так как насчет рубашки? — спросил Сеня. — Ваш размер редко встречается.— Приноси, — сказал я.
____________________
Дождь ушел по чистым крышам домов в поле. С неба шлепались на тротуар редкие крупные капли. Выглянуло солнце, и жарко засверкали лужи. Взъерошив сизые перья, голуби окунались в мутную воду, а потом, выскочив на тротуар, кружили друг за другом.Мы с Венькой пообедали в столовой и отправились на автобусную остановку. Решили поехать на пляж. После дождя одно удовольствие выкупаться.— Вот ты давно работаешь с Ремневым… — сказал Венька. — Что он за человек?— Мамонт? Ужасный человек, — сказал я. — Консерватор… Не любит институтскую молодежь, все боится, что его место займут. И впридачу — бюрократ.Венька сразу помрачнел.— Вот ведь не везет, — сказал он.— А тебе-то что? Ты в другом цехе… Это нам, грешным, с ним маяться.— У него мой проект!— Пиши пропало, — сказал я. — Год продержит, а потом наверняка зарежет… Как только решат похоронить какое-нибудь дело — Мамонту отдают.— Неужели к нему нельзя никаких ключей подобрать?— Ключей? Можно. Он любит в бане париться…Венька с удивлением посмотрел на меня, но был слишком расстроен, чтобы заподозрить в розыгрыше.— При чем тут баня?— В городе березовых веников нет, — сказал я. — А без веника какая баня? Преподнеси ему березовый веник, и твоему проекту зеленая улица…— Где же я возьму этот дурацкий веник?— Попроси Сеню, — посоветовал я. — Его дядя, старший механик, из Африки привезет…Венька наконец сообразил, что я его разыгрываю, и разозлился:— Я с тобой о серьезных вещах говорю, а ты несешь про какую-то баню.— А ты про ключи, — сказал я.Венька нахмурился и замолчал. А мне было смешно… Венька в австрийском джемпере торжественно преподносит обалдевшему Мамонту березовый веник в целлофановой обертке…Я увидел Нонну. Ту самую черноволосую студентку, которая была в Крякушине вместе с Ольгой. Улыбаясь, она приветливо смотрела на меня. Нонна в светлом платье и белых босоножках. Руки коричневые от загара. Она тоже пришла на остановку.— Мы, оказывается, соседи, — сказала она.— Я вас вчера видел на автобусной остановке, — заулыбался Венька. — Вы куда-то спешили.Он с интересом смотрел на нее. Там, в деревне, он пытался приволокнуться за Нонной, но ничего не вышло. (Он бы и за Олей поухаживал, да нельзя — доцент…)— Поехали с нами на пляж? — предложил я.— Я мяч захвачу, — подхватил Венька. — Покидаем.Ей нужно в институт. У них консультация по диалектическому материализму. И, взглянув на меня веселыми черными глазами, сказала, что пляж — это, конечно, лучше, чем консультация…Ей нужно было взять купальник, и мы все вместе дошли до пятиэтажного дома, где она жила. Когда мы остановились у парадного, я посмотрел вверх: на крыше этого дома по утрам загорала таинственная девица в черных очках… Нонна засмеялась, перехватив мой взгляд.— Это была я, — сказала она.Теперь понятно, почему она такая черная. Но непонятно, почему я ее не узнал?Мы лежим на горячем песке. Венька куда-то уплыл, наверное на тот берег. Небо очистилось от облаков. Солнце припекает на славу. Кричат ребятишки, шлепают ладонями по воде. Они облепили черную лоснящуюся автомобильную шину. То один, то другой с криком срывается с нее. И, вынырнув, снова атакует скользкий баллон.Крепостной вал с обвалившейся стеной отражается в воде. Рыжая девчонка в купальнике карабкается по крутому откосу на вал. В руке у нее букет желтых цветов. Их много растет на откосе.— Почему ты не спросишь про Олю? — говорит Нонна. Она лежит на спине и смотрит в небо. Черные глаза ее прищурены. — Она как-то вспоминала тебя.Я молчу. Только чувствую, как сердце начинает стучать. Такое случается, если долго на солнце лежишь.— Жарко, — говорю я. Встаю и иду к воде. Она тоже встает. На коричневом животе блестят песчинки.Мы на середине Широкой. Течение подхватило нас и понесло. Мальчишки с черной шиной остались позади. А мы все плыли и плыли. Иногда наши плечи касались. Потом Нонна сказала, что устала. Мы вылезли на берег и долго сидели на теплых камнях. Из-под моста выплыла лодка, потом показалась парочка на водяном велосипеде. Они крутили педали, смеялись. Велосипед, хлопая по воде разноцветными лопастями, проплыл совсем близко от берега. Какая-то нелепая штуковина этот водяной велосипед. Как будто из музея притащили его и спустили на воду.Нонна жевала травинку и смотрела на крепость. Рыжая девочка в черном купальнике взобралась на гребень и стояла у разрушенной стены. На голове у нее — желтый венок.— Ты что будешь делать вечером? — спрашивает Нонна, глядя на меня.— Спать, — отвечаю я.Нонна перекусила травинку пополам и выплюнула. Я вижу, она злится. Но я действительно собирался сегодня пораньше лечь — завтра снова на крышу. Конечно, прогуляться летним вечером с девчонкой неплохо. Можно в парк сходить, на танцплощадку, какой-нибудь фильм посмотреть.— У тебя есть сигареты? — спрашивает Нонна.Странный вопрос! Я только из воды. В одних плавках. Не за щекой же я должен держать сигареты и спички?— Помнишь, как ты хотел меня куда-то унести… — говорит Нонна. — Там, в деревне?— Я, наверное, был пьяный, — отвечаю я.Нонна вырывает с корнем красноватый стебель конского щавеля и ломает его своими длинными тонкими пальцами. Зачем я ее злю? Я и сам не знаю. Шуруп говорит, что после той сумасшедшей поездки в город у меня характер испортился. Вот и Веньку сегодня разыграл. Куда же это он уплыл?..Надо улыбнуться Нонне, сказать что-нибудь приятное. Но я не улыбаюсь и не говорю ничего приятного. Я смотрю на крепость, вернее, на то, что от нее осталось, и теплый солнечный день меня не радует.И у Нонны глаза невеселые. Во рту торчит стебелек. Уже и не рада, что пошла со мной на речку.— Скучаешь, учительница? — спросил я.Нонна столкнула ногой круглый камень. Он булькнул и, взметнув облачко мути, опустился на дно. Немного погодя на поверхность выскочили пузыри.— Сдам экзамены, — сказала Нонна, — уеду в Ялту. На месяц. — И, немного помолчав, спросила: — А ты бы поехал?— Заплеванный пляж, мазутная вода, кишение человеческих тел, — сказал я. — Частная терраса на десять коек, как в казарме, и длинные очереди в столовую… на солнцепеке!— Оля говорила, ты — добрый…— И почему вы все сходите с ума по Крыму? — продолжал я. — То ли дело наша Средняя Россия — Таруса, Суздаль, Пушкинские Горы, Валдай… Глухое озеро, избушка на берегу. Сосновый лес, тишина. Тут тебе и грибы и ягоды. Броди себе по рощам и полям… Что еще человеку надо? Так нет, лезут в Крым. Меня и на аркане не затащишь в ваш Крым!— Тебя никто и не тащит, — сказала Нонна.— Подумаешь, Крым!— Поезжай в Валдай, — сказала Нонна.Солнце на небе большое и нежаркое. Скоро оно спрячется за валом. На горизонте опять засинело. Чего доброго, снова гроза. В нашем городе так бывает: то неделями печет, то подряд гроза за грозой.Уже вечер, и речка опустела. Мы плыли вдоль берега. Деревья наклонились к воде. На листьях красноватый отблеск.На опустевшем пляже дожидался Тихомиров. Он уже оделся и прихорашивался на берегу. Увидев нас, Венька подошел к Нонне и галантно преподнес ей букет белых лилий.— Спасибо, — сказала Нонна, — но я лилии не люблю… Посмотрите, их стебли напоминают извивающихся длинных червей.Он такую даль плавал за лилиями… Я знаю, они растут за островом. Это отсюда с километр.— А какие вам цветы нравятся? — спросил Венька.— Я люблю кактусы, — сказала Нонна.— Поезжай, Веня, в Мексику, — сказал я. — За кактусами.— Зачем так далеко? Они растут и в Крыму.— Через неделю в это время я уже буду в Ялте, — сказала Нонна.— Завидую, — вздохнул Венька. — У меня еще отпуск не скоро…— Вам нравится Крым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40