Там тоже присутствовал Леонард Китченс?
— Он там был, — напомнил отец. А мне пришли на ум слова миссис Китченс, что ее Леонард любит хороший пожар.
— Пожарные выяснили причину возгорания?
Отец покачал головой.
— Они не сделали этого вовремя. Теперь некоторые из них неофициально говорят, что пожар мог начаться, если бы кто-то зажег в лавке свечи. Леонард Китченс яростно отрицает, что имел к этому какое-то отношение.
— А как ты сам думаешь?
Отец отпил немного вина. Он пытался приохотить меня к бургундскому, но, к его негодованию, мне диетическая кола все еще нравилась больше.
— По-моему, Леонард Китченс настолько прямолинеен, что способен почти на все. Проще всего думать о нем как о глупом осле с невероятно непропорциональными усами. Но люди, одержимые навязчивой идеей, вносят в мир реальное зло. И если у него все еще есть на меня зуб, то я хочу, чтобы он был там, где я могу его видеть.
Я попробовал вино. Оно мне и правда не нравилось.
— Сейчас ему нет смысла устраивать тебе несчастные случаи. Ведь ты уже избран.
— С людьми, подобными Китченсу, — вздохнул отец, — нельзя быть уверенным, что здравый смысл возьмет верх.
Ту ночь я провел в его квартире у пристани Кэнэри на Темзе. Большие окна выходили на широкую реку, где когда-то смотрели в небо стрелы кранов и деловито сновали пароходы. Отец не помнил, что тут когда-то были доки. Они у него ассоциировались только с политикой. «Очень давний рычаг в политической тактике», — сказал он. Прежний офис-квартира (где он из дома руководил своей фирмой, дающей консультации по вложениям капитала) находился в двух милях от Уайтхолла. И отец каждый день совершал прогулку по набережной к новому офису. Это укрепляло ноги и явно поддерживало в форме мускулатуру.
Он просто источал бодрость и энтузиазм. Хотя он мой отец, но и я ощущал его энергию, и меня ошеломляла его жизненная сила.
Кстати, я глубоко любил его. И, кстати, я чувствовал свою полную неспособность сравниться с ним по силе ума и целеустремленности. Понадобились годы, чтобы я понял — этого мне не дано.
На следующее утро после его первой речи я сел на Паддингтонском вокзале на ранний поезд в Эксетер и под стук колес переместился от отраженной славы к анонимности.
В Эксетере, один из восьми тысяч живущих там постоянно студентов, я проплыл через университетскую жизнь, не привлекая внимания. Я впитывал массу различных исчислений, линейную алгебру, страховое дело, теорию распределения и приближался к диплому бакалавра по математике и бухгалтерскому учету. И поскольку под руку подвернулись краткосрочные языковые курсы, я выучил французский. И мой словарь вырос от слов piste и ecurie (скаковая дорожка и конюшня) до закона и порядка.
Я старался как можно чаще ездить в конюшню Сталлуорти и не пропускать тренировки с Будущим Сары. А иногда по субботам участвовал на нем в скачках. После первого взлета гнедого в качестве новичка находить скачки, в которых возможна победа для сильного, но неэффектного скакуна, оказалось трудным. Но и просто участие радовало меня. Мы занимали четвертое, пятое, шестое место. Одно легкое падение и никаких упреков.
Однажды в очень холодную декабрьскую субботу в конце моего первого семестра я стоял на трибуне в Тонтоне и смотрел, как одна из лошадей конюшни Сталлуорти стремительно и плавно первой приближалась к прыжку через последнее препятствие на дистанции. И вдруг забор развалился и рухнул, сбив лошадь с ног и ударив ее по шее.
Служащие поставили вокруг места катастрофы щиты и с помощью лебедки убрали тело лошади. Минут через десять я подошел к Сталлуорти, пытавшемуся успокоить владелицу скакуна. Плачущие леди не были специальностью Сталлуорти. Сначала он попросил меня найти Джима, потом отменил свое распоряжение и просто передал рыдающую женщину мне, сказав, чтобы я повел ее выпить. Многие тренеры бледнели и дрожали от потрясения, когда погибали их лошади.
Сталлуорти только 1 пожимал плечами и переворачивал страницу. Миссис Куртни Янг, владелица, потерявшая лошадь, вытирала слезы и старалась извиниться за них, пока большой глоток джина не произвел нужного эффекта.
— Ваше горе понятно, — утешал я ее. — Если бы моя лошадь погибла, я бы тоже был в отчаянии.
— Но вы еще так молоды. Вы бы пережили это.
— Уверен, вы тоже переживете. Со временем.
— Вы не понимаете. — Снова покатились слезы. — У лошади просрочена страховка, потому что я не могла позволить себе сделать очередной взнос. И я очень много должна мистеру Сталлуорти за ее тренировку. Я не сомневалась, что сегодня моя лошадь победит, и надеялась расплатиться с долгами. Даже ставку у букмекера я по договоренности сделала за его счет, и теперь у меня нет денег заплатить ему. Если бы лошадь не выиграла, мне бы пришлось продать ее. А теперь я не могу сделать даже этого...
Бедная миссис Куртни Янг.
— Она чокнутая, — объяснил мне позже Джим, седлая Будущее Сары. Она слишком много играет на тотализаторе.
— Что же она будет делать?
— Делать? — воскликнул Джим. — Продаст очередную порцию фамильных драгоценностей. И купит другую лошадь. В один прекрасный день она потеряет все.
Я недолго печалился о миссис Куртни Янг и в тот же вечер позвонил отцу с предложением застраховать Будущее Сары.
— Как у тебя сегодня дела? — спросил он. — Я слышал результаты, но тебя среди первых трех не было.
— Мы пришли четвертыми. Как насчет страховки?
— Кто занимается страховкой лошадей?
— «Уэдербис».
— Тебе это надо?
— Ради тебя, — сказал я.
— Тогда пришли мне бумаги.
Администратор всех скачек — фирма «Уэдербис» — занимается не только страховкой лошадей. У нее хранятся все отчеты. Там регистрируют имена владельцев лошадей и делают подробное описание особенностей скакунов, включая цвет. В «Уэдербис» тренеры посылают заявки на участие в скачках. «Уэдербис» подтверждает, как лошадь прошла дистанцию, и дает информацию о скачках в прессу. «Уэдербис» ночью печатает в цвете программу скачек и утром распространяет буклеты на ипподромах.
«Уэдербис» составляет календарь скачек, ведет Племенную книгу и действует как банк, перечисляя гонорары жокеям, призовые деньги владельцам, что-то кому-то. «Уэдербис» ведет хорошо защищенную компьютерную базу данных.
Фактически в мире скачек мало такого, чем не занимается «Уэдербис».
И эта чокнутая, слезливая, глупая миссис Куртни Янг натолкнула меня на мысль, что в некий отдаленный день я могу обратиться в «Уэдербис», чтобы получить там работу.
Весной на третий год моего учения отец приехал в Эксетер навестить меня (до этого он был здесь несколько раз). И, к моему удивлению, привез с собой драгоценную Полли.
Каждое Рождество во время каникул я проводил неделю, катаясь на лыжах в Альпах (и практикуясь во французском). И каждую свободную минуту я отдавал тренировкам с Будущим Сары или участию в скачках. Но я вел честную игру и сдавал все экзамены на вполне приличные оценки, если не на высшие баллы.
И поэтому, когда я увидел, что он приехал, галоп вокруг рефлексов виновности не продолжался чрезмерно долго. Я не отшатнулся, а пожал ему руку (наши отношения наконец продвинулись до рукопожатия) с ничем не омраченным удовольствием.
— Не знаю, понимаешь ли ты, — начал отец, — что мы быстро приближаемся к общим выборам.
Моя немедленная реакция выразилась бы в словах: «О боже! Нет!» Но я удержался и не сказал этого вслух. Хотя, должно быть, ужас отразился на лице. Драгоценная Полли засмеялась.
— На этот раз я не прошу тебя ходить от двери к двери, — улыбнулся отец.
— Но тебе нужен телохранитель...
— Я найму профессионала.
Я моментально почувствовал ревность. Смешно.
— Надеюсь, он будет сторожить твою спину. — Мне понадобилось добрых десять секунд, чтобы искренне выразить свое отношение.
— Это не он, а она. Всех цветов пояса в боевых искусствах.
— Ох. — Я взглянул на Полли, которая выглядела такой кроткой.
— Полли и я, — продолжал отец, — предполагаем пожениться. Мы приехали, чтобы услышать, какие у тебя возражения.
— Полли!
— Дорогой Бенедикт, ваш отец такой резкий. Я бы спросила у вас более мягко.
— У меня нет возражений, — запротестовал я. — Даже совсем напротив.
И поцеловал ее в щеку.
— Боже милостивый! — воскликнула она. — Вы еще выросли.
— Вырос? — отец с интересом посмотрел на меня. — Я не заметил.
— Я наконец перестал расти, — вздохнул я. — Теперь я на дюйм выше и на пятнадцать фунтов тяжелее, чем был в Хупуэстерне.
Я слишком большой, хотелось мне добавить, поэтому выхожу за пределы, поставленные профессиональному жокею, но вполне гожусь для любителя.
Полли совсем не изменилась. Если не считать, что ужасную малиновую губную помаду, как я заметил, она отвергла ради такой же неподходящей пунцовой. Ее одежда по-прежнему оставалась немодной даже по критериям благотворительной лавки, и в недавнем прошлом ничьи ножницы не касались ее волос.
Со своим длинным лицом и худым жилистым телом она вроде бы абсолютно физически не соответствовала отцу, который стал еще мощнее. Но она, как всегда, сияла несомненной добротой. И мне казалось, что теперь ее искренность окрашена юмором. В ее манерах никто бы не заметил грубости или самоуверенности.
Зато еще сильнее чувствовалась сила ее разума и бескомпромиссность натуры.
Это больше, чем брак двух истинных разумов, подумал я. Это брак истинной морали.
— Поздравляю, — искренне сказал я отцу, и он, по-моему, выглядел довольным.
— Что ты делаешь в следующую субботу? — спросил он.
— Скачки в Чепстоу.
— Я хочу, чтобы ты стоял рядом со мной, — покачал он головой.
— Ты имеешь в виду... — я неуверенно замолчал, — что вы женитесь... в следующую субботу?
— Верно, — подтвердил он. — Теперь, когда мы решили, и ты, кажется, не против, нет смысла откладывать. Я собираюсь жить с Полли в ее доме в лесу и найду побольше квартиру в Лондоне.
Полли, как я постепенно узнал в этот полдень, унаследовала от родителей дом в лесу и состояние, которое дало ей финансовую свободу. Она могла бесплатно работать там, где считала необходимым.
Она была на два года старше отца и никогда не выходила замуж. Озорной блеск в глазах запрещал любопытство и отвечал на более интимный вопрос.
Полли сказала, что не собирается опустошать жизнь Оринды Нэгл. Оринда и Мервин Тэк изо дня в день объезжают избирательный округ и делают это с успехом. Полли не жаждет открывать праздники или кривляться перед камерами телевидения. Она будет, как всегда, организовывать работу, оставаясь за кулисами. И к ней будут прислушиваться в тех случаях, подумал я, когда влияние имеет значение.
Шесть дней спустя она и отец поженились. Свадьба прошла совершенно тихо. Я стоял рядом с отцом. Полли сопровождал герцог, который заманил Оринду на скачки. Все мы подписались под свидетельством о браке.
Невеста была в коричневом с золотом и носила янтарное ожерелье, которое подарил ей жених, и выглядела вполне достойно. По моему настоянию фотограф запечатлел это событие. Скромная фотография появилась в «Таймс».
«Газета Хупуэстерна» ухватилась за сенсационную историю позже. Мистер и миссис Джордж Джулиард, пробыв неделю в Париже, вернулись в Хупуэстерн, храня верность рабочим электролампового завода.
Мне по-прежнему не нравились политики. И я был очень доволен, что приближение выпускных экзаменов сделало для меня невозможным повторить работу, которую я выполнял на дополнительных выборах.
В Эксетере многие студенты активно занимались политикой. Но от них я тоже держался в стороне и вел двойную жизнь. Только галопируя на поле Сталлуорти и участвуя в скачках, я чувствовал себя самим собой. В ту весну я не одержал ни одной победы. Но самым важным для меня оставалось ощущение скорости. И вот странная особенность работы мозга. Чем чаще я участвовал в скачках, тем яснее понимал дифференциальные уравнения второй степени.
Общие выборы взлетели и опустились вдали от меня, будто тихоокеанский прибой. Отец и его партия вернулись к власти. Небольшим большинством, но достаточным.
Никто в него не стрелял. Никто не затыкал картер восковой пробкой.
Никто не устраивал пожар в доме Полли. И никто не предоставил шанса специалисту по боевым искусствам отработать гонорар.
Слухи, будто Леонард Китченс стрелял в отца и поджигал дом, по-прежнему тяжело давили на безответного поклонника Оринды. Но в этот раз он стал недосягаемым для подозрений. Его обширная злопамятная жена настояла на круизе по Средиземноморью. И в день выборов они осматривали Афины.
Бедная Изабель Бетьюн оказалась права. Партия Пола Бетьюна дала ему отставку в качестве кандидата и предпочла достойную женщину, работавшую в магистрате. Хотя это больше и не было самой скандальной новостью, но стало известно, что Пол Бетьюн в очередной раз остановил свой блудливый взгляд вне дома. Изабель наконец поняла, что сыта по горло, отказалась от брака и строптивых сыновей и переехала жить к сестре в Уэльс.
Полли с суховатым юмором сообщала мне последние новости. Лучшей жены отцу бы никогда не найти.
Я предупредил его, что надо остерегаться одетых в бикини шлюх, которые по наущению Ушера Рудда плюхнутся на колени и дадут повод для грязных обвинений. Он спросил, разве я не слышал, что Ушер Рудд окончательно изгнан из «Газеты Хупуэстерна» за фабрикацию гадостей, которых просто не существовало? Теперь проклятый Бобби, весело добавил отец, подкрадывается с теле-фотообъективами к «переднескамеечнику» от оппозиции, пытаясь поймать его на разврате.
Когда после общих выборов партия снова приходит к власти, происходит много перестановок на разных постах. В Вестминстере никто не удивился, что карьера отца стремительно взлетела, будто шар, надутый гелием. Он стал парламентским министром в министерстве транспорта, один шаг до места в кабинете министров.
Лучшую фотографию его свадьбы с Полли я поместил в рамку и поставил рядом с той, где он с моей матерью. Я вынул пакты, которые мы подписали, внимательно перечитал и снова спрятал. Казалось, они пришли из другой жизни. Я действительно вырос в Эксетере. Но я никогда не забуду главного, хотя сегодня это может звучать мелодраматически. Если понадобится, я и правда буду защищать отца от нападения в любой форме. Конечно, и другие обещания этих пактов сохраняют свою силу.
Я сдал последний экзамен и вроде бы и правда сделал достаточно, чтобы получить диплом бакалавра с вполне приличными оценками. И я написал в «Уэдербис» и спросил, есть ли у них работа. Они ответили: какая работа? Любая, сообщил я. Могу складывать, вычитать и работать на компьютере. И еще я работал с лошадьми на скачках.
Ах, это тот Джулиард. Приходите на собеседование, предложили люди из «Уэдербис».
«Уэдербис», семейный бизнес, начатый в 1770 году, сегодня, как и всегда, инициативно и действенно служит миру скачек. Здание компании, сложенное из красного кирпича, стоит в спокойном окружении полей и деревьев в мирном пригороде маленького древнего города Уэллингборо, милях в шестидесяти к северо-западу от Лондона, в Нортгемптоншире.
В самом здании, в секретариате, атмосфера бешеной занятости сочеталась со спокойствием и тишиной. Зная о широком спектре и ежедневном объеме работы, которая здесь делалась, я, наверно, ожидал чего-то похожего на старомодный газетный офис с его безумным гулом голосов. Но в комнате, куда я вошел, стояла почти мертвая тишина. Ряды голов, склоненных над компьютерами, и люди, разносившие бумаги и коробки с дискетами. Спокойно и совсем не стремительно.
Меня передавали из отдела в отдел и всем показывали. Потом в самом конце спросили о моем возрасте и рекомендациях. Я ушел разочарованный. Конечно, это вежливые и добрые люди, но они не задали мне ни одного острого вопроса, которые, как мне представлялось, они должны бы задать, если бы собирались предложить мне работу. Вернувшись в Эксетер, в комнату на полпути между университетом и хозяйством Сталлуорти, пав духом и положив перед собой список предприятий, я начал рассылать заявления с предложением своих услуг. «Уэдербис» мне казалась единственным местом, где бы я чувствовал себя дома. Очень жаль, что они не увидели во мне свое дитя. Но все же им понадобились рекомендации. Пошлю рекомендации. От куратора моей студенческой группы и от Сталлуорти. Мрачный старый тренер буркнул, что оценивает мой характер и поведение как удовлетворительные. И на том спасибо, подумал я.
— Он не хочет, чтобы ты уехал и забрал Будущее Сары, — засмеялся Джим. — Удивительно, что он не назвал тебя горлопаном и скандалистом!
Пришло письмо и от моего куратора в университете.
«Дорогой Бенедикт, здесь в конверте фотокопия характеристики, которую я послал в организацию „Уэдербис“, вроде бы она называется так, и, по-моему, имеет какое-то отношение к скачкам лошадей». Его рекомендация звучала так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Он там был, — напомнил отец. А мне пришли на ум слова миссис Китченс, что ее Леонард любит хороший пожар.
— Пожарные выяснили причину возгорания?
Отец покачал головой.
— Они не сделали этого вовремя. Теперь некоторые из них неофициально говорят, что пожар мог начаться, если бы кто-то зажег в лавке свечи. Леонард Китченс яростно отрицает, что имел к этому какое-то отношение.
— А как ты сам думаешь?
Отец отпил немного вина. Он пытался приохотить меня к бургундскому, но, к его негодованию, мне диетическая кола все еще нравилась больше.
— По-моему, Леонард Китченс настолько прямолинеен, что способен почти на все. Проще всего думать о нем как о глупом осле с невероятно непропорциональными усами. Но люди, одержимые навязчивой идеей, вносят в мир реальное зло. И если у него все еще есть на меня зуб, то я хочу, чтобы он был там, где я могу его видеть.
Я попробовал вино. Оно мне и правда не нравилось.
— Сейчас ему нет смысла устраивать тебе несчастные случаи. Ведь ты уже избран.
— С людьми, подобными Китченсу, — вздохнул отец, — нельзя быть уверенным, что здравый смысл возьмет верх.
Ту ночь я провел в его квартире у пристани Кэнэри на Темзе. Большие окна выходили на широкую реку, где когда-то смотрели в небо стрелы кранов и деловито сновали пароходы. Отец не помнил, что тут когда-то были доки. Они у него ассоциировались только с политикой. «Очень давний рычаг в политической тактике», — сказал он. Прежний офис-квартира (где он из дома руководил своей фирмой, дающей консультации по вложениям капитала) находился в двух милях от Уайтхолла. И отец каждый день совершал прогулку по набережной к новому офису. Это укрепляло ноги и явно поддерживало в форме мускулатуру.
Он просто источал бодрость и энтузиазм. Хотя он мой отец, но и я ощущал его энергию, и меня ошеломляла его жизненная сила.
Кстати, я глубоко любил его. И, кстати, я чувствовал свою полную неспособность сравниться с ним по силе ума и целеустремленности. Понадобились годы, чтобы я понял — этого мне не дано.
На следующее утро после его первой речи я сел на Паддингтонском вокзале на ранний поезд в Эксетер и под стук колес переместился от отраженной славы к анонимности.
В Эксетере, один из восьми тысяч живущих там постоянно студентов, я проплыл через университетскую жизнь, не привлекая внимания. Я впитывал массу различных исчислений, линейную алгебру, страховое дело, теорию распределения и приближался к диплому бакалавра по математике и бухгалтерскому учету. И поскольку под руку подвернулись краткосрочные языковые курсы, я выучил французский. И мой словарь вырос от слов piste и ecurie (скаковая дорожка и конюшня) до закона и порядка.
Я старался как можно чаще ездить в конюшню Сталлуорти и не пропускать тренировки с Будущим Сары. А иногда по субботам участвовал на нем в скачках. После первого взлета гнедого в качестве новичка находить скачки, в которых возможна победа для сильного, но неэффектного скакуна, оказалось трудным. Но и просто участие радовало меня. Мы занимали четвертое, пятое, шестое место. Одно легкое падение и никаких упреков.
Однажды в очень холодную декабрьскую субботу в конце моего первого семестра я стоял на трибуне в Тонтоне и смотрел, как одна из лошадей конюшни Сталлуорти стремительно и плавно первой приближалась к прыжку через последнее препятствие на дистанции. И вдруг забор развалился и рухнул, сбив лошадь с ног и ударив ее по шее.
Служащие поставили вокруг места катастрофы щиты и с помощью лебедки убрали тело лошади. Минут через десять я подошел к Сталлуорти, пытавшемуся успокоить владелицу скакуна. Плачущие леди не были специальностью Сталлуорти. Сначала он попросил меня найти Джима, потом отменил свое распоряжение и просто передал рыдающую женщину мне, сказав, чтобы я повел ее выпить. Многие тренеры бледнели и дрожали от потрясения, когда погибали их лошади.
Сталлуорти только 1 пожимал плечами и переворачивал страницу. Миссис Куртни Янг, владелица, потерявшая лошадь, вытирала слезы и старалась извиниться за них, пока большой глоток джина не произвел нужного эффекта.
— Ваше горе понятно, — утешал я ее. — Если бы моя лошадь погибла, я бы тоже был в отчаянии.
— Но вы еще так молоды. Вы бы пережили это.
— Уверен, вы тоже переживете. Со временем.
— Вы не понимаете. — Снова покатились слезы. — У лошади просрочена страховка, потому что я не могла позволить себе сделать очередной взнос. И я очень много должна мистеру Сталлуорти за ее тренировку. Я не сомневалась, что сегодня моя лошадь победит, и надеялась расплатиться с долгами. Даже ставку у букмекера я по договоренности сделала за его счет, и теперь у меня нет денег заплатить ему. Если бы лошадь не выиграла, мне бы пришлось продать ее. А теперь я не могу сделать даже этого...
Бедная миссис Куртни Янг.
— Она чокнутая, — объяснил мне позже Джим, седлая Будущее Сары. Она слишком много играет на тотализаторе.
— Что же она будет делать?
— Делать? — воскликнул Джим. — Продаст очередную порцию фамильных драгоценностей. И купит другую лошадь. В один прекрасный день она потеряет все.
Я недолго печалился о миссис Куртни Янг и в тот же вечер позвонил отцу с предложением застраховать Будущее Сары.
— Как у тебя сегодня дела? — спросил он. — Я слышал результаты, но тебя среди первых трех не было.
— Мы пришли четвертыми. Как насчет страховки?
— Кто занимается страховкой лошадей?
— «Уэдербис».
— Тебе это надо?
— Ради тебя, — сказал я.
— Тогда пришли мне бумаги.
Администратор всех скачек — фирма «Уэдербис» — занимается не только страховкой лошадей. У нее хранятся все отчеты. Там регистрируют имена владельцев лошадей и делают подробное описание особенностей скакунов, включая цвет. В «Уэдербис» тренеры посылают заявки на участие в скачках. «Уэдербис» подтверждает, как лошадь прошла дистанцию, и дает информацию о скачках в прессу. «Уэдербис» ночью печатает в цвете программу скачек и утром распространяет буклеты на ипподромах.
«Уэдербис» составляет календарь скачек, ведет Племенную книгу и действует как банк, перечисляя гонорары жокеям, призовые деньги владельцам, что-то кому-то. «Уэдербис» ведет хорошо защищенную компьютерную базу данных.
Фактически в мире скачек мало такого, чем не занимается «Уэдербис».
И эта чокнутая, слезливая, глупая миссис Куртни Янг натолкнула меня на мысль, что в некий отдаленный день я могу обратиться в «Уэдербис», чтобы получить там работу.
Весной на третий год моего учения отец приехал в Эксетер навестить меня (до этого он был здесь несколько раз). И, к моему удивлению, привез с собой драгоценную Полли.
Каждое Рождество во время каникул я проводил неделю, катаясь на лыжах в Альпах (и практикуясь во французском). И каждую свободную минуту я отдавал тренировкам с Будущим Сары или участию в скачках. Но я вел честную игру и сдавал все экзамены на вполне приличные оценки, если не на высшие баллы.
И поэтому, когда я увидел, что он приехал, галоп вокруг рефлексов виновности не продолжался чрезмерно долго. Я не отшатнулся, а пожал ему руку (наши отношения наконец продвинулись до рукопожатия) с ничем не омраченным удовольствием.
— Не знаю, понимаешь ли ты, — начал отец, — что мы быстро приближаемся к общим выборам.
Моя немедленная реакция выразилась бы в словах: «О боже! Нет!» Но я удержался и не сказал этого вслух. Хотя, должно быть, ужас отразился на лице. Драгоценная Полли засмеялась.
— На этот раз я не прошу тебя ходить от двери к двери, — улыбнулся отец.
— Но тебе нужен телохранитель...
— Я найму профессионала.
Я моментально почувствовал ревность. Смешно.
— Надеюсь, он будет сторожить твою спину. — Мне понадобилось добрых десять секунд, чтобы искренне выразить свое отношение.
— Это не он, а она. Всех цветов пояса в боевых искусствах.
— Ох. — Я взглянул на Полли, которая выглядела такой кроткой.
— Полли и я, — продолжал отец, — предполагаем пожениться. Мы приехали, чтобы услышать, какие у тебя возражения.
— Полли!
— Дорогой Бенедикт, ваш отец такой резкий. Я бы спросила у вас более мягко.
— У меня нет возражений, — запротестовал я. — Даже совсем напротив.
И поцеловал ее в щеку.
— Боже милостивый! — воскликнула она. — Вы еще выросли.
— Вырос? — отец с интересом посмотрел на меня. — Я не заметил.
— Я наконец перестал расти, — вздохнул я. — Теперь я на дюйм выше и на пятнадцать фунтов тяжелее, чем был в Хупуэстерне.
Я слишком большой, хотелось мне добавить, поэтому выхожу за пределы, поставленные профессиональному жокею, но вполне гожусь для любителя.
Полли совсем не изменилась. Если не считать, что ужасную малиновую губную помаду, как я заметил, она отвергла ради такой же неподходящей пунцовой. Ее одежда по-прежнему оставалась немодной даже по критериям благотворительной лавки, и в недавнем прошлом ничьи ножницы не касались ее волос.
Со своим длинным лицом и худым жилистым телом она вроде бы абсолютно физически не соответствовала отцу, который стал еще мощнее. Но она, как всегда, сияла несомненной добротой. И мне казалось, что теперь ее искренность окрашена юмором. В ее манерах никто бы не заметил грубости или самоуверенности.
Зато еще сильнее чувствовалась сила ее разума и бескомпромиссность натуры.
Это больше, чем брак двух истинных разумов, подумал я. Это брак истинной морали.
— Поздравляю, — искренне сказал я отцу, и он, по-моему, выглядел довольным.
— Что ты делаешь в следующую субботу? — спросил он.
— Скачки в Чепстоу.
— Я хочу, чтобы ты стоял рядом со мной, — покачал он головой.
— Ты имеешь в виду... — я неуверенно замолчал, — что вы женитесь... в следующую субботу?
— Верно, — подтвердил он. — Теперь, когда мы решили, и ты, кажется, не против, нет смысла откладывать. Я собираюсь жить с Полли в ее доме в лесу и найду побольше квартиру в Лондоне.
Полли, как я постепенно узнал в этот полдень, унаследовала от родителей дом в лесу и состояние, которое дало ей финансовую свободу. Она могла бесплатно работать там, где считала необходимым.
Она была на два года старше отца и никогда не выходила замуж. Озорной блеск в глазах запрещал любопытство и отвечал на более интимный вопрос.
Полли сказала, что не собирается опустошать жизнь Оринды Нэгл. Оринда и Мервин Тэк изо дня в день объезжают избирательный округ и делают это с успехом. Полли не жаждет открывать праздники или кривляться перед камерами телевидения. Она будет, как всегда, организовывать работу, оставаясь за кулисами. И к ней будут прислушиваться в тех случаях, подумал я, когда влияние имеет значение.
Шесть дней спустя она и отец поженились. Свадьба прошла совершенно тихо. Я стоял рядом с отцом. Полли сопровождал герцог, который заманил Оринду на скачки. Все мы подписались под свидетельством о браке.
Невеста была в коричневом с золотом и носила янтарное ожерелье, которое подарил ей жених, и выглядела вполне достойно. По моему настоянию фотограф запечатлел это событие. Скромная фотография появилась в «Таймс».
«Газета Хупуэстерна» ухватилась за сенсационную историю позже. Мистер и миссис Джордж Джулиард, пробыв неделю в Париже, вернулись в Хупуэстерн, храня верность рабочим электролампового завода.
Мне по-прежнему не нравились политики. И я был очень доволен, что приближение выпускных экзаменов сделало для меня невозможным повторить работу, которую я выполнял на дополнительных выборах.
В Эксетере многие студенты активно занимались политикой. Но от них я тоже держался в стороне и вел двойную жизнь. Только галопируя на поле Сталлуорти и участвуя в скачках, я чувствовал себя самим собой. В ту весну я не одержал ни одной победы. Но самым важным для меня оставалось ощущение скорости. И вот странная особенность работы мозга. Чем чаще я участвовал в скачках, тем яснее понимал дифференциальные уравнения второй степени.
Общие выборы взлетели и опустились вдали от меня, будто тихоокеанский прибой. Отец и его партия вернулись к власти. Небольшим большинством, но достаточным.
Никто в него не стрелял. Никто не затыкал картер восковой пробкой.
Никто не устраивал пожар в доме Полли. И никто не предоставил шанса специалисту по боевым искусствам отработать гонорар.
Слухи, будто Леонард Китченс стрелял в отца и поджигал дом, по-прежнему тяжело давили на безответного поклонника Оринды. Но в этот раз он стал недосягаемым для подозрений. Его обширная злопамятная жена настояла на круизе по Средиземноморью. И в день выборов они осматривали Афины.
Бедная Изабель Бетьюн оказалась права. Партия Пола Бетьюна дала ему отставку в качестве кандидата и предпочла достойную женщину, работавшую в магистрате. Хотя это больше и не было самой скандальной новостью, но стало известно, что Пол Бетьюн в очередной раз остановил свой блудливый взгляд вне дома. Изабель наконец поняла, что сыта по горло, отказалась от брака и строптивых сыновей и переехала жить к сестре в Уэльс.
Полли с суховатым юмором сообщала мне последние новости. Лучшей жены отцу бы никогда не найти.
Я предупредил его, что надо остерегаться одетых в бикини шлюх, которые по наущению Ушера Рудда плюхнутся на колени и дадут повод для грязных обвинений. Он спросил, разве я не слышал, что Ушер Рудд окончательно изгнан из «Газеты Хупуэстерна» за фабрикацию гадостей, которых просто не существовало? Теперь проклятый Бобби, весело добавил отец, подкрадывается с теле-фотообъективами к «переднескамеечнику» от оппозиции, пытаясь поймать его на разврате.
Когда после общих выборов партия снова приходит к власти, происходит много перестановок на разных постах. В Вестминстере никто не удивился, что карьера отца стремительно взлетела, будто шар, надутый гелием. Он стал парламентским министром в министерстве транспорта, один шаг до места в кабинете министров.
Лучшую фотографию его свадьбы с Полли я поместил в рамку и поставил рядом с той, где он с моей матерью. Я вынул пакты, которые мы подписали, внимательно перечитал и снова спрятал. Казалось, они пришли из другой жизни. Я действительно вырос в Эксетере. Но я никогда не забуду главного, хотя сегодня это может звучать мелодраматически. Если понадобится, я и правда буду защищать отца от нападения в любой форме. Конечно, и другие обещания этих пактов сохраняют свою силу.
Я сдал последний экзамен и вроде бы и правда сделал достаточно, чтобы получить диплом бакалавра с вполне приличными оценками. И я написал в «Уэдербис» и спросил, есть ли у них работа. Они ответили: какая работа? Любая, сообщил я. Могу складывать, вычитать и работать на компьютере. И еще я работал с лошадьми на скачках.
Ах, это тот Джулиард. Приходите на собеседование, предложили люди из «Уэдербис».
«Уэдербис», семейный бизнес, начатый в 1770 году, сегодня, как и всегда, инициативно и действенно служит миру скачек. Здание компании, сложенное из красного кирпича, стоит в спокойном окружении полей и деревьев в мирном пригороде маленького древнего города Уэллингборо, милях в шестидесяти к северо-западу от Лондона, в Нортгемптоншире.
В самом здании, в секретариате, атмосфера бешеной занятости сочеталась со спокойствием и тишиной. Зная о широком спектре и ежедневном объеме работы, которая здесь делалась, я, наверно, ожидал чего-то похожего на старомодный газетный офис с его безумным гулом голосов. Но в комнате, куда я вошел, стояла почти мертвая тишина. Ряды голов, склоненных над компьютерами, и люди, разносившие бумаги и коробки с дискетами. Спокойно и совсем не стремительно.
Меня передавали из отдела в отдел и всем показывали. Потом в самом конце спросили о моем возрасте и рекомендациях. Я ушел разочарованный. Конечно, это вежливые и добрые люди, но они не задали мне ни одного острого вопроса, которые, как мне представлялось, они должны бы задать, если бы собирались предложить мне работу. Вернувшись в Эксетер, в комнату на полпути между университетом и хозяйством Сталлуорти, пав духом и положив перед собой список предприятий, я начал рассылать заявления с предложением своих услуг. «Уэдербис» мне казалась единственным местом, где бы я чувствовал себя дома. Очень жаль, что они не увидели во мне свое дитя. Но все же им понадобились рекомендации. Пошлю рекомендации. От куратора моей студенческой группы и от Сталлуорти. Мрачный старый тренер буркнул, что оценивает мой характер и поведение как удовлетворительные. И на том спасибо, подумал я.
— Он не хочет, чтобы ты уехал и забрал Будущее Сары, — засмеялся Джим. — Удивительно, что он не назвал тебя горлопаном и скандалистом!
Пришло письмо и от моего куратора в университете.
«Дорогой Бенедикт, здесь в конверте фотокопия характеристики, которую я послал в организацию „Уэдербис“, вроде бы она называется так, и, по-моему, имеет какое-то отношение к скачкам лошадей». Его рекомендация звучала так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25