Истинная вера – скала в бушующем море, которую не может опрокинуть даже жесточайший шторм.
– Я надеюсь, что вы правы, – сказал Ноэл, – верю в это.
Тем временем они достигли назначенного места, идя самой извилистой дорогой. Ноэл, потеряв счет часам и минутам, был удивлен, оказавшись у цели. На берегу они не встретили никого, но Квинтус заверил, время сбора еще не наступило и они должны ожидать по меньшей мере еще час, а затем посмотреть, кто пришел, а кто нет.
Они отдыхали, не в силах даже есть, хотя и сделали несколько глотков воды из бурдюка Квинтуса. Лежали на гальке, восстанавливая силы.
Ноэл лежал на спине, глядя на звездное небо – свод, полузакрытый облаками. Было проще думать о действительном существовании Бога, когда землю укрывала темнота. Небо за облаками казалось почти пустым, а несколько звезд на нем – одинокими и покинутыми.
Ноэл знал, что еще недавно большинство людей верили в близость неподвижных звезд. Было чудовищно упражнять воображение на правде, на безбрежности темноты, на затерянности мириад солнц в пространстве.
«Если мы такие крошечные, – спросил он небо, – какое имеет значение, живем мы шестьдесят, шестьсот или шесть тысяч лет? Разве Вселенная не останется прежней, невозмутимой, равнодушной к нашим мелким усилиям и страданиям? И если, в конце концов, существует Бог, скрывающийся за этим бездонным простором, заботят ли его несчастья таких, как мы?»
Небо, естественно, молчало. Но когда Ноэл взглянул на него вновь, ему показалось, что смотрит в мощный оптический прибор, уменьшавший безграничность и одиночество Вселенной. Как будто его взгляд и сознание выбрались из тесной темницы и освободились для странствий по этой бездонной пустыне с одинокими и затерянными звездами.
«Но я же здесь, – сказал он себе, – в моей голове – не только пространство, но и все, что я ощущаю, и все, что воспринимает мой разум. Я так мал и так велик, каким делаю себя сам, и мне стоит только посмотреть на себя, чтобы возвеличить, насколько хочу. Я смотрел в микроскоп, видел миры в мире, а сейчас смотрю в лицо бесконечности. Если есть Бог, он тоже может смотреть в лицо мне своими проницательными глазами, читать мои сокровенные мысли».
Он подумал в шоке открытия, что вампирша сказала неправду, утверждая, будто только ее род живет в тени вечности. В этой тени должно жить все, каждый по-своему: бессмертные и смертные.
Ноэл чувствовал – даже обычный человек не мог сказать, что здесь есть сегодня и завтра, и потом – ничего; какой бы малой ни была его жизнь, он остается гражданином обширной империи Вечности. У каждого есть предшественники, у большинства – наследники; что бы человек не сделал в мире, он наследует это от предыдущих поколений, последствия распространятся на будущее человечество – и так пока существует мир.
В этой мысли Ноэла ужаснуло то, что ему предшествовала вся история человека и мира, а следствия распространяются, пусть и не очень явно, на все будущие времена… но как ни странно, он был рад ощущать этот ужас.
Сглотнув комок в горле, Ноэл вдруг испугался, что потеряет это мгновенное видение, забудет преподанный урок. Но затем понял необоснованность своих страхов.
«Мы не просто живем в тени вечности, – сказал он себе, – мы храним ее, люди и вампиры. В биении наших маленьких сердец – отражение вечности».
11
Они узнали о прибытии судна Хейлина по звуку весел лодки, приближающейся к берегу. В ней был только один человек, и она не могла взять больше полудюжины. Рыбак негромко свистнул подбегавшим Квинтусу и Ноэлу.
– Здесь брат Квинтус из аббатства и мирянин, – негромко крикнул монах, когда те карабкались по скользким камням через водоросли к песчаному берегу, где остановилась лодка.
Рыбак успокоился, услышав эти слова, и негромко спросил:
– Сколько вас всего?
– С нами еще двое, – ответил Квинтус. – Женщина и ребенок.
Рыбак вышел из лодки, и они помогли вытащить ее на берег.
– Это все? – вновь спросил рыбак с заметной радостью в голосе.
И тут Ноэл услышал звук шагов по мокрому песку и понял – другие тоже здесь, но молчат. Он их не видел и представил, что это – люди Уэллбилава, готовые схватить его. Вдруг юноша ощутил железные объятия и задергался, но освободиться не смог. Услышав, как схвативший его человек заговорил, и узнав голос Лангуасса, Ноэл понял, что произошло.
– Пистолет у твоего лба, господин рыбак, – тихо прошипел пират, – тебе ничего не будет, пока молчишь. Брат Квинтус, Кордери, садитесь в лодку и закройте собой мушкеты, когда вас осветят фонарем. Если хотите избежать крови, убедите Хейлина, что все хорошо, пока мы не загрузимся.
– Вы хотите захватить судно! – удивленно воскликнул Ноэл.
– Конечно, дурачок. Зачем же я спрашивал о его команде и оружии?
Это было очевидно, и Ноэл почувствовал себя действительно одураченным.
– Делаем, как он говорит, – сказал Квинтус отрешенно. Ясно, Квинтус все тщательно продумал и не был так шокирован поворотом событий.
– Хейлин тебя знает? – спросил монаха пират.
– Он видел меня в аббатстве.
– Хорошо, Но ты должен переодеться, и быстро, прошу.
Квинтус подчинился, пираты нетерпеливо ждали.
Ноэл влез в лодку, прошел на нос. Лангуасс дал весла Квинтусу и турку, присев с двумя другими на дно, пряча ружья. Они молча выгребли к морю, Ноэл вглядывался в темноту в поисках судна. Его сердце учащенно билось, хотя на берегу он чувствовал себя спокойно. Путешествие обещало быть долгим.
Увидев судно, Ноэл скомандовал причаливать и крикнул, как приказал Лангуасс, чтобы показали огонь.
Моряки на судне зажгли фонарь на правом борту.
Ноэл увидел четверых с мушкетами наизготовку.
– Кто в лодке? – крикнул Хейлин.
– Брат Квинтус из аббатства и Кордери, – ответил монах.
Хейлин опустил фонарь, осветив голову и плечи монаха. Он удовлетворенно хмыкнул, но страхи, видимо, полностью не прошли.
– Почему сегодня звонили колокола в аббатстве? – настороженно спросил он.
– Заявились доминиканцы с солдатами, – ответил Квинтус. – Они пришли корчевать ересь, им это удалось, и мы здесь, как видите. Опустите ваши мушкеты, Ральф, и помогите нам взобраться на борт.
Хейлина наполовину удовлетворил ответ, он сбросил веревочную лестницу, приказав своим людям быть наготове. Ноэл первым взобрался на судно, за ним последовал Квинтус. Затем вскарабкался Лангуасс и, едва он оказался на палубе, двое, сидевших с ним в лодке, вытащили мушкеты, взвели курки и прицелились.
Турок, не обращая внимания на лестницу, в несколько мгновений взобрался по борту судна на палубу и вытащил пистолет из-за пояса, держа нож в зубах. Свой пистолет Лангуасс нацелил в голову Хейлина. Рыбаки с мушкетами растерялись, Лангуасс приказал бросить оружие.
Хейлин зло взглянул на Квинтуса, назвав его предателем.
– Увы, Хейлин, – сказал Квинтус, – так будет лучше. Если бы, переправив нас в Ирландию, вы возвратились, то оказались бы в смертельной опасности. Лучше быть грубо ограбленным пиратом Лангуассом, чем по собственной воле помочь ему и спасти от врагов. Вы должны придумать историю об ограблении и проклинать нас на все лады. Когда все закончится, вы пойдете к аббату и напомните ему о долге, если он еще сможет платить. Могу сказать, что вы не проиграете, но наверняка сохраните свою жизнь.
Хейлин был готов пуститься в проклятия, но, узнав Лангуасса, он и его команда решили не ввязываться в драку. Рыбаков разоружили, турок и еще один пират переправили полкоманды на берег, вернувшись с Лейлой, ее служанкой и несколькими из своих людей, затем отправили на берег остальных рыбаков. Последним они отвезли Хейлина, оставив на берегу обдумывать свою неудачу и ругать жестокую судьбу, сети которой его опутали.
Когда пираты, подняв якорь, отчалили, Селим отвел Квинтуса и Ноэла вниз, в каюту боцмана, и держал их там, пока Лангуасс осматривал свою добычу.
Ноэл сидел на сундуке, а Квинтус – на полу в крошечной каюте, пропахшей, как и все судно, рыбой. Турок терпеливо стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Тени от мерцающего пламени свечи прыгали на стенах, когда судно ныряло по волнам, идя против ветра. Странные черты обезображенного лица турка оживали в отблесках света, из глазниц черепа, покрытого сеткой шрамов, блестели живые глаза.
«Это черт, – думал Ноэл, – который в состоянии приглядывать за котлом в любом аду. Но где же красотка, чертова шлюха?»
Он не видел Кристель, хотя она могла прибыть на судно с последней группой.
Наконец Лангуасс спустился к ним, неся узлы. Два из них он втолкнул в каюту, оставив два других в коридоре.
– Ну, друзья мои, – сказал он, – что мне с вами делать? Скормить бы вас рыбам, но моя цыганочка просила оставить вам жизнь. Конечно, вы сейчас пираты, потому что участвовали в захвате судна Хейлина и, если моряки Ричарда вас схватят, висеть вам в Чэтэме. Но Ричард может придумать что-нибудь поинтереснее в Тауэре или Тайберне для вас, как, впрочем, и для меня.
– Мы должны переправиться в Ирландию, – спокойно произнес Квинтус. – Вы можете высадить нас в Балтиморе.
– Я не буду причаливать там, где «Файрдрейк» может меня догнать, – отрезал Лангуасс. – Хейлин сделал так, как мы просили, – запасся провизией на дорогу. Без его команды пищи для нас хватит до Тенерифе, и мне там будет безопаснее, чем в любом месте Галльской империи, если судно туда дойдет, а я на это надеюсь.
– И вы будете пиратом на селедочном судне? – спросил Квинтус. – Это не принесет вам большой славы. Боюсь, вам придется охотиться за крупным торговым судном.
Лангуасс ухмыльнулся, показав зубы.
– Я был однажды пиратом на галере-развалюхе, – сказал он. – И тогда у меня не было ничего, кроме моих сильных рук и дружбы Селима. С храбрецами и мушкетами на африканском берегу можно сделать многое, думаю, я мог бы даже помириться с мальтийскими вампирами, если бы укрылся у госпитальеров. Я мог бы продать вас в рабство, но не так жесток, и вы это знаете.
– Не так жесток? А какой подлец зарезал несчастную Мэри? – холодно спросил Ноэл. – Это не тот грех, который я когда-либо прощу. Такого человека я никогда не назову другом.
Лангуасс сухо засмеялся:
– Это был не я, и не я приказал это сделать. Человек, сделавший это, лежит мертвый у ворот там, откуда мы бежали. Ты сам видел его мертвым.
– Вы лжец.
Пират мгновенно вспыхнул:
– Никогда не называй меня лжецом, Кордери, я не прощаю оскорбления. Мне наплевать на глупую служанку, меня не волнует, что она мертва, но не я сделал это, я бы не сделал такого, и говорю тебе, что убийца мертв. Хватит об этом. Или ты хочешь, чтобы мы решили наш спор иначе?
Ноэл, почувствовав, как пальцы Квинтуса сжимают его руку, подсказывая не отвечать, опустил глаза и промолчал, хотя был не согласен с этим.
– Вы могли убить нас на берегу, – спокойно сказал монах, – или оставить вместе с Хейлином. Я думаю, вы не навредите нам.
– Ты прав. – Гримаса злости медленно сходила с лица Лангуасса. – Я бы не оставил вас для палача и инквизиции даже за тридцать гиней, которых стоил Кордери до начала игры. Если он не пожмет мне руку и не станет моим другом, меня это не расстроит. Но я обращался с вами честно, и вам не за что ненавидеть меня.
– Я не питаю ненависти ни к кому, – произнес монах. – Я молюсь за Божье прощение для вас, как и для всех, и буду благодарен от всего сердца, если вы доставите нас в безопасное место, в Ирландии или где-либо еще.
Этим пират удовлетворился и ушел. Ноэл хотел узнать, что случилось с вампиршей, но, уверовав в мудрость молчания, понял, что рано или поздно получит ответ.
Турок последовал за хозяином, оставив Ноэла и Квинтуса одних. Они подобрали свои узлы, положили их на полку, сели рядом и осмотрелись.
– Теснота, деревянные стены, – сказал монах, – гамак для сна. Но мы не привыкли к роскоши, и этого нам достаточно.
– Сейчас достаточно быть в живых, – хмуро заметил Ноэл.
– Истинная церковь, – продолжил Квинтус, – не знает границ. Куда бы ни попал добрый человек, его душа – на пути в рай, и он может следовать дорогой праведности.
– Эта дорога, – ответил Ноэл, – кажется слегка извилистой.
Они приготовились ко сну, донельзя усталые. Ноэл занял гамак, менее удобный, чем кровать, к которой привык, а Квинтус улегся на дощатом полу. Ноэл спал неглубоким сном, но кошмары не будили, и когда проснулся, солнце уже стояло высоко в небе.
Квинтуса рядом не было, и Ноэл неуверенным шагом поднялся на палубу. Юноша был голоден. От резкого запаха рыбы его мутило.
Все в его жизни теперь будет странным, пока он не привыкнет к своей роли пассажира на пиратском судне, но это его не очень беспокоило. У него было два друга: цыганка и Квинтус, а смертельных врагов не стало больше.
Трое людей Лангуасса на палубе посмотрели на него, но ничего не сказали.
Ноэл остановился, ощущая тепло ясного утра, поток прошел на нос судна. Перед ним простирался океан, спокойный и голубой под ясным сверкающим небом. Ноэл почувствовал: что бы ни ожидало его в будущем, он выдержит.
Он бросил взгляд на мачту маленького судна, и его замутило. Там на гвозде, привязанная узлом черных волос, висела отрубленная голова Кристель.
Почему-то в памяти всплыли слова, сказанные цыганке в ответ на ее подозрение, что Лангуасс хочет сделать вампиршу своей любовницей: «Я думаю, что ты ошибаешься». Он угадал.
В следующие дни Кордери – и не только он один – не раз бросал косые взгляды на темные, пустые, обвиняющие глаза вампирши. Иногда ему казалось, что перед ним голова Горгоны, Медузы, чей взгляд медленно превращает душу в крепчайший камень.
Ноэл наблюдал, как со временем цепкая жизнь все же покинула окончательно плоть вампирши, но голова еще долго сопротивлялась неумолимому влиянию разложения.
Часть 3
ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ
И Господь Бог сотворил человека из земельной пыли и вдохнул в его ноздри дыхание жизни; и стал человек живой душой.
И Господь Бог посадил сад на востоке Эдема; и там он поместил человека, которого создал.
И из земли Господь Бог взрастил всякое дерево, приятное для глаз и хорошее в пищу; а также древо жизни посреди сада, и древо познания добра и зла.
Книга Бытия
ПРОЛОГ
Расшифрованный текст письма, полученного Кенелмом Дигби в Гэйхерсте летом 1643 года.
Буруту, август 1642.
Мой верный друг. Ваше письмо, сообщившее о смерти моей матери, принесло мне самую печальную для человека весть, на несколько дней ввергнув меня в отчаяние. Хотя мы виделись примерно девятнадцать лет назад, я часто думал о ней и всегда дорожил ее словами, когда вам удавалось переслать их через половину мира в мою ссылку. Ваш рассказ о ее последних днях и мыслях дорог мне, хотя и напомнил о том, что я потерял, покинув родину.
Не будь в вашем письме этого печального известия, во всем прочем оно доставило бы мне радость. Тысячу раз спасибо за присланные подарки – все они бесценны. Так много из того, о чем мы в Европе не задумывались, очень трудно получить здесь, и хотя устроенная теперь фактория принимает ежемесячно пять или шесть судов, многие вещи капитаны даже не думают включать в свой груз. Спасибо за бумагу, чернила и особенно за книги.
Среди присланных линз К. нашел пару помогающих его слабеющему зрению больше, чем старые, и он чрезвычайно благодарен.
Ничто не пробудило мой энтузиазм больше со времени отъезда из Англии, как микроскоп и инструменты для приготовления образцов. Вы пишете, что просто возвращаете долг, потому что наброски моего отца позволили вам начать опыты с такими приборами, но вы намного улучшили инструмент, сделанный им в Лондоне так давно. Ваша изобретательность в сочетании различных линз для уменьшения искажений просто гениальна. Этим инструментом можно сделать так много, что я даже не знаю, с чего начать.
Иногда даже не верится, что наше пребывание здесь измеряется девятью годами нашей жизни. К. не постарел ни на день с тех пор, как мы оставили берег Уэльса, хотя ему перевалило за шестьдесят. Тропическое солнце сделало его кожу похожей на кору какого-то экзотического дерева – коричнево-желтую и жесткую. Он всегда носит белое монашеское одеяние и большую соломенную шляпу, поэтому, когда он шагает по песку речного берега, то напоминает ангела-воителя армии Михаила, готового поднять оружие против падших. Он воздействует на туземцев, принимающих его за святого и называющих «бабалаво с моря». Бабалаво – здесь называют местных священников, представляющих Ифа, бога мудрости и прорицания племени уруба. Бабалаво значит «отец, владеющий тайной». Все туземцы – священники этого ордена носят белые одежды, и одеяние К. позволяет ему занять свое место в туземном порядке вещей.
Любопытно, что К. чувствует себя здесь уютнее, чем в аббатстве Кардиган. Он не всегда ведет себя как священник, хотя и отмечает обеты для нашей маленькой христианской общины. Он не стремится быть миссионером в племенах, хотя желает узнать их веру, и миссионерам, иногда прибывающим сюда, не оказывает особой поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Я надеюсь, что вы правы, – сказал Ноэл, – верю в это.
Тем временем они достигли назначенного места, идя самой извилистой дорогой. Ноэл, потеряв счет часам и минутам, был удивлен, оказавшись у цели. На берегу они не встретили никого, но Квинтус заверил, время сбора еще не наступило и они должны ожидать по меньшей мере еще час, а затем посмотреть, кто пришел, а кто нет.
Они отдыхали, не в силах даже есть, хотя и сделали несколько глотков воды из бурдюка Квинтуса. Лежали на гальке, восстанавливая силы.
Ноэл лежал на спине, глядя на звездное небо – свод, полузакрытый облаками. Было проще думать о действительном существовании Бога, когда землю укрывала темнота. Небо за облаками казалось почти пустым, а несколько звезд на нем – одинокими и покинутыми.
Ноэл знал, что еще недавно большинство людей верили в близость неподвижных звезд. Было чудовищно упражнять воображение на правде, на безбрежности темноты, на затерянности мириад солнц в пространстве.
«Если мы такие крошечные, – спросил он небо, – какое имеет значение, живем мы шестьдесят, шестьсот или шесть тысяч лет? Разве Вселенная не останется прежней, невозмутимой, равнодушной к нашим мелким усилиям и страданиям? И если, в конце концов, существует Бог, скрывающийся за этим бездонным простором, заботят ли его несчастья таких, как мы?»
Небо, естественно, молчало. Но когда Ноэл взглянул на него вновь, ему показалось, что смотрит в мощный оптический прибор, уменьшавший безграничность и одиночество Вселенной. Как будто его взгляд и сознание выбрались из тесной темницы и освободились для странствий по этой бездонной пустыне с одинокими и затерянными звездами.
«Но я же здесь, – сказал он себе, – в моей голове – не только пространство, но и все, что я ощущаю, и все, что воспринимает мой разум. Я так мал и так велик, каким делаю себя сам, и мне стоит только посмотреть на себя, чтобы возвеличить, насколько хочу. Я смотрел в микроскоп, видел миры в мире, а сейчас смотрю в лицо бесконечности. Если есть Бог, он тоже может смотреть в лицо мне своими проницательными глазами, читать мои сокровенные мысли».
Он подумал в шоке открытия, что вампирша сказала неправду, утверждая, будто только ее род живет в тени вечности. В этой тени должно жить все, каждый по-своему: бессмертные и смертные.
Ноэл чувствовал – даже обычный человек не мог сказать, что здесь есть сегодня и завтра, и потом – ничего; какой бы малой ни была его жизнь, он остается гражданином обширной империи Вечности. У каждого есть предшественники, у большинства – наследники; что бы человек не сделал в мире, он наследует это от предыдущих поколений, последствия распространятся на будущее человечество – и так пока существует мир.
В этой мысли Ноэла ужаснуло то, что ему предшествовала вся история человека и мира, а следствия распространяются, пусть и не очень явно, на все будущие времена… но как ни странно, он был рад ощущать этот ужас.
Сглотнув комок в горле, Ноэл вдруг испугался, что потеряет это мгновенное видение, забудет преподанный урок. Но затем понял необоснованность своих страхов.
«Мы не просто живем в тени вечности, – сказал он себе, – мы храним ее, люди и вампиры. В биении наших маленьких сердец – отражение вечности».
11
Они узнали о прибытии судна Хейлина по звуку весел лодки, приближающейся к берегу. В ней был только один человек, и она не могла взять больше полудюжины. Рыбак негромко свистнул подбегавшим Квинтусу и Ноэлу.
– Здесь брат Квинтус из аббатства и мирянин, – негромко крикнул монах, когда те карабкались по скользким камням через водоросли к песчаному берегу, где остановилась лодка.
Рыбак успокоился, услышав эти слова, и негромко спросил:
– Сколько вас всего?
– С нами еще двое, – ответил Квинтус. – Женщина и ребенок.
Рыбак вышел из лодки, и они помогли вытащить ее на берег.
– Это все? – вновь спросил рыбак с заметной радостью в голосе.
И тут Ноэл услышал звук шагов по мокрому песку и понял – другие тоже здесь, но молчат. Он их не видел и представил, что это – люди Уэллбилава, готовые схватить его. Вдруг юноша ощутил железные объятия и задергался, но освободиться не смог. Услышав, как схвативший его человек заговорил, и узнав голос Лангуасса, Ноэл понял, что произошло.
– Пистолет у твоего лба, господин рыбак, – тихо прошипел пират, – тебе ничего не будет, пока молчишь. Брат Квинтус, Кордери, садитесь в лодку и закройте собой мушкеты, когда вас осветят фонарем. Если хотите избежать крови, убедите Хейлина, что все хорошо, пока мы не загрузимся.
– Вы хотите захватить судно! – удивленно воскликнул Ноэл.
– Конечно, дурачок. Зачем же я спрашивал о его команде и оружии?
Это было очевидно, и Ноэл почувствовал себя действительно одураченным.
– Делаем, как он говорит, – сказал Квинтус отрешенно. Ясно, Квинтус все тщательно продумал и не был так шокирован поворотом событий.
– Хейлин тебя знает? – спросил монаха пират.
– Он видел меня в аббатстве.
– Хорошо, Но ты должен переодеться, и быстро, прошу.
Квинтус подчинился, пираты нетерпеливо ждали.
Ноэл влез в лодку, прошел на нос. Лангуасс дал весла Квинтусу и турку, присев с двумя другими на дно, пряча ружья. Они молча выгребли к морю, Ноэл вглядывался в темноту в поисках судна. Его сердце учащенно билось, хотя на берегу он чувствовал себя спокойно. Путешествие обещало быть долгим.
Увидев судно, Ноэл скомандовал причаливать и крикнул, как приказал Лангуасс, чтобы показали огонь.
Моряки на судне зажгли фонарь на правом борту.
Ноэл увидел четверых с мушкетами наизготовку.
– Кто в лодке? – крикнул Хейлин.
– Брат Квинтус из аббатства и Кордери, – ответил монах.
Хейлин опустил фонарь, осветив голову и плечи монаха. Он удовлетворенно хмыкнул, но страхи, видимо, полностью не прошли.
– Почему сегодня звонили колокола в аббатстве? – настороженно спросил он.
– Заявились доминиканцы с солдатами, – ответил Квинтус. – Они пришли корчевать ересь, им это удалось, и мы здесь, как видите. Опустите ваши мушкеты, Ральф, и помогите нам взобраться на борт.
Хейлина наполовину удовлетворил ответ, он сбросил веревочную лестницу, приказав своим людям быть наготове. Ноэл первым взобрался на судно, за ним последовал Квинтус. Затем вскарабкался Лангуасс и, едва он оказался на палубе, двое, сидевших с ним в лодке, вытащили мушкеты, взвели курки и прицелились.
Турок, не обращая внимания на лестницу, в несколько мгновений взобрался по борту судна на палубу и вытащил пистолет из-за пояса, держа нож в зубах. Свой пистолет Лангуасс нацелил в голову Хейлина. Рыбаки с мушкетами растерялись, Лангуасс приказал бросить оружие.
Хейлин зло взглянул на Квинтуса, назвав его предателем.
– Увы, Хейлин, – сказал Квинтус, – так будет лучше. Если бы, переправив нас в Ирландию, вы возвратились, то оказались бы в смертельной опасности. Лучше быть грубо ограбленным пиратом Лангуассом, чем по собственной воле помочь ему и спасти от врагов. Вы должны придумать историю об ограблении и проклинать нас на все лады. Когда все закончится, вы пойдете к аббату и напомните ему о долге, если он еще сможет платить. Могу сказать, что вы не проиграете, но наверняка сохраните свою жизнь.
Хейлин был готов пуститься в проклятия, но, узнав Лангуасса, он и его команда решили не ввязываться в драку. Рыбаков разоружили, турок и еще один пират переправили полкоманды на берег, вернувшись с Лейлой, ее служанкой и несколькими из своих людей, затем отправили на берег остальных рыбаков. Последним они отвезли Хейлина, оставив на берегу обдумывать свою неудачу и ругать жестокую судьбу, сети которой его опутали.
Когда пираты, подняв якорь, отчалили, Селим отвел Квинтуса и Ноэла вниз, в каюту боцмана, и держал их там, пока Лангуасс осматривал свою добычу.
Ноэл сидел на сундуке, а Квинтус – на полу в крошечной каюте, пропахшей, как и все судно, рыбой. Турок терпеливо стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Тени от мерцающего пламени свечи прыгали на стенах, когда судно ныряло по волнам, идя против ветра. Странные черты обезображенного лица турка оживали в отблесках света, из глазниц черепа, покрытого сеткой шрамов, блестели живые глаза.
«Это черт, – думал Ноэл, – который в состоянии приглядывать за котлом в любом аду. Но где же красотка, чертова шлюха?»
Он не видел Кристель, хотя она могла прибыть на судно с последней группой.
Наконец Лангуасс спустился к ним, неся узлы. Два из них он втолкнул в каюту, оставив два других в коридоре.
– Ну, друзья мои, – сказал он, – что мне с вами делать? Скормить бы вас рыбам, но моя цыганочка просила оставить вам жизнь. Конечно, вы сейчас пираты, потому что участвовали в захвате судна Хейлина и, если моряки Ричарда вас схватят, висеть вам в Чэтэме. Но Ричард может придумать что-нибудь поинтереснее в Тауэре или Тайберне для вас, как, впрочем, и для меня.
– Мы должны переправиться в Ирландию, – спокойно произнес Квинтус. – Вы можете высадить нас в Балтиморе.
– Я не буду причаливать там, где «Файрдрейк» может меня догнать, – отрезал Лангуасс. – Хейлин сделал так, как мы просили, – запасся провизией на дорогу. Без его команды пищи для нас хватит до Тенерифе, и мне там будет безопаснее, чем в любом месте Галльской империи, если судно туда дойдет, а я на это надеюсь.
– И вы будете пиратом на селедочном судне? – спросил Квинтус. – Это не принесет вам большой славы. Боюсь, вам придется охотиться за крупным торговым судном.
Лангуасс ухмыльнулся, показав зубы.
– Я был однажды пиратом на галере-развалюхе, – сказал он. – И тогда у меня не было ничего, кроме моих сильных рук и дружбы Селима. С храбрецами и мушкетами на африканском берегу можно сделать многое, думаю, я мог бы даже помириться с мальтийскими вампирами, если бы укрылся у госпитальеров. Я мог бы продать вас в рабство, но не так жесток, и вы это знаете.
– Не так жесток? А какой подлец зарезал несчастную Мэри? – холодно спросил Ноэл. – Это не тот грех, который я когда-либо прощу. Такого человека я никогда не назову другом.
Лангуасс сухо засмеялся:
– Это был не я, и не я приказал это сделать. Человек, сделавший это, лежит мертвый у ворот там, откуда мы бежали. Ты сам видел его мертвым.
– Вы лжец.
Пират мгновенно вспыхнул:
– Никогда не называй меня лжецом, Кордери, я не прощаю оскорбления. Мне наплевать на глупую служанку, меня не волнует, что она мертва, но не я сделал это, я бы не сделал такого, и говорю тебе, что убийца мертв. Хватит об этом. Или ты хочешь, чтобы мы решили наш спор иначе?
Ноэл, почувствовав, как пальцы Квинтуса сжимают его руку, подсказывая не отвечать, опустил глаза и промолчал, хотя был не согласен с этим.
– Вы могли убить нас на берегу, – спокойно сказал монах, – или оставить вместе с Хейлином. Я думаю, вы не навредите нам.
– Ты прав. – Гримаса злости медленно сходила с лица Лангуасса. – Я бы не оставил вас для палача и инквизиции даже за тридцать гиней, которых стоил Кордери до начала игры. Если он не пожмет мне руку и не станет моим другом, меня это не расстроит. Но я обращался с вами честно, и вам не за что ненавидеть меня.
– Я не питаю ненависти ни к кому, – произнес монах. – Я молюсь за Божье прощение для вас, как и для всех, и буду благодарен от всего сердца, если вы доставите нас в безопасное место, в Ирландии или где-либо еще.
Этим пират удовлетворился и ушел. Ноэл хотел узнать, что случилось с вампиршей, но, уверовав в мудрость молчания, понял, что рано или поздно получит ответ.
Турок последовал за хозяином, оставив Ноэла и Квинтуса одних. Они подобрали свои узлы, положили их на полку, сели рядом и осмотрелись.
– Теснота, деревянные стены, – сказал монах, – гамак для сна. Но мы не привыкли к роскоши, и этого нам достаточно.
– Сейчас достаточно быть в живых, – хмуро заметил Ноэл.
– Истинная церковь, – продолжил Квинтус, – не знает границ. Куда бы ни попал добрый человек, его душа – на пути в рай, и он может следовать дорогой праведности.
– Эта дорога, – ответил Ноэл, – кажется слегка извилистой.
Они приготовились ко сну, донельзя усталые. Ноэл занял гамак, менее удобный, чем кровать, к которой привык, а Квинтус улегся на дощатом полу. Ноэл спал неглубоким сном, но кошмары не будили, и когда проснулся, солнце уже стояло высоко в небе.
Квинтуса рядом не было, и Ноэл неуверенным шагом поднялся на палубу. Юноша был голоден. От резкого запаха рыбы его мутило.
Все в его жизни теперь будет странным, пока он не привыкнет к своей роли пассажира на пиратском судне, но это его не очень беспокоило. У него было два друга: цыганка и Квинтус, а смертельных врагов не стало больше.
Трое людей Лангуасса на палубе посмотрели на него, но ничего не сказали.
Ноэл остановился, ощущая тепло ясного утра, поток прошел на нос судна. Перед ним простирался океан, спокойный и голубой под ясным сверкающим небом. Ноэл почувствовал: что бы ни ожидало его в будущем, он выдержит.
Он бросил взгляд на мачту маленького судна, и его замутило. Там на гвозде, привязанная узлом черных волос, висела отрубленная голова Кристель.
Почему-то в памяти всплыли слова, сказанные цыганке в ответ на ее подозрение, что Лангуасс хочет сделать вампиршу своей любовницей: «Я думаю, что ты ошибаешься». Он угадал.
В следующие дни Кордери – и не только он один – не раз бросал косые взгляды на темные, пустые, обвиняющие глаза вампирши. Иногда ему казалось, что перед ним голова Горгоны, Медузы, чей взгляд медленно превращает душу в крепчайший камень.
Ноэл наблюдал, как со временем цепкая жизнь все же покинула окончательно плоть вампирши, но голова еще долго сопротивлялась неумолимому влиянию разложения.
Часть 3
ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ
И Господь Бог сотворил человека из земельной пыли и вдохнул в его ноздри дыхание жизни; и стал человек живой душой.
И Господь Бог посадил сад на востоке Эдема; и там он поместил человека, которого создал.
И из земли Господь Бог взрастил всякое дерево, приятное для глаз и хорошее в пищу; а также древо жизни посреди сада, и древо познания добра и зла.
Книга Бытия
ПРОЛОГ
Расшифрованный текст письма, полученного Кенелмом Дигби в Гэйхерсте летом 1643 года.
Буруту, август 1642.
Мой верный друг. Ваше письмо, сообщившее о смерти моей матери, принесло мне самую печальную для человека весть, на несколько дней ввергнув меня в отчаяние. Хотя мы виделись примерно девятнадцать лет назад, я часто думал о ней и всегда дорожил ее словами, когда вам удавалось переслать их через половину мира в мою ссылку. Ваш рассказ о ее последних днях и мыслях дорог мне, хотя и напомнил о том, что я потерял, покинув родину.
Не будь в вашем письме этого печального известия, во всем прочем оно доставило бы мне радость. Тысячу раз спасибо за присланные подарки – все они бесценны. Так много из того, о чем мы в Европе не задумывались, очень трудно получить здесь, и хотя устроенная теперь фактория принимает ежемесячно пять или шесть судов, многие вещи капитаны даже не думают включать в свой груз. Спасибо за бумагу, чернила и особенно за книги.
Среди присланных линз К. нашел пару помогающих его слабеющему зрению больше, чем старые, и он чрезвычайно благодарен.
Ничто не пробудило мой энтузиазм больше со времени отъезда из Англии, как микроскоп и инструменты для приготовления образцов. Вы пишете, что просто возвращаете долг, потому что наброски моего отца позволили вам начать опыты с такими приборами, но вы намного улучшили инструмент, сделанный им в Лондоне так давно. Ваша изобретательность в сочетании различных линз для уменьшения искажений просто гениальна. Этим инструментом можно сделать так много, что я даже не знаю, с чего начать.
Иногда даже не верится, что наше пребывание здесь измеряется девятью годами нашей жизни. К. не постарел ни на день с тех пор, как мы оставили берег Уэльса, хотя ему перевалило за шестьдесят. Тропическое солнце сделало его кожу похожей на кору какого-то экзотического дерева – коричнево-желтую и жесткую. Он всегда носит белое монашеское одеяние и большую соломенную шляпу, поэтому, когда он шагает по песку речного берега, то напоминает ангела-воителя армии Михаила, готового поднять оружие против падших. Он воздействует на туземцев, принимающих его за святого и называющих «бабалаво с моря». Бабалаво – здесь называют местных священников, представляющих Ифа, бога мудрости и прорицания племени уруба. Бабалаво значит «отец, владеющий тайной». Все туземцы – священники этого ордена носят белые одежды, и одеяние К. позволяет ему занять свое место в туземном порядке вещей.
Любопытно, что К. чувствует себя здесь уютнее, чем в аббатстве Кардиган. Он не всегда ведет себя как священник, хотя и отмечает обеты для нашей маленькой христианской общины. Он не стремится быть миссионером в племенах, хотя желает узнать их веру, и миссионерам, иногда прибывающим сюда, не оказывает особой поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47