А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Никогда не наезжай на патологоанатома, – прошипела она ему в лицо. – Знаешь почему?
Фальконе растерянно помотал головой.
– Потому что с твоей работой, Фальконе, с твоим характером, твоим хамством и твоими друзьями ть? можешь в один не очень прекрасный день оказаться у меня на рабочем столе. А уж там, – она провела пальцем по его щеке, имитируя разрез скальпелем, – я с тобой позабавлюсь, можешь не сомневаться.
На загорелом лице Фальконе выступили белые пятна.
– Вон! – рявкнул он во весь голос.
Она зашагала прочь, бросив быстрый взгляд на одетого в униформу полицейского, который показался ей знакомым. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: за долгие годы работы в полицейском департаменте она перевидала чуть ли не всех городских стражей порядка. Она предложила ему сигарету, но он отказался. Он был одним из многих людей, которые рутинно выполняют свои обязанности и не несут никакой ответственности за то, что происходит вокруг. Таких легко убедить, что главное для них – начистить ботинки до блеска.
– Это вы будете сопровождать машину до аэропорта? – как бы между прочим спросила Тереза.
– Так точно, – ответил полицейский. – От начала и до конца.
– Простите, – не поняла Тереза, – от какого начала?
– Вы разве не слышали? – оживился парень. – Кардинал изъявил желание прокатиться на прощание по городу. Это что-то вроде сентиментального путешествия, после чего мы отвезем его прямо к самолету.
– Сентиментальное путешествие... – задумчиво повторила Тереза и, задав полицейскому еще несколько ничего не значащих вопросов, медленно направилась к реке.
Миновав величественное здание замка Сант-Анджело, она вынула мобильный телефон и стала лихорадочно набирать номер, с опаской поглядывая на потемневшее небо, готовое в любую минуту обрушить на землю грозовой дождь.

59

Майкл Денни упаковал вещи в небольшую, но довольно дорогую дорожную сумку, покрытую красочными наклейками итальянской авиакомпании. На дно сумки он положил три рубашки, три пары брюк и два пиджака, а поверх них – пакет с нижним бельем. Затем он проверил наличные деньги, которые ему позволил снять со счетов финансовый отдел Ватикана: 50 тысяч американских долларов, 30 тысяч фунтов стерлингов и 5 тысяч евро. Деньги были очень кстати, и ему оставалось лишь удивляться, как быстро он их получил после того, как стал вести себя правильно. Денни пользовался репутацией весьма обеспеченного человека, но в последние годы ему не давали возможности снимать деньги со своих банковских счетов. Добрая половина его состояния представляла собой семейное наследство из Новой Англии, а остальные деньги поступали на его счета из самых разнообразных источников. Это были гонорары, дивиденды, комиссионные сборы, подношения и т.д. Причем все это не было секретом для тех, кто следил за финансовыми потоками Ватикана. Как только он намекнул на возможные проблемы в том случае, если ему не позволят забрать деньги (вдруг левые заинтересуются тайными счетами и закрытыми фондами Ватикана?), ему тут же разрешили снять всю наличность. Он потребовал, чтобы 12 миллионов долларов США, хранившиеся в нескольких европейских банках, были переведены за океан в самое ближайшее время. Однако прежде всего ему нужны были наличные деньги, а не какая-то мифическая сумма на банковских счетах. К счастью, он их получил.
Кроме того, в сумке лежали два паспорта: ватиканский, который, по словам церковных чиновников, у него конфискуют в Бостоне, и американский. Второй паспорт был старый, на вклеенной фотографии он выглядел значительно моложе, чем сейчас. Но это было не важно. Главное, что документ осенял до боли знакомый серебристый орел. Конечно, с формальной точки зрения этот паспорт был просрочен, но совсем недавно он навел справки и получил заверения, что при данных условиях им можно воспользоваться. А это значит, что не придется унижаться перед чиновниками американского консульства и доказывать свое право на проживание на территории США, как будто он какой-нибудь нелегальный иммигрант.
Конечно, ему понадобится определенное время, чтобы снова почувствовать себя настоящим американцем и окунуться в заметно изменившуюся за последние десятилетия действительность, но с большими деньгами и американским паспортом это будет не так уж и трудно.
Он оглядел небольшую комнату, пытаясь навсегда запечатлеть ее в памяти. Воспоминания позволят ему преодолеть чувство отчужденности и найти свое место в новой жизни. А в качестве подспорья ему будет служить тот факт, что все унижения остались позади.
Денни посмотрел на часы. Он должен спуститься во двор через тридцать пять минут. Он пересечет большой сад и подойдет к калитке, за которой его будет ждать полицейская машина. Дай Бог, чтобы все обещания насчет его личной безопасности оказались не пустыми словами. Денни почему-то верил этим людям и надеялся на благоприятный исход дела. Было бы непростительной глупостью устраивать скандал на территории Ватикана. Скорее всего реальная опасность кроется где-то вне этих высоких каменных стен.
Денни посмотрел на репродукцию с картины Караваджо. Это была одна из немногих вещей, которую он очень хотел сохранить у себя. В противном случае это была бы невосполнимая потеря. Тем более что содержание полотна символизировало его собственную жизнь – безумец занес меч над головой беспомощного старца, готового умереть во имя святой идеи. А на заднем плане выделяется обезображенное состраданием лицо художника.
Он всегда смотрел на эту картину с точки зрения постороннего наблюдателя, который, конечно, сочувствует мученику, но не задумывается над ответственностью за преступление. Ему казалось, что убийца и мученик являются жертвами какого-то страшного порока, сущность которого простому смертному определить не дано. Лично он не хотел быть ни праведником, ни злодеем. Святой Матфей добровольно избрал свой путь, а его убийца? Был ли он свободен в своих действиях?
Майкл Денни вспомнил разговор с красивой юной монахиней, состоявшийся более тридцати лет назад. Она возмущалась непомерной жестокостью убийцы и все спрашивала, как он посмел совершить такое чудовищное преступление. А Майкл вдруг задал ей вопрос, который зародился у него без всяких дурных мыслей: «Как мог Матфей достичь святости без этого убийцы?» И действительно, разве убийца не заслуживает толику славы за то, что обеспечил Матфею мученическую смерть и апостольское служение? Разве не является мучитель таким же проводником воли Господа Бога, как и мученик? И разве страдальческое выражение на лице Караваджо не свидетельствует о том, что он понял эту страшную истину и ужаснулся своему открытию? Как сказал этот молодой полицейский...
Это был жестокий мир, в котором живое существо в любой момент могло лишиться жизни. Он неожиданно вспомнил момент, с которого начался новый отсчет времени в его жизни, причем не только личной, но и в публичной. Именно тогда молодой Майкл Денни оказался во власти находящегося за высокими стенами Ватикана мира, и это был первый шаг на долгом пути к грехопадению и увлечению мирскими соблазнами.
А сейчас он прекрасно понимал, что никогда не сможет вернуться к прежнему состоянию. Вот поэтому ему так хотелось бросить последний взгляд на город и еще раз окунуться в дорогие сердцу воспоминания.
Звонок заставил Денни подпрыгнуть на месте от неожиданности. Кардинал торопливо подошел к двери, посмотрел в глазок и увидел Ханрахана.
– Пришел попрощаться? – вместо приветствия сказал Денни, неохотно впуская ирландца в квартиру.
– Можно и так сказать, – согласился Ханрахан. – Честно говоря, я хотел убедиться, что ты готов покинуть свое убежище.
Денни кивнул на стену:
– Как только я устроюсь, Брендан, сразу же позвоню тебе насчет этих картин. Они принадлежат мне, и я хочу, чтобы ты выслал их мне. Разумеется, все расходы я возьму на себя, а ты позаботься о том, чтобы они были в целости и сохранности.
Ханрахан снисходительно хмыкнул:
– Думаешь, они стоят того?
– Не сомневаюсь в этом.
– Это же твоя церковь, Майкл. Ты уверен, что поступаешь правильно?
– Да, это была первая церковь в Риме, в которой я начал работать, – тихо сказал Денни. – Я не сказал это молодому полицейскому, но это истинная правда. Это место пробуждает во мне массу приятных воспоминаний.
– И поэтому ты хочешь, чтобы мы оставили тебя там на несколько минут по пути в аэропорт?
Денни взглянул на серое лицо Ханрахана и подумал, что сейчас самое главное – не проявить малодушия перед этим человеком.
– Брендан, надеюсь, ты понимаешь, что мой отъезд никоим образом не должен походить на паническое бегство.
– Да, конечно, – ухмыльнулся ирландец. – Но я не понимаю, зачем нужен весь этот спектакль?
– Ради меня самого, – ответил Денни с таким блеском в глазах, которого Ханрахан не видел у него уже много лет.
– Полагаю, все дело в женщине, – догадался ирландец – Той самой сестре Аннетт, монахине из Парижа, за которой ты так долго ухаживал. Майкл, я читал твое досье и прекрасно знаю твое прошлое. Неужели это все из-за нее?
Денни долго думал, прежде чем ответить на вопрос. Одна мысль об Аннетт бросала его в дрожь.
– Это была самая прекрасная женщина из всех, которых мне доводилось встречать. Мы открыли друг другу глаза на этот мир. Знаешь, жизнь человека всегда требует какой-то тайны, иначе зачем нам нужен Бог?
Ханрахан недовольно поморщился:
– Я знаю эту романтическую историю про Абеляра и Луизу, но ты подумай, какую цену они заплатили за свою любовь.
– И все же они были живыми людьми, Брендан, – упрямо возразил Денни. – А вот ты, например, даже представить себе не можешь, что могут означать для человека такие вещи. И мне остается только пожалеть тебя, ты много потерял в этой жизни.
Денни закрыл глаза и вспомнил те благословенные времена. Воспоминания были настолько яркими, что, казалось, он снова прикоснулся к Аннетт.
– Именно в той самой церкви я впервые познал женщину и нисколько не жалею об этом. Ты же знаешь, я долго воздерживался, и это был мой первый опыт общения с женщиной. Это случилось в небольшой комнате позади алтаря. Дверь можно было запереть и делать все, что душе заблагорассудится. Никто не знал о нашей связи. Мы встречались с ней пять-шесть раз в неделю, запирались на замок, скидывали постылое церковное облачение и предавались любви, которая преображала нас обоих. Словом, мы занимались тем, чем и должны заниматься живые, нормальные люди.
Ледяной взгляд Ханрахана прокомментировал его мнение по этому поводу лучше всяких слов.
– И не надо смотреть на меня так, – отмахнулся Денни. – Ты все равно не поймешь этого, так как никогда не испытывал ничего подобного. Я сейчас могу поклясться, что мы чувствовали себя в раю, обнимая и лаская друг друга. В такие минуты я ощущал, что нахожусь гораздо ближе к Господу Богу, чем во время службы. И в этих моих словах нет ни малейшего богохульства. Я мечтал о том, чтобы это никогда не кончалось, а потом...
– А потом ты бежал за ней в Париж и узнал, что она беременна, – продолжил вместо него Ханрахан. – Тебе нужно было оставить церковь, Майкл, и посвятить свою жизнь ей. Но твоя трусость, как всегда, оказалась сильнее.
Денни счел за благо не вступать в спор.
– Да, я действительно был трусом, но только не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Мы оба хорошо знали, что впадаем в грех, но ничего не могли с собой поделать. Мы знали, что добром это не кончится, но уже не могли остановиться. Что касается моей трусости, то я проявил ее только тогда, когда полностью поддался церковному начальству, смирился с его требованиями и фактически без борьбы сдался на милость победителя. Я до сих пор не могу простить себе, что позволил им вмешиваться в нашу личную жизнь.
Денни вспомнил, как Аннетт лежала обнаженная на старом диване и сияла от счастья. В таких случаях она всегда снимала нательный крестик и полностью отдавалась безумной страсти.
– Нет, Брендан, все, что происходило в той комнате, нельзя назвать грехом. Напротив, в этом было что-то святое, непорочное. Между нами случилось то, что и должно было случиться рано или поздно. Если бы ты только мог понять меня! – Он замолчат и задумался. Одно воспоминание следовало за другим, и в возбужденном сознании возникали яркие картины далекого прошлого. – Они позволили ей родить только при условии, что она сделает вид, будто близнецы принадлежат другой женщине, которая плевать хотела на всякие условности. Представь, как нелегко было ей согласиться с этим. К тому же меня не было рядом. Мне просто-напросто запретили встречаться с матерью моих детей. Ты можешь понять чувства моей дочери и моего сына? А я ничего не мог поделать. Во всем виноваты жестокие и совершенно бесчеловечные порядки, установившиеся в нашей церкви. И при этом они часто давали мне понять, что все мои прегрешения являются всего лишь легкомысленным заблуждением. А потом... – Он закрыл глаза и вспомнил, как последний раз навестил Аннетт и дочь, и как прогрессирующая болезнь высасывала из Аннетт все жизненные силы. – Моя семья имела большое влияние, и они спасли меня для лучших дел. С этого момента и началась моя новая жизнь. – Он сделал паузу и в последний раз обвел взглядом комнату, в которой провел самое трудное время в своей жизни. – За последние дни мне не раз приходило в голову, что люди часто живут не так, как нужно, и делают не то, что должны были делать. Что, к примеру, случилось бы, если бы мы послали их к чертовой матери и связали себя браком? Стал бы я примерным отцом семейства и добропорядочным мужем? Или в любом случае стал бы таким, каким являюсь сейчас? Не знаю, Брендан, и ты не знаешь. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты так строго судил меня. Я сам себе самый строгий судья, и никто не может наказать меня так, как это делаю я сам.
Ханрахан сконфузился. Денни с любопытством взглянул на него:
– Я понимаю, что поставил тебя в неловкое положение, невольно превратив этот разговор в исповедь.
Ханрахан покашлял в кулак и посмотрел на часы:
– Майкл, у нас осталось двадцать минут. Ровно в назначенное время я вынесу твои вещи, а ты последуешь за мной.
– А картины?
– Я буду хранить их до твоего звонка.

60

Он стоял перед входом в Пантеон и равнодушно взирал на огромное скопление туристов, тщетно пытавшихся пробраться в здание, чтобы укрыться там от палящего солнца и невыносимой духоты. Однако туристы волновались напрасно. Небо все больше покрывалось мрачными свинцовыми тучами, а где-то на востоке уже раздавались приглушенные раскаты грома. Джино Фоссе смахнул с лица крупную каплю дождя, которая каким-то чудом уцелела в этой невообразимой жаре.
Сегодня был самый ответственный день в его жизни, о чем свидетельствовало его одеяние, специально припасенное для этого случая, – длинный, почти до пят, стихарь белого цвета, в котором он много лет назад впервые участвовал в мессе, это было на Сицилии. Длинный балахон был стянут на талии черным поясом и имел два больших кармана: в одном из них лежал CD-плейер с наушниками, а в другом – пистолет с полной обоймой патронов.
Его раздумья были прерваны какой-то красивой светловолосой туристкой, она спросила, как добраться до Колизея.
– Купи карту, – процедил он сквозь зубы, и она быстро удалилась, явно обескураженная, если не сказать напуганная, его недружелюбным ответом.
Он поднял голову. Мрачное небо нависло над городом плотной свинцовой крышей. Приближалась гроза, очень сильная гроза, и ждать ее осталось совсем недолго. Через некоторое время на улицы города обрушится проливной дождь, они превратятся в быстрые ручьи и все прохожие сломя голову побегут искать укрытия под навесами летних кафе и в прохладных залах баров и ресторанов. Дождь смоет осевшую на улицах пыль, но не смоет грязь, которая накопилась в душах жителей этого грешного города. Человек рожден в грехе и вынужден дожидаться того времени, когда сможет очиститься от него. Другого пути к спасению нет и быть не может.
Джино вынул из кармана плейер, надел наушники и погрузился в приятную мелодию Каннобала Эддерли «Милосердие, милосердие, милосердие», где партию фортепиано исполнял сам Джо Завинул. Эта музыка звучала для него как спиричуэлс, как мольба грешника о прощении.
Джино Фоссе направился к церкви, напевая вполголоса: «Да-да-дидл-дидл-дидл-ди». Когда он приблизился к церкви, небо стало совсем черным от грозовых туч. Он вошел в церковь и уселся на скамью в самом темном углу. Небо за окном становилось все темнее, слабо освещая ту дверь, в которую он намеревался войти через несколько минут.

61

Грета Риччи стояла среди толпы перед воротами Ватикана и пристально наблюдала за швейцарскими гвардейцами, облаченными в красивые голубые мундиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47