Давняя привычка и большая любовь уговаривали его уступить мальчику. Но новое ощущение ответственности остановило его. В прошлом он обычно выступал в роли защитника детей перед их родителями. Но тогда он знал, что все равно ни Элинор, ни Саймон не уступят ни на йоту в том, что было действительно важно или могло оказаться вредным. Теперь же, особенно в том, что касалось обучения Адама, он сам становился высшим судьей. Он с сожалением покачал головой.
— Ты недостаточно вырос. Ты должен еще многому научиться, прежде чем речь зайдет о турнирах.
— Ну, Иэн…
— Ты что-то новое хочешь сказать? Если нет, то попридержи язык, или я буду воспринимать это как лишнее доказательство, что ты еще слишком мал, чтобы быть разумным и послушным. А если ты не разумный и не послушный, то я не смогу позволить тебе отправиться вместе со мной и Бьор-ном на розыски разбойников, которые нападают на крепостных. А ведь я собирался доверить тебе нести мой щит!
Глаза мальчика округлились, рот приоткрылся. Усилием воли Адам проглотил остававшиеся у него возражения. Отправиться с Иэном было слишком чудесным подарком, чтобы выпрашивать еще что-нибудь. Кроме того, ничто не помешает ему вернуться к вопросу о турнирах после охоты за разбойниками. Адам был убежден, что если достаточно часто просить о чем-то, то обязательно это получишь. Между просьбой и получением вполне можно заработать шлепок, и не один, но если эта вещь не стоит одного-двух шлепков, то и нечего выпрашивать ее. Он последовал за Иэном вокруг стола и принялся втискиваться между матерью и своим кумиром.
— Сядь слева от матери, Адам, — приказал Иэн.
— Но, Иэн, я хочу сидеть рядом с тобой. Я хочу узнать…
— Джентльмены не сидят рядом, когда присутствуют дамы, — упрекнул его Иэн, — и не разговаривают о вещах, которые не интересны остальным гостям.
На лице Адама настолько явственно отразился ужас, что Элинор пришлось прикусить губу, а рот Иэна против воли начал растягиваться. Мальчик нахмурился.
— Теперь, когда ты мой опекун, ты не такой интересный, как раньше, когда просто был моим другом, — пожаловался он.
— Это правда, потому что теперь мой долг следить, чтобы ты превратился в мужчину, достойного своего происхождения и положения. А исполнение долга гораздо важнее всего остального, даже удовольствия сидеть рядом с тобой или радости доставить тебе удовольствие.
Задумавшись над этой довольно сложной фразой, Адам сел на место, которое ему указали. Иэн тем временем перешагнул через лавку и сел между Элинор и Джоанной. Ожидавшие оруженосцы подошли с двух сторон к столу, чтобы наполнить вином кружки. Наблюдавший за их действиями Иэн увидел, что рука Джеффри так сильно дрожит, что вино немного пролилось.
Элинор вежливо заметила, что она велела подать сыр и холодный паштет, поскольку «мужчины» отправляются в поход. Иэн сухо поблагодарил ее. Затем она повернулась к Адаму, а Иэн — к Джоанне. Он услышал, как Элинор прошептала сыну, что было бы вежливо с его стороны предложить ей немного паштета и сыра, который нарезали оруженосцы. И снова Иэна начали раздирать радость и боль: удовольствие оказаться внутри этой семьи, осознавать себя неотъемлемой частью ее, чего ему прежде было не дано, и столь же сильный страх, что он присвоил себе то, что не должно принадлежать ему.
— Могу я подать вам сыр, леди Джоанна? К нему повернулись серые, подозрительно влажные глаза.
— Почему ты пытаешься занять место папы, Иэн? Несмотря на предупреждение Элинор о возможной негативной реакции девочки, этот вопрос ударил его, подобно кулаку.
— Я не пытаюсь сделать это, — возразил он, — и не посмел бы, и твоя мама никогда бы не позволила мне. Кроме того, подобные замечания недопустимы в общественных местах, таких, как стол в зале, в присутствии прислуги. Господи, Джеффри, что ты делаешь с этим сыром? Неужели я должен учить тебя резать сыр после такого срока службы? — Он перевел взгляд с изуродованного сыра на белое, перекошенное от страха лицо. — Ну ладно, ладно, мой мальчик, — сказал он уже мягче, — ты, может быть, заболел?
— Нет, господин.
Он был хрупкого телосложения и довольно красив, с прямыми, блестящими каштановыми волосами и светло-карими глазами со странно меняющимся оттенком. Сейчас глаза его стали почти черными от страха, а юное лицо, бывшее только что белым, как снег, стало алым, то ли от стыда, то ли от лихорадки.
Иэн заметил, что у молодого человека дрожали не только руки, но и все тело. Джоанна, оправившись от шока, с жалостью посмотрела на юного оруженосца. Элинор тоже, оторвавшись от жалких попыток Адама вести вежливую беседу, бросила взгляд на Джеффри и коснулась руки Иэна. Глаза их встретились. Иэн вздохнул с облегчением.
— Очень хорошо. Оуэн, Джеффри, нам хватит. Вы можете идти и тоже перекусить.
Облегчение, испытанное Иэном, имело серьезную причину. Без всяких слов Элинор предложила ему позаботиться о юноше — естественный долг жены по отношению к оруженосцу мужа, но и вид помощи, с которой Иэну, естественно, еще не приходилось сталкиваться. Лечить и ухаживать за больными было женским делом, и они более преуспевали в этом, чем ученые врачи, которые важно рассуждали об основных соках в организме, пока их пациенты умирали.
Оба оруженосца представляли для Иэна большую ответственность. Оуэн был старшим и самым любимым из родных детей лорда Ллевелина. Когда Ллевелин женился на дочери короля Джона и мог надеяться на рождение законных детей, Оуэн был исключен из очередности престолонаследников в Уэльсе — по крайней мере на время. Ллевелин не имел намерения прятать своего сына в тени или предоставить расти ему сорняком и доверил его Иэну, чтобы тот выковал в его характере норманнский блеск воина и мужчины.
Оуэн никогда не давал Иэну поводов для беспокойства, что лорд Ллевелин будет разочарован. Он был сообразителен, весел, крепок и гибок, как хорошо выделанная кожа, и был решительно настроен использовать любые преимущества и возможности, которые предоставлялись ему. Иэн уже имел два выгодных предложения о браке для Оуэна.
Джеффри ФицВильям был юношей совершенно иного рода. Однажды Солсбери одобрительно отозвался об отношениях Иэна с Оуэном. Естественно, Иэн не смог удержаться от разглагольствований о своих собственных успехах под крылом Саймона и о своем убеждении, что из оруженосца может выйти что-то путное, только если он любит своего господина, доверяет и беспрекословно подчиняется ему. Это была совершенно невинная беседа, так что Иэн немало удивился, когда услышал, как Солсбери смущенно прокашлялся, и увидел, повернув глаза на этот звук, что лицо его собеседника изрядно покраснело:
— Вы не думаете, что незаконнорожденность позорит ребенка? — осторожно, чуть смущенно спросил Солсбери. Иэн посмотрел на него в крайнем изумлении.
— Как это может позорить ребенка? Его мать — да; отца — положим, тоже да, хотя, Бог свидетель, я сам едва ли сторонник воздержания, но не думаю, что кто-то считает меня отцом. Но в чем ребенок виноват?! Плод связи не виновен ни в чем, кроме первородного греха человека, независимо от того, рожден он в браке или вне его. Кто может обвинить ребенка в слабостях его родителей?
— Изабелла может! — с горечью выпалил Солсбери. Прежде чем Иэн успел тихо заметить, что королева Изабелла способна на любое идиотство и не может служить образцом мнения других людей, Солсбери пустился в грустную историю. У него был сын, рожденный вне брака. Его мать, леди, умерла при родах. Ребенок рос в семье своего деда, но, когда мальчику миновало десять лет, старик умер. Поскольку сын уже достаточно подрос для отдачи на воспитание, Солсбери доверил его королеве.
— Он хороший мальчик, спокойный и послушный. Он никогда не обращался ко мне с жалобами. Я с самого начала видел, что он несчастлив, но думаю, что иначе и быть не может в чужом месте. Я надеялся, что он постепенно привыкнет. А потом, вы сами знаете, что произошло. Когда Джон рассорился с баронами, а затем потерял Нормандию, у меня не было времени вспоминать о Джеффри. Когда все понемногу улеглось и я узнал, что с ним стало…
Иэн догадывался, к чему он клонит, но не мог придумать, что сказать.
Солсбери в гневе стиснул губы.
— Остальные пажи и даже старшие оруженосцы сделали его предметом постоянных издевательств, а Изабелла поощряет их. Она постоянно ищет повод наказать его за что угодно — за карие глаза, за прямые волосы. Я полагаю, это связано с тем, что она ревнует своего мужа ко мне, но мучить ребенка… Она сказала ему в лицо и мне, что он ничто, ублюдок и что его мать была шлюхой — что, клянусь вам, неправда.
— Вы должны немедленно забрать его оттуда, — настоятельно произнес Иэн. Черные, пустые годы его собственного детства волной поднялись из-за стены, которую построил Саймон, чтобы отгородить Иэна от них. — Даже если король будет недоволен и Изабелла возненавидит вас еще больше, вы обязаны…
— Я знаю. Вы возьмете его? Я наблюдал за Оуэном некоторое время. У него доброе сердце. К тому же он сам в таком же положении. Вам я доверяю.
— Но у меня нет дома. Я не могу воспитывать его в соответствии с его положением.
— Какое его положение? Байстрюк байстрюка — бедный мальчик. У меня, конечно, есть кое-что для него, и дед оставил ему немало. Он не станет нищенствовать. Никакого толку не будет, если я начну передавать его из одного дома в другой. Он должен оставаться поблизости, и с ним нужно обращаться осторожно. Иэн, он умрет, может быть, даже покончит с собой, если срочно не предпринять что-то! Не бойтесь, я не стану винить вас, если вы не сумеете спасти его. Я должен винить себя самого. Только себя.
Таким вот образом Джеффри оказался подопечным Иэна. Иэн скоро обнаружил, что в нем было больше твердости духа, чем ожидал от него отец. Поближе познакомившись с Джеффри, Иэн не мог представить себе, как такой парень мог позволить издеваться над собой с подобной жестокостью. При добром отношении со стороны Иэна и Оуэна он очень быстро расцвел, прибавил в теле, стал говорливым и даже позволял порой довольно серьезные шалости, за что однажды отведал порки. Расправу учинил самолично Иэн, а Джеффри выдержал ее, ни разу не вздрогнув, с безразличным видом, пока Иэн не схватил его грубо за грудки и не заорал:
— Дурачок! Ты же мог остаться калекой или умереть! Затем были слезы раскаяния и обещания исправиться.
Мальчик был очень крепок духом. Его можно было увлечь любовью, но не подчинить наказанием.
Поэтому Иэн очень обеспокоился, увидев, что Джеффри внезапно вернулся в то состояние, в котором был, когда его только забрали от Изабеллы. Иэн терялся в догадках. Он не мог поверить, что кто-то в замке Роузлинд мог оскорбить его оруженосца, и, даже если бы это случилось, Оуэн, без сомнения, навел бы порядок сам или доложил ему. Иэн мог только предположить, что Джеффри заболел — и что в таком случае его нужно предоставить заботам Элинор. Он прикажет Джеффри оставаться сегодня в замке, а Элинор может уложить его в постель и заняться лечением, если это необходимо. Иэн решил оставить пока этот вопрос и повернулся к Джоанне.
— Прости, если я говорил с тобой слишком резко, дорогая моя, — произнес он ласково. — Просто меня задело, что ты могла предположить, что я способен совершить поступок, который не одобрил бы твой отец.
Иэна пронзил ужасный укор совести. Он сам не верил, что Саймону могло бы понравиться, что Элинор будет лежать рядом с ним на брачном ложе. «Однако другого пути нет, — убеждал он себя, — просто нет другого пути, чтобы обеспечить ее безопасность».
— Я должен обеспечить твою безопасность, — сказал он вслух Джоанне. — Я обязан твоему отцу очень многим, и лучшим способом отплатить за все добро, что он сделал для меня, было взять тебя, и твою маму, и Адама под свою защиту. Позже мама объяснит тебе, почему это необходимо. Кое-что ты уже знаешь, ведь ты слышала, что мы с Бьорном собираемся поймать разбойников. Но, Джоанна, ты уже достаточно большая, чтобы понимать, что нельзя говорить о подобных вещах в присутствии оруженосцев.
— Прости меня. Я была так… — она остановилась, подыскивая подходящее слово, — удивлена. — Она, казалось, почти примирилась. Она всегда обожала Иэна, но он показался ей таким чужим, когда разговаривал с Адамом. И кое-что еще беспокоило ее. Ей нужно было время подумать. — Джеффри заболел? — спросила она.
— Надеюсь, что нет, — ответил Иэн, радуясь, что Джоанна перевела разговор на другое, — но даже если так, твоя мама хорошо присмотрит за ним, я уверен. Я надеюсь, Джеффри и Оуэн тебе понравились?
— Да, но Оуэн сказал, что я «просто девчонка». Это и неприятно, и неправда. Когда-нибудь я стану леди Роуз-линд. А это не «просто девчонка».
— Нет, конечно, — ответил Иэн, стараясь не улыбаться. — Я поговорю с Оуэном. Он больше не будет таким невежливым.
— Не нужно, — надменно произнесла Джоанна. — Я уже с ним поговорила — и с Джеффри тоже.
— Джеффри? — вяло переспросил Иэн. Джеффри, как младший старшим, восхищался Оуэном, почитая его словно героя. Иэн знал, что для Джеффри он сам был почти непогрешимым Богом, а Оуэн располагался на уровне доброго и полезного святого.
— Джеффри сказал, что никто не бывает «просто» что-то. Все люди — личности, и каждого нужно оценивать по-своему.
— Джеффри очень мудр для своего возраста, — одобрительно заметил Иэн.
Затем его внимание привлекла Элинор, которая только что позволила Адаму выйти из-за стола. Она посмотрела мимо Иэна на нетронутые хлеб, сыр и разбавленное вино дочери.
— Ты ничего не хочешь съесть, Джоанна? — спросила Элинор.
— Это моя вина, — торопливо произнес Иэн. — Я отвлек ее разговорами.
— Тогда ешь сейчас, — подогнала дочку Элинор. — Урок хорошего тона закончен. Если ты не поторопишься, то опоздаешь на урок вычислений, что, конечно, огорчит не тебя, а меня.
Джоанне как раз ее уроки скорее нравились, чего нельзя было сказать об Адаме. Он все время протестовал и стонал, что чтение и письмо нужны только писарям, а он не собирается быть писарем. Почему же он должен учиться? Почему он должен тратить попусту время, которое лучше использовал бы для занятий с мечом или катания на лошади. А Джоанна находила чтение, письмо и арифметику гораздо более интересным занятием, чем вязание, ткачество или вышивание. Ее мысли уже унеслись к предстоящему уроку с отцом Френсисом, и Джоанна жадно вонзила зубы в хлеб с сыром.
— Я скажу Джеффри, что не возьму его с собой, — сказал Иэн, повернувшись к Элинор. Затем, понизив голос, объяснил ей кое-что насчет происхождения и проблем мальчика.
— Ох, уж эта Изабелла! — прошипела Элинор. — Только она может обидеть ребенка из ревности к его отцу. И король тоже добрый дядя…
— Он безразличен, похоже, или действительно ничего не знает. Джон любит брата и не позволил бы, думаю, обижать его сына — если только… Нет! Должно быть, двор так велик, что он просто не знает, чем занимается Изабелла. Надеюсь, мальчик не сильно заболел.
— Я вообще сомневаюсь, что он болен. Он эти четыре дня и даже сегодня утром чувствовал себя прекрасно.
— Так что же случилось, от чего он сначала побледнел, потом зарделся и задрожал?.. — Голос Иэна увял.
Его озарила ужасная догадка. Джеффри резал сыр, который стоял перед Джоанной, а Джоанна — он бросил на нее взгляд — обещает стать красавицей, сводящей мужчин с ума. Но не теперь же! Ведь ей только девять лет! Да, а мальчику еще не исполнилось четырнадцати. Только четырнадцать? У Иэна было еще одно воспоминание детства, о котором он не упомянул Элинор, — единственное приятное. Ему было немногим более двенадцати лет, когда он узнал свою первую женщину.
К счастью, в это мгновение Джоанна дожевала последний кусок хлеба и попросила разрешения уйти. Элинор кивнула, и девочка убежала. Иэн проводил ее глазами.
— Не оставляй Джеффри и Джоанну наедине, — резко сказал он Элинор.
Она удивленно взглянула на него, потом приподняла брови.
— Я не думала об этом, но ты прав. Это возможно. Он уже преуспел в этих делах?
— Я не знаю, но при дворе Джона у него наверняка было достаточно возможностей научиться. Присматривай. Лучше подстраховаться, чтобы потом не жалеть.
4.
Только поздним утром Элинор освободилась, чтобы встретиться с Джеффри, которому было приказано лежать на походной койке и отдыхать, пока она не найдет времени для него. Он умолял Иэна взять его с собой, уверяя еще и еще раз, что здоров. Однако от огорчения и отчаянной борьбы со слезами он так разгорячился, что Иэн, увидев раскрасневшееся лицо и прикоснувшись к его лбу, остался непреклонен. Мальчику не могло повредить полежать денек в постели, хотя он и здоров, а если в нем зарождалась какая-то болезнь, отдых мог бы предотвратить ее.
Элинор обнаружила Джеффри лежавшим лицом к стене. Поначалу она решила, что он спит, поскольку тот не мог не слышать ее прихода. И тут ее озарила одна идея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55