Наконец, он увидел девушку, выходящую из-за скалы.— Ты почему так долго не отзывалась? Отец весь извелся! Ты что, не слышала, как я тебя звал?— А я тебе отвечала, — с деланным изумлением ответила Констанция, — просто, наверное, водопад шумит слишком сильно, и ты не слышал моего голоса.Но по улыбке и глазам девушки Жак понял, что здесь что-то не так. Он спрыгнул с лошади и подошел к Констанции.— Ведь на тебя могут напасть, украсть, убить! Быстрее возвращаемся, отец вне себя от ярости.— Но у нас еще есть время, — Констанция посмотрела на солнце, — я обещала вернуться к полудню и как раз собиралась в обратный путь.— Да что ты, Констанция, вообще здесь делаешь? Я не понимаю…Девушка пожала плечами.— Ничего, любуюсь водой, слушаю водопад. Здесь так красиво… Неужели, Жак, ты этого не понимаешь?Жак с недоумением осмотрел окрестный пейзаж. Да в общем, ничего необычного здесь не было — вода, камни, кусты. Но что-то в поведении Констанции ему не нравилось.Он взял ее за плечи и пристально заглянул в глаза. Девушка не отвела взгляда.— Ты здесь была одна? — прошипел Жак.— Нет, не одна, — спокойно ответила Констанция.— Кто был с тобой? — разъярился Жак.— Вон, — показала девушка рукой, и Жак резко обернулся, готовый в любой момент выхватить пистолет.Перед ним стоял конь Констанции и мирно щипал траву.Констанция рассмеялась.— Ну и пуглив же ты, Жак. Я была тут со своим конем и с рыбами. Вот, смотри.Но Жак, как ни пытался, не мог рассмотреть в бурлящем потоке рыб, о которых ему говорила Констанция.— Да хватит, мне уже надоело! — разозлился Жак. — Я и так из-за тебя потерял много времени и вместо того, чтобы отдохнуть, мне пришлось скакать к этому ручью и волноваться. Больше одна ты никуда не пойдешь.А Филипп Абинье, в это время стоявший за водопадом, видел в разрывах струй стройную фигуру девушки и мрачного Жака, который что-то пытался ей доказать.— Как она красива! — прошептал Филипп, любуясь ореолом радуги, который обрамлял Констанцию. — Но она Реньяр, — тут же добавил Филипп, и губы его плотно сжались. — Она права, и нам лучше не встречаться. Это принесет несчастье и мне, и Констанции.— Скорее же, поехали! — торопил Жак Констанцию, ведь та уже сидела в седле, но все еще не спешила тронуть поводья.— Я только попрощаюсь с водопадом.Констанция взмахнула рукой, догадываясь, что Филипп видит ее сейчас. И тут же сердце Филиппа Абинье бешено забилось.»Она вспомнила обо мне, она передумала, я обязательно приду сюда!»Юноша забыл уже об осторожности, обо всем. Ему хотелось, чтобы Констанция увидела его сейчас. Он смотрел на серебристые брызги водопада, на марево, которое колебалось над водой, и внезапно вспомнил, где и когда он увидел Констанцию — это было в тот день, когда убили отца. Она — та маленькая девочка, вырывавшаяся из рук Жака. И он даже вспомнил тусклый блеск золотого медальона, матовое свечение жемчужины. Но самым ярким впечатлением были отливавшие зеленым глаза девочки, наполненные страхом и отчаянием. Он вспомнил клочья тумана, вспомнил пожухлую траву и даже явственно услышал глухие звуки выстрелов, тонущих в тумане.— Это была она, — прошептал Филипп, прикрыв глаза, — это из-за нее погиб мой отец. Но тут же оборвал себя:— Нет, это я ослушался отца, и он погиб из-за меня. Она здесь ни при чем, Констанция не виновата.Филипп, прижимаясь спиной к влажному скользкому камню, двинулся по каменному карнизу. Шумел водопад, струи низвергались, поднимая мириады брызг.Теперь уже мир не казался Филиппу таким прекрасным, он вновь стал суровым и жестоким, он вновь разделился на своих и врагов. И сейчас Филипп пробирался по самой границе между этими двумя лагерями и один неверный шаг, одно неверноеДвижение могли нарушить то хрупкое равновесие, которое держалось последние годы.И как ни старался Филипп, он не мог придумать место, где он, Филипп Абинье, и она, Констанция Реньяр, могут быть вместе.»Разве что этот камень, нагретый солнцем, посреди ручья, который лежит неизвестно на чьей земле… Неужели мы всегда будем на разных берегах и между нами будет мчаться обжигающе — холодный поток ненависти и вражды? Но ведь надНами всеми светит одно солнце, плывут одни и те же облака, птицы, которые поют по утрам, будят и меня и ее. И ветер, пролетая над моим домом, так же стучит ставнями дома Реньяров. Но, может, стена, разделяющая нас, такая же как этотВодопад? С виду она непреодолима, — подумал Филипп, протянул вперед руку, и его кисть исчезла в клокочущей воде. — Но я же смог перейти с одного берега на другой. Должна же существовать тропа от одного берега к другому? Должны жеСуществовать мосты? А если их нет, то их нужно возводить».И тут же Филипп зло оборвал себя. Он до боли в суставах сжал кулаки и вспомнил свирепый взгляд старого Гильома Реньяра, брошенный на него из-под косматых бровей. Он вспомнил нацеленный пистолет и огонь, полыхнувший изСтвола. Вспомнил, как отец покачнулся и рухнул на стерню, крикнув перед смертью:»Беги! Беги, Филипп!»И он, как заученную молитву, повторил:— Беги, беги, Филипп!— Тогда я убежал, — прошептал Филипп, — но теперь мне не к лицу бегать, я отомщу за тебя, отец.Выбравшись на другой берег, он отыскал своего коня, беззаботно пасущегося на лужайке, вскочил в седло и помчался к своему дому.Небо словно вторило мрачным мыслям Филиппа и быстро темнело. Из-за холмов плыли тяжелые мохнатые тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождем. Как ни торопил Филипп своего коня, все равно не успел добраться домой сухим. Дождь хлынул как из ведра. Казалось, с неба низвергается водопад. Филипп мгновенноПромок до нитки, но его мокрые губы все равно продолжали шептать одно слово, прохладное на вкус и горьковатое:— Констанция! Констанция!И тут же он добавлял, будто бы бередя раны, будто бы добавляя в бокал терпкого вина яд:— Констанция Реньяр! Реньяр! И почему, почему ты не родилась в другом доме? Почему ты носишь это ненавистное имя? Почему между нами кровь моего отца и кровь двух его братьев?Наконец, промокший до нитки, продрогший, он добрался до дома, быстро снял с лошади седло и завел ее в конюшню. Прикрываясь седлом от дождя, хотя и понимая, что это ни к чему, Филипп вошел в дом и сразу же, бросив у порога сумку с рыбой на пол, двинулся к жарко пылающему очагу.— Ну ты и вымок! — сказала сестра, продолжая стряпать.— Да, погода разбушевалась.— А рыбу ты привез?— Конечно, посмотри в сумке. Сестра тут же подняла тяжелую кожаную сумку и заглянула внутрь.— О, да ты, Филипп, замечательный рыбак! Две такие огромные рыбы! Значит, ты еще не забыл, чему тебя учил отец.— Нет, я ничего не забыл. У меня такая память, сестра, что я помню все до мельчайших подробностей. Я помню тот день, когда убили отца.— Не надо, не надо об этом, Филипп. Мать может услышать, расплачется, и тогда ты ее ничем не успокоишь.Она тут же отложила свою стряпню и принялась чистить рыбу.Когда девушка закончила, она строго посмотрела на брата, и на ее губах появилась улыбка, и до этого не очень приветливое лицо Лилиан преобразилось и засияло, как пышный букет, украшающий унылую комнату.— Давай брат, раздевайся, ведь ты весь промок до нитки и дрожишь как воробей.И тут же Филипп вспомнил Констанцию. Его мрачное лицо мгновенно прояснилось.— Чему ты улыбаешься? — обратилась к нему сестра.— Да так, подумал о воробье, — отшутился Филипп.— Раздевайся скорее, а то простынешь. И садись ближе к огню.Филипп стаскивал с себя мокрую одежду, но улыбка не сходила с его лица.— Мне кажется, что ты, Филипп, что-то от меня скрываешь, что-то произошло в твоей жизни.— Да ничего я не скрываю, — буркнул Филипп.— Нет-нет, скрываешь, я же тебя знаю хорошо и чувствую по выражению твоего лица, по взгляду, что какие-то приятные мысли занимают твою душу.— Лилиан, отвяжись, я тебя прошу, а не то я разозлюсь.— Брат, а не влюбился ли ты ненароком? — Лилиан всплеснула руками, обрадованная собственной догадке. — Точно, ты влюбился! Все мужчины одинаковы — стоит им только увидеть хорошенькую девушку, как на их лицах появляется масляная улыбка, а глаза начинают блестеть, как уголья в очаге.— Лилиан, если ты не отвяжешься, то я тебя выставлю на дождь.— Значит, я угадала и мой братец влюбился. Наш мрачный Филипп нашел свою избранницу.— Замолчи! — бросил мокрой рубашкой в сестру Филипп. Та ловко поймала ее и стала развешивать у очага, продолжая улыбаться своим потаенным мыслям.— Если ты не перестанешь улыбаться, Лилиан, я запущу в тебя сапогом.— Да хоть горшком можешь в меня запустить, все равно ты влюбился и не можешь этого скрыть.Филипп отвернулся, чтобы сестра не видела его лица. Он попытался убрать улыбку со своих губ, но это ему не удалось, она словно прилипла.А сестра подошла сзади, положила руки на плечи Филиппу и крепко его обняла.— Я очень рада за тебя, брат. И пожалуйста, не сердись на меня, я не желаю тебе зла, я действительно рада. А она красивая? — уже другим голосом зашептала Лилиан прямо в ухо Филиппу.— У меня нет слов! — сказал Филипп.— Ну, брат, это не объяснение. Ты хоть скажи, кто она и откуда. Я ее знаю? — и Лилиан принялась называть имена всех известных ей в округе девушек.Филипп каждый раз отрицательно качал головой.— Не старайся, Лилиан, у тебя все равно ничего не получится.Тогда Лилиан принялась перечислять молодых вдов. Но Филипп все равно продолжал качать головой и просить сестру остановиться. Но Лилиан уже разошлась. И Филипп знал, пока сестра не выговорится, она не остановится.Наконец, запас имен иссяк. И тогда Лилиан избрала другую тактику. Она обошла брата, села у его ног, оперлась руками о его колени и вопросительно заглянула ему в глаза.— Я буду смотреть в твои глаза и отгадаю ее имя. Ты сейчас думаешь о ней, это естественно, ведь ты ни о ком другом сейчас думать не можешь.Филипп утвердительно кивнул.— Вы с ней еще не целовались, хотя, зная твой скрытный характер, я уверена, что ты, даже если бы вы и целовались, мне этого не сказал. Погоди, погоди, — Лилиан придержала голову брата, — в твоих глазах стоит ее портрет.— Лилиан, не мучайся и не пытайся хитростью вытянуть из меня признание. Даже если ты два дня не будешь меня кормить, я тебе ничего не скажу.— Филипп, а если я тебе дам большой кусок свежего пирога?— С телятиной и луком? — словно бы торгуясь, произнес Филипп.— Нет, сегодня пирог с индейкой.— Если с индейкой, то не скажу. Если бы был с телятиной, может быть, я бы еще признался.— Но хочешь, Филипп, я отгадаю, какого цвета волосы у твоей избранницы?Филипп утвердительно кивнул головой. Лилиан прижала палец к своим губам, а потом, глядя прямо в зрачки Филиппа, словно буравя его насквозь, тихим, дрогнувшим голосом произнесла:— У нее темно-каштановые волнистые волосы. Филипп вздрогнул и отшатнулся от сестры.— Откуда ты знаешь? Лилиан засмеялась.— Это совсем несложно, брат, ведь у нас в округе нет ни одной блондинки.Пришло время засмеяться и Филиппу.— Может быть, завтра я тебе, Лилиан, и признаюсь во всем, а сегодня отстань от меня.— Хорошо, тогда садись к столу и будешь есть пирог. А я пока займусь рыбой.Вдруг скрипнула дверь и послышались шаркающие шаги.— Мама, не вставай, лежи, я подам тебе наверх, — сказала Лилиан.— Нет, дочь, я хочу сама приготовить рыбу, которую принес Филипп.Этель подошла к своей дочери и, обняв ее, прижала к себе.— Не обижайся, Лилиан, но ты не сможешь приготовить эту рыбу так, как мне хочется.— Мама, конечно-конечно!И Этель тут же принялась готовить рыбу. Ее движения были уверенными и ловкими, а на глазах стояли слезы. Ни Филипп, ни Лилиан не тревожили мать расспросами.За окном шумел дождь, скрипели деревья, и к стеклу то и дело прилипал какой-нибудь лист, подхваченный ветром.— Ну и погода разыгралась! — прислушиваясь к шуму ветра, к вою в дымоходе, произнесла Лилиан.— Такое было хорошее утро! — улыбнулся Филипп.— Так ведь осень, — сказала Этель, аккуратно укладывая рыбу в медный котелок. — Надо удивляться тому, что с утра было солнце, а не тому, что к вечеру пошел дождь.— Обычно в такую погоду у меня на душе неспокойно, — глядя в темное окно, сказала Лилиан и прижала руку к груди.— Да, это всегда так, — ответила пожилая женщина своей дочери. — Когда льет дождь и воет ветер, мою душу тоже охватывает тоска. Ведь такой-же поздней осенью погиб наш отец.— Не надо, мама, — Лилиан подбежала к матери и обняла ее.Филипп отложил вилку и пряча лицо от женщин, стал смотреть в огонь очага. Его настроение менялось ежесекундно. То вдруг сердце заполняла радость, то вдруг оно начинало разрываться от тоски. То злость переполняла его, и кулаки сжимались так сильно, что белели суставы, то на губах появлялась улыбка, глаза начинали сверкать. То гнетущие предчувствия начинали давить ему на плечи, и ФилиппВтягивал голову. То, вдруг вспомнив звонкий голос Констанции, он расправлял свои плечи и блаженно потягивался.Ни Филипп, занятый своими мыслями, ни Этель, ни Лилиан даже не подозревали, что готовит им грядущая ночь. Они находились в тепле за толстыми стенами дома, пылал очаг, весело потрескивали поленья, а в котелке готовилась еда.Им было невдомек, что сейчас творится в кромешной тьме, изредка рассекаемой вспышками молнии.Наконец, Этель встала со своего кресла, подошла к очагу и, подняв медную крышку над котелком, заглянула внутрь.— Вот уже и рыба готова. Лилиан потянула носом.— Какой ароматный запах! Как давно мы не ели рыбы!— Ты молодец, Филипп, — сказала мать, — что выполнил мою просьбу, не поленился и съездил к ручью.— Мама, может быть, я поеду туда и завтра и еще привезу рыбы?Этель ничего на это не ответила. Но только как-то странно посмотрела на сына, словно почувствовав какую-то загадку в его словах, словно он сказал лишь первую часть фразы, оборвав ее на самом главном.А Лилиан, перехватив взгляд Филиппа, улыбнулась самыми уголками губ. Филипп погрозил ей пальцем и на всякий случай показал кулак.Лилиан прыснула смехом.Мать посмотрела на сына и дочь, и на ее губах появилась улыбка, мгновенно разгладившая морщинки. Даже ее волосы теперь не казались Филиппу такими седыми. А может быть, виною тому был полумрак, царивший в доме, тепло, исходящее от очага.— Так когда же мы сядем ужинать? — поинтересовался Филипп. — Рыба ведь уже готова?Его ноздри хищно затрепетали. Он чувствовал страшный голод, хотя только что съел большой кусок пирога.Сестра с недоумением посмотрела на полуобнаженного брата.— Филипп, мне кажется, тебе следует одеться. Филипп, казалось, только сейчас и заметил, что сидит полуобнаженным. Он тут же вскочил, снял уже сухую рубаху и накинул ее на плечи.— Не спеши, Филипп, — сказала Этель, — ваш отец говорил, что рыбу нужно есть холодной. Только тогда можно почувствовать всю ее прелесть и нежность.— Хорошо-хорошо, мама, пусть остынет, я же не тороплю.А за окном надсадно выл ветер, хлопали ставни и вою ветра вторили два пса.Чего они волнуются, Филипп? — спросила Лилиан у брата.Тот пожал плечами и прислушался.— Наверное, что-то не так, Филипп, — вновь сказала Лилиан.Филиппа тоже вдруг охватило беспокойство. Он нехотя поднялся с кресла, накинул на плечи старый кожаный плащ, взял в руки фонарь и несколько мгновений раздумывал, прежде чем переступить порог. Собаки зло залаяли.Тогда Филипп Абинье толкнул ногой дверь и вышел под холодный дождь, держа высоко над головой фонарь.— Кто здесь? Кто здесь? — раздался голос Филиппа в темноте.Лай мгновенно прекратился.И вдруг Филипп заметил темный силуэт всадника.Блеснула молния, и Филипп успел разглядеть тяжелый пистолет, нацеленный прямо ему в грудь.— Кто ты? — послышался из темноты голос. Филипп прижался к стене и пожалел, что прихватил с собой фонарь, ведь теперь он был виден и являлсяХорошей мишенью.Из темноты послышался смех:— Так кто ты?— Я Филипп Абинье, — дрогнувшим голосом сказал парень.— Ты Филипп Абинье, а я твой дядя Марсель. Филипп осторожно направил луч фонаря в лицо всаднику. Тот уже успел спрятать пистолет и тяжело слезал с лошади. Филипп бросился к ночному гостю и хотел было его обнять, но Марсель придержал племянника.— Погоди, погоди, дорогой, я ранен, осторожно. И только тут Филипп заметил пятна крови на плече своего дяди.— Поставь лошадь в конюшню, сними седло, а потом поможешь мне добраться до дома.Филипп сразу же бросился выполнять приказание. Его сердце заколотилось в предчувствии беды. Расседлав лошадь и всыпав в кормушку овса, Филипп вернулся кСвоему дяде, который стоял, прислонившись к стене и морщась от боли.Дверь дома вновь отворилась и послышался обеспокоенный крик Лилиан:— Филипп, Филипп, что-то случилось? Где ты? Почему я тебя не вижу?— Кто это? — бледными губами прошептал Марсель.— Да это же Лилиан. Мама тоже в доме.— А слуги?— Служанку мы отпустили проведать родителей, в доме только свои.— Тогда помоги. Дай я обопрусь на твое плечо.Филипп, бережно поддерживая, ввел своего дядю в дом.Лилиан, увидев окровавленного небритого мужчину, всплеснула руками и вскрикнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23