Легкомысленность — это скорее по твоей части.
Зевс согласно хмыкнул, и Аид продолжал:
— Муж из меня будет хороший, дочку я твою не обижу, так что ты можешь смело отдавать ее за меня. Вот только Деметра против. Может, схитрим? Зевс удивленно воззрился на брата.
— Неужели ты что-то задумал, Аид? А мне-то казалось, ты такой… э-э… простодушный.
Аид пожал плечами:
— Персефона очень мне нравится, вот и приходится обманывать. Ты Деметре ничего не говори, а я девушку похищу и увезу к себе. А Деметра потом одумается, я уверен.
И Аид выехал из расселины в скале на золотой колеснице и умчал Персефону в свое подземное царство мертвых. Деметра, кстати, действительно успокоилась — когда поняла, что ее девочка полюбила мужа и не скучает по отцу с матерью.
А что же Гера? А Гера тем временем родила Ареса (римляне называли его Марсом) и Гефеста. Дети получились не очень удачные — потому, возможно, что Зевс не имел к ним никакого отношения. Арес, кровавый бог жестокой и несправедливой войны, родился после того, как Гера прикоснулась к некоему чудесному цветку, а Гефест… Никто не знал, откуда взялся этот уродец. Известно только, что отца у него не было, хотя иногда Зевс и называл его своим сыном. Бедняге не повезло. Он был прекрасным мастером-кузнецом и отвечал на Олимпе за огонь, но родители не любили его и даже дважды сбрасывали на землю, отчего он и охромел на обе ноги. Боги подшучивали над ним, а он безропотно разносил им во время пиршеств нектар и амброзию и первый смеялся над своей походкой и внешностью. Зато женой его стала сама Афродита; значит, что-то привлекло красавицу в этом уродливом создании.
Пока Зевс развлекался с богинями, Гера не возражала. Но когда он зачастил на землю, чтобы явиться к полюбившимся ему девушкам в обличье то лебедя, то быка, то медведя, то симпатичного юноши, то некоего фиванского военачальника, а то и вовсе пролиться в девичье лоно золотым дождем, Гера возмутилась и начала устраивать супругу самые настоящие сцены ревности. Весь Олимп слышал ее крики, и боги говорили друг другу: «Так мы и знали, что добром эта его женитьба не кончится».
Но Зевс твердо решил не поддаваться на уговоры Геры и не менять свой образ жизни.
— Твой гнев оставляет меня равнодушным! — громогласно заявлял он. — Отправляйся куда хочешь — хоть в бездонные глубины Тартара, я все равно не стану обращать внимания на твои крики!..
Впрочем, на самом-то деле Зевс любил Геру и вовсе не хотел расстраивать ее. Все-таки триста лет — это очень много, и вряд ли бог сумел бы не заскучать, если бы Гера не нравилась ему. Так что ему, дабы избежать семейных сцен, частенько приходилось возвращаться в спальню на цыпочках и делать вид, что его задержали какие-то важные дела. И Гера верила мужу — потому что хотела верить. Тем более что Зевс умел становиться невидимым и ловко скрываться за послушными ему облаками. А женщинам нравится, когда их мужья способны творить чудеса. Особенно ради них.
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ И СВАДЬБЫ В СУЗАХ
Все знают, что Зевс-Громовержец отличался любвеобильностью и каждую свободную минутку использовал для того, чтобы доставить удовольствие себе и какой-нибудь красавице — смертной или же бессмертной. И вот в ноябре 357 года до новой эры он навестил в Пелле, столице греческого царства Македония, жену царя Филиппа II по имени Олимпиада. Произошло это прямо в брачную ночь, и если бы Филипп не был так сильно пьян, он бы, наверное, услышал, как в супружеской опочивальне прогремел громовой раскат. При звуках грома красавица Олимпиада повернулась к мужу и спросила — на всякий случай, ибо его храп разносился по всему дворцу:
— Кажется, это гром? Я не ошиблась, дорогой? Ах, извини, я не заметила, что ты уже спишь.
И она с улыбкой кивнула Зевсу, который в человеческом обличье нетерпеливо переступал с ноги на ногу возле ложа.
…Когда утром Филипп проснулся и, застонав от головной боли, потребовал себе кубок
вина, чтобы излечить подобное подобным, Олимпиады рядом не оказалось. Она была сердита на молодого мужа и ушла на берег моря. Не то чтобы Филипп был пьяницей, просто македоняне очень любили вино, и их царю приходилось пить и пить, чтобы перепить своих подданных и доказать свое превосходство над ними. Конечно, Олимпиада была счастлива отдаться Зевсу, но все-таки она немного обиделась на Филиппа, который пренебрег своими супружескими обязанностями и позорно заснул на брачном ложе.
Может быть, брачная ночь Олимпиады была такова. Но не исключено, что она проходила совсем иначе. И гораздо страшнее. Об этом повествуется в старинных хрониках, где правда всегда мешается с вымыслом.
Так вот, египетский царь Нектанав (Нектанеб), говорят древние авторы, был могущественным волшебником. Он долго правил в своей стране, а когда ополчились на него за его колдовские чары египетские военачальники, Нектанав исчез и объявился в Греции, в Македонии. А народ египетский опечалился уходом своего царя, и пошел в его покои, и нашел на изголовье постели записку — мол, покидаю я вас, подданные мои, но не навсегда. Через тридцать лет я вновь стану молодым и вернусь к вам.
И вот услышала Олимпиада о том, что в Пелле поселился великий маг и волшебник, и решила навестить его, потому что ей стало любопытно.
— Какая же ты красивая, женщина! — сказал ей вместо приветствия Нектанав. — Ты что-нибудь хочешь от меня?
— Да, чародей, — смело ответила македонская царица. — Сегодня я должна возлечь со своим мужем Филиппом и хочу, чтобы у меня родился необыкновенный ребенок. Пускай он, когда вырастет, завоюет и подчинит себе весь мир.
— Что ж, будь по-твоему, царица, — усмехнулся фараон. — Вечером я приду к вам в спальню и помогу сбыться твоей мечте.
— А как же Филипп? — удивилась Олимпиада. — Ведь он увидит тебя.
— Не увидит. Не беспокойся об этом.
И вот вечером царь с царицей возлегли на брачное ложе, и Филипп вошел в свою супругу и лишил ее девственности. Но потом его сморил сон, и испуганная Олимпиада заметила, что в опочивальне появилось чудовище.
— Не бойся, царица, — сказало оно тихо. — Это я, Нектанав. Я принял один из обликов бога Амона.
А выглядело чудище вот как: голова орла, на ней рога василиска, хвост аспида, ноги аспидовые и львиные, крылья грифона черно-золотые.
Олимпиада действительно была бесстрашной женщиной, если не только не лишилась чувств при виде этакого крылатого дракона, а еще и нашла в себе силы отдаться ему и не закричать от ужаса и отвращения. Впрочем, чего не сделаешь ради того, чтобы твой сын стал властелином мира.
Так или иначе, но Олимпиада зачала — от Зевса ли, от Нектанава ли, от самого ли египетского бога Амона — и в положенный срок родила сына, которого нарекли Александром и которому суждено было войти в историю под именем Александра Великого, или же Александра Македонского. И никогда македонская царица не уставала повторять, что у ее мальчика был совершенно особенный отец, не имевший с царем Филиппом ничего общего.
Скучные же историки твердят, что отцом Александра Македонского был все-таки царь Филипп II, один из величайших государей древности. Всего за двадцать лет он сумел захватить власть во всей Элладе и оставил в наследство сыну сильную державу.
Когда Олимпиада, осиротевшая дочь эпирского царя, познакомилась с Филиппом на острове Самофракия, она была еще девочкой и с увлечением кружилась в религиозных танцах и участвовала в самых разных обрядах. Филиппу она полюбилась, и он поспешил сделать ее своей женой. Потом, впрочем, он не раз жалел о своем решении, потому что у Олимпиады оказался очень тяжелый нрав.
— Ты не первая моя жена, — говорил царице муж, когда та жаловалась ему на дурное, по ее мнению, поведение детей Филиппа от прежних браков. — Ты родила мне Александра, и я назвал его своим наследником, но это не дает тебе права измываться над прочими моими отпрысками.
— Они слабоумны! — топала ногой Олимпиада. — Слабоумны и опасны для нас.
— Глупости, — устало возражал Филипп. — Слабоумен один лишь Арридей, и то потому, что слишком часто беседовал с тобой и даже тайно присутствовал на оргиях вакханок. Такое зрелище кого угодно сведет с ума.
— Что ты, что ты?! — испугалась Олимпиада. — Как ты можешь говорить такое! Если он и был на нашей поляне, то мне об этом ничего не известно. О боги, а вдруг он расскажет кому-нибудь, что я, главная менада Македонии, позволила своему пасынку потешаться над спутницами Диониса?!
— Непременно расскажет, — подтвердил Филипп, желая доказать жене, что его сын разумен и может связно излагать свои мысли. — Уж я его знаю, молчать не станет.
— Это мы еще посмотрим, — прошипела сквозь зубы Олимпиада и, будучи женщиной злопамятной, велела замуровать Арридея в стену — живьем и вместе с женой.
И таких историй было немало. Олимпиада извела всех жен и женщин Филиппа и их детей, причем некоторые были убиты в материнском чреве. Она была так властолюбива, что и мысли не могла допустить, что македонским царем станет не ее блистательный Александр.
Когда наследнику македонского престола исполнилось двадцать лет, Филипп в очередной раз задумал жениться, причем история умалчивает, озаботился ли он прежде развестись с Олимпиадой. Его новой избраннице было всего шестнадцать, а царю — сорок шесть, так что немудрено, что он с нетерпением дожидался брачной ночи. Но он остался верен себе и так напился, что упал, едва поднявшись с места в пиршественном зале.
— Вот человек, который собрался идти походом в Азию, а сам не может пройти от ложа к ложу! — воскликнул оскорбленный за мать Александр и, подхватив Олимпиаду под руку, гордо покинул дворец. Он уехал в Иллирию, а мать его отправилась к себе на родину, в Эпир.
Что же до Филиппа, то он, конечно, понял, что со взрослым сыном ссориться не стоило, и довольно быстро сумел уговорить его вернуться. Но вот с Олимпиадой дело обстояло иначе.
— Ты не представляешь, маленькая моя, — шептал по ночам Филипп своей новой жене по имени Клеопатра, — что мне приходилось терпеть от этой женщины! Она чудовище, просто чудовище! Конечно, в поклонении Дионису нет ничего плохого, но не с такой же страстью надо любить этого бога! Впрочем, ей всегда нравилось дышать воздухом храмов. Ты же знаешь, на Самофракии издавна почитали детородный орган… да-да, милая, именно его, вот так, вот так, ласкай его, ему это нравится… и Олимпиада участвовала во всех фаллических шествиях, хотя от нее это вовсе не требовалось. А эта ее любовь к змеям? Нет, я понимаю, что Дионис предпочитает змей другим тварям и требует, чтобы его служительницы препоясывали ими свои чресла, но кому же понравится зайти в собственную опочивальню и обнаружить на ложе клубок змей?
— Брр, — вздрогнула юная Клеопатра.
— Вот-вот, — подхватил Филипп, — именно что «брр», иначе и не скажешь. И ты представляешь, она всегда, всегда выращивала их в наших покоях, и целовала, и прижимала к груди, и клала в изголовье!..
Олимпиада не простила Филиппу его «предательства». Историки расходятся во мнениях относительно того, по чьему приказу заколол царя Македонии его же придворный офицер, но многие полагают, будто подослала убийцу именно Олимпиада. Зато доподлинно известно, что после гибели супруга она вернулась во дворец в Пелле и тут же велела офицерам царской стражи зарезать прямо на руках у матери крохотную дочку Филиппа и Клеопатры, а потом ударом кинжала в горло убить и саму Клеопатру.
— Мама, может, следовало пощадить ребенка? — спокойно спросил Александр, внимательно вглядываясь в искаженное предсмертной мукой лицо Клеопатры. — Она вряд ли смогла бы отнять у меня престол…
— Нет, сынок, я не желаю, чтобы отродье Филиппа оставалось в живых. Пощадишь ее, потом еще кого-то… оглянуться не успеешь, как сам окажешься в ссылке или на погребальном костре.
Александр молча кивнул. Он никогда не опускался до бессмысленной жестокости, как его мать, но жестокость, присущую другим, извинял и не упрекал за нее.
Молодой царь македонян был очень красив — пышные каштановые волосы, голубые глаза, хорошая стать. Единственное, что портило его облик, это легкое искривление плеч и шеи.
Конечно, с самого детства он считал себя богом и был уверен, что любимый конь Буцефал всегда будет нести его от победы к победе. Ему очень льстили слова поджигателя храма Артемиды в греческом городе Эфесе, который совершил свое черное дело как раз в ту ночь, когда родился Александр. Так вот, Герострат, этот прославивший свое имя в веках преступник, сказал:
— Я выбрал именно эту ночь, потому что богини наверняка не было в ее храме. Она стояла у изголовья рожавшей Олимпиады…
Но на всякий случай Александр время от времени справлялся у оракулов, жрецов и прорицателей (пол и наименование их менялись в зависимости от того, какую очередную страну покорял великий завоеватель), станет ли он властелином мира, а также является ли он сыном божества. Надо ли говорить, что все предсказатели были единодушны.
— Да-да, — твердили они на самых разных наречиях, — без сомнения, о великий царь, ты сын нашего главного бога и наш повелитель!
Так было в египетских Фивах, и в египетской же Сиве, и в Персии… Но началось все в греческих Дельфах, куда Александр примчался, будучи совсем еще молодым человеком, чтобы спросить мудрую Пифию о своей судьбе. Женщины не было в это время в ее пещере, она бродила по окрестностям и дышала свежим воздухом — ведь в ее обиталище всегда было полутемно и одурманивающе пахло пряными травами.
— Прорицательница, ты нужна мне! — сказал Александр и бесцеремонно поволок опешившую даму к ее треножнику.
Когда они вошли в пещеру, Пифия вырвалась и возмущенно воскликнула:
— Ну, знаешь, Александр, боюсь, никто не сможет противостоять тебе!
— Это как раз то, что я хотел услышать, — весело откликнулся молодой царь. — Прощай, женщина! Нет нужды обращаться к Оракулу!
И ускакал в сопровождении верного Гефестиона, друга всей его жизни.
Заручившись поддержкой богов, Александр начал свои завоевательные походы.
Он собрал тридцать пять тысяч воинов, велел взять провианта всего лишь на месяц, отправился в Малую Азию и разгромил у реки Исса огромное персидское войско царя Дария. Тяжелые доспехи, которыми так гордились персы, на этот раз оказали им плохую услугу. Конница Александра была легка и поворотлива, и персы никак не могли угнаться за врагами.
— Побереги себя, царь! — уговаривал повелителя Гефестион. — Мы победили, Дарий бежал, и не надо преследовать его. Ведь ты ранен, хотя, слава богам, неопасно!
Но полководец не послушался. Он вскочил на Буцефала, натянул свой сиявший золотом шлем и резко взмахнул рукой, посылая воинов вперед.
… Дарию удалось ускользнуть, но македоняне захватили обоз персидского царя. Там были не только несметные богатства, но и вся семья Дария — его мать, жена и дети.
— Не забывайте, что наш поверженный враг носил титул Великого царя! Я прикажу казнить каждого, кто осмелится обидеть его женщин и детей! — объявил Александр и послал своего приближенного успокоить родню Дария.
Ночь после победы Александр провел в шатре персидского владыки. Он был поражен господствовавшей там роскошью и сказал Гефестиону:
— Вот что значит быть царем!
Когда Дарий узнал о благородстве Александра, он так растрогался, что предложил врагу половину своего царства и в придачу старшую дочь Статиру с большим приданым.
Все это Дарий изложил в письме к Александру, причем никто не смог бы упрекнуть перса в заносчивости — он обращался к двадцатитрехлетнему полководцу как к равному и ни словом не упомянул о том, что может еще собрать сильное и могучее войско.
Послание было зачитано на военном совете. Стояла удушливая жара, и всем хотелось поскорее уйти из шатра, сбросить горячие доспехи и умыться. Но Александр опустил голову на грудь и погрузился в молчание.
— Почему ты ничего не говоришь нам, царь? — осторожно спросил Парменион, старый военачальник, служивший еще Филиппу.
— Я размышляю. Мне кажется, Дарий оскорбил меня. Он полагает, будто я готов остановиться и даже повернуть назад. Он думает, что меня можно купить!
— Если бы я был Александром Великим, — сказал Парменион, — я бы принял это предложение.
Александр коротко глянул на старика и отрезал: — Я бы тоже, будь я Парменионом! Впрочем, дело было не только в том, что Александр не хотел брать половину, надеясь чуть позже получить все.
Совсем недавно, во время этого персидского похода, он встретил женщину, которая на долгие годы стала его спутницей. Ее звали Барсина, и она похоронила уже двоих мужей. Последним ее супругом был персидский военачальник Мемнон. Так вот, скорее всего Александр обиделся на Пармениона, который знал о Барсине и все же предложил ему жениться на дочери Дария. Конечно, Александр был мудрым правителем, но молодость все же заставляла его иногда забывать о государственной необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Зевс согласно хмыкнул, и Аид продолжал:
— Муж из меня будет хороший, дочку я твою не обижу, так что ты можешь смело отдавать ее за меня. Вот только Деметра против. Может, схитрим? Зевс удивленно воззрился на брата.
— Неужели ты что-то задумал, Аид? А мне-то казалось, ты такой… э-э… простодушный.
Аид пожал плечами:
— Персефона очень мне нравится, вот и приходится обманывать. Ты Деметре ничего не говори, а я девушку похищу и увезу к себе. А Деметра потом одумается, я уверен.
И Аид выехал из расселины в скале на золотой колеснице и умчал Персефону в свое подземное царство мертвых. Деметра, кстати, действительно успокоилась — когда поняла, что ее девочка полюбила мужа и не скучает по отцу с матерью.
А что же Гера? А Гера тем временем родила Ареса (римляне называли его Марсом) и Гефеста. Дети получились не очень удачные — потому, возможно, что Зевс не имел к ним никакого отношения. Арес, кровавый бог жестокой и несправедливой войны, родился после того, как Гера прикоснулась к некоему чудесному цветку, а Гефест… Никто не знал, откуда взялся этот уродец. Известно только, что отца у него не было, хотя иногда Зевс и называл его своим сыном. Бедняге не повезло. Он был прекрасным мастером-кузнецом и отвечал на Олимпе за огонь, но родители не любили его и даже дважды сбрасывали на землю, отчего он и охромел на обе ноги. Боги подшучивали над ним, а он безропотно разносил им во время пиршеств нектар и амброзию и первый смеялся над своей походкой и внешностью. Зато женой его стала сама Афродита; значит, что-то привлекло красавицу в этом уродливом создании.
Пока Зевс развлекался с богинями, Гера не возражала. Но когда он зачастил на землю, чтобы явиться к полюбившимся ему девушкам в обличье то лебедя, то быка, то медведя, то симпатичного юноши, то некоего фиванского военачальника, а то и вовсе пролиться в девичье лоно золотым дождем, Гера возмутилась и начала устраивать супругу самые настоящие сцены ревности. Весь Олимп слышал ее крики, и боги говорили друг другу: «Так мы и знали, что добром эта его женитьба не кончится».
Но Зевс твердо решил не поддаваться на уговоры Геры и не менять свой образ жизни.
— Твой гнев оставляет меня равнодушным! — громогласно заявлял он. — Отправляйся куда хочешь — хоть в бездонные глубины Тартара, я все равно не стану обращать внимания на твои крики!..
Впрочем, на самом-то деле Зевс любил Геру и вовсе не хотел расстраивать ее. Все-таки триста лет — это очень много, и вряд ли бог сумел бы не заскучать, если бы Гера не нравилась ему. Так что ему, дабы избежать семейных сцен, частенько приходилось возвращаться в спальню на цыпочках и делать вид, что его задержали какие-то важные дела. И Гера верила мужу — потому что хотела верить. Тем более что Зевс умел становиться невидимым и ловко скрываться за послушными ему облаками. А женщинам нравится, когда их мужья способны творить чудеса. Особенно ради них.
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ И СВАДЬБЫ В СУЗАХ
Все знают, что Зевс-Громовержец отличался любвеобильностью и каждую свободную минутку использовал для того, чтобы доставить удовольствие себе и какой-нибудь красавице — смертной или же бессмертной. И вот в ноябре 357 года до новой эры он навестил в Пелле, столице греческого царства Македония, жену царя Филиппа II по имени Олимпиада. Произошло это прямо в брачную ночь, и если бы Филипп не был так сильно пьян, он бы, наверное, услышал, как в супружеской опочивальне прогремел громовой раскат. При звуках грома красавица Олимпиада повернулась к мужу и спросила — на всякий случай, ибо его храп разносился по всему дворцу:
— Кажется, это гром? Я не ошиблась, дорогой? Ах, извини, я не заметила, что ты уже спишь.
И она с улыбкой кивнула Зевсу, который в человеческом обличье нетерпеливо переступал с ноги на ногу возле ложа.
…Когда утром Филипп проснулся и, застонав от головной боли, потребовал себе кубок
вина, чтобы излечить подобное подобным, Олимпиады рядом не оказалось. Она была сердита на молодого мужа и ушла на берег моря. Не то чтобы Филипп был пьяницей, просто македоняне очень любили вино, и их царю приходилось пить и пить, чтобы перепить своих подданных и доказать свое превосходство над ними. Конечно, Олимпиада была счастлива отдаться Зевсу, но все-таки она немного обиделась на Филиппа, который пренебрег своими супружескими обязанностями и позорно заснул на брачном ложе.
Может быть, брачная ночь Олимпиады была такова. Но не исключено, что она проходила совсем иначе. И гораздо страшнее. Об этом повествуется в старинных хрониках, где правда всегда мешается с вымыслом.
Так вот, египетский царь Нектанав (Нектанеб), говорят древние авторы, был могущественным волшебником. Он долго правил в своей стране, а когда ополчились на него за его колдовские чары египетские военачальники, Нектанав исчез и объявился в Греции, в Македонии. А народ египетский опечалился уходом своего царя, и пошел в его покои, и нашел на изголовье постели записку — мол, покидаю я вас, подданные мои, но не навсегда. Через тридцать лет я вновь стану молодым и вернусь к вам.
И вот услышала Олимпиада о том, что в Пелле поселился великий маг и волшебник, и решила навестить его, потому что ей стало любопытно.
— Какая же ты красивая, женщина! — сказал ей вместо приветствия Нектанав. — Ты что-нибудь хочешь от меня?
— Да, чародей, — смело ответила македонская царица. — Сегодня я должна возлечь со своим мужем Филиппом и хочу, чтобы у меня родился необыкновенный ребенок. Пускай он, когда вырастет, завоюет и подчинит себе весь мир.
— Что ж, будь по-твоему, царица, — усмехнулся фараон. — Вечером я приду к вам в спальню и помогу сбыться твоей мечте.
— А как же Филипп? — удивилась Олимпиада. — Ведь он увидит тебя.
— Не увидит. Не беспокойся об этом.
И вот вечером царь с царицей возлегли на брачное ложе, и Филипп вошел в свою супругу и лишил ее девственности. Но потом его сморил сон, и испуганная Олимпиада заметила, что в опочивальне появилось чудовище.
— Не бойся, царица, — сказало оно тихо. — Это я, Нектанав. Я принял один из обликов бога Амона.
А выглядело чудище вот как: голова орла, на ней рога василиска, хвост аспида, ноги аспидовые и львиные, крылья грифона черно-золотые.
Олимпиада действительно была бесстрашной женщиной, если не только не лишилась чувств при виде этакого крылатого дракона, а еще и нашла в себе силы отдаться ему и не закричать от ужаса и отвращения. Впрочем, чего не сделаешь ради того, чтобы твой сын стал властелином мира.
Так или иначе, но Олимпиада зачала — от Зевса ли, от Нектанава ли, от самого ли египетского бога Амона — и в положенный срок родила сына, которого нарекли Александром и которому суждено было войти в историю под именем Александра Великого, или же Александра Македонского. И никогда македонская царица не уставала повторять, что у ее мальчика был совершенно особенный отец, не имевший с царем Филиппом ничего общего.
Скучные же историки твердят, что отцом Александра Македонского был все-таки царь Филипп II, один из величайших государей древности. Всего за двадцать лет он сумел захватить власть во всей Элладе и оставил в наследство сыну сильную державу.
Когда Олимпиада, осиротевшая дочь эпирского царя, познакомилась с Филиппом на острове Самофракия, она была еще девочкой и с увлечением кружилась в религиозных танцах и участвовала в самых разных обрядах. Филиппу она полюбилась, и он поспешил сделать ее своей женой. Потом, впрочем, он не раз жалел о своем решении, потому что у Олимпиады оказался очень тяжелый нрав.
— Ты не первая моя жена, — говорил царице муж, когда та жаловалась ему на дурное, по ее мнению, поведение детей Филиппа от прежних браков. — Ты родила мне Александра, и я назвал его своим наследником, но это не дает тебе права измываться над прочими моими отпрысками.
— Они слабоумны! — топала ногой Олимпиада. — Слабоумны и опасны для нас.
— Глупости, — устало возражал Филипп. — Слабоумен один лишь Арридей, и то потому, что слишком часто беседовал с тобой и даже тайно присутствовал на оргиях вакханок. Такое зрелище кого угодно сведет с ума.
— Что ты, что ты?! — испугалась Олимпиада. — Как ты можешь говорить такое! Если он и был на нашей поляне, то мне об этом ничего не известно. О боги, а вдруг он расскажет кому-нибудь, что я, главная менада Македонии, позволила своему пасынку потешаться над спутницами Диониса?!
— Непременно расскажет, — подтвердил Филипп, желая доказать жене, что его сын разумен и может связно излагать свои мысли. — Уж я его знаю, молчать не станет.
— Это мы еще посмотрим, — прошипела сквозь зубы Олимпиада и, будучи женщиной злопамятной, велела замуровать Арридея в стену — живьем и вместе с женой.
И таких историй было немало. Олимпиада извела всех жен и женщин Филиппа и их детей, причем некоторые были убиты в материнском чреве. Она была так властолюбива, что и мысли не могла допустить, что македонским царем станет не ее блистательный Александр.
Когда наследнику македонского престола исполнилось двадцать лет, Филипп в очередной раз задумал жениться, причем история умалчивает, озаботился ли он прежде развестись с Олимпиадой. Его новой избраннице было всего шестнадцать, а царю — сорок шесть, так что немудрено, что он с нетерпением дожидался брачной ночи. Но он остался верен себе и так напился, что упал, едва поднявшись с места в пиршественном зале.
— Вот человек, который собрался идти походом в Азию, а сам не может пройти от ложа к ложу! — воскликнул оскорбленный за мать Александр и, подхватив Олимпиаду под руку, гордо покинул дворец. Он уехал в Иллирию, а мать его отправилась к себе на родину, в Эпир.
Что же до Филиппа, то он, конечно, понял, что со взрослым сыном ссориться не стоило, и довольно быстро сумел уговорить его вернуться. Но вот с Олимпиадой дело обстояло иначе.
— Ты не представляешь, маленькая моя, — шептал по ночам Филипп своей новой жене по имени Клеопатра, — что мне приходилось терпеть от этой женщины! Она чудовище, просто чудовище! Конечно, в поклонении Дионису нет ничего плохого, но не с такой же страстью надо любить этого бога! Впрочем, ей всегда нравилось дышать воздухом храмов. Ты же знаешь, на Самофракии издавна почитали детородный орган… да-да, милая, именно его, вот так, вот так, ласкай его, ему это нравится… и Олимпиада участвовала во всех фаллических шествиях, хотя от нее это вовсе не требовалось. А эта ее любовь к змеям? Нет, я понимаю, что Дионис предпочитает змей другим тварям и требует, чтобы его служительницы препоясывали ими свои чресла, но кому же понравится зайти в собственную опочивальню и обнаружить на ложе клубок змей?
— Брр, — вздрогнула юная Клеопатра.
— Вот-вот, — подхватил Филипп, — именно что «брр», иначе и не скажешь. И ты представляешь, она всегда, всегда выращивала их в наших покоях, и целовала, и прижимала к груди, и клала в изголовье!..
Олимпиада не простила Филиппу его «предательства». Историки расходятся во мнениях относительно того, по чьему приказу заколол царя Македонии его же придворный офицер, но многие полагают, будто подослала убийцу именно Олимпиада. Зато доподлинно известно, что после гибели супруга она вернулась во дворец в Пелле и тут же велела офицерам царской стражи зарезать прямо на руках у матери крохотную дочку Филиппа и Клеопатры, а потом ударом кинжала в горло убить и саму Клеопатру.
— Мама, может, следовало пощадить ребенка? — спокойно спросил Александр, внимательно вглядываясь в искаженное предсмертной мукой лицо Клеопатры. — Она вряд ли смогла бы отнять у меня престол…
— Нет, сынок, я не желаю, чтобы отродье Филиппа оставалось в живых. Пощадишь ее, потом еще кого-то… оглянуться не успеешь, как сам окажешься в ссылке или на погребальном костре.
Александр молча кивнул. Он никогда не опускался до бессмысленной жестокости, как его мать, но жестокость, присущую другим, извинял и не упрекал за нее.
Молодой царь македонян был очень красив — пышные каштановые волосы, голубые глаза, хорошая стать. Единственное, что портило его облик, это легкое искривление плеч и шеи.
Конечно, с самого детства он считал себя богом и был уверен, что любимый конь Буцефал всегда будет нести его от победы к победе. Ему очень льстили слова поджигателя храма Артемиды в греческом городе Эфесе, который совершил свое черное дело как раз в ту ночь, когда родился Александр. Так вот, Герострат, этот прославивший свое имя в веках преступник, сказал:
— Я выбрал именно эту ночь, потому что богини наверняка не было в ее храме. Она стояла у изголовья рожавшей Олимпиады…
Но на всякий случай Александр время от времени справлялся у оракулов, жрецов и прорицателей (пол и наименование их менялись в зависимости от того, какую очередную страну покорял великий завоеватель), станет ли он властелином мира, а также является ли он сыном божества. Надо ли говорить, что все предсказатели были единодушны.
— Да-да, — твердили они на самых разных наречиях, — без сомнения, о великий царь, ты сын нашего главного бога и наш повелитель!
Так было в египетских Фивах, и в египетской же Сиве, и в Персии… Но началось все в греческих Дельфах, куда Александр примчался, будучи совсем еще молодым человеком, чтобы спросить мудрую Пифию о своей судьбе. Женщины не было в это время в ее пещере, она бродила по окрестностям и дышала свежим воздухом — ведь в ее обиталище всегда было полутемно и одурманивающе пахло пряными травами.
— Прорицательница, ты нужна мне! — сказал Александр и бесцеремонно поволок опешившую даму к ее треножнику.
Когда они вошли в пещеру, Пифия вырвалась и возмущенно воскликнула:
— Ну, знаешь, Александр, боюсь, никто не сможет противостоять тебе!
— Это как раз то, что я хотел услышать, — весело откликнулся молодой царь. — Прощай, женщина! Нет нужды обращаться к Оракулу!
И ускакал в сопровождении верного Гефестиона, друга всей его жизни.
Заручившись поддержкой богов, Александр начал свои завоевательные походы.
Он собрал тридцать пять тысяч воинов, велел взять провианта всего лишь на месяц, отправился в Малую Азию и разгромил у реки Исса огромное персидское войско царя Дария. Тяжелые доспехи, которыми так гордились персы, на этот раз оказали им плохую услугу. Конница Александра была легка и поворотлива, и персы никак не могли угнаться за врагами.
— Побереги себя, царь! — уговаривал повелителя Гефестион. — Мы победили, Дарий бежал, и не надо преследовать его. Ведь ты ранен, хотя, слава богам, неопасно!
Но полководец не послушался. Он вскочил на Буцефала, натянул свой сиявший золотом шлем и резко взмахнул рукой, посылая воинов вперед.
… Дарию удалось ускользнуть, но македоняне захватили обоз персидского царя. Там были не только несметные богатства, но и вся семья Дария — его мать, жена и дети.
— Не забывайте, что наш поверженный враг носил титул Великого царя! Я прикажу казнить каждого, кто осмелится обидеть его женщин и детей! — объявил Александр и послал своего приближенного успокоить родню Дария.
Ночь после победы Александр провел в шатре персидского владыки. Он был поражен господствовавшей там роскошью и сказал Гефестиону:
— Вот что значит быть царем!
Когда Дарий узнал о благородстве Александра, он так растрогался, что предложил врагу половину своего царства и в придачу старшую дочь Статиру с большим приданым.
Все это Дарий изложил в письме к Александру, причем никто не смог бы упрекнуть перса в заносчивости — он обращался к двадцатитрехлетнему полководцу как к равному и ни словом не упомянул о том, что может еще собрать сильное и могучее войско.
Послание было зачитано на военном совете. Стояла удушливая жара, и всем хотелось поскорее уйти из шатра, сбросить горячие доспехи и умыться. Но Александр опустил голову на грудь и погрузился в молчание.
— Почему ты ничего не говоришь нам, царь? — осторожно спросил Парменион, старый военачальник, служивший еще Филиппу.
— Я размышляю. Мне кажется, Дарий оскорбил меня. Он полагает, будто я готов остановиться и даже повернуть назад. Он думает, что меня можно купить!
— Если бы я был Александром Великим, — сказал Парменион, — я бы принял это предложение.
Александр коротко глянул на старика и отрезал: — Я бы тоже, будь я Парменионом! Впрочем, дело было не только в том, что Александр не хотел брать половину, надеясь чуть позже получить все.
Совсем недавно, во время этого персидского похода, он встретил женщину, которая на долгие годы стала его спутницей. Ее звали Барсина, и она похоронила уже двоих мужей. Последним ее супругом был персидский военачальник Мемнон. Так вот, скорее всего Александр обиделся на Пармениона, который знал о Барсине и все же предложил ему жениться на дочери Дария. Конечно, Александр был мудрым правителем, но молодость все же заставляла его иногда забывать о государственной необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43