Они любили друг друга. Его звали Хью де Бриер, и он был потомком нормандского рыцаря, поселившегося здесь сразу после Завоевания. А ее звали леди Эстер, и была она из рода Илшама, который жил в старом замке, недалеко от города Торкви.
Молодые поклялись друг другу в вечной верности, и он отправился в крестовый поход, а она уединилась в своей башне, в замке Илшама, глядя на море и молясь за счастливое возвращение возлюбленного. Но де Бриер был не единственным, кто любил леди Эстер, руки прекрасной девушки добивался еще один рыцарь по имени де Помероу, из замка Берри де Помероу, что стоял в лесах за хутором Викаборо. Правда, этот молодой человек был не такой надежный, как твой лунный Захария. Он также уехал в крестовый поход вместе с Хью де Бриером, но через год вернулся в Илшам с посланием для леди Эстер, доверенным ему де Бриером. Письма он, правда, не отдал, а вместо этого рассказал небылицу о смерти де Бриера от рук сарацин, и несчастная леди Эстер поверила ему. Мало того, этот де Помероу так преследовал ее своей страстной любовью, что год спустя она дала ему согласие, и они поженились.
— Ничего себе! — воскликнула Стелла негодующе. — А вам не кажется, что она должна была почувствовать, что это ложь?
— Частые молитвы и долгое ожидание помрачили ее разум, — сказал доктор, пытаясь оправдать леди Эстер. — Без сомнения, глупую девчонку и в лучшие времена нетрудно убедить в чем угодно. Однако я сказал, что она вышла замуж за де Помероу. Но в свадебную ночь в залив Торби вошел корабль и бросил якорь. На воду спустили лодку, и на берег с нее сошел прекрасный рыцарь.
— Хью де Бриер! — затаив дыхание прошептала Стелла.
— Именно. Он увидел яркие огни в замке Илшама и спросил рыбака, что это значит. Что он сказал, узнав обо всем, история не сохранила. Да и вряд ли его слова предназначались для ушей таких благовоспитанных леди, как одна моя кудрявая приятельница. Никто не знает точно и того, что случилось потом, но де Бриер видно был вспыльчивый юноша, и на следующий день тело де Помероу, с торчащим в нем кинжалом, было найдено в реке Дарт. Все это, без сомнения, очень печально и поучительно, но мои симпатии почему-то на стороне нашего неистового приятеля, а твои?
Стелла неистово кивнула.
— А леди Эстер вышла за него замуж?
Доктор тихо посмеивался.
— Ты бы, конечно, так и поступила, не правда ли, моя прелесть? Как и любая другая, сильная духом девушка. Но леди Эстер, видимо, была не только глупа, но и слаба. Она стала чахнуть и кашлять, а так как меня не было рядом, чтобы спасти ее, она вскоре умерла.
— А что сделал де Бриер?
— Как большинство горячих людей, которые сначала действуют, а потом думают, он очень скоро пожалел о содеянном. И сожалел об этом так часто, что ему стало мешать такое неудобное состояние души, как непрерывное раскаяние. Но будучи рассудительным молодым человеком, он не угас как несчастная леди Эстер, а решил сделать что-нибудь для искупления своего греха. Его родные места были полны невежественных людей, а рядом не было никого, кто бы учил их или помогал им во время болезней или несчастий. Много в тех краях было и воров, мошенников и таких же горячих голов, как он, слишком быстро готовых темной ночью схватиться за кинжал.
Чем больше де Бриер думал об этом, тем яснее ему становилось, что необходимо присутствие на его земле святого человека, который учил бы невежественных, ухаживал за больными, утешал страждущих и вселял в таких, как он, грешников, страх перед адом. Де Бриер был богатым человеком, кроме того, он привез из крестового похода несметные сокровища. И он решил построить монастырь и обеспечить его доходом.
Он очень удачно выбрал место — эти ровные зеленые поля около залива, и скоро работа закипела. В лесах застучали топоры, и все испанские каштаны были срублены для огромных балок крыши. А в каменоломнях грохотали каменотесы, вырубая камень для стен, по узкой, топкой дороге упряжки породистых лошадей тянули туда и обратно тяжелые повозки. Наконец все было построено: собор аббатства и огромный амбар, кельи для монахов и сам монастырь, библиотека и кухня, школа и больница. И весной тысяча сто девяносто шестого года поселился в нем первый аббат, Адам, с шестью белыми канониками Норбертинского ордена. Тело леди Эстер было погребено в ограде аббатства, а сам де Бриер стал монахом.
Вот клятва, которую он дал аббату: «Я посвящаю себя церкви Тора и обещаю изменить свое поведение и улучшить свою жизнь. Бедность, целомудрие и полное послушание вам, отец, и вашим приемникам, которых изберет Церковный совет, согласно уставу — вот отныне смысл и символ моей жизни». Очевидно, де Бриер действительно несколько изменил свое поведение к лучшему, поскольку никто больше не слышал, что бы он совершил хоть какое-нибудь убийство.
Триста сорок три года Белые каноники жили в деревне и исполняли все, о чем мечтал де Бриер. Они учили детей, ухаживали за больными, обращали грешников и молились Богу день и ночь в соборе аббатства до тех пор, пока негодяй Генрих VIII не издал указ, по которому аббатство вместе с замком Берри де Помероу перешло в руки Томаса Сеймора, королевского фаворита.
Сеймор продал его Томасу Риджевею, который и построил помещичий дом, а потом, в свою очередь, продал его Кареям, нынешним его владельцам. Но аббатство никогда не переставало быть оплотом католической веры. Во времена преследования католиков там под крышей находилась тайная часовня, где вынужден был жить аббат и где, с риском для жизни, совершались ежедневные богослужения.
Теперь, слава Богу, англичане свободны совершать Богослужение, как им подсказывает совесть. Так продолжается последние двадцать шесть лет. А в зале гостей аббатства теперь католическая церковь для всей округи. Однажды, возможно, ты увидишь ее…
— Ты останешься в бричке, моя прелесть, или пойдешь вместе со мной, и экономка нальет тебе стакан молока?
— Я останусь здесь вместе с Даниилом, — ответила Стелла.
Они объехали большой дом, старый монастырский амбар и остановились за сводчатыми воротами, ведущими на половину слуг. Доктор заметил, с каким благоговением глядит Стелла на серую громадину дома, понял, что ее охватил страх обычного деревенского ребенка перед большим особняком, и поэтому не стал настаивать на том, чтобы она вошла внутрь. Он отдал ей вожжи и велел не натягивать их, чтобы Эскулап мог спокойно щипать траву. Еще он попросил ее присмотреть за Даниилом, взял свой саквояж и ушел.
Даниил не доставлял Стелле особых хлопот, так как покачивание брички усыпило его, и он продолжал мирно спать на заднем сидении, уткнувшись головой в Стеллу. С Эскулапом тоже не было никаких забот, ибо трава Торрского аббатства была чуть ли не самой сочной в округе. Стелла сидела тихо, глядя на серые стены, темнеющие на фоне голубого неба. Она не могла видеть моря, но она слышала его, и над крутыми крышами кружились чайки.
Доктор полностью утешил ее, и душу, опустошенную обидой, заполнило спокойствие. Девочка представляла, как доктор за серыми стенами лечит больного с помощью своих знаний и тех историй, которыми он утешал ее. Вот так же Белые каноники утешали здесь больных и несчастных последние три столетия. Она живо представляла их себе, скользящих в белых рясах около церкви, в саду, в полях. Стелла совершенно не удивилась бы, если бы один из них вдруг подошел к ней, пока она сидела в бричке. В конце концов, ей даже показалось, что она видит одного из них, и она прошептала его имя: «Иоанн».
Девочка повторила себе их клятву: «Я клянусь изменить свое поведение и улучшить свою жизнь». Эта была клятва, данная когда-то Иоанном. И Стелла решила, что ее поведение недостаточно хорошо и что надо изменить его.
Доктор вернулся до того, как девочка успела почувствовать себя одинокой, и принес для нее небольшой яблочный пирог, данный ему поваром, — горячий, только что из печки. Только увидев пирог, Стелла поняла, как голодна. Ее маленькие зубки мгновенно впились в ароматное тесто, но она тут же опомнилась и, проглотив кусок, вежливо сказала:
— Спасибо, сэр. А как же вы?
— Я выпил глоток сидра, он мне больше по вкусу, — усмехнулся доктор Крэйн, столкнул Даниила с сидения и взял вожжи.
— Как раз сегодня дома мы делаем сидр, — сообщила Стелла. — Можно, я дам кусочек пирога Даниилу?
— Конечно. Пирог твой и собака тоже твоя.
Стелла дала Даниилу кусок побольше, чтобы хоть этим утешить его за изгнание с сидения, и они поехали рысью.
— Я надеюсь, бедняга чувствовал себя лучше, когда вы покидали его? — спросила Стелла, внимательно глядя на оставшийся кусок пирога.
— Гораздо лучше — после такой солидной порции жалоб, утешений и обещаний получить лекарство, — уверил ее доктор.
— А как поживают сэр Джордж и леди? — поинтересовалась девочка.
— Насколько я знаю, хорошо. А почему ты не доедаешь пирог?
— Улучшаю свои манеры, — призналась Стелла со вздохом.
— И ты считаешь хорошим тоном оскорбить отличный яблочный пирог, съев его холодным, хотя он самим Богом предназначен для того, чтобы быть съеденным горячим? — возмутился доктор, пряча улыбку. — Это так же неприлично, как заставлять ждать короля.
Стелла с радостью снова впилась в пирог и, к облегчению доктора, снова превратилась в маленькую веселую шалунью, пока они не въехали на холм и не остановились там, чтобы дать Эскулапу отдохнуть и в последний раз взглянуть на прекраснейшее в мире место. Солнце только что коснулось часовни Св. Михаила, и Стеллу снова охватило странное чувство, будто часовня принадлежит ей.
— Ее тоже построил де Бриер? — спросила она.
— Что, Стелла?
— Часовню.
— Моряк, которого монахи спасли после кораблекрушения, построил ее в знак благодарности. Но она принадлежит аббатству. Святой Михаил — покровитель церквей и часовен, построенных в горах, потому что он «Архангел, который любит вершины и открытые пространства». До сих пор с любого иностранного корабля, бросившего якорь в бухте Торра, на котором есть хоть один член экипажа — католик, обязательно посылают кого-нибудь помолиться в часовне.
— Об этом тоже есть рассказ?
— Есть, и хороший.
— Такой же, как история де Бриера?
— Совсем другой. Это рассказ об отшельнике и двух влюбленных. Правда, леди в ней была более мужественная, чем леди Эстер. Она не угасла.
— Расскажите мне эту историю! — быстро попросила Стелла.
Но доктор засмеялся и покачал головой.
— Мы отложим ее до другого раза, — сказал он. — Это слишком хорошая история, чтобы рассказывать ее торопясь. Тем более что и ты, и я должны приехать домой как можно скорее, чтобы не попасть под горячую руку матушки Спригт.
Он тронул Эскулапа хлыстом, и, развернувшись к морю спиной, они медленно поехали вверх по холмам туда, где был их дом.
7
Доктор Крэйн обвез Стеллу вокруг хутора и торжественно подкатил ее к воротам, будто настоящую прекрасную леди. Он помог ей сойти, вытолкнул вслед Даниила и снял свою шляпу.
— До свидания, моя прелесть. И запомни, что в следующий раз будем учиться, а не играть. И если ты опоздаешь хоть на минуту, я всыплю и по другой твоей дивной ручке. Мои наилучшие пожелания твоим прекрасным приемным родителям.
Он надел шляпу и уехал. Стелла махала ему до тех пор, пока бричка не скрылась за углом сада. «Приемные родители». Он сказал это так просто, хотя всегда знал, что отец и матушка Спригг не были ее настоящими родителями. Но дом был ее настоящим домом. Стелла медленно шла по узкой, выложенной камнями дорожке, которая вела к железным воротам в стене сада, смакуя радость возвращения домой. Дорожка вилась между тисами, очертаниями похожими на павлинов, к зеленой центральной двери, глубоко осевшей в каменное крыльцо. По одну сторону от нее сияли окна гостиной, по другую — кухни. Цветник благоухал ароматом маргариток и поздних роз. Воздух, пронизанный лучами солнца, был напоен густым запахом лаванды и кустов розмарина. Стелла рассудила, что все, наверняка, заняты в саду, выдавливая сидр, и поэтому заметят ее, когда она побежит по узенькой, выложенной камнем дорожке, свернув с основной аллеи.
В Викаборо был прекрасный фруктовый сад, протянувшийся во всю длину дома и конюшен, и занимающий целиком всю западную часть хутора. Сад был прекрасно расположен — защищенный от слишком сильных ветров зелеными склонами холмов, и, в то же время, находящийся достаточно высоко, чтобы его не захватывали туманы. Он был тщательно разбит: фруктовые деревья каждого сорта росли в своем ряду, и морские удобрения всегда вносились в землю под деревьями вовремя.
Тут же обитали цыплята и утки, так как в юго-западном углу сада был пруд. Белые, темно-желтые и красно-коричневые утки, приседая и переваливаясь, с довольным видом бродили под деревьями.
В северной части фруктового сада росли яблони, чьи плоды шли на изготовление сидра, и там же располагался сарай с прессом для его получения, а в южной стороне, в которую вела арка тисовой изгороди, зеленели яблони с десертными и садовыми яблоками; причем, среди них росли саженцы Брэмли, Джонатан и Беним и несколько рядов вишен терна. Урожай в этом году был роскошный, и деревья так гордо стояли в садовой траве, как будто знали об этом.
Стелла знала яблони так хорошо, что иногда по вечерам, лежа в постели, называла своих любимцев по именам, поскольку дала имена большинству из них, и представляла их, стоящими перед ней, каждого в неповторимой красоте аромата и цвета. В центре возвышался король всех яблонь — герцог Мальборо, огромный Бленим; среди ветвей которого, внизу, все стояли во время святочного пения рождественских гимнов, когда приходил Сочельник.
Стелла бежала по саду, и по пятам за ней вприпрыжку скакал Даниил, при приближении которого дети врассыпную бросались в разные стороны, и, проносясь мимо деревьев, девочка ласково окликала каждого по имени:
— Полли Пермейн, ты отлично выглядишь сегодня! Боб Брэмли, у тебя на макушке такой прелестный золотой хохолок. Джон Джонатан, а у тебя все ли в порядке?
Но приблизившись к старому Герцогу, она остановилась, положив руку на пустотелый ствол с круглым дуплом, служившим входной дверкой синицам, и, подняв кверху голову, поглядела на ветви, покрытые серым лишайником. Она подумала, что Герцог наверняка обладает волшебной силой. На нем ведь росла омела, что являлось хорошим знаком. И все птицы любили его, и это тоже было отличной и верной приметой.
Поползни проворно сновали по королю яблонь вверх и вниз, как мыши; и иногда, зимой, вокруг него сияла легкая светлая снежная дымка, созданная взмахами крыльев небольших птичек: зябликов, синиц, малиновок, которые порхали вокруг веток, стряхивая с них снег. Редкий гость для Викаборо — дрозд — неизменно пел свою вечернюю песню на самой верхушке Герцога, и дятел постоянно навещал его; а если бы вы выглянули из кухонного окна морозным зимним утром, то непременно увидели бы белую сову, возвышающуюся, величаво и горделиво, на своем престоле — самой нижней ветке Герцога.
— Дюк, — прошептала Стелла, — верни мне Захарию. Ну, пожалуйста, Дюк.
В ответ ей на голову и плечи осыпался ливень золотых листьев, и девочка, продолжая смеяться, вместе с Даниилом, лающим и прыгающим около нее, поспешила к деревянному сараю в дальнем конце сада, у которого все уже собрались вокруг пресса для получения сидра: отец и матушка Спригг, старый Сол, Мэдж, Ходж и Джек Крокер, крестьянский парень. Ходж тепло приветствовал маленькую хозяйку, но остальные были слишком заняты, чтобы уделить ей нечто большее, чем кивок и улыбка. Шем, небольшая серовато-гнедая девонширская лошадь, грациозно двигалась по кругу, с усилием вращая планку; и из-под двух трущихся друг о друга камней сок потоком устремлялся в корыто.
Все были счастливы и взволнованы, так как отец Спригг в эти дни удачно продал сидр. Сидр всегда пользовался хорошим спросом у моряков, и благодаря кораблям, заходящим в Торбей, отец Спригг мог бы продавать даже в два раза больше сидра, чем было приготовлено. С его фруктового сада, площадью чуть ли не в полтора акра, и с яблонь, что росли на Старом лугу, в урожайный год можно было получать до сорока больших бочек сидра, но жажда моряков была так велика, что сейчас он выручил по три гинеи за бочку. Отец Спригг изготовлял три вида сидра: необработанный, забродивший сидр, который употребляли исключительно девонширские мужчины и от которого у уроженцев других мест случались колики; сладкий очищенный сидр — для слабых желудком иностранцев; и самый лучший, крепкий и ароматный, получаемый после кипячения двух бочек до объема одной. При доставке сидра морякам следовало твердо знать корабль ли это с девонширцами или нет, так как поднимался ужасный шум, если необработанный сидр получала команда иностранцев, и — что еще хуже — если сладкий сидр попадал к девонширцам.
— Ты не проголодалась, ласточка моя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Молодые поклялись друг другу в вечной верности, и он отправился в крестовый поход, а она уединилась в своей башне, в замке Илшама, глядя на море и молясь за счастливое возвращение возлюбленного. Но де Бриер был не единственным, кто любил леди Эстер, руки прекрасной девушки добивался еще один рыцарь по имени де Помероу, из замка Берри де Помероу, что стоял в лесах за хутором Викаборо. Правда, этот молодой человек был не такой надежный, как твой лунный Захария. Он также уехал в крестовый поход вместе с Хью де Бриером, но через год вернулся в Илшам с посланием для леди Эстер, доверенным ему де Бриером. Письма он, правда, не отдал, а вместо этого рассказал небылицу о смерти де Бриера от рук сарацин, и несчастная леди Эстер поверила ему. Мало того, этот де Помероу так преследовал ее своей страстной любовью, что год спустя она дала ему согласие, и они поженились.
— Ничего себе! — воскликнула Стелла негодующе. — А вам не кажется, что она должна была почувствовать, что это ложь?
— Частые молитвы и долгое ожидание помрачили ее разум, — сказал доктор, пытаясь оправдать леди Эстер. — Без сомнения, глупую девчонку и в лучшие времена нетрудно убедить в чем угодно. Однако я сказал, что она вышла замуж за де Помероу. Но в свадебную ночь в залив Торби вошел корабль и бросил якорь. На воду спустили лодку, и на берег с нее сошел прекрасный рыцарь.
— Хью де Бриер! — затаив дыхание прошептала Стелла.
— Именно. Он увидел яркие огни в замке Илшама и спросил рыбака, что это значит. Что он сказал, узнав обо всем, история не сохранила. Да и вряд ли его слова предназначались для ушей таких благовоспитанных леди, как одна моя кудрявая приятельница. Никто не знает точно и того, что случилось потом, но де Бриер видно был вспыльчивый юноша, и на следующий день тело де Помероу, с торчащим в нем кинжалом, было найдено в реке Дарт. Все это, без сомнения, очень печально и поучительно, но мои симпатии почему-то на стороне нашего неистового приятеля, а твои?
Стелла неистово кивнула.
— А леди Эстер вышла за него замуж?
Доктор тихо посмеивался.
— Ты бы, конечно, так и поступила, не правда ли, моя прелесть? Как и любая другая, сильная духом девушка. Но леди Эстер, видимо, была не только глупа, но и слаба. Она стала чахнуть и кашлять, а так как меня не было рядом, чтобы спасти ее, она вскоре умерла.
— А что сделал де Бриер?
— Как большинство горячих людей, которые сначала действуют, а потом думают, он очень скоро пожалел о содеянном. И сожалел об этом так часто, что ему стало мешать такое неудобное состояние души, как непрерывное раскаяние. Но будучи рассудительным молодым человеком, он не угас как несчастная леди Эстер, а решил сделать что-нибудь для искупления своего греха. Его родные места были полны невежественных людей, а рядом не было никого, кто бы учил их или помогал им во время болезней или несчастий. Много в тех краях было и воров, мошенников и таких же горячих голов, как он, слишком быстро готовых темной ночью схватиться за кинжал.
Чем больше де Бриер думал об этом, тем яснее ему становилось, что необходимо присутствие на его земле святого человека, который учил бы невежественных, ухаживал за больными, утешал страждущих и вселял в таких, как он, грешников, страх перед адом. Де Бриер был богатым человеком, кроме того, он привез из крестового похода несметные сокровища. И он решил построить монастырь и обеспечить его доходом.
Он очень удачно выбрал место — эти ровные зеленые поля около залива, и скоро работа закипела. В лесах застучали топоры, и все испанские каштаны были срублены для огромных балок крыши. А в каменоломнях грохотали каменотесы, вырубая камень для стен, по узкой, топкой дороге упряжки породистых лошадей тянули туда и обратно тяжелые повозки. Наконец все было построено: собор аббатства и огромный амбар, кельи для монахов и сам монастырь, библиотека и кухня, школа и больница. И весной тысяча сто девяносто шестого года поселился в нем первый аббат, Адам, с шестью белыми канониками Норбертинского ордена. Тело леди Эстер было погребено в ограде аббатства, а сам де Бриер стал монахом.
Вот клятва, которую он дал аббату: «Я посвящаю себя церкви Тора и обещаю изменить свое поведение и улучшить свою жизнь. Бедность, целомудрие и полное послушание вам, отец, и вашим приемникам, которых изберет Церковный совет, согласно уставу — вот отныне смысл и символ моей жизни». Очевидно, де Бриер действительно несколько изменил свое поведение к лучшему, поскольку никто больше не слышал, что бы он совершил хоть какое-нибудь убийство.
Триста сорок три года Белые каноники жили в деревне и исполняли все, о чем мечтал де Бриер. Они учили детей, ухаживали за больными, обращали грешников и молились Богу день и ночь в соборе аббатства до тех пор, пока негодяй Генрих VIII не издал указ, по которому аббатство вместе с замком Берри де Помероу перешло в руки Томаса Сеймора, королевского фаворита.
Сеймор продал его Томасу Риджевею, который и построил помещичий дом, а потом, в свою очередь, продал его Кареям, нынешним его владельцам. Но аббатство никогда не переставало быть оплотом католической веры. Во времена преследования католиков там под крышей находилась тайная часовня, где вынужден был жить аббат и где, с риском для жизни, совершались ежедневные богослужения.
Теперь, слава Богу, англичане свободны совершать Богослужение, как им подсказывает совесть. Так продолжается последние двадцать шесть лет. А в зале гостей аббатства теперь католическая церковь для всей округи. Однажды, возможно, ты увидишь ее…
— Ты останешься в бричке, моя прелесть, или пойдешь вместе со мной, и экономка нальет тебе стакан молока?
— Я останусь здесь вместе с Даниилом, — ответила Стелла.
Они объехали большой дом, старый монастырский амбар и остановились за сводчатыми воротами, ведущими на половину слуг. Доктор заметил, с каким благоговением глядит Стелла на серую громадину дома, понял, что ее охватил страх обычного деревенского ребенка перед большим особняком, и поэтому не стал настаивать на том, чтобы она вошла внутрь. Он отдал ей вожжи и велел не натягивать их, чтобы Эскулап мог спокойно щипать траву. Еще он попросил ее присмотреть за Даниилом, взял свой саквояж и ушел.
Даниил не доставлял Стелле особых хлопот, так как покачивание брички усыпило его, и он продолжал мирно спать на заднем сидении, уткнувшись головой в Стеллу. С Эскулапом тоже не было никаких забот, ибо трава Торрского аббатства была чуть ли не самой сочной в округе. Стелла сидела тихо, глядя на серые стены, темнеющие на фоне голубого неба. Она не могла видеть моря, но она слышала его, и над крутыми крышами кружились чайки.
Доктор полностью утешил ее, и душу, опустошенную обидой, заполнило спокойствие. Девочка представляла, как доктор за серыми стенами лечит больного с помощью своих знаний и тех историй, которыми он утешал ее. Вот так же Белые каноники утешали здесь больных и несчастных последние три столетия. Она живо представляла их себе, скользящих в белых рясах около церкви, в саду, в полях. Стелла совершенно не удивилась бы, если бы один из них вдруг подошел к ней, пока она сидела в бричке. В конце концов, ей даже показалось, что она видит одного из них, и она прошептала его имя: «Иоанн».
Девочка повторила себе их клятву: «Я клянусь изменить свое поведение и улучшить свою жизнь». Эта была клятва, данная когда-то Иоанном. И Стелла решила, что ее поведение недостаточно хорошо и что надо изменить его.
Доктор вернулся до того, как девочка успела почувствовать себя одинокой, и принес для нее небольшой яблочный пирог, данный ему поваром, — горячий, только что из печки. Только увидев пирог, Стелла поняла, как голодна. Ее маленькие зубки мгновенно впились в ароматное тесто, но она тут же опомнилась и, проглотив кусок, вежливо сказала:
— Спасибо, сэр. А как же вы?
— Я выпил глоток сидра, он мне больше по вкусу, — усмехнулся доктор Крэйн, столкнул Даниила с сидения и взял вожжи.
— Как раз сегодня дома мы делаем сидр, — сообщила Стелла. — Можно, я дам кусочек пирога Даниилу?
— Конечно. Пирог твой и собака тоже твоя.
Стелла дала Даниилу кусок побольше, чтобы хоть этим утешить его за изгнание с сидения, и они поехали рысью.
— Я надеюсь, бедняга чувствовал себя лучше, когда вы покидали его? — спросила Стелла, внимательно глядя на оставшийся кусок пирога.
— Гораздо лучше — после такой солидной порции жалоб, утешений и обещаний получить лекарство, — уверил ее доктор.
— А как поживают сэр Джордж и леди? — поинтересовалась девочка.
— Насколько я знаю, хорошо. А почему ты не доедаешь пирог?
— Улучшаю свои манеры, — призналась Стелла со вздохом.
— И ты считаешь хорошим тоном оскорбить отличный яблочный пирог, съев его холодным, хотя он самим Богом предназначен для того, чтобы быть съеденным горячим? — возмутился доктор, пряча улыбку. — Это так же неприлично, как заставлять ждать короля.
Стелла с радостью снова впилась в пирог и, к облегчению доктора, снова превратилась в маленькую веселую шалунью, пока они не въехали на холм и не остановились там, чтобы дать Эскулапу отдохнуть и в последний раз взглянуть на прекраснейшее в мире место. Солнце только что коснулось часовни Св. Михаила, и Стеллу снова охватило странное чувство, будто часовня принадлежит ей.
— Ее тоже построил де Бриер? — спросила она.
— Что, Стелла?
— Часовню.
— Моряк, которого монахи спасли после кораблекрушения, построил ее в знак благодарности. Но она принадлежит аббатству. Святой Михаил — покровитель церквей и часовен, построенных в горах, потому что он «Архангел, который любит вершины и открытые пространства». До сих пор с любого иностранного корабля, бросившего якорь в бухте Торра, на котором есть хоть один член экипажа — католик, обязательно посылают кого-нибудь помолиться в часовне.
— Об этом тоже есть рассказ?
— Есть, и хороший.
— Такой же, как история де Бриера?
— Совсем другой. Это рассказ об отшельнике и двух влюбленных. Правда, леди в ней была более мужественная, чем леди Эстер. Она не угасла.
— Расскажите мне эту историю! — быстро попросила Стелла.
Но доктор засмеялся и покачал головой.
— Мы отложим ее до другого раза, — сказал он. — Это слишком хорошая история, чтобы рассказывать ее торопясь. Тем более что и ты, и я должны приехать домой как можно скорее, чтобы не попасть под горячую руку матушки Спригт.
Он тронул Эскулапа хлыстом, и, развернувшись к морю спиной, они медленно поехали вверх по холмам туда, где был их дом.
7
Доктор Крэйн обвез Стеллу вокруг хутора и торжественно подкатил ее к воротам, будто настоящую прекрасную леди. Он помог ей сойти, вытолкнул вслед Даниила и снял свою шляпу.
— До свидания, моя прелесть. И запомни, что в следующий раз будем учиться, а не играть. И если ты опоздаешь хоть на минуту, я всыплю и по другой твоей дивной ручке. Мои наилучшие пожелания твоим прекрасным приемным родителям.
Он надел шляпу и уехал. Стелла махала ему до тех пор, пока бричка не скрылась за углом сада. «Приемные родители». Он сказал это так просто, хотя всегда знал, что отец и матушка Спригг не были ее настоящими родителями. Но дом был ее настоящим домом. Стелла медленно шла по узкой, выложенной камнями дорожке, которая вела к железным воротам в стене сада, смакуя радость возвращения домой. Дорожка вилась между тисами, очертаниями похожими на павлинов, к зеленой центральной двери, глубоко осевшей в каменное крыльцо. По одну сторону от нее сияли окна гостиной, по другую — кухни. Цветник благоухал ароматом маргариток и поздних роз. Воздух, пронизанный лучами солнца, был напоен густым запахом лаванды и кустов розмарина. Стелла рассудила, что все, наверняка, заняты в саду, выдавливая сидр, и поэтому заметят ее, когда она побежит по узенькой, выложенной камнем дорожке, свернув с основной аллеи.
В Викаборо был прекрасный фруктовый сад, протянувшийся во всю длину дома и конюшен, и занимающий целиком всю западную часть хутора. Сад был прекрасно расположен — защищенный от слишком сильных ветров зелеными склонами холмов, и, в то же время, находящийся достаточно высоко, чтобы его не захватывали туманы. Он был тщательно разбит: фруктовые деревья каждого сорта росли в своем ряду, и морские удобрения всегда вносились в землю под деревьями вовремя.
Тут же обитали цыплята и утки, так как в юго-западном углу сада был пруд. Белые, темно-желтые и красно-коричневые утки, приседая и переваливаясь, с довольным видом бродили под деревьями.
В северной части фруктового сада росли яблони, чьи плоды шли на изготовление сидра, и там же располагался сарай с прессом для его получения, а в южной стороне, в которую вела арка тисовой изгороди, зеленели яблони с десертными и садовыми яблоками; причем, среди них росли саженцы Брэмли, Джонатан и Беним и несколько рядов вишен терна. Урожай в этом году был роскошный, и деревья так гордо стояли в садовой траве, как будто знали об этом.
Стелла знала яблони так хорошо, что иногда по вечерам, лежа в постели, называла своих любимцев по именам, поскольку дала имена большинству из них, и представляла их, стоящими перед ней, каждого в неповторимой красоте аромата и цвета. В центре возвышался король всех яблонь — герцог Мальборо, огромный Бленим; среди ветвей которого, внизу, все стояли во время святочного пения рождественских гимнов, когда приходил Сочельник.
Стелла бежала по саду, и по пятам за ней вприпрыжку скакал Даниил, при приближении которого дети врассыпную бросались в разные стороны, и, проносясь мимо деревьев, девочка ласково окликала каждого по имени:
— Полли Пермейн, ты отлично выглядишь сегодня! Боб Брэмли, у тебя на макушке такой прелестный золотой хохолок. Джон Джонатан, а у тебя все ли в порядке?
Но приблизившись к старому Герцогу, она остановилась, положив руку на пустотелый ствол с круглым дуплом, служившим входной дверкой синицам, и, подняв кверху голову, поглядела на ветви, покрытые серым лишайником. Она подумала, что Герцог наверняка обладает волшебной силой. На нем ведь росла омела, что являлось хорошим знаком. И все птицы любили его, и это тоже было отличной и верной приметой.
Поползни проворно сновали по королю яблонь вверх и вниз, как мыши; и иногда, зимой, вокруг него сияла легкая светлая снежная дымка, созданная взмахами крыльев небольших птичек: зябликов, синиц, малиновок, которые порхали вокруг веток, стряхивая с них снег. Редкий гость для Викаборо — дрозд — неизменно пел свою вечернюю песню на самой верхушке Герцога, и дятел постоянно навещал его; а если бы вы выглянули из кухонного окна морозным зимним утром, то непременно увидели бы белую сову, возвышающуюся, величаво и горделиво, на своем престоле — самой нижней ветке Герцога.
— Дюк, — прошептала Стелла, — верни мне Захарию. Ну, пожалуйста, Дюк.
В ответ ей на голову и плечи осыпался ливень золотых листьев, и девочка, продолжая смеяться, вместе с Даниилом, лающим и прыгающим около нее, поспешила к деревянному сараю в дальнем конце сада, у которого все уже собрались вокруг пресса для получения сидра: отец и матушка Спригг, старый Сол, Мэдж, Ходж и Джек Крокер, крестьянский парень. Ходж тепло приветствовал маленькую хозяйку, но остальные были слишком заняты, чтобы уделить ей нечто большее, чем кивок и улыбка. Шем, небольшая серовато-гнедая девонширская лошадь, грациозно двигалась по кругу, с усилием вращая планку; и из-под двух трущихся друг о друга камней сок потоком устремлялся в корыто.
Все были счастливы и взволнованы, так как отец Спригг в эти дни удачно продал сидр. Сидр всегда пользовался хорошим спросом у моряков, и благодаря кораблям, заходящим в Торбей, отец Спригг мог бы продавать даже в два раза больше сидра, чем было приготовлено. С его фруктового сада, площадью чуть ли не в полтора акра, и с яблонь, что росли на Старом лугу, в урожайный год можно было получать до сорока больших бочек сидра, но жажда моряков была так велика, что сейчас он выручил по три гинеи за бочку. Отец Спригг изготовлял три вида сидра: необработанный, забродивший сидр, который употребляли исключительно девонширские мужчины и от которого у уроженцев других мест случались колики; сладкий очищенный сидр — для слабых желудком иностранцев; и самый лучший, крепкий и ароматный, получаемый после кипячения двух бочек до объема одной. При доставке сидра морякам следовало твердо знать корабль ли это с девонширцами или нет, так как поднимался ужасный шум, если необработанный сидр получала команда иностранцев, и — что еще хуже — если сладкий сидр попадал к девонширцам.
— Ты не проголодалась, ласточка моя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51