– Он понял, что я имел в виду! Если я скажу, что надо идти в Медный Лес и выколотить из тамошних троллей нашу дань, это назовут безрассудством! А если то же самое предложит Хродмар, это назовут доблестью и сложат пару хвалебных песен еще до того, как он спустит на воду корабль!
– Но когда-нибудь он ведь свернет себе шею!
– Он женился на квиттинке! – не слушая, восклицал Асвальд, хотя все это было известно Эренгерде не хуже. – Уж если после такого можно сохранить дружбу конунга, то я не знаю, что нужно сделать, чтобы ее потерять! Наверное, ему надо было жениться на той ведьме, которая все это устроила. Конунг и тогда бы его простил!
– Завидуешь? – Эренгерда насмешливо покосилась на брата.
– Завидую! – прямо ответил Асвальд. – А почему бы мне не завидовать? Я ничем не хуже него! И род наш не хуже! Мне было бы стыдно не желать тех же самых почестей!
– Тех же самых тебе не видать, – заверила его Эренгерда. – Конунг просто его любит. А любят не за что-нибудь, а несмотря на все. Сплошь и рядом – самых неподходящих людей. Сам ведь знаешь!
Эренгерда метнула на брата насмешливо-многозначительный взгляд, но на этот раз он предпочел ее не понять. Глядя перед собой, он беспокойно подергивал узкими плечами, как будто продолжал с кем-то спорить. Асвальд был худощав и довольно высок ростом, но сутулился, как будто постоянно готовился пройти в низкую дверь. Его лицо с острым подбородком и острым носом могло бы считаться довольно красивым, если бы его не настороженный, язвительный взгляд больших зеленых глаз. С Хродмаром сыном Кари они были ровесниками и соперниками столько, сколько себя помнили, и несомненное предпочтение, которое конунг в последние годы отдавал Хродмару перед всеми, жестоко мучило Асвальда. Он не мог простить Хродмару того, что Торбранд конунг любит его неизвестно за что и несмотря на все, и постоянно придирался, выискивал недостатки и промахи соперника, точно насыщая ими свое вечно голодное самолюбие. Как человек неглупый, Асвальд понимал, что зависть его не красит, и старался скрывать неприязнь к Хродмару. Гордость боролась в нем с тщеславием, на людях он сдерживался, но с близкими отводил душу. Собственно, и в усадьбу Дымная Гора он шел с утра пораньше ради того, чтобы повидаться с дочкой Стуре-Одда, Сольвейг. Никто другой не умел так утешить его чувствительную и самолюбивую душу, как Сольвейг, светлый альв Альвы – духи плодородия, по положению ниже богов. Делятся на две группы: светлые альвы, обитающие в небесах, и темные альвы, живущие под землей.

Аскефьорда.
– Ой, смотри, вон он! – вдруг ахнула Эренгерда.
Асвальд поднял глаза, но вместо ожидаемого Хродмара увидел Торбранда конунга. Тот неспешно ехал по берегу фьорда им навстречу, совсем один. Эренгерда глубоко вдохнула, внутренне собираясь с силами перед этой встречей. Она затруднилась бы сказать, какое чувство вызывал в ней предполагаемый жених-конунг. Он казался ей слишком некрасивым, и сколько она ни приглядывалась к его продолговатому остроносому лицу, сколько ни заглядывала в умные голубоватые глаза, ей все никак не удавалось привыкнуть к нему. Она готова была признать за Торбрандом Погубителем Обетов множество достоинств: ум, здравомыслие, твердость, самообладание, предусмотрительность, дальновидность, щедрость... Но он замкнут и холоден, учтив только по обычаю, а не по сердечному влечению, скрытен и недоверчив. Отличные качества в конунге, но в муже... Как ни старалась Эренгерда настроить себя в пользу этого замужества, Торбранд оставался ей чужим. Гибкая, умеющая говорить как все, а думать по-своему, Эренгерда не противилась воле родичей, но и не радовалась предстоящей свадьбе. Она готова была смириться с этим замужеством, если оно ей суждено, однако в глубине ее души жила тайная, неприметная надежда, что судьба сложится как-то по-другому.
– Куда он мог ездить с утра пораньше? – тревожно спросил Асвальд. – И совсем один?
– Может, в Пологий Холм. – Эренгерда пожала плечами.
– Чего ему делать у Хравна?
– Радуйся, что он ездил не к Хродмару.
– Вот еще! Как будто мне больше и порадоваться нечему!
– Тогда не приставай ко мне! Я тебе не вещая Вельва Вёльва – прорицательница.

!
А Торбранд конунг провел это утро весьма необычным для себя образом. Второй ночью полнолуния он почти не спал, боялся задремать, чтобы снова не попасть в путы кошмара. Кошмар накинул на него лишь краешек своей темной сети, и поэтому Торбранд, почти мгновенно проснувшись, кое-что вспомнил. Ему снился Медный Лес, та небольшая его часть, с которой он был знаком. Ему снились рыжие кремневые скалы, которыми внутренняя загадочная область Квиттинга отделяется от побережья. Из-за скальной гряды дул сильный ветер и что-то шептал ему в уши; во сне Торбранд изо всех сил напрягал слух, стараясь разобрать хоть слово, но не мог. Ветер дул ему прямо в лицо, но непонятная сила тянула против ветра, туда, за ограду Медного Леса, навстречу... Чему? Этого он не знал, но мучительно хотел знать.
Собирать дружину и рассказывать свои дурные сны означало бы своими руками копать себе могилу: Аскефьорд тут же наполнится страхом и самими неприятными ожиданиями. А совета все равно не дадут. Нынешним поколениям Аскефьорда не повезло с мудрецами, умеющими разгадывать сны. Что до молодой жены Хродмара, то к середине зимы опять ожидаются ее роды и ей, как справедливо говорит фру Стейнвёр, не до ясновидения.
Из знающихся с иными мирами в Аскефьорде имелись двое: кузнец Стуре-Одд, водивший дружбу с троллем из Дымной горы, и Тордис дочь Хравна, родная сестра Эрнольва Одноглазого. Поразмыслив, Торбранд отбросил мысль о Стуре-Одде: ни кузнец, ни его приятель тролль не могут знать о Квиттинге ничего стоящего. А Тордис – другое дело. Боги дали ей способность видеть далекое. Она умела посылать свой дух в странствия, и к ней ходили, если хотели узнать участь отсутствующих.
Дорогу Торбранд знал: от усадьбы Пологий Холм через лес тянулась заметная тропинка к избушке Тордис. В Аскефьорде говорили, что с тех пор как у Эрнольва родился первый сын, Тордис несколько раз даже сама приходила в родной дом и что в голове у нее малость посветлело. К Тордис ходили многие, но все же Торбранду было не по себе, как будто он собирался совершить что-то постыдное. Ему случалось видеть безумных, и вид их вызывал в его душе щемящее чувство, смесь страха и жалости, бесполезной и потому унижающей жалости к тому, кому ничем не можешь помочь. И где-то в глубине прячется страх: так и кажется, что жадный дух колдуньи сейчас сожрет тебя, потому что ему нужно очень много сил для его странной непостижимой жизни.
Торбранд медленно ехал по лесной тропинке, скользя взглядом по стене елей с правой стороны. Говорят, что избушка Тордис показывается неожиданно, точно сторожила путника в засаде. Торбранд не знал точного места и настороженно ждал, когда избушка появится. Он даже не заметил, что под одной из толстых елей стоит женщина. Она плотно прижималась к стволу, и ее буроватое простое платье, ее длинные прямые волосы были почти того же цвета, что и еловая кора. Она пошевелилась. Торбранд вздрогнул, вдруг заметив ее, и ему померещилось, что она просто вышла из ствола ели. На него смотрело невыразительное, по-звериному настороженное, бледное лицо самого леса.
– Кто ты? – хрипло от неожиданности выкрикнул Торбранд, сдерживая коня.
И тут же понял, кто. Никого другого тут и не могло быть.
– Ты – Торбранд конунг? – спросила в ответ женщина.
Она оторвалась от ели, как расхрабрившийся ребенок от матери, и шагнула на тропинку. Между застежками платья на ее груди висело не меньше десяти серебряных цепочек разного размера и вида; они покачивались, позвякивали, как кольчуга, и удивительным казалось, что женщина выдерживает такую тяжесть.
– Ты – Тордис дочь Хравна? – спросил Торбранд. – Я искал тебя.
– Я знала. Я слышала, что ко мне едет важный гость. Твой конь так громко стучит копытами. Мы слышали. – Она погладила ладонью ближайшую ель.
Тордис оказалась меньше похожа на колдунью, чем Торбранд представлял по рассказам, и он вглядывался в лицо собеседницы, как будто искал что-то, что она от него утаила. Тордис дочь Хравна была худощава и даже худа, ее лицо было бледно и казалось не имеющим возраста, как случается у незамужних женщин старше тридцати лет. Она, помнится, старше Эрнольва, ей, должно быть, лет тридцать-тридцать два. Серые глаза смотрели на него тревожно, тонкие брови подрагивали, как будто она силится что-то сообразить.
– Я не хотел тебя потревожить! – сказал Торбранд. – Я хотел попросить: не поможешь ли ты мне разгадать мои сны?
Тордис подошла совсем близко и положила ладонь на морду коня, посмотрела сначала на него и лишь потом подняла глаза к всаднику.
– Я не разгадываю снов. – Она покачала головой, снизу вверх глядя в лицо Торбранду. – Сон – это маленькая смерть, уход отсюда... Я могу следить только тропы живых.
– Кто-то на Квиттинге думает обо мне, – решился сказать Торбранд. Во сне ему смутно мерещилось присутствие кого-то живого... или бывшего живого. – Ты не можешь узнать, кто это?
Тордис опустила глаза и задумалась, а может быть, стала прислушиваться. Если она сейчас покачает головой, то больше идти не к кому.
– Я принес... – Торбранд вынул из-за пазухи обручье, завернутое в лоскут. – Посмотри. Может быть, это скажет тебе о чем-нибудь.
Тордис не сразу решилась взять обручье и стала медленно разворачивать его. Ее движения были такими опасливыми, точно она боялась, что вещь вдруг оживет и бросится на нее. Торбранд и сам не знал хорошенько, зачем взял его с собой. Он слышал, что Тордис нужна для ворожбы какая-то вещь, а никакой другой вещи, прочнее связанной с Квиттингом, у него не имелось. У этого обручья была загадочная и, как видно, долгая судьба. Золотой дракон с блестящими, как звездочки, белыми камешками в глазах не мог быть сделан ни одним мастером Морского Пути, говорлинов, уладов – ни одним человеком известных земель. Может быть, его выковали свартальвы Свартальвы – темные альвы, живущие под землей.

. К Торбранду оно попало как наследство молодого конунга квиттов Вильмунда, окончившего жизнь на жертвенном копье. Этой жертвой Торбранд обеспечил себе ту победу, которая теперь позволила ему требовать дани. Но обручье едва ли приносит счастье. Не зря сам Один Один – старший из асов, покровитель конунгов и воинов.

советовал Торбранду никогда не надевать его.
Тордис развернула полотно и вдруг ахнула; едва она взяла золотого дракона, как пальцы ее разжались, она отскочила, а обручье с мягким стуком упало на тропинку. Конь Торбранда попятился. Обручье лежало между ними, и Торбранд некстати подумал, как хорошо цвет тусклого золота подходит к цвету порыжевшей хвои.
– Что с тобой? – тревожно вскрикнул он. Можно подумать, что ей дали живую змею. Впрочем, тогда она не испугалась бы...
– Ах, как страшно! – Прижимая ладони к бледным щекам, Тордис отступила еще на шаг. – Как страшно! Смерть... Он умер... Он так страшно умер...
– Кто?
– Тот, кто носил это на руке... последним. Я вижу... Знаю, висел я в ветвях на ветру... девять долгих ночей... пронзенный копьем... посвященный Одину... в жертву себе же... на дереве том... чьи корни сокрыты... в недрах неведомых... – тяжело дыша, бормотала она, и Торбранд даже с досадой узнал отрывок из песни про Одина. За этим не стоило ездить, эти речи он и сам знает на память «Старшая Эдда» (пер. А. Корсуна).

.
Однако, она правильно увидела образ смерти Вильмунда конунга. Торбранд заставил коня сделать два шага вперед, ближе к Тордис и обручью. Сойти на землю ему почему-то не пришло в голову.
– Послушай! – позвал он, вглядываясь в лицо Тордис. Оно как-то затуманилось, задрожало мелкой судорогой, и Торбранд встревожился, что разговор не удастся довести до конца. – Тот, кто носил это последним, принес его из Медного Леса. Может быть, ты знаешь, что за силы скрыты в этом обручье. Попробуй узнать! Я награжу тебя! Я дам тебе все, что в силах дать!
Сказав это, Торбранд отметил про себя некстати пришедшую мысль. Во многих сагах рассказывается, как некий конунг вот так же обещает за помощь или пророчество все, что в силах дать, а потом оказывается, что его жена ждет ребенка. Он же мог обещать спокойно: у него нет жены, и никакая другая женщина не может ждать от него ребенка сейчас.
Тордис едва ли слышала его. Ее взгляд был прикован к лежащему на земле обручью, и с ним она вела неслышный разговор. Вот она сделала робкий шаг к обручью и по-детски уселась на корточки рядом с ним. Некоторое время она молча рассматривала золотого дракона, а концы ее длинных прямых волос лежали на земле. Торбранд молча ждал. Потом она осторожно, пересиливая себя, коснулась обручья кончиками пальцев. Золотой дракон оставался тих и неподвижен. Тордис закрыла глаза, и Торбранд затаил дыхание: сейчас колдунья пустится в странствия. Сейчас ее лицо судорожно задергается, а потом на нем проступят черты того, кого она ищет. Так точно, что люди узнавали в лице колдуньи лицо того отсутствующего, о чьей судьбе пришли узнать. Тордис морщилась, как от отчаянного усилия, ее черты исказились страданием; у Торбранда мелькнула мысль, что она пытается пролезть в какое-то узкое отверстие и не может. Тордис все крепче сжимала веки, лицо ее стало похоже на мордочку ежа; вдруг она вскрикнула и упала на бок, свернулась в клубок и затихла.
У Торбранда оборвалось сердце. Этого он не ждал... что это значит? Он помедлил, потом сошел с коня, шагнул к лежащей колдунье, но тронуть ее не решился. Мелькнула жуткая мысль: она умерла. Скажут, что конунг убил ее... пусть не сам, а своим поручением... И он так ничего и не узнает...
Тордис подняла голову, неузнавающе-испуганно глянула на конунга, потом поспешно вскочила на ноги, метнулась в сторону. Женщина всем телом приникла к стволу старой ели, прижалась к ней, как к матери, потом обернулась. Ее глаза с огромными черными зрачками мерцали с бледного лица, как болотные огоньки.
– Как тяжело! – вздохнула она. – Как тяжело! Ни за что больше не пойду туда!
– Куда? Что там?
– Там – Медный Лес! За этим драконом – сам Медный Лес! Его душа. Она зовет тебя! Она хочет...
–Что?
Вместо ответа Тордис прижала ладонь к глазам и помотала головой. Казалось, она уже забыла, о чем они говорили.
– Я должен идти туда, в Медный Лес? Да? – настойчиво расспрашивал Торбранд. Скорее, пока она не совсем обеспамятела!
– Его душа хочет твоей смерти, – выдохнула Тордис. – Это тропа в селения Хель... Не ходи. И не носи этого дракона. Он злой.
– Но я ведь должен узнать, кто ждет меня там и как с ним справиться!
– Пусть пойдет другой. Тот, кто еще там не был. Тот, кто не падал, идет смело. Кто не ушибался, не боится боли. Опыт спутывает ноги.
– Кто это? Кто должен туда пойти? Я не могу посылать моих людей на бесполезную смерть!
Глаза Тордис были пусты и притом всезнающи – как у вещей вёльвы, разбуженной заклинаниями Одина.
Она смотрела на Торбранда, но едва ли видела его.
– Тот, кого ты встретишь первым, – ответила она, как в тех сагах, что он сегодня уже вспоминал. – Кому судьба.
Больше ничего не сказав, Тордис повернулась и исчезла среди еловых стволов. Торбранд подобрал с земли обручье, спрятал его за пазуху и пошел по тропинке к морю, ведя за собой коня. Где избушка Тордис, он так и не узнал.
Исполнение ее предсказаний не заставило долго ждать. Узнав в двух фигурах на тропе впереди Асвальда Сутулого с сестрой, Торбранд принял это как должное. Если бы тут оказался старый хромой Стейнар хёльд или раб с корзиной рыбы, то осталось бы надеяться на мудрость богов, которые выбрали лучше тебя. Но Асвальд сын Кольбейна – это тот, кто нужен. Он достаточно знатен и опытен, чтобы возглавить новый поход за данью. Но он еще не был в Медном Лесу и не знает, как тот кусается. А потому ничего не боится. И он терзаем тем самым горделивым честолюбием, которое толкает людей на подвиги.
– Здравствуй, Асвальд сын Кольбейна! – придержав коня, ответил Торбранд на приветствие и вежливо кивнул Эренгерде. Она отвела глаза, ничего другого и не желая. – Я помню, ты сам хотел посмотреть, что делается в Медном Лесу?
– Да, – ответил Асвальд, скрывая недоумение. Почему конунг об этом вспомнил?
– Приходи сегодня вечером в Аскегорд. Я объявлю, что поручаю тебе возглавить новый поход. Надеюсь, ты привезешь больше железа, чем Хродмар ярл.
Торбранд конунг поехал дальше, а брат и сестра остались стоять, изумленные этой внезапной переменой. Асвальд даже не радовался исполнению своей давней мечты: что-то было не так.
– Вот теперь у тебя будет возможность утереть нос Хродмару! – первой сказала Эренгерда. – Как будто он нас услышал!
– Возможность... – повторил Асвальд. К дарам судьбы он относился с подозрением, убежденный, что только гнилые орехи падают в руки сами собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12