Именно это и пытается сделать Клотилде, прозванная своими ученицами «Обморочной штучкой».
— Капитан холост, мне говорили, — заметил священник. — Если две одинокие души встретятся и подадут друг другу руки на закате жизни…
— Вы поэт, падре. Вам никогда не приходилось писать стихи?
— Жалкие вирши во славу пресвятой девы и ее сына.
— Вот видите, я угадал. Итак, Клотилде Мария да Ассунсан Фогейра великая бакеана с разбитым сердцем — весьма типичный случай. Речь идет о разновидности, дона Домингас. Одна из самых интересных разновидностей. Бакеана, которая собиралась выйти замуж, была невестой.
— Какая ересь, боже мой! — Священник воздел руки к небу.
Метиска весело рассмеялась, дона Домингас улыбнулась, сенатор сделал парламентский жест, который мог означать и одобрение и неодобрение.
— И вот в один прекрасный день жених скрывается, помолвке конец. Так случилось с Клотилде. Об этом происшествии много говорили в Белеме. Мне было тогда лет двадцать. Она, должно быть, года на два старше меня. Мне же исполнилось сорок три.
— Никак не скажешь!.. — воскликнула метиска.
— А что у них произошло?
— Расскажите нам, сеньор, эту историю.
— Семья Фогейра состояла из отца и трех детей — юноши и двух девушек. Клотилде самая старшая. Сын теперь богат, он начал работать с отцом, а после его кончины значительно расширил дело. Младшая сестра вышла замуж за инженера и живет в Рио. Клотилде, одаренная и хорошо воспитанная, пользовалась успехом у молодых людей. Она училась играть на рояле у одной польки, жены англичанина — экспортера каучука. У Клотилде были способности, и родители восхищались, когда дочка извлекала из рояля разные звуки. В то время она могла бы выйти замуж и даже составить хорошую партию, если бы захотела, так как была недурна и преисполнена всяческих дарований.
— Почему же она не вышла?
— Слишком долго выбирала. Излишняя требовательность — вот ее недостаток. Она хотела заполучить волшебного принца. Когда же спохватилась, то младшая сестра была уже замужем и ожидала ребенка.
В это время в Белем приехал из Сан-Пауло один молодой врач, весьма заботившийся о своей наружности.
Он оборудовал кабинет для приема больных и стал поджидать пациентов, а тем временем волочился за Клотилде. Этот врач покорил Клотилде с помощью музыки, он знал в ней толк. Впрочем, она стала менее разборчива…
— А теперь и вовсе… Капитан — старичок…
— Ну, он не так уж плох. Мужчина представительный…
— Клотилде тогда было двадцать один — двадцать два года, но в те времена женщины выходили замуж в пятнадцать-шестнадцать лет, и ее уже считали старой девой. Через месяц или два они были помолвлены. Коль любовь была легка, значит, свадьба далека.
В музыке врач, может быть, действительно разбирался, но в медицине был круглый нуль. Пациенты платили мало, ему не хватало на жизнь. Жених завтракал и обедал в доме невесты, жил в пансионе. Это продолжалось около пяти лет.
— Затянувшаяся помолвка никогда не приводит ни к чему хорошему…
— Наконец, в один прекрасный день приятель врача, какой-то политический деятель из Мараньяна, устроил его в Рио врачом префектуры или чем-то в этом роде.
— В один прекрасный день он уехал и больше не вернулся…
— Спокойно, сенатор. Дайте мне досказать. Был назначен день бракосочетания, врач собирался ехать:
на новую службу уже с женой. Готовилась пышная свадьба, ведь семья пользовалась известностью. Через несколько дней после свадьбы новобрачные должны были ехать в Рио. Теперь прошу обратить внимание на одну весьма важную деталь: в самый день свадьбы из Белема на юг отправлялся один из пароходов «Ита».
Пассажиры снова посмотрели в окно. Васко и Клотилде медленно прогуливались по палубе — капитан со своей неизменной трубкой, она с собачкой; наверно, он рассказывал какую-то волнующую историю, так как Клотилде слушала очень внимательно. Все молчали пока они не скрылись из виду.
— Свадьбу, как гражданскую, так и церковную, предполагалось устроить в доме невесты — в те времена у людей с положением было модно венчаться дома. Богатое угощение и вина заготовили в изобилии.
Врач позавтракал с семьей Клотилде, потом пошел переодеться и отправить чемоданы в гостиницу, где молодые предполагали провести первую брачную ночь.
Гражданскую свадьбу назначили на пять часов, затем должна была последовать церемония венчания.
К четырем часам дом заполнился приглашенными.
В половине пятого пришел священник, старый друг семьи. Через десять минут появились судья и писары.
— А жених?
— Наберитесь терпения. Жених опаздывал. В десять минут пятого невеста в элегантном подвенечном; платье вышла в гостиную. Жениха все не было. Приглашенные окружили Клотилде, расхваливая ее фату и платье. Жених опаздывал уже больше чем на полчаса, это было недопустимо. Послали в пансион, где он жил, хозяйка сообщила, что доктор взял чемодан, и отправился на свадьбу. Посланный вернулся без десяти шесть. В шесть судья пригрозил уйти, гости были встревожены, растеряны и строили всякие предположения. В десять минут седьмого…
— Я начинаю волноваться…
— …брат невесты отправился в полицию, а потом обошел все больницы. Он вернулся около семи, не узнав ничего. Рассерженный судья ушел еще до его возвращения, в половине седьмого. Когда судья удалился, уведя с собою писаря, с Клотилде сделался первый обморок, предвестник того, что она станет великой бакеаной. После семи гости начали расходиться.
Все были заинтригованы и разочарованы, угощение и вина так и не подавались. В половине девятого ушел и падре, безуспешно пытавшийся утешить невесту и всю семью. В восемь часов брат невесты снова вышел из дому и в девять вернулся с невероятным известием:
негодяй отплыл в Рио на «Ите», он купил билет уже на борту судна, куда ступил ровно в пять часов, когда начали поднимать трап.
— Подумать только!..
— Вот так Клотилде Мария да Ассунсан Фогейра стала «Обморочной штучкой» с разбитым сердцем и перешла прямо в разряд великих бакеан…
— И с тех пор у нее никогда не было жениха?
— Никогда, сеньорита Моэма. Во-первых, потому что ее гордость была жестоко уязвлена, она долгое время никуда не выходила и, запершись, играла на рояле. А когда спохватилась, то уже трудно было найти человека, которому бы она понравилась… Она живет с братом, иногда гостит у сестры в Рио, дает уроки музыки, ухаживает за своей собачкой — у великих бакеан всегда бывает собака или кошка, — страдает обмороками, но, как вы можете убедиться, еще не теряет надежды. Типичная бакеана!
— Грустная история… — сказала дона Домингас, — Мне ее жалко.
— Этот врач не из тех, кто отличается, как говорится, нравственной чистотой, — заметил священник.
— Если бы такое случилось в Натале, ему бы это так не прошло. По крайней мере надавали бы по щекам.
— Ну, а все-таки что же произошло с женихом? — улыбаясь, спросила любопытная метиска.
— Он женился в Рио на дочери одного богатого и влиятельного человека. По-прежнему служит в префектуре и благодаря деньгам тестя и красоте жены втерся в высшее общество. Его часто видят в Жокей клубе, у него скаковые лошади… Жена его стала чувствительной бакеаной. Чрезвычайно чувствительной, поскольку у нее самой весьма бурное прошлое. Как мне рассказывали, среди кобылок мужа она самая знаменитая…
— О! — воскликнул священник, а дона Домингас рассмеялась от души.
— «Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя…» — продекламировал адвокат. — Это из библии, падре…
Преподобный Климако снова открыл молитвенник:
— А я вам скажу, сеньор, что пути господни неисповедимы. Может быть, бог нарочно хранил ее для капитана.
— Только он вручает ее немного поздно, падре. Уж очень перезрелый плод… — Адвокат замолк на мгновение и покачал головой: — Впрочем, нет, ничего подобного. Перезрелый плод — образ, применимый к чувствительной бакеане. Великая бакеана — плод, увядший еще до созревания.
— Увядший плод, как грустно… — сказала метиска.
Все стали расходиться, приближалось время обеда. Снова показались капитан и Клотилде, они шли, смеясь и не обращая внимания на взгляды любопытных. Над морем загоралась вечерняя заря. Сенатор и адвокат остались сидеть, провожая взглядом красивую метиску. Вот эта, размышлял адвокат, действительно опасна, просто соблазн для мужчины. Из-за нее можно пойти на любое безумство, бросить семью, жену и детей, пожертвовать карьерой, забыть о долге! о респектабельности… Сенатор же ничего не думал! но глаза его потемнели от страсти…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Где рассказывается о мелких происшествиях, по виду не имеющих большого значения, но оказавших влияние на драматические заключительные события
Комиссар почесал в затылке, он был слегка раздражен.
— Не знаю, найдется ли в Натале настройщик роялей. Неизвестно, есть ли там вообще хоть один рояль…
Жеир Матос рассмеялся:
— Вы наносите оскорбление населению штата, столь пренебрежительно отзываясь о его столице, славящейся своей культурой. Если бы сенатор услышал…
— Вы видели что-либо подобное, Жеир? Настраивать рояль! Наш врач-пианист не предъявлял такого требования. Он плавает с нами уже три года, каждый день играет на этом несчастном рояле и всегда считал его отличным. И вдруг появляется этот капитан из бакалейной лавки и требует настройщика. Разозлился, почему я не принял меры в Ресифе… Прочел мне нотацию.
— А почему вы не позвали настройщика в Ресифе? Приказ есть приказ… Теперь ищите в Натале.
— Приказ этого опереточного капитана, который взял на буксир старушку и флиртует с ней всем на смех? Ведь пианист говорит, что не надо…
— Послушайте, старина: капитан может быть всем, чем угодно, но все-таки он наш капитан, он был единственным, кого удалось найти в Баие, и теперь он командует нашим судном. С другой стороны, можно твердо сказать одно: старушка, которая, кстати, преподавательница музыки и знает свое дело, я, вон тот падре, что расхаживает по палубе, любой кочегар или матрос из команды — все мы смыслим в музыке больше, чем ваш пианист. Я думаю, этот тип, до того как явился на судно, ни разу в жизни ни на чем не играл, даже на патефоне. Когда он начинает бренчать, это настоящий кошмар, старина. Вдобавок он такой же врач, как и пианист!.. Вы посмотрите, ведь если бы не фельдшер, он бы не сумел прописать даже клизму.
— Да, вы правы. С этим капитаном кончился беспорядок на нашем идиотском судне. Таким образом, даже Ллойд…
— Что наш капитан обладает дьявольским достоинством, этого вы не можете отрицать… Орден на груди, не выпускает из рук подзорной трубы… У вас, старина, плохое настроение. Поступайте, как я, — развлекайтесь. Я, например, веселюсь вовсю и намерен позабавиться еще больше… — Он рассмеялся, как бы предвкушая удовольствие.
— Что вы там затеваете?
— Занимайтесь своим делом, а в остальном положитесь на меня. И добудьте настройщика, самого лучшего в Натале.
Этот диалог явился следствием строгого внушения комиссару, сделанного ему капитаном из-за рояля. Разве он не приказал, когда пароход пристанет в Ресифе, вызвать настройщика, чтобы привести в порядок рояль на судне? Он сошел на берег, будучи уверен, что его распоряжения выполняются. И тем не менее сеньорита Клотилде, первоклассная пианистка, дипломированная преподавательница, специалистка по Шопену, оперным ариям и другим сложным произведениям, сказала ему, что рояль в прежнем состоянии и гремит, Как ржавая железная банка. Чтобы барабанить самбы и прочие дурацкие танцевальные мотивчики, он, может быть, и годится. Молодежь не замечает, расстроен рояль или нет, ей лишь бы можно было топтаться по салону, прижавшись друг к другу, да шаркать ногами, Ну, а настоящие мастера, вроде доны Клотилде?
Разве у них нет прав, разве пароходная компания не гарантирует им пользование роялем?
— Эта вредная старушка, капитан, очень уж требовательна. В прошлом рейсе среди пассажиров оказался один пианист из Сан-Пауло, так он даже дал концерт у нас на борту. И не жаловался на рояль.
Капитан вспыхнул от возмущения:
— Потрудитесь, сеньор комиссар, относиться к пассажирам корректно и не употреблять грубых выражений. Что касается вашего пианиста из Сан-Пауло, то это был, как видно, просто шарлатан… Извольте добыть в Натале настройщика. Непременно…
«Вредная старушка»… Какая непочтительность, вот грубиян! Конечно, Клотилде не девочка, но какая же она старуха, она призналась, что ей тридцать семь лет, немного меньше, чем думал капитан. Он полагал, что ей около сорока пяти и между ними пятнадцать лет разницы (он уже отпраздновал свое шестидесятилетие) — не так уж много. Но Клотилде в разговоре упомянула мимоходом, что встречает уже тридцать седьмую весну, и капитану пришлось скинуть себе несколько лет и сказать, что ему пятьдесят пять. Впрочем, все эти мелочи не имели никакого значения. На пять — семь лет больше или меньше — неважно! Важно родство двух одиноких душ, жаждущих нежности и понимания, двух существ, готовых подать друг другу руки, чтобы залечить раны, нанесенные жестоким прошлым, и пойти навеки вместе по дороге любви. Капитан был влюблен, и это делало его сильным и храбрым. Он не допустит пренебрежительного отношения к своим приказаниям!
Плавание продолжалось без происшествий, если не считать бурного политического спора, завязавшегося накануне прибытия в Натал, — в него оказались втянутыми и пассажиры, и офицеры. Спор между сторонниками либерального альянса и приверженцами правительства начался во время обеда за столом второго помощника. Одни превозносили достоинства и преимущества Жетулио Варгаса, другие — Жулио Престеса, перечисляли шансы того и другого на победу на президентских выборах, говорили о войсках, которыми располагают оба претендента. Второй помощник был гаушо и потому ярый сторонник Жетулио. Он восхвалял Флореса да Кунья и твердил, что гаушо из Рио-Гранде-до-Сул непременно вступят в Рио-де-Жанейро на конях со шпагами в руке (шпага ведь классическое оружие обитателей пампы) и снесут головы этим мошенникам, насквозь прогнившим политиканам.
Шум донесся до стола капитана, где Клотилде занимала теперь место, принадлежавшее прежде депутату Отону, высадившемуся в Ресифе. Сенатор беспокойно заерзал на стуле, как будто шпаги гаушо, предводимых Жоаном Франсиско, — как предсказал второй помощник — уже нависли над его головой. Спор перекинулся на другие столы. Дона Домингас, мать министра и федерального депутата, также сидевшая за столом капитана, противопоставила копьям и шпагам кавалерии Рио-Гранде-до-Сул карабины и пистолеты северо-восточных жагунсо.
— Достаточно двух-трех отрядов кангасейро, и мы покончим со всем этим фанфаронством. А на вашего генерала Жоана Франсиско у нас есть Лампиан…
Не потребуется даже ни одного офицера регулярной армии в форме с погонами. Этих гринго — немцев и итальянцев с Юга — давно пора проучить…
Громкий энергичный голос доны Домингас заглушил остальные, и спорщики умолкли. Эта дама привыкла повелевать. Когда обычное спокойствие покидало ее и она поднимала голос, даже сын-министр не смел ей противоречить и подчинялся ее решениям.
— Мы ведь такие же бразильцы, — возразил второй помощник.
Студенты все были за альянс, они цитировали речи ораторов — сторонников Жетулио, говорили об обновлении страны, о перевороте в мышлении людей, о необходимости реформ.
Сенатор, не очень склонный ввязываться в полемику, улыбался с видом превосходства, но был бледен.
Он нагнулся к капитану, который держался нейтрально, занятый обслуживанием Клотилде, и спросил тихонько:
— С каких пор компания, подведомственная правительству, берет на суда агитаторов?
— Не знаю, сенатор. Как я уже имел честь вам сообщить, я не принадлежу к персоналу компании. Я лишь оказал им услугу, взявшись довести судно до Белема…
— Ах да, я забыл… Как бы то ни было, но, по-моему, это никуда не годится, если офицер, сидя за столом с пассажирами, устраивает митинг и сеет смуту, угрожающую общественному порядку. В конце концов я сенатор, член правительства, а этот юнец проповедует революцию, рассуждает о закрытии сената и палаты депутатов, об убийстве представителей власти…
— Вы совершенно правы, сенатор…
После обеда дискуссия продолжалась в салоне, где молодые люди намеревались устроить танцы по случаю расставания с теми, кто на следующий день собирался сойти в Натале. В одном углу уселась группа пассажиров, настроенных против президента республики, они критиковали положение в стране, кричали о низком уровне жизни, о том, что выборы всегда подтасовываются и необходимо полное обновление всего государственного аппарата. Возмущенный сенатор удалился.
Второй помощник был настроен весьма воинственно:
— Мы еще покажем этим канальям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Капитан холост, мне говорили, — заметил священник. — Если две одинокие души встретятся и подадут друг другу руки на закате жизни…
— Вы поэт, падре. Вам никогда не приходилось писать стихи?
— Жалкие вирши во славу пресвятой девы и ее сына.
— Вот видите, я угадал. Итак, Клотилде Мария да Ассунсан Фогейра великая бакеана с разбитым сердцем — весьма типичный случай. Речь идет о разновидности, дона Домингас. Одна из самых интересных разновидностей. Бакеана, которая собиралась выйти замуж, была невестой.
— Какая ересь, боже мой! — Священник воздел руки к небу.
Метиска весело рассмеялась, дона Домингас улыбнулась, сенатор сделал парламентский жест, который мог означать и одобрение и неодобрение.
— И вот в один прекрасный день жених скрывается, помолвке конец. Так случилось с Клотилде. Об этом происшествии много говорили в Белеме. Мне было тогда лет двадцать. Она, должно быть, года на два старше меня. Мне же исполнилось сорок три.
— Никак не скажешь!.. — воскликнула метиска.
— А что у них произошло?
— Расскажите нам, сеньор, эту историю.
— Семья Фогейра состояла из отца и трех детей — юноши и двух девушек. Клотилде самая старшая. Сын теперь богат, он начал работать с отцом, а после его кончины значительно расширил дело. Младшая сестра вышла замуж за инженера и живет в Рио. Клотилде, одаренная и хорошо воспитанная, пользовалась успехом у молодых людей. Она училась играть на рояле у одной польки, жены англичанина — экспортера каучука. У Клотилде были способности, и родители восхищались, когда дочка извлекала из рояля разные звуки. В то время она могла бы выйти замуж и даже составить хорошую партию, если бы захотела, так как была недурна и преисполнена всяческих дарований.
— Почему же она не вышла?
— Слишком долго выбирала. Излишняя требовательность — вот ее недостаток. Она хотела заполучить волшебного принца. Когда же спохватилась, то младшая сестра была уже замужем и ожидала ребенка.
В это время в Белем приехал из Сан-Пауло один молодой врач, весьма заботившийся о своей наружности.
Он оборудовал кабинет для приема больных и стал поджидать пациентов, а тем временем волочился за Клотилде. Этот врач покорил Клотилде с помощью музыки, он знал в ней толк. Впрочем, она стала менее разборчива…
— А теперь и вовсе… Капитан — старичок…
— Ну, он не так уж плох. Мужчина представительный…
— Клотилде тогда было двадцать один — двадцать два года, но в те времена женщины выходили замуж в пятнадцать-шестнадцать лет, и ее уже считали старой девой. Через месяц или два они были помолвлены. Коль любовь была легка, значит, свадьба далека.
В музыке врач, может быть, действительно разбирался, но в медицине был круглый нуль. Пациенты платили мало, ему не хватало на жизнь. Жених завтракал и обедал в доме невесты, жил в пансионе. Это продолжалось около пяти лет.
— Затянувшаяся помолвка никогда не приводит ни к чему хорошему…
— Наконец, в один прекрасный день приятель врача, какой-то политический деятель из Мараньяна, устроил его в Рио врачом префектуры или чем-то в этом роде.
— В один прекрасный день он уехал и больше не вернулся…
— Спокойно, сенатор. Дайте мне досказать. Был назначен день бракосочетания, врач собирался ехать:
на новую службу уже с женой. Готовилась пышная свадьба, ведь семья пользовалась известностью. Через несколько дней после свадьбы новобрачные должны были ехать в Рио. Теперь прошу обратить внимание на одну весьма важную деталь: в самый день свадьбы из Белема на юг отправлялся один из пароходов «Ита».
Пассажиры снова посмотрели в окно. Васко и Клотилде медленно прогуливались по палубе — капитан со своей неизменной трубкой, она с собачкой; наверно, он рассказывал какую-то волнующую историю, так как Клотилде слушала очень внимательно. Все молчали пока они не скрылись из виду.
— Свадьбу, как гражданскую, так и церковную, предполагалось устроить в доме невесты — в те времена у людей с положением было модно венчаться дома. Богатое угощение и вина заготовили в изобилии.
Врач позавтракал с семьей Клотилде, потом пошел переодеться и отправить чемоданы в гостиницу, где молодые предполагали провести первую брачную ночь.
Гражданскую свадьбу назначили на пять часов, затем должна была последовать церемония венчания.
К четырем часам дом заполнился приглашенными.
В половине пятого пришел священник, старый друг семьи. Через десять минут появились судья и писары.
— А жених?
— Наберитесь терпения. Жених опаздывал. В десять минут пятого невеста в элегантном подвенечном; платье вышла в гостиную. Жениха все не было. Приглашенные окружили Клотилде, расхваливая ее фату и платье. Жених опаздывал уже больше чем на полчаса, это было недопустимо. Послали в пансион, где он жил, хозяйка сообщила, что доктор взял чемодан, и отправился на свадьбу. Посланный вернулся без десяти шесть. В шесть судья пригрозил уйти, гости были встревожены, растеряны и строили всякие предположения. В десять минут седьмого…
— Я начинаю волноваться…
— …брат невесты отправился в полицию, а потом обошел все больницы. Он вернулся около семи, не узнав ничего. Рассерженный судья ушел еще до его возвращения, в половине седьмого. Когда судья удалился, уведя с собою писаря, с Клотилде сделался первый обморок, предвестник того, что она станет великой бакеаной. После семи гости начали расходиться.
Все были заинтригованы и разочарованы, угощение и вина так и не подавались. В половине девятого ушел и падре, безуспешно пытавшийся утешить невесту и всю семью. В восемь часов брат невесты снова вышел из дому и в девять вернулся с невероятным известием:
негодяй отплыл в Рио на «Ите», он купил билет уже на борту судна, куда ступил ровно в пять часов, когда начали поднимать трап.
— Подумать только!..
— Вот так Клотилде Мария да Ассунсан Фогейра стала «Обморочной штучкой» с разбитым сердцем и перешла прямо в разряд великих бакеан…
— И с тех пор у нее никогда не было жениха?
— Никогда, сеньорита Моэма. Во-первых, потому что ее гордость была жестоко уязвлена, она долгое время никуда не выходила и, запершись, играла на рояле. А когда спохватилась, то уже трудно было найти человека, которому бы она понравилась… Она живет с братом, иногда гостит у сестры в Рио, дает уроки музыки, ухаживает за своей собачкой — у великих бакеан всегда бывает собака или кошка, — страдает обмороками, но, как вы можете убедиться, еще не теряет надежды. Типичная бакеана!
— Грустная история… — сказала дона Домингас, — Мне ее жалко.
— Этот врач не из тех, кто отличается, как говорится, нравственной чистотой, — заметил священник.
— Если бы такое случилось в Натале, ему бы это так не прошло. По крайней мере надавали бы по щекам.
— Ну, а все-таки что же произошло с женихом? — улыбаясь, спросила любопытная метиска.
— Он женился в Рио на дочери одного богатого и влиятельного человека. По-прежнему служит в префектуре и благодаря деньгам тестя и красоте жены втерся в высшее общество. Его часто видят в Жокей клубе, у него скаковые лошади… Жена его стала чувствительной бакеаной. Чрезвычайно чувствительной, поскольку у нее самой весьма бурное прошлое. Как мне рассказывали, среди кобылок мужа она самая знаменитая…
— О! — воскликнул священник, а дона Домингас рассмеялась от души.
— «Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя…» — продекламировал адвокат. — Это из библии, падре…
Преподобный Климако снова открыл молитвенник:
— А я вам скажу, сеньор, что пути господни неисповедимы. Может быть, бог нарочно хранил ее для капитана.
— Только он вручает ее немного поздно, падре. Уж очень перезрелый плод… — Адвокат замолк на мгновение и покачал головой: — Впрочем, нет, ничего подобного. Перезрелый плод — образ, применимый к чувствительной бакеане. Великая бакеана — плод, увядший еще до созревания.
— Увядший плод, как грустно… — сказала метиска.
Все стали расходиться, приближалось время обеда. Снова показались капитан и Клотилде, они шли, смеясь и не обращая внимания на взгляды любопытных. Над морем загоралась вечерняя заря. Сенатор и адвокат остались сидеть, провожая взглядом красивую метиску. Вот эта, размышлял адвокат, действительно опасна, просто соблазн для мужчины. Из-за нее можно пойти на любое безумство, бросить семью, жену и детей, пожертвовать карьерой, забыть о долге! о респектабельности… Сенатор же ничего не думал! но глаза его потемнели от страсти…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Где рассказывается о мелких происшествиях, по виду не имеющих большого значения, но оказавших влияние на драматические заключительные события
Комиссар почесал в затылке, он был слегка раздражен.
— Не знаю, найдется ли в Натале настройщик роялей. Неизвестно, есть ли там вообще хоть один рояль…
Жеир Матос рассмеялся:
— Вы наносите оскорбление населению штата, столь пренебрежительно отзываясь о его столице, славящейся своей культурой. Если бы сенатор услышал…
— Вы видели что-либо подобное, Жеир? Настраивать рояль! Наш врач-пианист не предъявлял такого требования. Он плавает с нами уже три года, каждый день играет на этом несчастном рояле и всегда считал его отличным. И вдруг появляется этот капитан из бакалейной лавки и требует настройщика. Разозлился, почему я не принял меры в Ресифе… Прочел мне нотацию.
— А почему вы не позвали настройщика в Ресифе? Приказ есть приказ… Теперь ищите в Натале.
— Приказ этого опереточного капитана, который взял на буксир старушку и флиртует с ней всем на смех? Ведь пианист говорит, что не надо…
— Послушайте, старина: капитан может быть всем, чем угодно, но все-таки он наш капитан, он был единственным, кого удалось найти в Баие, и теперь он командует нашим судном. С другой стороны, можно твердо сказать одно: старушка, которая, кстати, преподавательница музыки и знает свое дело, я, вон тот падре, что расхаживает по палубе, любой кочегар или матрос из команды — все мы смыслим в музыке больше, чем ваш пианист. Я думаю, этот тип, до того как явился на судно, ни разу в жизни ни на чем не играл, даже на патефоне. Когда он начинает бренчать, это настоящий кошмар, старина. Вдобавок он такой же врач, как и пианист!.. Вы посмотрите, ведь если бы не фельдшер, он бы не сумел прописать даже клизму.
— Да, вы правы. С этим капитаном кончился беспорядок на нашем идиотском судне. Таким образом, даже Ллойд…
— Что наш капитан обладает дьявольским достоинством, этого вы не можете отрицать… Орден на груди, не выпускает из рук подзорной трубы… У вас, старина, плохое настроение. Поступайте, как я, — развлекайтесь. Я, например, веселюсь вовсю и намерен позабавиться еще больше… — Он рассмеялся, как бы предвкушая удовольствие.
— Что вы там затеваете?
— Занимайтесь своим делом, а в остальном положитесь на меня. И добудьте настройщика, самого лучшего в Натале.
Этот диалог явился следствием строгого внушения комиссару, сделанного ему капитаном из-за рояля. Разве он не приказал, когда пароход пристанет в Ресифе, вызвать настройщика, чтобы привести в порядок рояль на судне? Он сошел на берег, будучи уверен, что его распоряжения выполняются. И тем не менее сеньорита Клотилде, первоклассная пианистка, дипломированная преподавательница, специалистка по Шопену, оперным ариям и другим сложным произведениям, сказала ему, что рояль в прежнем состоянии и гремит, Как ржавая железная банка. Чтобы барабанить самбы и прочие дурацкие танцевальные мотивчики, он, может быть, и годится. Молодежь не замечает, расстроен рояль или нет, ей лишь бы можно было топтаться по салону, прижавшись друг к другу, да шаркать ногами, Ну, а настоящие мастера, вроде доны Клотилде?
Разве у них нет прав, разве пароходная компания не гарантирует им пользование роялем?
— Эта вредная старушка, капитан, очень уж требовательна. В прошлом рейсе среди пассажиров оказался один пианист из Сан-Пауло, так он даже дал концерт у нас на борту. И не жаловался на рояль.
Капитан вспыхнул от возмущения:
— Потрудитесь, сеньор комиссар, относиться к пассажирам корректно и не употреблять грубых выражений. Что касается вашего пианиста из Сан-Пауло, то это был, как видно, просто шарлатан… Извольте добыть в Натале настройщика. Непременно…
«Вредная старушка»… Какая непочтительность, вот грубиян! Конечно, Клотилде не девочка, но какая же она старуха, она призналась, что ей тридцать семь лет, немного меньше, чем думал капитан. Он полагал, что ей около сорока пяти и между ними пятнадцать лет разницы (он уже отпраздновал свое шестидесятилетие) — не так уж много. Но Клотилде в разговоре упомянула мимоходом, что встречает уже тридцать седьмую весну, и капитану пришлось скинуть себе несколько лет и сказать, что ему пятьдесят пять. Впрочем, все эти мелочи не имели никакого значения. На пять — семь лет больше или меньше — неважно! Важно родство двух одиноких душ, жаждущих нежности и понимания, двух существ, готовых подать друг другу руки, чтобы залечить раны, нанесенные жестоким прошлым, и пойти навеки вместе по дороге любви. Капитан был влюблен, и это делало его сильным и храбрым. Он не допустит пренебрежительного отношения к своим приказаниям!
Плавание продолжалось без происшествий, если не считать бурного политического спора, завязавшегося накануне прибытия в Натал, — в него оказались втянутыми и пассажиры, и офицеры. Спор между сторонниками либерального альянса и приверженцами правительства начался во время обеда за столом второго помощника. Одни превозносили достоинства и преимущества Жетулио Варгаса, другие — Жулио Престеса, перечисляли шансы того и другого на победу на президентских выборах, говорили о войсках, которыми располагают оба претендента. Второй помощник был гаушо и потому ярый сторонник Жетулио. Он восхвалял Флореса да Кунья и твердил, что гаушо из Рио-Гранде-до-Сул непременно вступят в Рио-де-Жанейро на конях со шпагами в руке (шпага ведь классическое оружие обитателей пампы) и снесут головы этим мошенникам, насквозь прогнившим политиканам.
Шум донесся до стола капитана, где Клотилде занимала теперь место, принадлежавшее прежде депутату Отону, высадившемуся в Ресифе. Сенатор беспокойно заерзал на стуле, как будто шпаги гаушо, предводимых Жоаном Франсиско, — как предсказал второй помощник — уже нависли над его головой. Спор перекинулся на другие столы. Дона Домингас, мать министра и федерального депутата, также сидевшая за столом капитана, противопоставила копьям и шпагам кавалерии Рио-Гранде-до-Сул карабины и пистолеты северо-восточных жагунсо.
— Достаточно двух-трех отрядов кангасейро, и мы покончим со всем этим фанфаронством. А на вашего генерала Жоана Франсиско у нас есть Лампиан…
Не потребуется даже ни одного офицера регулярной армии в форме с погонами. Этих гринго — немцев и итальянцев с Юга — давно пора проучить…
Громкий энергичный голос доны Домингас заглушил остальные, и спорщики умолкли. Эта дама привыкла повелевать. Когда обычное спокойствие покидало ее и она поднимала голос, даже сын-министр не смел ей противоречить и подчинялся ее решениям.
— Мы ведь такие же бразильцы, — возразил второй помощник.
Студенты все были за альянс, они цитировали речи ораторов — сторонников Жетулио, говорили об обновлении страны, о перевороте в мышлении людей, о необходимости реформ.
Сенатор, не очень склонный ввязываться в полемику, улыбался с видом превосходства, но был бледен.
Он нагнулся к капитану, который держался нейтрально, занятый обслуживанием Клотилде, и спросил тихонько:
— С каких пор компания, подведомственная правительству, берет на суда агитаторов?
— Не знаю, сенатор. Как я уже имел честь вам сообщить, я не принадлежу к персоналу компании. Я лишь оказал им услугу, взявшись довести судно до Белема…
— Ах да, я забыл… Как бы то ни было, но, по-моему, это никуда не годится, если офицер, сидя за столом с пассажирами, устраивает митинг и сеет смуту, угрожающую общественному порядку. В конце концов я сенатор, член правительства, а этот юнец проповедует революцию, рассуждает о закрытии сената и палаты депутатов, об убийстве представителей власти…
— Вы совершенно правы, сенатор…
После обеда дискуссия продолжалась в салоне, где молодые люди намеревались устроить танцы по случаю расставания с теми, кто на следующий день собирался сойти в Натале. В одном углу уселась группа пассажиров, настроенных против президента республики, они критиковали положение в стране, кричали о низком уровне жизни, о том, что выборы всегда подтасовываются и необходимо полное обновление всего государственного аппарата. Возмущенный сенатор удалился.
Второй помощник был настроен весьма воинственно:
— Мы еще покажем этим канальям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27