Вокруг двоих друзей столпились люди. Эвандро Нунес дос Сантос достал платок, протёр стёкла пенсне, вытер воспаленные глаза. Хотя истории, которые он рассказывал, произошли сравнительно недавно, всего несколько лет назад, воспринимались они как мифы какой-то исчезнувшей цивилизации:
– Жалованье в посольстве он получал ничтожное: ведь Бруно даже не состоял в штате, но все относились к нему, как если бы он был послом. В то время я провёл в Париже три месяца, и мы виделись с Бруно ежедневно. Не знаю, любил ли кто-нибудь этот город сильнее. Париж принадлежал ему. Каким удивительным другом был этот человек!..
Великая актриса, ещё не оправившись от волнения, присоединилась к их кружку.
– Моей сценической карьерой я обязана ему. Это он вывел меня на сцену… Не знаю человека благородней… – Она была обязана Бруно значительно большим и с радостью, если бы только было можно, рассказала во всех подробностях, чем именно.
Афранио подтвердил:
– Он всегда был верным другом… – Улыбка погасла на его дрожащих губах. – Его убила война, его погубил Гитлер. Не далее как в четверг он получил письмо от своих французских друзей – мужа и жены. Они были безутешны: их единственного сына, двадцатилетнего мальчика, арестовали как заложника, а потом расстреляли… Бруно сказал мне тогда: «Больше не могу…»
Он умолк и задумался над тем, какой горькой вдруг сделалась жизнь, как сузились ее горизонты. Глаза его обежали присутствующих и вдруг заметили… Да, вопреки его советам она все-таки явилась на бдение и сейчас шла к гробу – вся в чёрном, под траурной вуалью, наполовину скрывавшей её лицо… Никогда ещё не была эта женщина так хороша. Стараясь не привлекать к себе внимания, она приблизилась к гробу. Афранио наблюдал за ней. Выпрямившись, судорожно прижав к груди длинные белые пальцы, она постояла у изголовья и скрылась за спасительный занавес балдахина. «Это настоящая богиня, друг мой Афранио, небожительница, я её не стою… Кто я рядом с нею? Жалкий фигляр…»
Взмокший от пота, взволнованный академик Лизандро Лейте появился в дверях, пересёк зал, выглянул на улицу. Президент Академии Эрмано де Кармо подошел к кружку Афранио и присоединился к восхвалениям покойного. И вдруг, перекрывая гул разговоров, отчетливо и ясно раздался звучный, гибкий голос великой актрисы, негромко читавшей стихи Бруно, быть может, ей и посвященные. Лизандро Лейте прислушался было к чтению, но вдруг на полуслове нырнул в дверь.
Он издали узнал этот твёрдый, размеренный, строевой шаг – эту поступь не спутаешь ни с какой другой, штатские так не ходят. Полковник Агналдо Сампайо Перейра, весь траурно-парадный, промаршировал к возвышению, звонко щелкнул каблуками, стал навытяжку перед мертвым академиком, отдал ему честь (он несколько затянул эту процедуру, чтобы репортёры успели его сфотографировать).
– Ах ты чёрт… – простонал Афранио Портела.
Внезапно воцарилось молчание – ледяное молчание. Замолк голос актрисы, оборвалась строчка стиха. Полковник, вытянувшись в струнку, простоял так целую минуту, показавшуюся всем бесконечной, потом сделал полуоборот налево, поздоровался с президентом, сказал академикам что-то насчёт «невосполнимой потери для нашей словесности», поклонился кое-кому из важных лиц. Рядом с ним тотчас оказался его торжествующий покровитель, знаменитый юрист Лизандро Лейте.
Президент наконец заметил настойчивые знаки, которые подавал ему Лейте, и скрипя сердце пригласил полковника подняться на второй этаж. Они направились к лифту. Лейте удалось увлечь за собой двоих почтенных академиков. Остальные колебались, не зная, идти им или нет.
– У нас появился претендент, – сказал один из «бессмертных».
– И ещё какой! – добавил другой.
– Ах ты чёрт… – повторил Афранио.
Эвандро Нунес дос Сантос снова надел пенсне.
– Это невозможно. – В голосе его слышался не только протест, но и ярость.
Дама в чёрном покинула своё убежище за балдахином и, потеряв всякое представление о благоразумии, направилась к друзьям. Она была растерянна и разгневанна: что означает приход этого господина на бдение? Может быть, у него есть какие-нибудь виды?! Та оживлённая, почти праздничная атмосфера, о которой писал Антонио Бруно в своем завещании, исчезла. Искренняя боль и непритворная скорбь сменились фальшивым соболезнованием, маской благопристойного траура. Затих оживлённый говор, оборвался смех, смолкли звонкие голоса, не слышно стало прорвавшегося вдруг рыдания, произнесённой шёпотом строчки любовного стихотворения. Сумасбродный фигляр исчез из гроба – его место занял готовый к погребению труп академика. Настало время отрепетированных фраз, торжественных речей, нахмуренных лиц, погребального запаха свечей и венков. Пришёл час холодной тишины. Церемониал панихиды наконец-то вступил в свои права.


II
БИТВА ПРИ МАЛОМ ТРИАНОНЕ

УЖИН С ЛЁГКИМ ВИНОГРАДНЫМ ВИНОМ

В выборе блюд полковник всецело положился на знаменитого юриста и литератора Лизандро Лейте – тот был признанным гурманом, ресторанным завсегдатаем, любил поесть вкусно и обильно, особенно если расплачиваться по счету предстояло не ему, – однако вино заказал сам, красное вино из Рио-Гранде-до-Сул.
– Это просто чудо, живой виноград.
По причинам идеологическим и географическим Лизандро тяготел к другим сортам: он надеялся осушить несколько бутылок рейнвейна – благородного напитка воинственных германцев, – но пришлось смириться и пригубить кисловатого чуда.
– За успех ваших начинаний!
– Спасибо. Как вам вино?
– Нектар! («Что за гадость! Неперебродивший сок!»)
Казалось, в штатском полковник стал ниже ростом и утратил толику своей значительности, однако Лизандро Лейте знал, что видимость обманчива: власть, которой обладает его сотрапезник, не зависит от того, в каком он костюме. Стоит лишь взглянуть на соседний столик, за которым занимают выгодную стратегическую позицию дюжие молодцы – тела полковника хранители. И несколько часов назад, наблюдая на кладбищенских аллеях за реакцией академиков на известие о выдвижении кандидатуры полковника, Лейте мог убедиться, как велика его власть. Ни один из «бессмертных» не осмелился прямо возразить против намерения Перейры баллотироваться, хотя многие из них не смогли скрыть своего отвращения. Поморщились, а всё же скушали, либералы проклятые! Необходимо будет принять меры, чтобы при голосовании не оказалось воздержавшихся – чистые бюллетени омрачат радость победы.
– Вы – единственный претендент, теперь это уже ясно. Ну а что касается единогласного избрания, то я предприму необходимые шаги: уговорю самых артачливых, всех этих Би-би-ситиков.
– Кого?
– Так мы называем тех, кто не отлипает от приёмника, слушая передачи Би-би-си из Лондона. Не стану скрывать, что наша Академия сильно заражена проанглийскими настроениями. Но ваш вес, дорогой полковник, и мой опыт…
За едой он сообщает о первых итогах – и итоги эти обнадеживают: полковник даже отодвинул прибор, чтобы в полной мере насладиться похвалами в свой адрес и оптимистичными прогнозами,, которых наслушался Лейте на кладбище.
– А президент? Мне показалось сегодня, что он чего-то не договаривает…
– Поймите, друг мой, что президент Академии не имеет права кричать на всех углах, кому он отдаёт предпочтение. Положение, как известно, обязывает. Перед вашим приходом я с ним разговаривал, и довольно долго. «Да, – сказал он, когда я сообщил ему о вашем намерении, – Академии нужен представитель вооружённых сил». Раз он пригласил вас на второй этаж вместе с академиками, значит, ваша кандидатура официально принята и находится под покровительством президента. Скажите мне за это спасибо. Не знаю, заметили ли вы, что на бдении было ещё не меньше трех возможных претендентов, но ни один не удостоился такой чести. Даже Раул Лимейра…
– Ректор университета?
– Вот именно. Его уже давно прочат в академики. Серьёзных претендентов на место в Академии хватает… Впрочем, это не ваша печаль – предоставьте мне заниматься Лимейрой: я его заверю, что следующее свободное место будет принадлежать ему. Бедняга Персио долго не протянет… – он понизил голос, – рак лёгких. – Лизандро принялся перечислять возможные вакансии, и в этом бюллетене о состоянии здоровья академиков было нечто могильное. Обзор завершился следующим сообщением: – Даже Афранио Портела согласился со мной, что ваши позиции неуязвимы, а ведь оп известен как непримиримый враг режима и, между нами говоря, терпеть вас не может.
– Чем я отплачу вам, сеньор Лейте, за все ваши хлопоты? Поверьте, неблагодарность не входит в число моих пороков, а чувство нежной дружбы, которое я к вам питаю, послужит залогом… – и так далее.
Поскольку на «этом великолепном и изысканном ужине» (выражение принадлежит юристу, а он в таких делах разбирается) зашла речь о дружбе, то кандидат в Академию и его покровитель сменили церемонное «вы» на братское «ты», отставили чины и титулы и стали называть друг друга по имени. Когда же речь зашла о грядущей благодарности полковника, академик еще раз заявил, что действует совершенно бескорыстно, движимый чистыми чувствами искреннего восхищения литературным творчеством Перейры, полного понимания и одобрения его политической деятельности.
Академик прекрасно знал, что вожделенное место в Высшем федеральном суде он сможет занять лишь в середине будущего года – такова воля министра юстиции Пайвы, который, впрочем, – член Академии и испытанный друг. Это произойдёт примерно в то же время, когда он, Лейте, на торжественной церемонии представит «бессмертным» нового собрата и обратится к нему с похвальным словом. Потому сеньор Лизандро и не торопился.
И на панихиде, и во время похорон он чувствовал, что упоминание имени полковника вызывает у многих глухую злобу, тщательно скрываемое недовольство: так что выборы потребуют больше хлопот, чем предполагалось вначале. Главная задача – не допустить выдвижения других кандидатур. Чтобы заслужить благодарность полковника – именно ту благодарность, какая требуется Лейте, – надо, чтобы, он прошел в Академию «на ура», а не с ничтожным перевесом в сколько-то там голосов.
– В следующий четверг состоится торжественное заседание, посвящённое памяти Бруно, мы будем распинаться о его заслугах, а потом президент объявит о вакансии. Уже назавтра ты должен будешь прислать письмо, в котором официально уведомишь президента о намерении баллотироваться. Я хочу, милый Агналдо, чтобы твое избрание прошло триумфально.
Друзья ещё раз сдвинули бокалы с красным вином из Рио-Гранде-до-Сул.
– Живой виноград!
– Нектар!
За соседним столиком восстанавливали силы ражие молодцы – личная охрана полковника. Их обед будет оплачен из сумм, отпущенных на борьбу с коммунизмом. Лизандро отводит взгляд – даже ему зрелище этих мускулистых обжор не доставляет удовольствия. Попозже надо будет тактично намекнуть полковнику, чтобы он приказал своим телохранителям вести себя чуточку потише… Пусть оставляет их у подъезда, когда будет приезжать с визитом к академикам или в Малый Трианон на заседания. А то вчера на панихиде эти головорезы при входе в лифт чуть не задавили президента, а один из них так отпихнул посла Франселино Алмейду, старейшего члена Академии, единственного ныне здравствующего из сорока основателей, хилую, высохшую мумию, что тот после этого слег в постель. Ну а когда он оправится, подумал Лизандро Лейте, то, разумеется, проголосует за полковника.

ДЕДУШКА И ВНУКИ

Эвандро Нунес дос Сантос, опираясь на трость, пересёк обсаженную фруктовыми деревьями аллею маленького парка и присел на скамейку под манговым деревом. Высоко над холмом Санта-Терезы горели в бескрайнем ясном небе звёзды, но и кроткая красота ночи не могла вселить мир в душу старого писателя. Не разогнали его уныния и внуки.
– Сегодня я впервые в жизни пожалел, что так долго живу на свете.
«Он сильно сдал за это время: просто-напросто хромоногий старичок», – встревоженно думает Педро, отходя поглубже в тень. Изабел берёт руку деда и подносит её к губам, потом садится на траву у его ног, кладёт голову на острые стариковские колени, пытается улыбнуться. «Что тут говорить?» Педро из темноты смотрит на ссутуленные плечи, опущенную седую голову; печальные слова деда болью отзываются в его сердце: юноша привык к тому, что Эвандро крепок, как утёс, и стареть не желает. Внуки понимают, почему так печален их дед: поэт Антонио Бруно был дорог и им. Во время похорон Изабел, его крестница, схватилась за руку брата, чтобы не упасть.
Педро помнит тот день (ему тогда было семь лет, а сестре – пять), когда дед привёз их попрощаться с родителями, нелепо погибшими в автомобильной катастрофе. Увидев в то утро тела единственного сына и любимой невестки, Анита, жена Эвандро («жена, сестра, мать и любовница»), навсегда разучилась улыбаться и протянула ещё несколько лет только потому, что муж неустанно ей повторял: «Мы должны вырастить детей». И она их вырастила. Педро было шестнадцать, Изабел – четырнадцать, когда она, словно почувствовав, что внуки уже могут обойтись без неё, что трудное её дело сделано, сдалась под натиском жестокой болезни. «Знаешь, миленький, я скоро умру», – сказала Анита своему спутнику жизни.
Эвандро знал, что жена неизлечимо больна, что дни её сочтены, но всё-таки просил её: «Не уходи раньше меня, я не хочу быть никому не нужным стариком…» Что на свете печальней бездомного пса, мыкающегося по улицам в ожидании ласкового слова или приветливого жеста? А что тогда сказать о неприкаянном старике? Анита напоминала ему о внуках, которые уже не нуждались в ней, но ещё очень и очень зависели от деда. «Ты никогда не будешь одинок: у тебя есть внуки, у тебя есть друзья».
Анита была права: Эвандро не стал печальным и бесполезным старцем, одряхлевшим бесхозяйным псом. У него были внуки, были друзья, была работа. Страницу за страницей исписывал он своим мелким почерком (пишущих машинок Эвандро не признавал), изучая и анализируя становление и развитие бразильской нации. За эти годы он выпустил в свет три книги – они венчали его многолетний труд, труд исключительного значения. Эвандро Нунес дос Сантос вдребезги разбивал солидные концепции, уничтожал предвзятость и предрассудки, выдвигая смелые идеи, потрясая основы социологии и исторической науки. Он не был приверженцем ни одной идеологии, оставаясь либералом и вольнодумцем с каким-то анархическим взглядом на мир. Грубоватый и рассудительный старик обладал неотразимым даром убеждения и умел повелевать. Им восхищались, его любили, а кто не восхищался и не любил, тот боялся. «Неизвестно, какой фортель он выкинет через минуту», – говорили про него.
В тишине ночного сада, под звёздным небом, спустя несколько часов после похорон поэта Антонио Бруно внуки старого Эвандро пытаются развеселить и ободрить деда.
– Ох, не понравился бы ты сейчас Бруно… – с беспокойством замечает Педро.
– Правда, дедушка, миленький… – После смерти Аниты Изабел тоже стала называть его «миленький», словно получила от бабушки в наследство.
– Да я не из-за Бруно… К его смерти я готовил себя еще с того дня, когда с ним случился первый инфаркт. Я из-за другого не нахожу себе места…
– Из-за чего же?
– Вы ведь знаете, как его мучила эта война, как его ужасал нацизм. Он и умер-то, когда потерял надежду… Ну так вот, известно вам, кто станет его преемником в Академии?
– Уже появился кандидат?
– Полковник Сампайо Перейра, нацист из нацистов!
– Кто? Полковник Перейра? Вождь «пятой колонны»? Какой ужас! Этого не может быть!
– Он займёт место Бруно. Зачем я дожил до такого позора?!
По небу покатилась звезда. Раздался голос Изабел:
– Мало ли чего хочет полковник Перейра… Ты ведь не согласишься на это? Ведь не согласишься, дедушка, миленький? Ты не допустишь, чтобы так обошлись с моим крёстным?
Педро улыбнулся. На душе у него стало легче.
– Конечно, дед не допустит. Что-нибудь придумает, но не допустит.
Нет, Эвандро Нунес дос Сантос не стал неприкаянным одиноким стариком, никому не нужной развалиной, ожидающей смерти. Он поднял голову, когда Изабел повторила:
– Нужно что-то сделать, миленький!
«Ничего мы не можем сделать: этот человек – один из тех, кто нами правит, – сказал Эвандро на кладбище президент Академии, – разве осмелится кто-нибудь стать у него на пути, вступить с ним в бой?» С похорон старый Эвандро вернулся разбитым и несчастным.
– Ты прежде никогда не уклонялся от драки, дед, – услышал он звонкий голос Педро.
Да, он не уклонялся от драк – он сам их затевал. Ничего нельзя сделать? Не найдётся человека, который станет у полковника на пути? Ах, как вы ошибаетесь, сеньор президент: есть кому выступить против гнусной кандидатуры и вступиться за поруганную честь Академии, защитить осквернённую память Бруно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27