Она думала все о том же – правду ли сказала Загипа, действительно ли шариат разрешает им быть вместе?
– Женеше, – приподнявшись на локте, снова обратилась Шолпан к свекрови, – по-вашему, грешно даже спрашивать об этом, а вот сестра учителя Загипа говорит совсем другое: «По шариату, говорит, Хаким вполне может жениться на мне». Откуда она это знает? Наверное, ей Хален рассказал?
– Ты что, Шолпан?!. – с ужасом проговорила Кумис. – Сон видишь? Или на самом деле что-нибудь слышала сегодня? Я впервые от тебя слышу, чтобы потомки Баркина сватали друг у друга дочерей!.. О аллах, спаси нас, грешных! Конец света приходит, что ли? Да если твои слова дойдут до старика Жунуса, непоздоровится нам, ой непоздоровится!..
Шолпан тихо вздохнула: «Кто знает?..»
На следующий день в местечко Кольтабан, расположенное в двух верстах от аула Халена, перекочевала семья хаджи Жунуса. Учитель решил помочь хаджи устанавливать юрты и послал в Кольтабан жену Кубайры с дочкой, Макку и Загипу. К ним присоединилась и Шолпан.
Было позднее утро, когда люди приступили к работе. Старик Жунус, указав место, где нужно ставить юрты, отправился отдыхать к Халену. Женщины энергично принялись распаковывать тюки. Тут же были Нурым и Хаким. Они помогали привязывать уык, натягивать на него кошмы.
Работали весело, шутили и смеялись. Незаметно к полудню над травой поднялась большая юрта хаджи, а затем отау и другие. Высокий и черный, похожий на турка, большеносый весельчак и остряк Нурым обычно грубо и открыто шутил с Шолпан. Пытался он заигрывать с ней и сегодня. Но Шолпан не отвечала на шутки, держалась все время возле старух, и было как-то странно видеть ее грустной и сосредоточенной. Хаким с самого утра наблюдал за ней, глядя на ее красивое круглое лицо и гибкий стан, испытывал тревожное волнение. Хотелось подойти и поговорить с ней, но он робел, стеснялся. Несколько раз неожиданно оказывался рядом с ней, слышал ее дыхание, шелест платья. Шолпан же ни разу не взглянула на него. Как только Хаким поворачивал голову в ее сторону, она сейчас же пряталась за пожилых женщин, помогая им стягивать остов юрты баскуыром. Когда все было закончено и хозяева и гости сели пить чай, Шолпан опять, против обыкновения, держалась степенно и скромно, ни разу не заговорила при старших, выпив только одну чашку чаю, тут же перевернула ее вверх донышком, вежливо поблагодарила хозяев и принялась помогать Балым убирать и расстанавливать вещи в юрте. Старуха была немало удивлена поведением Шолпан. «А говорили, что она – ветреная!.. Ничего подобного, она очень скромная и умная женщина…»
Вечером учитель Хален заколол семимесячного баранчика и пригласил всю семью хаджи Жунуса на ерулик. Ужин был сытным, и гости, плотно покушав, наслаждались вечерней прохладой и вели степенную беседу.
У хаджи Жунуса хорошее настроение. Он был доволен просторным летним пастбищем и тучными травами, где расположил свой аул; гостеприимство и приветливость учителя еще больше подняли настроение, и он охотно поддерживал беседу. Разговор зашел о Шугуле, и старик вспомнил поездку на жумгу-намаз.
– Этот задира хаджи Шугул, чтобы унизить меня, сказал: «Ты – бальшебек. И твой Хален – тоже бальшебек!..»
Учитель Хален с интересом расспросил у Жунуса обо всем, что произошло на жумге-намазе. Его очень обрадовало то, что народ потребовал преобразовать одно из медресе в школу.
– Это замечательно! Для подготовки хари хватит и одного медресе. Надо во что бы то ни стало добиться преобразования медресе в школу. Да, что же вы ответили Шугулу, когда он назвал вас большевиком? Наверное, вспомнили его паломничество в Мекку?
– Ничего не вспоминал. То, что нужно было сказать, само подвернулось на язык. Я так ему ответил: «Если я бальшебек, то ты меньшебек!» Правильно я сказал? Ведь ты же сам говорил мне, что меньшебеки – это смутьяны, которые натравливают людей друг на друга, чтобы дрались между собой.
Обычно Хален почти никогда не смеялся громко, но сейчас он рассмеялся так закатисто, что в глазах появились слезы.
– Хорошо, хорошо ответили ему, – сквозь смех проговорил учитель. – Даже немного мягко… А я думал, вы выкинете его из мечети, ведь вы же когда-то грозились сбросить его с парохода в море?
Плечи старика Жунуса тихо вздрагивали – он тоже смеялся.
– Откуда ты об этом узнал, Хален? – спросил он и, не дожидаясь, что ответит учитель, сам начал рассказывать: – Наверное, Орынбек?.. В том году из нашего края трое ездили молиться Каабе – Шугул, Орынбек и я. Все началось из-за скверного характера Шугула. Ведь он никогда не соглашается с тем, что ему говорят, обязательно сделает все наперекор. Если ему скажешь: «Шугул, принеси вон ту вещь сюда», – он непременно оттащит ее еще дальше. К тому же язык у него ядовитее, чем зубы у змеи, того и гляди ужалит. Как только мы отправились в путь, я сразу же сказал Орынбеку: «Я не могу быть вместе с этим человеком!..» Но Шугул, видимо, сам догадался о моем намерении и присоединился к другой группе паломников, кажется из города Акберлы и Тукиш. В общем, отдельно от нас и ел и спал. Как только сели на пароход и вышли в Черное море, у всех от качки началась морская болезнь. Паломники, схватившись за животы, катались по палубе, как просо, их тошнило и рвало. Только глядя на них, можно было сойти с ума. Однако меня не рвало. Сначала, правда, немного голова закружилась, а потом ничего, все прошло. Я стал ухаживать за паломниками: уложил их на койки, принес воды. Больше всех рвало и мучило Шугула. До того закачало его, что он лежал на полу почти без памяти. Жалко стало его, подошел к нему, чтобы помочь, да возьми и скажи в шутку: «Поехал очищать совесть, а, выходит, вперед желудок очистился!..» Обиделся, посмотрел на меня своими волчьими глазами и говорит: «Приторочить бы тебя к седлу разбойника-бедуина, тогда одним сумасбродом меньше станет у нас на Анхате». А я ему: «Пока ты меня приторочишь к седлу разбойника-бедуина, я отправлю тебя за кольцом Сулеймена!..» – и бросился было с мешком к нему. Испугался, сразу выздоровел – так проворно шмыгнул под койку Орынбека, что только и видели его. На море мертвых кладут в мешок и бросают в воду. Шугул, видно, подумал, что и с ним поступят так же…
Беседа длилась до полуночи. Потом совершили тарауык, попили кумыс и разошлись по домам.
Вместе с родителями был в гостях у Халена и Хаким. Когда старики приступили к чтению тарауыка, он ушел с джигитами и девушками играть в ак-суек. Ни Загипы, ни Шолпан не было на лужайке. «Неужели ни одна из них не придет?..» – с грустью подумал Хаким. Он то и дело посматривал на юрту вдовы Кумис. С молодыми джигитами и девушками-подростками играть было скучно, и он наконец не выдержал и вернулся в аул. Когда проходил мимо юрты вдовы Кумис, чей-то тоненький женский голос окликнул его:
– Кто это ходит вокруг нашей юрты и подкарауливает?
Хаким вздрогнул. «Это голос Шолпан! Несомненно, это ее голос!..» Но все же, чтобы окончательно убедиться, он пригнулся и стал разглядывать в темноте фигуру женщины.
Шолпан возвращалась с реки с двумя полными ведрами воды.
– Это ты, Шолпан?
– Да.
– Почему не позвала меня, вместе на реку сходили бы.
Шолпан ничего не ответила, продолжала идти.
– Выходи, Шолпан, будем играть в ак-суек.
– Поздно уже. Да и не такие наши годы, чтобы играть в ак-суек.
– Не поздно еще.
Хаким замолчал. Все случилось так неожиданно, что он не знал, что еще сказать Шолпан, чтобы задержать ее хоть на минуту. Пока он подыскивал слова, молодая женщина была уже возле двери. Не оборачиваясь, она только чуть пригнулась, отодвигая полог, и скрылась в юрте.
Идти к Халену в такой поздний час было неудобно. Домой возвращаться тоже не хотелось. Он постоял еще немного, прислушиваясь к ночным звукам степи, затем присел на корточки и оглянулся вокруг. Было слышно, как Шолпан устанавливала ведра в юрте, как тарахтела посудой и о чем-то негромко разговаривала со свекровью. Вдруг Хакиму показалось, что полог над дверью юрты приоткрылся и кто-то вышел. Он еще пристальнее стал всматриваться во тьму, но никого не было видно. «Почему она не остановилась? Не захотела поговорить со мной? – подумал Хаким. – Ничего не сказала: выйдет или нет? Не может быть, чтобы она легла спать, выйдет!..»
Оставаться возле юрты было неудобно, да и опасно, может кто-нибудь увидеть, и потом пойдут разные нехорошие толки. Хаким решил отойти к котану – там темнее и удобнее ждать.
Юрты аула Халена были расставлены широким полукругом, как бы ограждая с трех сторон площадку, на которой располагался на ночь скот. Невдалеке от котана, где притаился Хаким, лежали коровы. За день вдоволь наевшись травы на богатых пастбищах, вдосталь напившись студеной воды из Анхаты, они теперь отдыхали, пережевывая жвачку и пуская с влажных губ тягучую слюну. Слышно, как они тяжело-тяжело вздыхают и шершавыми языками чистят ноздри и лижут свои бока. Тут же, сбившись в сплошные темные комки, дремлют овцы. Неожиданно вскочил ягненок и жалобно заблеяв, стал тыкать мордочкой в пах матери.
Безмолвно в степи ночью. Притих говор в плотно закупоренных юртах: задернуты дверные пологи, опущены вниз кошмы, закрыты дымовые отверстия, давно погасли еле светившиеся красноватые огоньки керосиновых ламп. Над аулом шумно пролетели утки, и снова тихо.
Казалось, прошло много времени, а Хаким все продолжал сидеть возле котана. После шумного города, после тех тревог и волнений, которые ему пришлось пережить в последнюю неделю пребывания в Уральске, теперь было приятно ощущать тишину и покой ночной степи. Хаким вспомнил Амира. «Если бы Амир увидел меня здесь», – подумал он и усмехнулся. Бросив еще раз короткий взгляд на юрту вдовы Кумис, Хаким поднялся и медленно зашагал с своему аулу.
Глава шестая
1
Норовистая вороная кобылица и сегодня не желала подходить к жели – веревке, протянутой между двумя большими кольями, к которой привязывают жеребят-сосунков. Вытянув шею, она стремительно мчалась в степь. Почти на целый аркан впереди нее скакал жеребенок. Жумай на рыжей лошади старался догнать их и завернуть к косяку, но это ему не удавалось. Мальчик изо всей силы нахлестывал лошадь, кричал и дергал повод, но рыжая была гораздо слабее вороной и с каждой минутой все отставала и отставала от беглянки.
– На камчу нажимай!.. Камчой ее, камчой стегай!.. – сердито ворчал Асан, размахивая куруком.
– Хорошо стоять возле жели и покрикивать: «Стегай, стегай!» – съехидничал стоявший рядом Кубайра.
– Вон Хален вышел, – перебил Кубайру Асан, указывая куруком в сторону юрты учителя. Хален стал седлать серого коня, намереваясь, очевидно, ехать в степь и помочь мальчику подогнать кобылицу к жели.
– Пойди-ка, Асан, сядь сам на серого и пригони вороную с жеребенком. Неприлично же учителю, человеку степенному, гоняться в степи за кобылицей…
Асан торопливо подошел к учителю, взял у него серого и, вскочив в седло, поскакал в степь. Вскоре вороную удалось подогнать к жели. Асан стреножил ее, а жеребенка, поймав куруком, привязал к веревке. Женщины начали доить кобылиц, мужчины же, постояв еще немного, отправились в юрты, так как уже начинало припекать солнце. Кубайра и Асан, всегда помогавшие Халену в хозяйстве, пошли к учителю пить кумыс. Они сели на кошме, поджав под себя ноги. Макка поставила перед ними наполненные приятным холодным кумысом деревянные чашки – тостаганы. Асан почти залпом осушил свой тостаган и крякнул от удовольствия. Белые капельки кумыса повисли на рыжих усах.
– Кажется, кто-то подъехал к юрте, – сказал он, медленно приподнимая туырлык и всматриваясь. Спешившихся возле юрты всадников было видно плохо, и Асан никак не мог узнать их. – Кажется, старшина Жол приехал, вроде его чекмень… С ним какие-то люди в шинелях… Сюда идут!..
Возле юрты послышались торопливые шаги. Дверной полог дрогнул, и на пороге появились люди.
Двое из вошедших были военными, за плечами у них – винтовки, на поясных ремнях – подсумки с обоймами. Третий – старшина Жол – одет в просторный темный чекмень, с руки у него свисала плетка. Военные молча, неприветливо оглядели юрту. Асан и Кубайра недоуменно переглянулись, не зная, что делать и что говорить; учитель, казалось, был совершенно спокоен, ни один мускул не дрогнул на его лице, он продолжал лежать на подушках и равнодушно выжидать, что скажут вошедшие. Чернолицый военный в упор рассматривал Халена.
Старшина Жол топтался у порога. Ему, как видно, было неудобно за своих спутников, что они, войдя в юрту, даже не поздоровались с хозяевами. Он шагнул вперед и торопливо проговорил:
– Здравствуйте!
Асан и Кубайра встрепенулись, стали отодвигаться в сторону, освобождая почетное место для гостей.
Хален степенно ответил:
– Проходите, садитесь, милости просим!
Всегда сдержанный и спокойный, учитель медленно вынул из-под локтя подушку, на которую облокачивался, и отодвинул ее в сторону. Он смотрел на вошедших, изучая лица, стараясь прочесть в их глазах, зачем они приехали.
Представительный вид хозяина и скромное, но довольно красивое убранство юрты, казалось, несколько удивили и обескуражили военных. Привыкшие бесцеремонно врываться в чужие юрты, грубо покрикивать на людей, везде и всюду себя чувствовать хозяевами, они не знали, как вести себя здесь – не у бедного и не очень богатого, но, очевидно, уважаемого в округе человека: то ли пройти на почетное место, куда пригласил их хозяин, то ли примоститься где-нибудь с краю, у стеночки. Учитель заметил смущение вошедших, но не подал вида. «Эх, бедные джигиты, – подумал он, – пасти бы вам овец, косить сено, собирать урожай… Были бы вы добрыми, хорошими людьми. А сейчас – что из вас сделали? Как быстро меняется человек, стоит только дать ему в руки оружие и одеть на него форму, – высокомерия хоть отбавляй. Дико и нелепо, когда человек перестает быть самим собой. Бедняги, хоть бы винтовки правильно умели держать. А пряжка, пряжка-то у этого рыжего – совсем сползла под живот… Эх, несчастные вояки, и портянки торчат из сапог…» – думал Хален, глядя на рыжебородого казаха-военного, и тот, почувствовав на себе оценивающий взгляд учителя, еще больше забеспокоился.
– Проходите, проходите! – повторил приглашение Хален. – Откуда едете, старшина?
– Из Кзыл-Уйя… Едем набирать лошадей и джигитов, – сказал Жол, представляя военных учителю и знаками давая понять ему, что надо как можно радушнее принять их.
Учитель в знак согласия кивнул головой:
– Проходите, джигиты!
Жол, топчась позади военных, продолжал подавать учителю знаки: «Приглашай, приглашай лучше!..» Хален отвернулся и стал прислушиваться к голосам, раздававшимся за стеной юрты.
– Там кто-то из ваших остался? – спросил он у Жола.
– Жагалбай с конями… Знаете Жагалбая? Он добровольно, с согласия аксакалов, записался на службу…
Один из военных, чернолицый и черноволосый, которого старшина назвал Сары, снял с себя винтовку, прислонил ее к стене юрты и, неуклюже прошагав по кошме, сел рядом с Кубайрой. Другой, рыжебородый, выше ростом, плечистый и старше по возрасту, тоже скинул с плеча винтовку.
– Проходите сюда, – пригласил его Кубайра, указывая на место рядом с учителем.
– Мне и здесь хорошо, – буркнул рыжебородый, усаживаясь между Кубайрой и Асаном.
Несколько минут в юрте царило молчание. Первым нарушил его Асан. Он обратился к Жолу:
– Как поживаете, старшина, все ли благополучно дома?
– Слава аллаху, пока что идет все хорошо. А как ты, Асан, поживаешь? Как вы, Халеке, дай аллах вам счастья на новом месте! Слышал я, что вы совсем недавно перекочевали на джайляу?
– Недавно, недели полторы назад… Как у вас дома, как здоровье вашей суженой Бактылы? – в свою очередь спросил Хален.
– Да, да, как здоровье Бактылы? – Макка продолжала перебалтывать кумыс в сабе.
– Дай-ка я сам займусь кумысом, а ты, Макка, пойди поставь самовар, – сказал Хален жене и, обращаясь к гостям, добавил: – У вас, наверное, найдется время отобедать, а?
– Пожалуй, можно будет и перекусить, слава аллаху, дни сейчас длинные, – поспешил вставить Жол. «А то еще эти тупоголовые вояки возьмут да откажутся», – подумал он, вопросительно посмотрев маленькими, как кнопки, хитрыми глазами на военных. – Только нельзя ли как-нибудь поскорее, – добавил старшина. Он заметил висевшее над кобеже (деревянным сундуком, предназначенным для хранения продуктов) жирное подсоленное баранье мясо. «Да и кобеже не пуст…» – подумал он, оценивающе глядя на емкий сундук.
– Нет, нет, – возразил черноволосый Сары, – большое спасибо за приглашение, но мы – люди военные, и нам никак нельзя задерживаться. Выполняем срочное задание. Вот только кумыса отведаем и двинемся дальше. Мы бы и не заехали к вам, если бы не старшина, это он притянул нас сюда… А ты, старшина, – Сары резко повернулся к Жолу, – брось эти разговорчики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Женеше, – приподнявшись на локте, снова обратилась Шолпан к свекрови, – по-вашему, грешно даже спрашивать об этом, а вот сестра учителя Загипа говорит совсем другое: «По шариату, говорит, Хаким вполне может жениться на мне». Откуда она это знает? Наверное, ей Хален рассказал?
– Ты что, Шолпан?!. – с ужасом проговорила Кумис. – Сон видишь? Или на самом деле что-нибудь слышала сегодня? Я впервые от тебя слышу, чтобы потомки Баркина сватали друг у друга дочерей!.. О аллах, спаси нас, грешных! Конец света приходит, что ли? Да если твои слова дойдут до старика Жунуса, непоздоровится нам, ой непоздоровится!..
Шолпан тихо вздохнула: «Кто знает?..»
На следующий день в местечко Кольтабан, расположенное в двух верстах от аула Халена, перекочевала семья хаджи Жунуса. Учитель решил помочь хаджи устанавливать юрты и послал в Кольтабан жену Кубайры с дочкой, Макку и Загипу. К ним присоединилась и Шолпан.
Было позднее утро, когда люди приступили к работе. Старик Жунус, указав место, где нужно ставить юрты, отправился отдыхать к Халену. Женщины энергично принялись распаковывать тюки. Тут же были Нурым и Хаким. Они помогали привязывать уык, натягивать на него кошмы.
Работали весело, шутили и смеялись. Незаметно к полудню над травой поднялась большая юрта хаджи, а затем отау и другие. Высокий и черный, похожий на турка, большеносый весельчак и остряк Нурым обычно грубо и открыто шутил с Шолпан. Пытался он заигрывать с ней и сегодня. Но Шолпан не отвечала на шутки, держалась все время возле старух, и было как-то странно видеть ее грустной и сосредоточенной. Хаким с самого утра наблюдал за ней, глядя на ее красивое круглое лицо и гибкий стан, испытывал тревожное волнение. Хотелось подойти и поговорить с ней, но он робел, стеснялся. Несколько раз неожиданно оказывался рядом с ней, слышал ее дыхание, шелест платья. Шолпан же ни разу не взглянула на него. Как только Хаким поворачивал голову в ее сторону, она сейчас же пряталась за пожилых женщин, помогая им стягивать остов юрты баскуыром. Когда все было закончено и хозяева и гости сели пить чай, Шолпан опять, против обыкновения, держалась степенно и скромно, ни разу не заговорила при старших, выпив только одну чашку чаю, тут же перевернула ее вверх донышком, вежливо поблагодарила хозяев и принялась помогать Балым убирать и расстанавливать вещи в юрте. Старуха была немало удивлена поведением Шолпан. «А говорили, что она – ветреная!.. Ничего подобного, она очень скромная и умная женщина…»
Вечером учитель Хален заколол семимесячного баранчика и пригласил всю семью хаджи Жунуса на ерулик. Ужин был сытным, и гости, плотно покушав, наслаждались вечерней прохладой и вели степенную беседу.
У хаджи Жунуса хорошее настроение. Он был доволен просторным летним пастбищем и тучными травами, где расположил свой аул; гостеприимство и приветливость учителя еще больше подняли настроение, и он охотно поддерживал беседу. Разговор зашел о Шугуле, и старик вспомнил поездку на жумгу-намаз.
– Этот задира хаджи Шугул, чтобы унизить меня, сказал: «Ты – бальшебек. И твой Хален – тоже бальшебек!..»
Учитель Хален с интересом расспросил у Жунуса обо всем, что произошло на жумге-намазе. Его очень обрадовало то, что народ потребовал преобразовать одно из медресе в школу.
– Это замечательно! Для подготовки хари хватит и одного медресе. Надо во что бы то ни стало добиться преобразования медресе в школу. Да, что же вы ответили Шугулу, когда он назвал вас большевиком? Наверное, вспомнили его паломничество в Мекку?
– Ничего не вспоминал. То, что нужно было сказать, само подвернулось на язык. Я так ему ответил: «Если я бальшебек, то ты меньшебек!» Правильно я сказал? Ведь ты же сам говорил мне, что меньшебеки – это смутьяны, которые натравливают людей друг на друга, чтобы дрались между собой.
Обычно Хален почти никогда не смеялся громко, но сейчас он рассмеялся так закатисто, что в глазах появились слезы.
– Хорошо, хорошо ответили ему, – сквозь смех проговорил учитель. – Даже немного мягко… А я думал, вы выкинете его из мечети, ведь вы же когда-то грозились сбросить его с парохода в море?
Плечи старика Жунуса тихо вздрагивали – он тоже смеялся.
– Откуда ты об этом узнал, Хален? – спросил он и, не дожидаясь, что ответит учитель, сам начал рассказывать: – Наверное, Орынбек?.. В том году из нашего края трое ездили молиться Каабе – Шугул, Орынбек и я. Все началось из-за скверного характера Шугула. Ведь он никогда не соглашается с тем, что ему говорят, обязательно сделает все наперекор. Если ему скажешь: «Шугул, принеси вон ту вещь сюда», – он непременно оттащит ее еще дальше. К тому же язык у него ядовитее, чем зубы у змеи, того и гляди ужалит. Как только мы отправились в путь, я сразу же сказал Орынбеку: «Я не могу быть вместе с этим человеком!..» Но Шугул, видимо, сам догадался о моем намерении и присоединился к другой группе паломников, кажется из города Акберлы и Тукиш. В общем, отдельно от нас и ел и спал. Как только сели на пароход и вышли в Черное море, у всех от качки началась морская болезнь. Паломники, схватившись за животы, катались по палубе, как просо, их тошнило и рвало. Только глядя на них, можно было сойти с ума. Однако меня не рвало. Сначала, правда, немного голова закружилась, а потом ничего, все прошло. Я стал ухаживать за паломниками: уложил их на койки, принес воды. Больше всех рвало и мучило Шугула. До того закачало его, что он лежал на полу почти без памяти. Жалко стало его, подошел к нему, чтобы помочь, да возьми и скажи в шутку: «Поехал очищать совесть, а, выходит, вперед желудок очистился!..» Обиделся, посмотрел на меня своими волчьими глазами и говорит: «Приторочить бы тебя к седлу разбойника-бедуина, тогда одним сумасбродом меньше станет у нас на Анхате». А я ему: «Пока ты меня приторочишь к седлу разбойника-бедуина, я отправлю тебя за кольцом Сулеймена!..» – и бросился было с мешком к нему. Испугался, сразу выздоровел – так проворно шмыгнул под койку Орынбека, что только и видели его. На море мертвых кладут в мешок и бросают в воду. Шугул, видно, подумал, что и с ним поступят так же…
Беседа длилась до полуночи. Потом совершили тарауык, попили кумыс и разошлись по домам.
Вместе с родителями был в гостях у Халена и Хаким. Когда старики приступили к чтению тарауыка, он ушел с джигитами и девушками играть в ак-суек. Ни Загипы, ни Шолпан не было на лужайке. «Неужели ни одна из них не придет?..» – с грустью подумал Хаким. Он то и дело посматривал на юрту вдовы Кумис. С молодыми джигитами и девушками-подростками играть было скучно, и он наконец не выдержал и вернулся в аул. Когда проходил мимо юрты вдовы Кумис, чей-то тоненький женский голос окликнул его:
– Кто это ходит вокруг нашей юрты и подкарауливает?
Хаким вздрогнул. «Это голос Шолпан! Несомненно, это ее голос!..» Но все же, чтобы окончательно убедиться, он пригнулся и стал разглядывать в темноте фигуру женщины.
Шолпан возвращалась с реки с двумя полными ведрами воды.
– Это ты, Шолпан?
– Да.
– Почему не позвала меня, вместе на реку сходили бы.
Шолпан ничего не ответила, продолжала идти.
– Выходи, Шолпан, будем играть в ак-суек.
– Поздно уже. Да и не такие наши годы, чтобы играть в ак-суек.
– Не поздно еще.
Хаким замолчал. Все случилось так неожиданно, что он не знал, что еще сказать Шолпан, чтобы задержать ее хоть на минуту. Пока он подыскивал слова, молодая женщина была уже возле двери. Не оборачиваясь, она только чуть пригнулась, отодвигая полог, и скрылась в юрте.
Идти к Халену в такой поздний час было неудобно. Домой возвращаться тоже не хотелось. Он постоял еще немного, прислушиваясь к ночным звукам степи, затем присел на корточки и оглянулся вокруг. Было слышно, как Шолпан устанавливала ведра в юрте, как тарахтела посудой и о чем-то негромко разговаривала со свекровью. Вдруг Хакиму показалось, что полог над дверью юрты приоткрылся и кто-то вышел. Он еще пристальнее стал всматриваться во тьму, но никого не было видно. «Почему она не остановилась? Не захотела поговорить со мной? – подумал Хаким. – Ничего не сказала: выйдет или нет? Не может быть, чтобы она легла спать, выйдет!..»
Оставаться возле юрты было неудобно, да и опасно, может кто-нибудь увидеть, и потом пойдут разные нехорошие толки. Хаким решил отойти к котану – там темнее и удобнее ждать.
Юрты аула Халена были расставлены широким полукругом, как бы ограждая с трех сторон площадку, на которой располагался на ночь скот. Невдалеке от котана, где притаился Хаким, лежали коровы. За день вдоволь наевшись травы на богатых пастбищах, вдосталь напившись студеной воды из Анхаты, они теперь отдыхали, пережевывая жвачку и пуская с влажных губ тягучую слюну. Слышно, как они тяжело-тяжело вздыхают и шершавыми языками чистят ноздри и лижут свои бока. Тут же, сбившись в сплошные темные комки, дремлют овцы. Неожиданно вскочил ягненок и жалобно заблеяв, стал тыкать мордочкой в пах матери.
Безмолвно в степи ночью. Притих говор в плотно закупоренных юртах: задернуты дверные пологи, опущены вниз кошмы, закрыты дымовые отверстия, давно погасли еле светившиеся красноватые огоньки керосиновых ламп. Над аулом шумно пролетели утки, и снова тихо.
Казалось, прошло много времени, а Хаким все продолжал сидеть возле котана. После шумного города, после тех тревог и волнений, которые ему пришлось пережить в последнюю неделю пребывания в Уральске, теперь было приятно ощущать тишину и покой ночной степи. Хаким вспомнил Амира. «Если бы Амир увидел меня здесь», – подумал он и усмехнулся. Бросив еще раз короткий взгляд на юрту вдовы Кумис, Хаким поднялся и медленно зашагал с своему аулу.
Глава шестая
1
Норовистая вороная кобылица и сегодня не желала подходить к жели – веревке, протянутой между двумя большими кольями, к которой привязывают жеребят-сосунков. Вытянув шею, она стремительно мчалась в степь. Почти на целый аркан впереди нее скакал жеребенок. Жумай на рыжей лошади старался догнать их и завернуть к косяку, но это ему не удавалось. Мальчик изо всей силы нахлестывал лошадь, кричал и дергал повод, но рыжая была гораздо слабее вороной и с каждой минутой все отставала и отставала от беглянки.
– На камчу нажимай!.. Камчой ее, камчой стегай!.. – сердито ворчал Асан, размахивая куруком.
– Хорошо стоять возле жели и покрикивать: «Стегай, стегай!» – съехидничал стоявший рядом Кубайра.
– Вон Хален вышел, – перебил Кубайру Асан, указывая куруком в сторону юрты учителя. Хален стал седлать серого коня, намереваясь, очевидно, ехать в степь и помочь мальчику подогнать кобылицу к жели.
– Пойди-ка, Асан, сядь сам на серого и пригони вороную с жеребенком. Неприлично же учителю, человеку степенному, гоняться в степи за кобылицей…
Асан торопливо подошел к учителю, взял у него серого и, вскочив в седло, поскакал в степь. Вскоре вороную удалось подогнать к жели. Асан стреножил ее, а жеребенка, поймав куруком, привязал к веревке. Женщины начали доить кобылиц, мужчины же, постояв еще немного, отправились в юрты, так как уже начинало припекать солнце. Кубайра и Асан, всегда помогавшие Халену в хозяйстве, пошли к учителю пить кумыс. Они сели на кошме, поджав под себя ноги. Макка поставила перед ними наполненные приятным холодным кумысом деревянные чашки – тостаганы. Асан почти залпом осушил свой тостаган и крякнул от удовольствия. Белые капельки кумыса повисли на рыжих усах.
– Кажется, кто-то подъехал к юрте, – сказал он, медленно приподнимая туырлык и всматриваясь. Спешившихся возле юрты всадников было видно плохо, и Асан никак не мог узнать их. – Кажется, старшина Жол приехал, вроде его чекмень… С ним какие-то люди в шинелях… Сюда идут!..
Возле юрты послышались торопливые шаги. Дверной полог дрогнул, и на пороге появились люди.
Двое из вошедших были военными, за плечами у них – винтовки, на поясных ремнях – подсумки с обоймами. Третий – старшина Жол – одет в просторный темный чекмень, с руки у него свисала плетка. Военные молча, неприветливо оглядели юрту. Асан и Кубайра недоуменно переглянулись, не зная, что делать и что говорить; учитель, казалось, был совершенно спокоен, ни один мускул не дрогнул на его лице, он продолжал лежать на подушках и равнодушно выжидать, что скажут вошедшие. Чернолицый военный в упор рассматривал Халена.
Старшина Жол топтался у порога. Ему, как видно, было неудобно за своих спутников, что они, войдя в юрту, даже не поздоровались с хозяевами. Он шагнул вперед и торопливо проговорил:
– Здравствуйте!
Асан и Кубайра встрепенулись, стали отодвигаться в сторону, освобождая почетное место для гостей.
Хален степенно ответил:
– Проходите, садитесь, милости просим!
Всегда сдержанный и спокойный, учитель медленно вынул из-под локтя подушку, на которую облокачивался, и отодвинул ее в сторону. Он смотрел на вошедших, изучая лица, стараясь прочесть в их глазах, зачем они приехали.
Представительный вид хозяина и скромное, но довольно красивое убранство юрты, казалось, несколько удивили и обескуражили военных. Привыкшие бесцеремонно врываться в чужие юрты, грубо покрикивать на людей, везде и всюду себя чувствовать хозяевами, они не знали, как вести себя здесь – не у бедного и не очень богатого, но, очевидно, уважаемого в округе человека: то ли пройти на почетное место, куда пригласил их хозяин, то ли примоститься где-нибудь с краю, у стеночки. Учитель заметил смущение вошедших, но не подал вида. «Эх, бедные джигиты, – подумал он, – пасти бы вам овец, косить сено, собирать урожай… Были бы вы добрыми, хорошими людьми. А сейчас – что из вас сделали? Как быстро меняется человек, стоит только дать ему в руки оружие и одеть на него форму, – высокомерия хоть отбавляй. Дико и нелепо, когда человек перестает быть самим собой. Бедняги, хоть бы винтовки правильно умели держать. А пряжка, пряжка-то у этого рыжего – совсем сползла под живот… Эх, несчастные вояки, и портянки торчат из сапог…» – думал Хален, глядя на рыжебородого казаха-военного, и тот, почувствовав на себе оценивающий взгляд учителя, еще больше забеспокоился.
– Проходите, проходите! – повторил приглашение Хален. – Откуда едете, старшина?
– Из Кзыл-Уйя… Едем набирать лошадей и джигитов, – сказал Жол, представляя военных учителю и знаками давая понять ему, что надо как можно радушнее принять их.
Учитель в знак согласия кивнул головой:
– Проходите, джигиты!
Жол, топчась позади военных, продолжал подавать учителю знаки: «Приглашай, приглашай лучше!..» Хален отвернулся и стал прислушиваться к голосам, раздававшимся за стеной юрты.
– Там кто-то из ваших остался? – спросил он у Жола.
– Жагалбай с конями… Знаете Жагалбая? Он добровольно, с согласия аксакалов, записался на службу…
Один из военных, чернолицый и черноволосый, которого старшина назвал Сары, снял с себя винтовку, прислонил ее к стене юрты и, неуклюже прошагав по кошме, сел рядом с Кубайрой. Другой, рыжебородый, выше ростом, плечистый и старше по возрасту, тоже скинул с плеча винтовку.
– Проходите сюда, – пригласил его Кубайра, указывая на место рядом с учителем.
– Мне и здесь хорошо, – буркнул рыжебородый, усаживаясь между Кубайрой и Асаном.
Несколько минут в юрте царило молчание. Первым нарушил его Асан. Он обратился к Жолу:
– Как поживаете, старшина, все ли благополучно дома?
– Слава аллаху, пока что идет все хорошо. А как ты, Асан, поживаешь? Как вы, Халеке, дай аллах вам счастья на новом месте! Слышал я, что вы совсем недавно перекочевали на джайляу?
– Недавно, недели полторы назад… Как у вас дома, как здоровье вашей суженой Бактылы? – в свою очередь спросил Хален.
– Да, да, как здоровье Бактылы? – Макка продолжала перебалтывать кумыс в сабе.
– Дай-ка я сам займусь кумысом, а ты, Макка, пойди поставь самовар, – сказал Хален жене и, обращаясь к гостям, добавил: – У вас, наверное, найдется время отобедать, а?
– Пожалуй, можно будет и перекусить, слава аллаху, дни сейчас длинные, – поспешил вставить Жол. «А то еще эти тупоголовые вояки возьмут да откажутся», – подумал он, вопросительно посмотрев маленькими, как кнопки, хитрыми глазами на военных. – Только нельзя ли как-нибудь поскорее, – добавил старшина. Он заметил висевшее над кобеже (деревянным сундуком, предназначенным для хранения продуктов) жирное подсоленное баранье мясо. «Да и кобеже не пуст…» – подумал он, оценивающе глядя на емкий сундук.
– Нет, нет, – возразил черноволосый Сары, – большое спасибо за приглашение, но мы – люди военные, и нам никак нельзя задерживаться. Выполняем срочное задание. Вот только кумыса отведаем и двинемся дальше. Мы бы и не заехали к вам, если бы не старшина, это он притянул нас сюда… А ты, старшина, – Сары резко повернулся к Жолу, – брось эти разговорчики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89