Но, наткнувшись на строгий взгляд женщины, нехотя поднялся.
Лариса деловито прошла вперед и, когда Юрий Иванович, нагнав ее на улице, пристроился рядом, сказала равнодушно:
- Подлец он, твой Генка, Ольга-то ведь от него, - помолчала, глядя под ноги. - Я после школы никуда не поступила, пошла в торговлю. А он какой-то техникум коммунального хозяйства закончил. Вернулся. Ну и началось у нас все такое, - она брезгливо дернула губой, пошевелила пальцами. - Словом, забеременела я. Геночка сразу хвост дугой и прости-прощай. Знать меня не знает, ведать не ведает.
Юрию Ивановичу стало неприятно и как-то неловко.
- Да, тяжело тебе было одной, - постаравшись, чтобы голос звучал как можно сострадательней, посочувствовал он.
- Еще чего! - обиделась Лариса. - Ольга ни в чем нужды не знала. Да и я не в лаптях ходила, квасом с редькой не питались. В торговле жить можно, - хвастливо заявила, но сообразила вовремя, что слова эти некстати, не для этого разговора, и выкрикнула поспешно: - Не жалей ты меня, ради бога! Были у меня мужья, знаю им цену. Кого вытурила, кто сам ушел, а Витенька помнишь Лазарева? - на мотоцикле разбился.
Юрий Иванович сделал подобающее моменту печальное лицо, вздохнул, качнул скорбно головой,
- Золотой был человек. Только пил много, - Лариса повернулась к нему. Уголки губ женщины устало и привычно опустились. - Вот и ты пьешь нехорошо - жадно. И меняешься сразу. Но все равно... - зажмурилась крепко-крепко, обхватила себя за плечи. - Позови ты меня сейчас, пошла бы, не задумываясь, пусть даже босиком по битому стеклу.
- Некуда звать, - насмешливо ответил Юрий Иванович. - Разве что к морю.
- А хоть в тундру! Дай-ка я тебя все-таки поцелую, - подсмотрела жадно, с болью. Обняла, вытянувшись на цыпочках, отыскала теплыми губами в бороде-усах рот Юрия Ивановича и застыла.
Потом оттолкнулась и, не оглядываясь, пошла непринужденной, раскованной походкой.
Юрий Иванович, жмурясь от солнца, глядел ей вслед. Хотел усмехнуться, но вместо ухмылки получилась растерянная улыбка. Проследил, как женщина скрылась за палисадником своего дома, повернул в переулок и, все еще ощущая на губах ее губы, а в усах тоненький аромат ее духов и ее кожи, вышел на площадь. И вдруг в голову стремительно и сладко ударило расслабляющей истомой, и тело, казалось, исчезло, перед глазами поплыл розовый туман...
3.
"Однако слаб я стал, - огорчился Юрий Иванович. - Две стопки - и готов! Обморок".
Посмотрел на часы - "07.01" - и огорчился еще больше: опоздал! Резво, переходя иногда на рысцу, заспешил он через площадь, но около церкви чуть не упал, сбившись с шага, и остолбенел.
Церквушка стояла беленькая, чистенькая, с пронзительно синими куполами. И не было на ней табличек "Памятник архитектуры XVII в. Охраняется государством", "Краеведческий музей г. Староновска", не было и деревянных щитов на узких окнах. Юрий Иванович ошалело смотрел на нее, потом испуганно развернулся, оглядел площадь - нет, ничего не изменилось! Те же старые, памятные еще по детству, добротные строения, те же липы в небольшом скверике напротив. Солнце весело переливалось в стеклах окон, лежали на трава синие тени, бродили, переваливаясь, сытые голуби. Иногда они заполошно срывались с места, взмывали на колокольню, туго свистя крыльями. Тихо, уютно, дремотно было вокруг, но Юрий Иванович чувствовал, как нарастает в душе беспокойство, какое-то неясное ощущение беды. Он осторожно, чуть ли не на носочках, отошел от церкви, глянул озабоченно вверх по улице - краснела кирпичными стенами школа, видны были вдали два одиноких прохожих. Глянул вниз - улица привычная, узнаваемая, но все же тревожный холодок в груди не исчезал, успокоенность не приходила. Юрий Иванович, почему-то воровато оглядываясь, вошел через знакомые железные воротца в сквер, пробежал по нему трусцой - кратчайшая дорога к бывшему дому Бодровых - и... Ему стало жутко.
Учебного центра не было. Вместо него, на той стороне улицы, стояли деревянные дома, и среди них, напротив, - желтый, веселый коттеджик, в котором жил когда-то он, Юрий Иванович, Юрка Бодров. Сердце гулко и беспорядочно заколотилось.
- Так, - он облизнул губы. - Приехал к морю... Или я шизанулся с Ларискиного угощения, или сплю. Допился, алкаш!
Но говорил больше для порядка, чтобы услышать свой голос, потому что знал: и рассудком не тронулся, так как голова была на удивление ясной, мысли четкими, и не спит - стучало, успокаиваясь, сердце, затихал в ушах ритмический, похожий на шелест волн, шум крови, покалывало, отпуская, ноги - ощущения были нормальными, естественными. Юрий Иванович достал все еще подрагивающими руками сигареты, зажигалку. Прижег сначала, на всякий случай, для проверки, ладонь, отдернул ее, - больно! Прикурил, затянулся несколько раз, не выпуская дым. Закашлялся, поплевал на окурок, отбросил его. Проделал все это, не отрывая глаз от домика напротив: серый шифер крыши, белые шторы в освещенных солнцем окнах, светлые планки штакетника, калитка - все это материально, вещественно, фактурно. Звонко трещали воробьи, шумела листвой липа - Юрий Иванович спиной ощущал бугристость ее коры, - промчалась по улице, пробренчав какой-то железкой, "Победа", оставила после себя медленно оседающую пыль и слабый запах выхлопов - и это все было реально: видимо, осязаемо, обоняемо.
- Ситуа-ация! - Юрию Ивановичу опять стало жутко; он, успокаивая себя, забормотал: - Значит, так, разберемся. Если я не сошел с ума и не сплю, значит... Значит, я оказался в прошлом. Вот привязалось: "значит", "значит"! Ни черта это ничего не значит. Стоп! Если я оказался в прошлом, то... Мать честная! - ахнул, вытаращил глаза, уставился на свой дом: все еще не верил, боялся спугнуть догадку. - Это получается, что я смогу увидеть самого себя, - торопливо прижал руку к опять зачастившему сердцу, снова облизнул губы. - Спокойно, спокойно... Бред какой-то. Я - встречу самого себя?! Сейчас я точно чокнусь.
Он нервно хихикнул, принялся ощупывать, осматривать себя. Допустим, он действительно оказался в прошлом, но тогда, может, превратился в Бодрова тех лет: пацана, отрока, юношу. Но нет: кожаный пиджак, джинсы, малиновая нейлоновая рубаха, лысина - он даже пошлепал по ней ладонью, - борода, пузо, наконец, - все на месте. Юрий Иванович растерянно оглаживал бороду и вдруг замер, зажав ее в кулаке: припомнил, как на последней остановке перед Староновском брякнул, что мечтал встретить бы себя семнадцатилетнего, а Владька и смотрел странно, и говорил загадочно.
- А, ладно, - решил Юрий Иванович, взмахнув рукой. - Поживем - увидим!
Откачнулся от дерева, побрел, загребая ногами, к той части ограды, где должна быть дыра. Дыра оказалась на месте. Он, отдуваясь и пыхтя, протиснулся в нее.
На другой стороне улицы Юрий Иванович с праздным видом, но напрягшись и обмирая, прошел мимо своего дома. Провел ладонью по доскам штакетника, глянул через забор на широкую полосу зелени во дворе, на полотенца, майки, трусы, что сушились на веревке, протянутой от скворечника до самодельного турника. Все будничное, обыденное, знакомое. Удивившись, что не потрясен и не упал в обморок, дошел до ворот дома Матофоновых. На этой вот скамейке он частенько сиживал вечерами, слушая с ироническим видом болтовню Лидки; около этих ворот умело целовался с ней, наученный Тонечкой, чувствуя и гордость за себя, и почему-то жалость к этой худенькой девчонке, которая вообще-то была безразлична ему. И опять Юрий Иванович поразился, что не волнуется, что все ему кажется таким, словно еще вчера был он здесь. Сел на скамейку, откинулся к спинке, глядя сквозь прищур на свой дом.
Лязгнул засов, скрипнули петли калитки. Вышла худая, загорелая женщина с суровым и властным лицом. Юрий Иванович невольно принял позу примерного школьника, подтянул живот.
- Здравствуйте, тетя Валя, - невольно вырвалось у него. И вот тут-то он вздрогнул, тут-то понял всю нелепость, весь трагикомизм положения: мать Лидки была едва ли старше Юрия Ивановича.
- Здравствуйте... - женщина стянула на груди полы вылинявшей трикотажной кофты, посмотрела с удивлением и опаской. Лицо Юрия Ивановича, видно, поразило ее. Она нахмурилась, посуровела еще больше. Отвернулась, и даже по спине, по осанке видно было, как возмущена мать Лидки.
- Нальют шары с утра, - уничижительно заворчала она. Покосилась через плечо. - По виду, вроде, шофер, а так опух, оброс, чисто поп. Срамота! встретилась взглядом с изумленными глазами Юрия Ивановича, взорвалась: Ну, чего расселся? Сродственник какой нашелся. Я тебе покажу "тетю"! Давай топай отсюда, а то мужа позову!
Юрий Иванович открыл рот, чтобы сказать, что нет у нее никакого мужа, а потом спросить - какой нынче год, но вдруг ощутил, как кровь отхлынула от лица, под горло подкатило что-то похожее на тошноту. Он увидел - из калитки его дома вышел парень. Чистенький, опрятный, в вельветовой коричневой курточке с замками-молниями; поверх воротничка курточки выпущен воротничок бледно-голубой шелковой тенниски. Юрий Иванович дернулся, хотел встать - и не смог: ноги ослабли, руки обмякли, обессилели. В парне он узнал себя.
Мать Лидки торжествующе усмехнулась.
- Во, наелся! Дрыгаться стал, - но, присмотревшись, встревожилась. Худо, что ли? С лица-то как спал, аж позеленел. Может, воды принести или от сердца чего?
- Здравствуйте, тетя Валя, - вежливо и как-то слащаво поздоровался, подойдя, юный Бодров.
Женщина оглянулась, заулыбалась.
- А, Юра, здравствуй, здравствуй. Тебя-то я и поджидала. Обожди-ка.
Юра остановился. Взглянул равнодушно на Юрия Ивановича, задержал взгляд на кожаном пиджаке, на туфлях с толстой подошвой. Выслушал внимательно женщину, которая длинно и путано объяснила, что Лидка, дырявая голова, убежала на экзамен, а книжки-то и забыла. Взял учебники, хотя и заметил поучающим тоном, что они теперь едва ли понадобятся Лидии, если она не готовилась к экзаменам.
"Ах, паршивец! Говорит-то, говорит как: осуждает, порицает!" - Юрий Иванович вспомнил, как, устав от предэкзаменационной зубрежки, приходил к Матофоновым и дурил голову измученной любовью Лидке рассказами о том, как поступит в университет, как станет знаменитым - только перед этой преданной глупышкой мог он, и позволял себе, слегка приоткрыть душу, - и, взбодрив себя, уходил опять в сарай учиться, посмеиваясь и твердо зная, что Лидке теперь и вовсе не до наук, что сидит она сейчас убитая горем, оттого, что Юрочка не обнял ее, не потискал, даже не поцеловал, что она самая несчастная на свете, настолько несчастная - жить не хочется.
Юрий Иванович, вцепившись в сиденье, рассматривал Юру, его сухое, уверенное, с темным пушком над верхней губой лицо, и оно нравилось ему, хотя и раздражал этакий холодок, этакая сонная истома в глазах. "Вот какой я был. Батюшки, неужто это я?!" Он слышал голос юноши, и голос этот нравился; настораживал, правда, легкий, как дымка, что остается от дыханья на стекле, оттенок пренебрежительности. "Господи, да ведь это я!" - вновь остро и пронзительно сообразил Юрий Иванович и застонал от неправдоподобности, абсурдности происходящего.
Юра с легким удивлением посмотрел на него, шевельнул бровью.
- Вы Бодров? - Юрий Иванович наконец отклеился от скамейки. Встал, пошатнулся.
Лидкина мать поглядела на него с неприязнью, потом, будто призывая взглядом: "Вот, полюбуйся!" - на Юру, потом, уже более внимательно, опять на Юрия Ивановича. И в глазах ее прорезалось новое выражение, похожее на вопрос, на тень недоумения.
- Да, - ответил Юра. - Я Бодров. А что?
- Мне надо с тобой поговорить, - Юрий Иванович испугался, что глаза выдадут, достал, стараясь не суетиться, очки. Надел. - В школу? полюбопытствовал хрипло и, не дожидаясь ответа, приказал: - Идем. Нам по пути.
Отойдя, оглянулся. Лидкина мать смотрела им вслед, приоткрыв рот.
- О чем вы хотите поговорить? - настороженно поинтересовался Юра.
Юрий Иванович хмыкнул. Задрал голову, почесал сквозь бороду шею.
- О многом, - ему очень хотелось пощупать Юру, ущипнуть. Он даже попытался толкнуть его плечом, но тот увильнул, отошел на шаг в сторону. Разговор будет долгий, и я не хочу перед экзаменом отвлекать тебя... Кстати, что сдаешь?
- Последний. Историю.
- Ага, историю. Это хорошо. Значит, ты в десятом классе, и получается... - Юрий Иванович чуть не сказал: "Получается, что я попал в пятьдесят седьмой год", но вовремя удержался. Припоминая, наморщил лоб, потер его ладонью. Какие были вопросы по физике, химии, математике он забыл напрочь, а вот история? По истории, кажется... - Слушай. Тебе достанутся реформы Ивана Грозного. Я не знаю, как это сформулировано, посмотри в билетах. А директор задаст дополнительный вопрос, - Юрий Иванович вспомнил, что именно из-за этого вопроса не забыл экзамен по истории, - о положительном значении опричнины.
- Откуда вы знаете? - Юра поглядел недоверчиво.
- Я все знаю про тебя, - серьезно ответил Юрий Иванович. - Подготовь этот билет. А после экзамена не теряйся. Мне действительно надо о многом с тобой поговорить, - положил ему на плечо руку, слегка сжал пальцы крепкое, мускулистое плечо, вздрогнувшее от неудовольствия. - Иди, учи Ивана Грозного и его положительную роль в истории. После экзамена жду тебя.
Юра с нескрываемым облегчением резво зашагал, не оглядываясь, к школе...
На втором этаже, около десятого "Б", сбились в кучку девушки в форменных, с белыми передниками, платьях, парни, все, как один, в вельветовых куртках. Юра, прислонившись к стене, читал сосредоточенно учебник. Рядом, независимая, заложив руки за спину, стояла Лидка Матофонова - Юрий Иванович то ли вспомнил, то ли догадался, что это она, - и посматривала: собственнически на Юру, горделиво на подруг. Она изредка встряхивала жиденькими косичками, и Юрий Иванович вспомнил, что сегодня же они будут срезаны в парикмахерской, а вместо них на голове этой девочки закудрявится шестимесячная завивка, которая придаст Лидке глуповатый овечий вид.
Он, чтобы не смущать себя юного, вильнул в тупичок, где были кабинет директора, учительская, пионерская комната, и обомлел - увидел Ларису. Ее-то Юрий Иванович сразу узнал.
Девушка, прищурясь и язвительно покусывая губы, рассматривала стенгазету, а Юрий Иванович увидел другую Ларису, полную, в серебристом платье, с кольцами на пухлых руках, ощутил опять теплую влажность се губ на своих губах, округлость ее плеч под своими ладонями; увидел и Ольгу, дочь этой школьницы, и, набрав побольше воздуху в легкие, с шумом выдохнул. Лариса медленно повернула голову, но с места не сдвинулась, когда Юрий Иванович встал рядом. Он поглядел на нижний угол газеты, который изучала девушка, увидел карикатуру: взлохмаченный уродец с длинным красным носом кривлялся, размахивая портфелем, изо рта человечка вырывалось облачко, внутри которого написано: "Не хочу консультации посещать, лучше "буги-вуги" танцевать!" Внизу пояснение: "Ученик 10 "Б" кп. Бодров нерегулярно посещает консультации по некоторым предметам".
Юрий Иванович не забыл, как был взбешен и одновременно напуган, увидев карикатуру, - сколько выговоров влепили по настоянию самого Юры тем любителям джаза, что пытались проигрывать на школьных вечерах "Стамбул" и "Мамбо итальяно", сколько порицания обрушил Юра на поклонников песенки "Мишка", которая считалась образцом пошлости и безвкусицы. А тут - с ума сойти! - "буги-вуги"! Скандал, катастрофа, смерть репутации и характеристики! "Какая энергия, какие силы были затрачены мной на ерунду, на эту нешуточную борьбу с невинными шлягерами", - подумал Юрий Иванович, и ему стало жалко себя - школьника, потому что не знал бедный Юра Бодров, что будут впереди и рок-н-роллы, и твисты, и шейки, что можно будет открыто, не таясь, слушать и смотреть по телевизору - которого Юра тоже пока не видел всяческие "Битлзы", "Аббы", "Бони-М", посещать дискотеки, концерты рок-групп, и ни у кого это не вызовет гнев; не знал, оттого и прослушивал, почти до нуля уменьшив громкость и поскуливая от восторга, купленные у Тонечки пленки с рентгенограммами черепов и грудных клеток, на которых были записаны бесхитростные ритмические мелодии, казавшиеся дерзкими, вызывающе-бесстыдными.
- За что ты его так разделала? - спросил Юрий Иванович. Лидка с удовольствием доложила Юре, что это Божицкая постаралась, нарисовала карикатуру. - Любишь ведь парня, а так удружила.
- Я?! - Лариса покраснела, задохнулась от неожиданности. - Как вам не стыдно?!
- Чего тут стыдиться, чувство святое, - Юрий Иванович опять подумал о сегодняшнем поцелуе Ларисы-женщины. - Из-за Тонечки, что ли?
- А хоть бы и из-за Тонечки, - с вызовом подняла подбородок девушка. Пусть не воображает ваш Бодров. Нас поучает, воспитывает, а сам на вечеринках у этой Тонечки что вытворяет! И вообще...
- Тихо, тихо, - Юрий Иванович прижал палец к губам, выглянул за угол, Юры не было, зашел, наверно, в класс. - А любить Бодрова вы будете даже в день свадьбы своей дочери, - он серьезно посмотрел в глаза Ларисе, - а может, и до конца жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Лариса деловито прошла вперед и, когда Юрий Иванович, нагнав ее на улице, пристроился рядом, сказала равнодушно:
- Подлец он, твой Генка, Ольга-то ведь от него, - помолчала, глядя под ноги. - Я после школы никуда не поступила, пошла в торговлю. А он какой-то техникум коммунального хозяйства закончил. Вернулся. Ну и началось у нас все такое, - она брезгливо дернула губой, пошевелила пальцами. - Словом, забеременела я. Геночка сразу хвост дугой и прости-прощай. Знать меня не знает, ведать не ведает.
Юрию Ивановичу стало неприятно и как-то неловко.
- Да, тяжело тебе было одной, - постаравшись, чтобы голос звучал как можно сострадательней, посочувствовал он.
- Еще чего! - обиделась Лариса. - Ольга ни в чем нужды не знала. Да и я не в лаптях ходила, квасом с редькой не питались. В торговле жить можно, - хвастливо заявила, но сообразила вовремя, что слова эти некстати, не для этого разговора, и выкрикнула поспешно: - Не жалей ты меня, ради бога! Были у меня мужья, знаю им цену. Кого вытурила, кто сам ушел, а Витенька помнишь Лазарева? - на мотоцикле разбился.
Юрий Иванович сделал подобающее моменту печальное лицо, вздохнул, качнул скорбно головой,
- Золотой был человек. Только пил много, - Лариса повернулась к нему. Уголки губ женщины устало и привычно опустились. - Вот и ты пьешь нехорошо - жадно. И меняешься сразу. Но все равно... - зажмурилась крепко-крепко, обхватила себя за плечи. - Позови ты меня сейчас, пошла бы, не задумываясь, пусть даже босиком по битому стеклу.
- Некуда звать, - насмешливо ответил Юрий Иванович. - Разве что к морю.
- А хоть в тундру! Дай-ка я тебя все-таки поцелую, - подсмотрела жадно, с болью. Обняла, вытянувшись на цыпочках, отыскала теплыми губами в бороде-усах рот Юрия Ивановича и застыла.
Потом оттолкнулась и, не оглядываясь, пошла непринужденной, раскованной походкой.
Юрий Иванович, жмурясь от солнца, глядел ей вслед. Хотел усмехнуться, но вместо ухмылки получилась растерянная улыбка. Проследил, как женщина скрылась за палисадником своего дома, повернул в переулок и, все еще ощущая на губах ее губы, а в усах тоненький аромат ее духов и ее кожи, вышел на площадь. И вдруг в голову стремительно и сладко ударило расслабляющей истомой, и тело, казалось, исчезло, перед глазами поплыл розовый туман...
3.
"Однако слаб я стал, - огорчился Юрий Иванович. - Две стопки - и готов! Обморок".
Посмотрел на часы - "07.01" - и огорчился еще больше: опоздал! Резво, переходя иногда на рысцу, заспешил он через площадь, но около церкви чуть не упал, сбившись с шага, и остолбенел.
Церквушка стояла беленькая, чистенькая, с пронзительно синими куполами. И не было на ней табличек "Памятник архитектуры XVII в. Охраняется государством", "Краеведческий музей г. Староновска", не было и деревянных щитов на узких окнах. Юрий Иванович ошалело смотрел на нее, потом испуганно развернулся, оглядел площадь - нет, ничего не изменилось! Те же старые, памятные еще по детству, добротные строения, те же липы в небольшом скверике напротив. Солнце весело переливалось в стеклах окон, лежали на трава синие тени, бродили, переваливаясь, сытые голуби. Иногда они заполошно срывались с места, взмывали на колокольню, туго свистя крыльями. Тихо, уютно, дремотно было вокруг, но Юрий Иванович чувствовал, как нарастает в душе беспокойство, какое-то неясное ощущение беды. Он осторожно, чуть ли не на носочках, отошел от церкви, глянул озабоченно вверх по улице - краснела кирпичными стенами школа, видны были вдали два одиноких прохожих. Глянул вниз - улица привычная, узнаваемая, но все же тревожный холодок в груди не исчезал, успокоенность не приходила. Юрий Иванович, почему-то воровато оглядываясь, вошел через знакомые железные воротца в сквер, пробежал по нему трусцой - кратчайшая дорога к бывшему дому Бодровых - и... Ему стало жутко.
Учебного центра не было. Вместо него, на той стороне улицы, стояли деревянные дома, и среди них, напротив, - желтый, веселый коттеджик, в котором жил когда-то он, Юрий Иванович, Юрка Бодров. Сердце гулко и беспорядочно заколотилось.
- Так, - он облизнул губы. - Приехал к морю... Или я шизанулся с Ларискиного угощения, или сплю. Допился, алкаш!
Но говорил больше для порядка, чтобы услышать свой голос, потому что знал: и рассудком не тронулся, так как голова была на удивление ясной, мысли четкими, и не спит - стучало, успокаиваясь, сердце, затихал в ушах ритмический, похожий на шелест волн, шум крови, покалывало, отпуская, ноги - ощущения были нормальными, естественными. Юрий Иванович достал все еще подрагивающими руками сигареты, зажигалку. Прижег сначала, на всякий случай, для проверки, ладонь, отдернул ее, - больно! Прикурил, затянулся несколько раз, не выпуская дым. Закашлялся, поплевал на окурок, отбросил его. Проделал все это, не отрывая глаз от домика напротив: серый шифер крыши, белые шторы в освещенных солнцем окнах, светлые планки штакетника, калитка - все это материально, вещественно, фактурно. Звонко трещали воробьи, шумела листвой липа - Юрий Иванович спиной ощущал бугристость ее коры, - промчалась по улице, пробренчав какой-то железкой, "Победа", оставила после себя медленно оседающую пыль и слабый запах выхлопов - и это все было реально: видимо, осязаемо, обоняемо.
- Ситуа-ация! - Юрию Ивановичу опять стало жутко; он, успокаивая себя, забормотал: - Значит, так, разберемся. Если я не сошел с ума и не сплю, значит... Значит, я оказался в прошлом. Вот привязалось: "значит", "значит"! Ни черта это ничего не значит. Стоп! Если я оказался в прошлом, то... Мать честная! - ахнул, вытаращил глаза, уставился на свой дом: все еще не верил, боялся спугнуть догадку. - Это получается, что я смогу увидеть самого себя, - торопливо прижал руку к опять зачастившему сердцу, снова облизнул губы. - Спокойно, спокойно... Бред какой-то. Я - встречу самого себя?! Сейчас я точно чокнусь.
Он нервно хихикнул, принялся ощупывать, осматривать себя. Допустим, он действительно оказался в прошлом, но тогда, может, превратился в Бодрова тех лет: пацана, отрока, юношу. Но нет: кожаный пиджак, джинсы, малиновая нейлоновая рубаха, лысина - он даже пошлепал по ней ладонью, - борода, пузо, наконец, - все на месте. Юрий Иванович растерянно оглаживал бороду и вдруг замер, зажав ее в кулаке: припомнил, как на последней остановке перед Староновском брякнул, что мечтал встретить бы себя семнадцатилетнего, а Владька и смотрел странно, и говорил загадочно.
- А, ладно, - решил Юрий Иванович, взмахнув рукой. - Поживем - увидим!
Откачнулся от дерева, побрел, загребая ногами, к той части ограды, где должна быть дыра. Дыра оказалась на месте. Он, отдуваясь и пыхтя, протиснулся в нее.
На другой стороне улицы Юрий Иванович с праздным видом, но напрягшись и обмирая, прошел мимо своего дома. Провел ладонью по доскам штакетника, глянул через забор на широкую полосу зелени во дворе, на полотенца, майки, трусы, что сушились на веревке, протянутой от скворечника до самодельного турника. Все будничное, обыденное, знакомое. Удивившись, что не потрясен и не упал в обморок, дошел до ворот дома Матофоновых. На этой вот скамейке он частенько сиживал вечерами, слушая с ироническим видом болтовню Лидки; около этих ворот умело целовался с ней, наученный Тонечкой, чувствуя и гордость за себя, и почему-то жалость к этой худенькой девчонке, которая вообще-то была безразлична ему. И опять Юрий Иванович поразился, что не волнуется, что все ему кажется таким, словно еще вчера был он здесь. Сел на скамейку, откинулся к спинке, глядя сквозь прищур на свой дом.
Лязгнул засов, скрипнули петли калитки. Вышла худая, загорелая женщина с суровым и властным лицом. Юрий Иванович невольно принял позу примерного школьника, подтянул живот.
- Здравствуйте, тетя Валя, - невольно вырвалось у него. И вот тут-то он вздрогнул, тут-то понял всю нелепость, весь трагикомизм положения: мать Лидки была едва ли старше Юрия Ивановича.
- Здравствуйте... - женщина стянула на груди полы вылинявшей трикотажной кофты, посмотрела с удивлением и опаской. Лицо Юрия Ивановича, видно, поразило ее. Она нахмурилась, посуровела еще больше. Отвернулась, и даже по спине, по осанке видно было, как возмущена мать Лидки.
- Нальют шары с утра, - уничижительно заворчала она. Покосилась через плечо. - По виду, вроде, шофер, а так опух, оброс, чисто поп. Срамота! встретилась взглядом с изумленными глазами Юрия Ивановича, взорвалась: Ну, чего расселся? Сродственник какой нашелся. Я тебе покажу "тетю"! Давай топай отсюда, а то мужа позову!
Юрий Иванович открыл рот, чтобы сказать, что нет у нее никакого мужа, а потом спросить - какой нынче год, но вдруг ощутил, как кровь отхлынула от лица, под горло подкатило что-то похожее на тошноту. Он увидел - из калитки его дома вышел парень. Чистенький, опрятный, в вельветовой коричневой курточке с замками-молниями; поверх воротничка курточки выпущен воротничок бледно-голубой шелковой тенниски. Юрий Иванович дернулся, хотел встать - и не смог: ноги ослабли, руки обмякли, обессилели. В парне он узнал себя.
Мать Лидки торжествующе усмехнулась.
- Во, наелся! Дрыгаться стал, - но, присмотревшись, встревожилась. Худо, что ли? С лица-то как спал, аж позеленел. Может, воды принести или от сердца чего?
- Здравствуйте, тетя Валя, - вежливо и как-то слащаво поздоровался, подойдя, юный Бодров.
Женщина оглянулась, заулыбалась.
- А, Юра, здравствуй, здравствуй. Тебя-то я и поджидала. Обожди-ка.
Юра остановился. Взглянул равнодушно на Юрия Ивановича, задержал взгляд на кожаном пиджаке, на туфлях с толстой подошвой. Выслушал внимательно женщину, которая длинно и путано объяснила, что Лидка, дырявая голова, убежала на экзамен, а книжки-то и забыла. Взял учебники, хотя и заметил поучающим тоном, что они теперь едва ли понадобятся Лидии, если она не готовилась к экзаменам.
"Ах, паршивец! Говорит-то, говорит как: осуждает, порицает!" - Юрий Иванович вспомнил, как, устав от предэкзаменационной зубрежки, приходил к Матофоновым и дурил голову измученной любовью Лидке рассказами о том, как поступит в университет, как станет знаменитым - только перед этой преданной глупышкой мог он, и позволял себе, слегка приоткрыть душу, - и, взбодрив себя, уходил опять в сарай учиться, посмеиваясь и твердо зная, что Лидке теперь и вовсе не до наук, что сидит она сейчас убитая горем, оттого, что Юрочка не обнял ее, не потискал, даже не поцеловал, что она самая несчастная на свете, настолько несчастная - жить не хочется.
Юрий Иванович, вцепившись в сиденье, рассматривал Юру, его сухое, уверенное, с темным пушком над верхней губой лицо, и оно нравилось ему, хотя и раздражал этакий холодок, этакая сонная истома в глазах. "Вот какой я был. Батюшки, неужто это я?!" Он слышал голос юноши, и голос этот нравился; настораживал, правда, легкий, как дымка, что остается от дыханья на стекле, оттенок пренебрежительности. "Господи, да ведь это я!" - вновь остро и пронзительно сообразил Юрий Иванович и застонал от неправдоподобности, абсурдности происходящего.
Юра с легким удивлением посмотрел на него, шевельнул бровью.
- Вы Бодров? - Юрий Иванович наконец отклеился от скамейки. Встал, пошатнулся.
Лидкина мать поглядела на него с неприязнью, потом, будто призывая взглядом: "Вот, полюбуйся!" - на Юру, потом, уже более внимательно, опять на Юрия Ивановича. И в глазах ее прорезалось новое выражение, похожее на вопрос, на тень недоумения.
- Да, - ответил Юра. - Я Бодров. А что?
- Мне надо с тобой поговорить, - Юрий Иванович испугался, что глаза выдадут, достал, стараясь не суетиться, очки. Надел. - В школу? полюбопытствовал хрипло и, не дожидаясь ответа, приказал: - Идем. Нам по пути.
Отойдя, оглянулся. Лидкина мать смотрела им вслед, приоткрыв рот.
- О чем вы хотите поговорить? - настороженно поинтересовался Юра.
Юрий Иванович хмыкнул. Задрал голову, почесал сквозь бороду шею.
- О многом, - ему очень хотелось пощупать Юру, ущипнуть. Он даже попытался толкнуть его плечом, но тот увильнул, отошел на шаг в сторону. Разговор будет долгий, и я не хочу перед экзаменом отвлекать тебя... Кстати, что сдаешь?
- Последний. Историю.
- Ага, историю. Это хорошо. Значит, ты в десятом классе, и получается... - Юрий Иванович чуть не сказал: "Получается, что я попал в пятьдесят седьмой год", но вовремя удержался. Припоминая, наморщил лоб, потер его ладонью. Какие были вопросы по физике, химии, математике он забыл напрочь, а вот история? По истории, кажется... - Слушай. Тебе достанутся реформы Ивана Грозного. Я не знаю, как это сформулировано, посмотри в билетах. А директор задаст дополнительный вопрос, - Юрий Иванович вспомнил, что именно из-за этого вопроса не забыл экзамен по истории, - о положительном значении опричнины.
- Откуда вы знаете? - Юра поглядел недоверчиво.
- Я все знаю про тебя, - серьезно ответил Юрий Иванович. - Подготовь этот билет. А после экзамена не теряйся. Мне действительно надо о многом с тобой поговорить, - положил ему на плечо руку, слегка сжал пальцы крепкое, мускулистое плечо, вздрогнувшее от неудовольствия. - Иди, учи Ивана Грозного и его положительную роль в истории. После экзамена жду тебя.
Юра с нескрываемым облегчением резво зашагал, не оглядываясь, к школе...
На втором этаже, около десятого "Б", сбились в кучку девушки в форменных, с белыми передниками, платьях, парни, все, как один, в вельветовых куртках. Юра, прислонившись к стене, читал сосредоточенно учебник. Рядом, независимая, заложив руки за спину, стояла Лидка Матофонова - Юрий Иванович то ли вспомнил, то ли догадался, что это она, - и посматривала: собственнически на Юру, горделиво на подруг. Она изредка встряхивала жиденькими косичками, и Юрий Иванович вспомнил, что сегодня же они будут срезаны в парикмахерской, а вместо них на голове этой девочки закудрявится шестимесячная завивка, которая придаст Лидке глуповатый овечий вид.
Он, чтобы не смущать себя юного, вильнул в тупичок, где были кабинет директора, учительская, пионерская комната, и обомлел - увидел Ларису. Ее-то Юрий Иванович сразу узнал.
Девушка, прищурясь и язвительно покусывая губы, рассматривала стенгазету, а Юрий Иванович увидел другую Ларису, полную, в серебристом платье, с кольцами на пухлых руках, ощутил опять теплую влажность се губ на своих губах, округлость ее плеч под своими ладонями; увидел и Ольгу, дочь этой школьницы, и, набрав побольше воздуху в легкие, с шумом выдохнул. Лариса медленно повернула голову, но с места не сдвинулась, когда Юрий Иванович встал рядом. Он поглядел на нижний угол газеты, который изучала девушка, увидел карикатуру: взлохмаченный уродец с длинным красным носом кривлялся, размахивая портфелем, изо рта человечка вырывалось облачко, внутри которого написано: "Не хочу консультации посещать, лучше "буги-вуги" танцевать!" Внизу пояснение: "Ученик 10 "Б" кп. Бодров нерегулярно посещает консультации по некоторым предметам".
Юрий Иванович не забыл, как был взбешен и одновременно напуган, увидев карикатуру, - сколько выговоров влепили по настоянию самого Юры тем любителям джаза, что пытались проигрывать на школьных вечерах "Стамбул" и "Мамбо итальяно", сколько порицания обрушил Юра на поклонников песенки "Мишка", которая считалась образцом пошлости и безвкусицы. А тут - с ума сойти! - "буги-вуги"! Скандал, катастрофа, смерть репутации и характеристики! "Какая энергия, какие силы были затрачены мной на ерунду, на эту нешуточную борьбу с невинными шлягерами", - подумал Юрий Иванович, и ему стало жалко себя - школьника, потому что не знал бедный Юра Бодров, что будут впереди и рок-н-роллы, и твисты, и шейки, что можно будет открыто, не таясь, слушать и смотреть по телевизору - которого Юра тоже пока не видел всяческие "Битлзы", "Аббы", "Бони-М", посещать дискотеки, концерты рок-групп, и ни у кого это не вызовет гнев; не знал, оттого и прослушивал, почти до нуля уменьшив громкость и поскуливая от восторга, купленные у Тонечки пленки с рентгенограммами черепов и грудных клеток, на которых были записаны бесхитростные ритмические мелодии, казавшиеся дерзкими, вызывающе-бесстыдными.
- За что ты его так разделала? - спросил Юрий Иванович. Лидка с удовольствием доложила Юре, что это Божицкая постаралась, нарисовала карикатуру. - Любишь ведь парня, а так удружила.
- Я?! - Лариса покраснела, задохнулась от неожиданности. - Как вам не стыдно?!
- Чего тут стыдиться, чувство святое, - Юрий Иванович опять подумал о сегодняшнем поцелуе Ларисы-женщины. - Из-за Тонечки, что ли?
- А хоть бы и из-за Тонечки, - с вызовом подняла подбородок девушка. Пусть не воображает ваш Бодров. Нас поучает, воспитывает, а сам на вечеринках у этой Тонечки что вытворяет! И вообще...
- Тихо, тихо, - Юрий Иванович прижал палец к губам, выглянул за угол, Юры не было, зашел, наверно, в класс. - А любить Бодрова вы будете даже в день свадьбы своей дочери, - он серьезно посмотрел в глаза Ларисе, - а может, и до конца жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12