– Обвешивал! Обмеривал! – закричал он.– Что? Так вот зачем ты пришел? Убирайся домой и говори там речи своему отцу и своим людям. Ты, кажется, с ума сошел!
Он так разозлился на духовника и господина Лассена, что называл его Ларсом и говорил ему ты. Пастор ушел. Но больной крикнул ему вслед.
– Кланяйся отцу, да скажи ему, чтоб он долги свои платил!
Пастор Лассен вошел в комнату родителей и устроил им небольшую сцену.
– Что же будет с Даверданой? Сколько времени она станет все откладывать свою свадьбу? А ты что сам будешь делать, скажи пожалуйста? Все так и будешь сидеть на этом участке и отдалживаться всем и каждому? Пер-лавочник требует деньги!
– Ты должен устроить это сам! – продолжал он. У меня нет денег, чтобы помочь тебе, иначе я тебе все отдал бы. Но все, что я зарабатываю, идет на книги и учение. Ищи выхода сам.
– Да, конечно, – сказал отец.– Но это не так просто. Где же я возьму денег? Поручик не хочет продавать мне участок. Приходится оставаться арендатором.
– Ты его спрашивал?
– Я спрашивал господина Хольменгро. Молание. Сын раздумывал.
– Это Хольменгро вряд ли сделает. Во всяком случае, я не хочу, чтобы вы портили мне карьеру здесь.
– Конечно, ты не хочешь этого. Чего это ты не хочешь, чтобы мы портили?
– Моей карьеры.
– Конечно, конечно. Я пойду сегодня же к Хольменгро и поговорю с ним.
Поручик перестал ездить верхом на свою утреннюю прогулку. Он ходит теперь пешком. Это удивляет всех, кроме него самого. Ведь лошади по-прежнему стоят у него в конюшне, а лопарь Петер ездит на них каждый день для того, чтобы они не застаивались. Отчего поручику не ездить лучше самому?
Это опять были выдумки. Он, наверное, хотел заранее привыкнуть обходиться без лошадей. Он страдал бессонницей и тоской.
Он часто ходил вниз к кирпичному заводу и шагал там одиноко, разговаривая сам с собой. Потом по несколько дней не появлялся там, брал грабли и лопату и пересаживал цветы в саду. Он копал клумбы на таких местах, что люди с удивлением смотрели на него.
– Неужели и третий Виллац Хольмсен принимается искать в саду клад предков?
Вот до чего дошел этот гордый и самоуверенный человек. Может быть, бессонница довела его до этого? Но зачем эти цветочные горшки из оранжереи, которые он носил с собой всюду, где он рыл, и которые, конечно, были только для вида…
Во внешности его нельзя было заметить ничего особенного. Если он страдал, то он отлично скрывал это. С тех пор, как старый рыцарь стал ходить пешком, кривизна его ног стала еще заметнее. Он казался сгорбленным оттого, что всегда смотрел вниз. Но был ли он вял и слаб? Он?! – Как сталь!!
Когда он узнал, что экономка собирается выходить замуж, он принял в этом очень деятельное участие, хотя это ему было вовсе невыгодно.
– Разумеется, – ответил он.– Какой день вы хотите назначить? Не откладывайте лучше!
Но потом ему показалось, что его усердие может быть понято превратно и он прибавил:
– Я не тороплю вас, напротив. Я не могу себе представить, что я буду делать без вас.
Его похвала была высшей наградой для иомфру Сальвезен, и она, преисполненная благодарности, ответила, что ни за что на свете не уедет, прежде чем не найдется другая на ее место.
– Впрочем, маленькая Паулина стала в последнее время очень хорошей хозяйкой.
– Да? Очень рад. Гм… Рано или поздно мне придется все равно устроиться где-нибудь в двух комнатах. Так что, не откладывайте свою свадьбу из-за меня.
– А разве господин поручик не будет жить здесь в усадьбе? Простите, но где же будет жить тогда молодой хозяин, когда он приедет домой.
– Он не приедет домой, у него не будет времени.
– Но когда-нибудь он все-таки приедет!
– Нет. Я свободен, я могу поехать к нему. Вы не читали о нем в газетах? Он музыкант, он сочиняет.
– Во всяком случае, господин поручик позволит мне остаться еще на год?
– Нет. Но я все-таки вам очень благодарен. Что вы еще хотели спросить?
Иомфру решается заговорить.
– Мой жених думает, что нам мало накопленных денег для того, чтобы жениться. У нас нет ничего, кроме дома. У нас нет земли.
– Земли?
– Несколько десятин всего, господин поручик! только для небольшого молочного хозяйства.
– Это надо как-нибудь устроить. Гм…
– Ах, Господи! Если бы вы это сделали! – воскликнула иомфру Сальвезен. Мой жених несколько раз просил господина Хольменгро поговорить с вами об этом! Но господин Хольменгро отвечал всякий раз, что господин поручик не хочет продавать землю.
Поручик насторожил уши, он не спросил ничего, но заставил иомфру повторить рассказ. Потом он кивнул головой и сказал:
– Вам это необходимо! Я устрою вам клочок земли, иомфру Сальвезен.
Поручик ходил взад и вперед у старого кирпичного завода, измеряет и качает головой. Отчего он не принимается сейчас же за дело?
Это были тяжелые дни, он сам не знал, как ему поступить; он мерил и говорил сам с собой, как будто бы то, что он только что слышал, совсем не касалось его. Так – господин Хольменгро распоряжался всем имением и от его имени заявлял, что он не хочет продавать. И вот бедная иомфру Сальвезен, которая столько лет служила ему и Адельгейд, не могла даже получить клочка земли от своего старого хозяина!
Поручик снял кольцо с правой руки и надел его на левую. Странный человек! Он уже несколько месяцев забывал переодевать кольцо. Он мог проносить его все время на левой руке! А этого он ни за что не хотел делать из уважения к памяти Адельгейд. Теперь он опять переодел его, как будто он мог распоряжаться чем-нибудь, как будто можно было что-нибудь спасти. Это была маленькая комедия, которую он разыгрывал перед самим собой, невинная причуда, которую его несокрушимая воля возводила на степень чего-то важного.
Он решил идти домой и составить опись своей движимости.
Он ушел от кирпичного завода, но отойдя на небольшое расстояние, оглянулся и кивнул. И это опять была комедия. Он много раз уже обдумывал эту перестройку старого кирпичного завода в жилой дом, но дело не двигалось с места.
Он шел и смотрел под ноги по своему обыкновению и следил за следами мужских ног, направлявшихся к усадьбе. Он успел подготовиться к тому, что его ожидала неприятность, и вовремя собрался с силами.
Господин Хольменгро ждал его.
Они раскланиваются и изъявляют оба большую любезность, дружбу даже. Они входят в дом, садятся, и для начала начинают говорить о совершенно безразличных вещах. Господин Хольменгро немножко опустился, он худ и бледен, он не начинает говорить о своем деле, но поручик торопит развязку и помогает ему.
– Вы пришли очень кстати, господин Хольменгро, мне нужно поговорить с вами кое о чем.
Хольменгро кланяется.
– Моя экономка выходит замуж; она и ее жених желают купить клочок земли в… в Сегельфоссе. Гм… Я охотно устроил бы это дело ввиду больших заслуг иомфру Сальвезен. Но при настоящем положении дел я не могу продавать.
Господин Хольменгро молчит с минуту, потом говорит, улыбаясь:
– Это вполне зависит от господина поручика!
– Нет, нет. Я не хочу уменьшать залога.
– Залог? Ну, это, положим, не мешает вам продавать.
Ну, скажите пожалуйста, кто разберет этого Хольменгро? Поручик так привык ожидать всегда худшего, например, что его попросту выгонят, что теперь он испытывает действительную радость. Лицо его просияло, и он тихо надел кольцо опять на правую руку. Перед ним сидел господин Хольменгро, он говорил с ним, и поручик был опять благоразумен.
Господин Хольменгро и сам радовался. Что происходило в его голове? Немногое, почти ничего. Поручик сам облегчил ему вопрос, ради которого он пришел, даже совсем разрешил его. Господин Хольменгро чувствовал себя последнее время отвратительно. Неудачное дело, которое он затеял в дни своего безумия, угнетало его и не давало покоя. И в довершение всего к нему явилась работница Давердана и горько плакала перед ним. Но и этого было недостаточно. Ее отец, Ларс Мануэльсен, стал могущественным человеком, он мог теперь говорить, мог даже угрожать. Неприятности без конца! Ларс Мануэльсен остановил сегодня господина Хольменгро на дороге и требовал объяснений.
– Я очень вам благодарен, как много раз прежде, господин Хольменгро, – говорит поручик.– Само собой разумеется, что сумма, за которую я продам землю, будет выплачена вам мною!
– О нет! Я не нахожу, чтобы продажа этого клочка земли уменьшала стоимость имения.
– В таком случае, я не могу продавать, – говорит поручик.
И оба осыпают друг друга любезностями.
– В последнее время, – говорит господин Хольменгро, – ко мне уже несколько человек обращались с просьбой поговорить с вами о покупке земли. Я ответил им, что пока вы не хотите продавать. Я не хотел, чтобы они приходили и беспокоили вас в эти тяжелые дни, когда вам нужен был покой.
– Благодарю, я вполне одобряю вас.
– Но за одного из них я хотел бы замолвить теперь словечко.
– Пожалуйста.
– Благодарю вас. Это – Ларс Мануэльсен. Он вбил себе в голову, что не может оставаться арендатором, когда у него сын стал пастором. Он непременно хочет быть собственником.
– Вот как? Ларс Мануэльсен!
– Да, Ларс Мануэльсен. Он положительно замучил меня этой просьбой, останавливает меня на дороге и все время говорит об этом.
– Сумасшедший!
– Если господин поручик хочет избавить меня от этого человека, то я устрою это дело. Деньги Ларс уплатит вам через меня.
– Я совершенно полагаюсь на вас, господин Хольменгро.
– Собственно говоря, Ларс Мануэльсен хочет совсем не так мало земли, целых две десятины. Это значит, всю землю между его домом и старым Оле Иоганном.
Жизнь кипела в Сегельфоссе, а настроение оставалось тяжелым. Единственный человек, легко смотревший на жизнь, был господин Хольменгро. Это был странный человек. У него были все причины на то, чтобы печалиться, а он пел и веселился. Может быть, Бог наделил его странным легкомыслием. Его слуга женился там счастливо, а он был отвергнут. Хорошо, иомфру Сальвезен, выходите замуж, берите своего адвоката! Неизвестно, с горя или по другой причине, но господин Хольменгро посреди зимы устроил в Сегельфоссе общество пения.
Поручик с некоторым затруднением перебрался в свои две комнатки, переделанные из кирпичного завода и велел Мартину-работнику перевезти туда пианино и кое-какую мебель.
Жилище было прекрасно. Оно понравилось поручику. Он начал с того, что попробовал переночевать там. Ночь прошла благополучно, он затопил печь, зажег лампы и свечи, стиснул зубы и заставил себя заснуть. Через неделю он попробовал переночевать еще раз. Ему было как-то странно на этом новом месте; река шумела так близко, но он опять заставил себя заснуть. С тех пор он ночевал на заводе каждый день, а в дом приходил только обедать. Он говорил иомфру Сальвезен и писал сыну в Берлин, что нашел средство против бессонницы.
Настала весна, а поручик не нанимал рабочих. Он заставлял Мартинаработника собирать повсюду камни, чтобы строить фундамент. Землю под фундамент он копал сам. И вот однажды, во время этого занятия он получил письмо от сына да так и остался на месте, как прикованный.
На каком-то аукционе, около роскошного рояля, стояла дама и плакала. Рояль был ее хлебом насущным. Что же мог сделать молодой Виллац, как не выкупить для нее рояль? Это было дело чести.
«Дорогой отец, – писал он, – сумма довольно большая, я, может быть, не должен был поступать так? Но это был такой случай. Мы все, музыканты, пошли на аукцион инструментов. Одна дама плакала, это, верно, была учительница, а мы стояли и смотрели на нее. Тогда я подумал о тебе и решил, что я должен помочь ей. Деньги нужно уплатить через месяц. Что же мне было делать, отец?»
– Довольно!– сказал поручик себе самому и письму.– Ни слова больше. Денег? Конечно!
Он отправился к господину Хольменгро. Дорогой он заметил, что очень взволнован. Его сын сделал ему честь, он восхищался им. Молодой Виллац, представитель рода, был таким же, как его изящный и великий отец. Я расскажу ему все в двух словах.
Поручик был достаточно умен для того, чтобы не надеяться на господина Хольменгро на этот раз. Он несколько раз уже замечал, что богатый фабрикант точно отдаляется от него. Он, например, прекрасно видел, что поручику не хватало рабочих, но не послал к нему ни одного человека. А вместе с тем, тот же самый господин Хольменгро был прежде всегда так услужлив.
– Прошу позволения обратиться к вам сегодня по секретному делу, – начал поручик.– Чтобы не задерживать вас напрасно, я буду краток. Я попрошу вас прочесть эту бумагу; это список моей движимости. Я хотел бы продать это.
– Лучше всего устроить аукцион, – ответил тотчас же господин Хольменгро.
Поручик понял, что он пришел напрасно. Господин Хольменгро не взял даже из его рук списка. Это было слишком ясным отказом.
– Я не занес сюда самых ценных вещей, – продолжал поручик, еще не совсем потерявший надежду.– Но это можно сделать. Картины старых мастеров, которые вы, вероятно, видели у меня, большие мраморные статуи, серебряные статуэтки. Вы помните, вероятно, высокую женскую фигуру с амфорой на плече, потом четыре времени года, – все ценные произведения искусства.
– О, я не сомневаюсь! – сказал господин Хольменгро.– Но я сейчас не могу покупать.
Поручик побледнел. Оставалось только молчать.
Тогда заговорил господин Хольменгро. Ему так не везло, он потерял большую сумму; дело шло не о мелочах, а о целом состоянии. Ему, может быть, не следовало говорить об этом и обнажать свои неудачи. Но когда-нибудь да нужно высказаться. Его считали королем, но ведь и у королей были свои недостатки. Король тоже мог потерять равновесие.
Кроме того, господин Хольменгро был уверен, что у него была слабость ко всему утонченному, благородному. Ему доставляло нравственное удовлетворение бывать у хозяев Сегельфосса. Но какой толк помогать теперь этому свергнутому королю, обитателю старого кирпичного завода?
– Ничего не поделаешь, – сказал он, – нам обоим надо сокращаться.
Но это показалось поручику слишком фамильярным, и он ответил:
– Мне не в чем сокращаться.
– Вы уже сделали это. Вы живете на кирпичном заводе?
– Я сплю на кирпичном заводе, – поправил поручик, снова овладевая собой.– Это лучшее средство, какое я когда-либо находил против бессонницы.
Потом, сжигая корабли, он добавил:
– А кстати, я хоть и не собирался говорить об этом сегодня, но, может быть, мне лучше выяснить это у своего кредитора. Я живу почти все время на заводе, я старею, может быть, вы как-нибудь иначе распорядитесь управлением Сегельфосса?
– Вот что!
Господин Хольменгро сделал вид, что он очень удивился, на самом же деле он, может быть, не удивился совсем. И между ними произошел следующий разговор.
– Я должен взять себе имение? – спросил господин Хольменгро.
– Оно не принадлежит мне больше.
– Но я не могу управлять им.
– Я могу, по мере сил, продолжать управлять им.
За это господин Хольменгро выразил свою признательность, – в душе же он, может быть, вовсе не был признателен.
Идя домой, поручик печально качал головой.
– Напрасно! Что же мне теперь делать?
Он раскаивался в том, что ходил к заводчику. Это был бы слишком легкий способ выйти из тисков. Не думай, что в жизни все устраивается легко, и не будешь получать уроков.
Против господина Хольменгро он ничего не имел. Заводчик часто помогал ему, и охотно, теперь неудача постигла его самого.

ГЛАВА XVIII

По лицу поручика нельзя было заметить ничего особенного, но он переживал тяжелые дни. Он с удвоенным усердием занимался пересадкой цветов в грунт. Он копал решительно всюду, и можно было подумать, что он никак не найдет места, где его цветам было бы хорошо. Прошло несколько дней, а он не оставлял своего занятия.
Он телеграфировал сыну, что вполне одобряет его поступок и, разумеется, вышлет деньги. Их нужно было достать во что бы то ни стало, если бы даже пришлось ехать в Трондхейм с серебром. Но хуже и смешнее всего было то, что у него не было денег даже на эту поездку.
Всякий человек на месте поручика потерял бы мужество, но воля поручика только закалялась. Он взял только палку, чтобы опираться на нее во время прогулок. Эта палка осталась после его отца, большого хозяина, она была с золотым набалдашником и серебряным шнурком, за который можно было вешать палку на руку; эта палка очень шла поручику и нисколько не уменьшала его достоинства.
Однажды на прогулке он встретил окружного врача и адвоката; оба поклонились глубоко несчастному человеку; доктор поклонился также потому, что он был образованный человек. Он считал поручика полоумным королем без королевства, у которого не было ни гроша за душой, и который не мог держать даже работника; однако, все-таки поклонился ему. Но поручик ответил так равнодушно и так небрежно, что потерял последнюю симпатию доктора и адвоката.
Адвокату Рашу удалось достигнуть, чего он хотел. Он купил участок земли, который ему был нужен, но он не обязан был вечно таять от благодарности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24