Так мы смотрим на фрагменты из жизни людей, не понимая мотивов их поступков, проходим мимо, не обращая внимания, а то и насмехаясь над тем, что достойно оплакивания. До чего смешно, должно быть, выглядят твои поиски отца через объявление в газете, всем на потеху. Придет ли сегодня ночью Керима в обычное время? Или до рассвета придется маяться? Он заметил, что Ильхам совершенно поглощена фильмом. Это вызвало в нем недовольство. Он перестал играть ее ладонью и решил было убрать руку, но она вдруг сжала его пальцы, и он был ей благодарен за этот жест. Они вышли из кинотеатра в холодную ночь, под ясное, усыпанное звездами небо. Сабир проводил ее до остановки автобуса, потом зашел в лавку «Свобода» на улице Клот-бека, поел бастурмы, сардин, выпил полбутылки бренди. В полночь вернулся в свой номер и принялся ждать в темноте. Будущее не оставляло никакой надежды. Тишина снаружи становилась все более немой – ни звука.
Минуты проходили в мучениях и злости. Нет, никогда прежде не было такого унижения. Унижения голодной похоти. Унижения несостоятельных поисков. И страха перед унижением. Эта ночь, как и предыдущая, была сплошной проклятой бессонницей с головной болью. Решил днем не выходить из гостиницы. Увидел, как Керима спустилась и заняла свое место возле мужа точно так, как в первый раз. Мучительное желание разлилось по телу, она упорно избегала смотреть в его сторону. Не знает, до какой степени он обезумел, и потому не боится последствий. Когда она встала, чтобы подняться к себе в квартиру, их взгляды на миг встретились. Глянула на него предостерегающе и ушла. Что означало это предостережение? Судя по всему, отношение к ней старика не изменилось. Он уже в таком возрасте, что едва ли сумел бы не выдать себя. Сабир хотел догнать ее на втором этаже или на третьем, но передумал, услышав, как торопливо она поднимается, словно угадала его мысль и таким образом просигналила предостережение.
Дни проходят, деньги тают. История с отцом уже превратилась в нелепую легенду, в которую он и сам уже не верил. Но Керимы, этой роковой женщины, ему не избежать. Она – его жизнь и оставшаяся в этой жизни надежда.
Вечерами бродил он по Клот-беку, проводил время, выпивая и ожидая ее в темноте ночь за ночью. Он вернулся в полночь, и Мухаммед Сави сонно сообщил:
– Сегодня днем вас спрашивали по телефону.
Эти телефонные новости перестали его волновать. Если бы они не оправдали его скептицизма, если бы произошло чудо в этот момент отчаяния и страдания. Женский голос.
– По объявлению?
– Да нет, спросила, в номере ли вы. Я сказал, что вы еще не вернулись, и она положила трубку.
Ильхам? Из-за всех этих неудач последние два дня Сабир не встречался с ней. Когда он уже разделся и погасил свет, раздался легкий стук в дверь. Как сумасшедший он рванулся к двери, распахнул, крепко сжал ее руки и, несмотря на чувство счастливого облегчения, воскликнул с упреком:
– Ты!.. Повлек ее к постели, повторяя:
– Ты… И тебе не совестно?
– Ой, ты меня раздавишь, осторожнее.
– Как ты не пощадила мои нервы.
– Но ведь и мне не легче! Он хотел сорвать с нее халат, но она плотно его запахнула и стиснула руками.
– Нет. Оставаться рискованно. Я буквально на пару слов и ухожу.
– Ха! Сам дьявол не защитит тебя от меня!
– Ты пьян. Возьми себя в руки. Сейчас малейшая оплошность – и все рухнет.
Он посадил ее рядом с собой на край постели и спросил:
– Что случилось?
– Когда я вернулась от тебя в последний раз, он проснулся, чего с ним раньше не бывало, и стал расспрашивать, все ли время я была рядом. Я сумела увильнуть, но мне показалось, что Али Сурейкус что-то заподозрил. Я не уверена до конца, но все же перепугалась ужасно.
– Может, показалось?
– Может, да, а может нет. Но нам нельзя всем рисковать. Так потеряем и любовь, и надежду. Учти, одно слово – и он меня уничтожит, буду в вечной нищете прозябать. – Она вздохнула. – Вот я и воздержалась от визитов. И не смогла объяснить свое поведение. Думала-гадала, а сама терзалась – как ты там? Что ты подумал? Ты знаешь, он ведь не подписывал на мое имя всего имущества, пока не взял с меня обязательства быть ему верной. Говорил: ты мои руки, мои глаза, ты мне дочь и жена. Не оскверняй изменой оставшиеся мне дни.
– Ну и что?
– А то, что я должна категорически прекратить свидания. Это единственный выход.
– С ума сойти!
– Нет, это разумно.
– Значит, ждать? До каких пор ждать? Ответила с тяжким вздохом:
– Как ты понимаешь, ответа я не знаю.
– Когда деньги у меня кончатся, я буду вынужден уехать.
– Я могу тебе понемногу подбрасывать, чтобы удержать тебя в Каире как можно дольше.
– Это не отвратит неизбежного.
– Я понимаю. Но где выход? Я мучаюсь не меньше тебя.
– О, нет, мне, помимо этих страданий, вообще грозит полный крах.
– А я и за себя, и за тебя страдаю. Неужели ты не понимаешь?
Он вдруг задумчиво произнес, словно спрашивая самого себя:
– Когда же он умрет?..
– Ты спрашиваешь, будто я ясновидящая.
– А кто же ты тогда?
– Я несчастная женщина. Куда более несчастная, чем ты можешь предположить.
– Может, смерть посмеется над нашими опасениями и он вдруг сам умрет?
– Это не исключено. Ведь он такой дряхлый. Не может же он до бесконечности жить.
– Можем, нынче ночью помрет, а может, через двадцать лет в возрасте своей сестрицы, которая два года назад Богу душу отдала.
– Проклятье!
– Ничего не поделаешь. Я должна уходить.
– И я увижу тебя только после его смерти?
– Повторяю: ничего не поделаешь.
– Ну, это как сказать. Они смолкли, в темноте прислушиваясь к шепоту тишины. Он вдруг сказал:
– Ты мне уже некоторое время делаешь намеки, напоминая об одном разговоре, свидетельницей которого была только ночная тьма. Давай поговорим начистоту о том, что… я убью его.
– Тебя тогда этот разговор смутил, – обеспокоенно сказала она. – Я его больше не затевала. Я ведь не бессердечная тварь. Единственная моя слабость в том, что я безумно люблю тебя. Нет, лучше ждать нам обоим.
– Пока он не умрет в возрасте своей сестры?
– Пусть Аллах распорядится, как ему угодно.
Он ощутил железную решимость, поднялся во мраке в порыве отчаяния, но тут же сел. Несмотря на прохладу, его бросило в жар.
– А что потом?
Она молчала. Темнота стала плотной, как удушливый дым.
– Ну? Не теряй времени. Что после убийства?
До него донеслось едва различимое бормотанье, словно она хотела что-то сказать, но в горле пересохло. Потом услышал ее глухой, будто из подземелья, голос:
– Переждем какое-то время. Зато в безопасности… Можем тайком встречаться где-нибудь. А потом – я буду твоей со всем своим богатством. Он стиснул кулаки и сказал:
– Отчаяние не дает нам иного выхода и времени для выбора.
– К сожалению.
– Но что я должен сделать?
Она ответила после паузы, которая показалась ему слишком краткой:
– Изучи здание, примыкающее к гостинице.
Ого! Так она все продумала. В этой прелестной головке готов план преступления. Все ей прощается, поскольку делается во имя любви.
– Квартиры арендуются там портными и торговцами на длительные сроки. Ночью они покидают здание. Войти в дом и выйти ничего не стоит.
– Это в том доме?
– Ну да. Крыша его впритык к нашей.
– То есть перейти легко?
– Да. Перейдешь на нашу крышу и подождешь его в квартире.
– Он, кажется, поднимается к себе между восемью и девятью вечера?
– Лучше сделать это в тот день, когда я ухожу в гости к матери, что случается каждый месяц регулярно в одно и то же время.
– Просто не верится – всего только месяц прошел, как я здесь живу, – сказал Сабир с удивлением.
– После этого тебе не составит труда вернуться обратно.
– Мы то и дело слышим о подобных преступлениях, когда их раскрывают,– сказал он смущенно.
– Потому что мы узнаем только о раскрытых преступлениях,– ответила она холодно.
Да, она великолепна. Как твоя мать. А пожалуй, и похлеще.
– И это все?
– Нет. Нужно совершить кражу, чтобы навести полицию на ложный след, подсказать им мотив преступления.
– А что украсть?
– Это предоставь мне. И смотри не оставь улик. Ищейки идут по следам.
– Что ж… похоже, что это вполне надежное дело.
– Жизнь у нас одна. Если она сомнет тебя, мне тоже конец. И другого выхода для нас нет, как найти путь, чтобы покончить с этими страданиями, с этим безумием.
Он растерянно покачал головой.
– Безумие. Безумие… Ты веришь, что наш план осуществим и мы действительно начнем новую жизнь?
– Как следует изучи дом, – холодно ответила она.
У тебя на это считанные дни. И смотри, чтоб ни одна душа не увидела, как ты переходишь с крыши на крышу. В тебе достаточно смелости и дерзости, или я просто ничего не понимаю в людях.
Он задумался, а она добавила:
– Давай повторим с самого начала. Шаг за шагом, чтоб ничего не упустить.
10
Он мелкими глотками выпил молоко. Съел яйцо и яблоко. Хорошенько рассмотрел тех, кто сидел в салоне. Скоро он не будет принадлежать к этой породе людей. Когда наступит ночь, он примет чуждый ему кровавый облик, станет частью преступного мира. А вот и дядюшка Халиль Абу Наджа. Его последнее утро выдалось холодным. У него от старости трясутся руки, а он совсем не думает о смерти. Отпущенный тебе срок жизни пробьет в десять часов вечера. Ты этого и не подозреваешь, зато я знаю. Не забивай же себе голову сиюминутными проблемами, прими совет отчаявшегося брата. Быть может, я соучаствую в промысле Божьем, связанном с миром иным, с тех пор как согласился стать убийцей. Зазвенел телефон, и Сабир невольно засмеялся так громко, что сидевшие рядом повернулись к нему. Уж не сам ли Сайед Сайед Рахими появился в решающий момент, чтобы изменить предначертание судьбы? Мухаммед Сави снял трубку: «Нет… нет, милостивый государь». Нет… нет… А я скажу; нет, господин Рахими. Вы отвергли сына, и сын вас отвергнет. Вы ему не нужны. Он у другого человека будет искать свободы, достоинства и покоя. Ага! Ты зеваешь, дядюшка Халиль. До каких пор будешь преодолевать вечный сон? Почему упорно продолжаешь участвовать в этих гонках навстречу неминуемой судьбе? Каков смысл того, что твоими деньгами будет пользоваться тот, кто отобрал у тебя жизнь? Каков смысл того, что твоя мать преждевременно умерла, что безжалостно хранит молчание твой отец, что все твои надежды возлагаются на смерть ни в чем не повинного человека? Объясни мне смысл всего этого. Минула неделя, в течение которой не было иных мыслей, кроме как о преступлении. До чего же другими были мечты, когда поезд отъезжал от вокзала Александрии. А эти мужчины? Неужели на совести ни одного из них нет какого-либо преступления? Болтовня о деньгах, о войне, об удаче – нет ей конца. Пророчества о преступлениях из сокровенных глубин потустороннего мира и полное неведение о преступлении, готовящемся у них под носом.
Около десяти часов утра Сабир покинул салон, поклонился Халилю и вышел, сказав про себя: все должны отметить, что я покинул гостиницу в десять и не возвращался до часу ночи. Кинул взгляд на вход в соседнее здание. Похоже на базар из-за толчеи входящих и выходящих людей. Крыша пустая, с улицы ее не видно. Темнота наступает с пяти вечера. Мелькнула мысль повидаться с Ильхам в редакции, но не хватило решимости для такого визита. Нет, не мог он разговаривать с ней, истекая кровавым потом. И что сказать ей, когда он навсегда уходит с ее пути? С чувством грусти он прошел мимо редакции. Представил себе место Ильхам в конторе, ее взгляд, привычный вопрос о Рахими, ее грациозные движения. Нет, не подняться ему до уровня ответственности, к которой обязывает ее любовь. Пришлось убивать время, гуляя по улицам. Пообедал в лавке «Свобода» на улице Клот-бек, выпил пару рюмок. Бакалейщик сказал:
– Погода скверная. Уходя, Сабир бросил ему:
– Я преступник. Потомственный. Мужчина засмеялся вдогонку.
Внезапно принял решение встретиться с Ильхам в «Витр Куан». Но там ее не оказалось. Ему сказали, что она сразу после обеда ушла. Он словно очнулся от наваждения. Намерение повидаться с ней было явно безрассудным. Протянул время в кафе до пяти, потом пошел на улицу Фонтана. Остановился в сумраке аркады напротив здания, соседствующего с гостиницей. Еще раз обследовал его взглядом. Совсем рядом раздался вопль нищего с его славословиями, заставивший Сабира вздрогнуть от неожиданности. Привратник отвлекся – начал торговаться с продавцами салата. Воспользовавшись этим, он пересек улицу и вошел в дом. Протиснулся сквозь сутолоку людей у входа, пошел вверх по такой же заполненной людьми шумной лестнице. Распахнутые двери апартаментов, заполненных работниками и заказчиками. Многие смотрели на него, не фиксируя в памяти его лицо. И он украдкой поглядывал на окружавших, чтобы убедиться в том, что среди них нет знакомых постояльцев гостиницы. Так он без проблем достиг крыши. На открытом пространстве мрак не казался таким плотным. Он увидел крышу, усеянную мусором, безлюдную. Несколько успокоился и внимательно осмотрелся. Соседнего дома не было видно – только продолжение крыши и мансарда. Вздрогнул, увидев Кериму. Она собирала высохшее белье. Ждет, конечно. Может, даже заметила его, когда он переходил улицу. Руки ее заняты, разжимают прищепки, а все мысли в жадно шарящем взгляде. Увидела его, когда он вошел на крышу, сделала знак приблизиться. Он подошел к легкой ограде, разделявшей крыши. Весь разум сосредоточился на отчаянной решимости, Сабир отбросил все сомнения и беспокойства. Она, стоя спиной к нему, спросила:
– Кто-нибудь из знакомых видел тебя?
– Нет.
– Али Сурейкус внизу. Я постою на лестничной площадке, пока ты переберешься сюда.
Она ушла, унося белье. Стена квартиры в мансарде словно поглотила ее. Он осторожно осмотрелся, потом легко перепрыгнул ограду и оказался на крыше гостиницы. Подошел и остановился у входа в квартиру. Из-за двери показалась голова Керимы.
– Дверь не заперта, – прошептала она. – Откроешь от себя и войдешь.
Он слегка нажал на дверь, и она отворилась. Глубоко вздохнул и шагнул в коридор, погруженный во мрак. Замер за дверью. Тотчас же появилась она. Заперла дверь и зажгла свет. Лицо ее казалось изможденным, глаза горели. Ни следа обольстительной живости. Яростно и нервозно обнялись, без души, без чувства. Отпрянули, обменялись растерянным взглядом. Он сказал:
– Любая промашка нас погубит.
– Не раскисай,– сухо ответила она.– Все вокруг спокойно. Все идет, как задумали.
Она повела его осматривать небольшую квартиру. Из коридора одна дверь вела в просторную спальню, другая – из спальни в меньшую комнату – гостиную. Больше комнат не было, исключая служебные помещения. Он задержал взгляд на обстановке спальни. Почудилось, что кровать, шкаф и канапе имеют глаза и бесстрастно наблюдают за ним. Он чуть было не высказал своего впечатления, но постеснялся и только заметил:
– Унылая комната. Она ответила, приходя в себя от неожиданности вторжения в ее владения.
– Может быть. Главное, ты должен ждать здесь, в спальне. Тебе придется спрятаться под кроватью, как только услышишь, что он идет.
– Пол деревянный?
– Да. Покрыт ковром, как и во всех комнатах.
– Он, конечно, запрет внешнюю дверь?
– Разумеется. Когда меня нет, его обычно провожает до квартиры Сави. А дверь он запирает сам и ключ чаще всего оставляет в замке или кладет на столик. Ты просто отопрешь дверь и выйдешь.
– А вдруг кто-нибудь окажется на крыше?
– Никого не будет. Али Сурейкус спускается к себе на третий этаж после того, как хозяин укладывается спать.
– Спросят, как пробрался этот…
– Окна будут закрыты. Значит, он либо забыл запереть дверь после ухода Сави, либо открыл ее кому-то, кто постучал.
– Разве станет он открывать, не спросив, кто стучит?
– Ну, может, услышал знакомый голос.
– Тогда они сообразят, что ночной посетитель – кто-то из проживающих в гостинице.
Все тем же бесстрастным голосом Керима сказала:
– Вот и хорошо. Невинный не пострадает. Главное, чтобы спасся ты.– Она указала на полную сумку.– Кража уже совершена. Некоторые драгоценности и кое-какие деньги. Я вскрыла шкаф ножом и разбросала находящиеся там вещи. Ты перчатки прихватил?
– Да.
– Отлично. Вот тебе и железная дубинка. Она кивнула на предмет, лежавший на столе. Я принесла ее из Тукейси. Это ножка от старого родильного кресла. Только без перчаток не прикасайся. И еще: смотри не оброни чего-нибудь из личных вещей, когда будешь под кроватью.
Ему показалось, что лицо ее совсем поблекло в сравнении с лихорадочно горящими глазами.
– Мне пора. Они снова почти механически обнялись.
– Останься еще немного.
– У нас больше нет времени. Ничего не забыла сказать?
– Держи себя в руках. Действуй обдуманно в любой мелочи и…
– Что и?..
Она посмотрела на него странным взглядом и пробормотала:
– Да ничего. Залезай под кровать.
В третий раз обнялись – он словно цеплялся за нее. Она вышла, громко позвала Али Сурейкуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Минуты проходили в мучениях и злости. Нет, никогда прежде не было такого унижения. Унижения голодной похоти. Унижения несостоятельных поисков. И страха перед унижением. Эта ночь, как и предыдущая, была сплошной проклятой бессонницей с головной болью. Решил днем не выходить из гостиницы. Увидел, как Керима спустилась и заняла свое место возле мужа точно так, как в первый раз. Мучительное желание разлилось по телу, она упорно избегала смотреть в его сторону. Не знает, до какой степени он обезумел, и потому не боится последствий. Когда она встала, чтобы подняться к себе в квартиру, их взгляды на миг встретились. Глянула на него предостерегающе и ушла. Что означало это предостережение? Судя по всему, отношение к ней старика не изменилось. Он уже в таком возрасте, что едва ли сумел бы не выдать себя. Сабир хотел догнать ее на втором этаже или на третьем, но передумал, услышав, как торопливо она поднимается, словно угадала его мысль и таким образом просигналила предостережение.
Дни проходят, деньги тают. История с отцом уже превратилась в нелепую легенду, в которую он и сам уже не верил. Но Керимы, этой роковой женщины, ему не избежать. Она – его жизнь и оставшаяся в этой жизни надежда.
Вечерами бродил он по Клот-беку, проводил время, выпивая и ожидая ее в темноте ночь за ночью. Он вернулся в полночь, и Мухаммед Сави сонно сообщил:
– Сегодня днем вас спрашивали по телефону.
Эти телефонные новости перестали его волновать. Если бы они не оправдали его скептицизма, если бы произошло чудо в этот момент отчаяния и страдания. Женский голос.
– По объявлению?
– Да нет, спросила, в номере ли вы. Я сказал, что вы еще не вернулись, и она положила трубку.
Ильхам? Из-за всех этих неудач последние два дня Сабир не встречался с ней. Когда он уже разделся и погасил свет, раздался легкий стук в дверь. Как сумасшедший он рванулся к двери, распахнул, крепко сжал ее руки и, несмотря на чувство счастливого облегчения, воскликнул с упреком:
– Ты!.. Повлек ее к постели, повторяя:
– Ты… И тебе не совестно?
– Ой, ты меня раздавишь, осторожнее.
– Как ты не пощадила мои нервы.
– Но ведь и мне не легче! Он хотел сорвать с нее халат, но она плотно его запахнула и стиснула руками.
– Нет. Оставаться рискованно. Я буквально на пару слов и ухожу.
– Ха! Сам дьявол не защитит тебя от меня!
– Ты пьян. Возьми себя в руки. Сейчас малейшая оплошность – и все рухнет.
Он посадил ее рядом с собой на край постели и спросил:
– Что случилось?
– Когда я вернулась от тебя в последний раз, он проснулся, чего с ним раньше не бывало, и стал расспрашивать, все ли время я была рядом. Я сумела увильнуть, но мне показалось, что Али Сурейкус что-то заподозрил. Я не уверена до конца, но все же перепугалась ужасно.
– Может, показалось?
– Может, да, а может нет. Но нам нельзя всем рисковать. Так потеряем и любовь, и надежду. Учти, одно слово – и он меня уничтожит, буду в вечной нищете прозябать. – Она вздохнула. – Вот я и воздержалась от визитов. И не смогла объяснить свое поведение. Думала-гадала, а сама терзалась – как ты там? Что ты подумал? Ты знаешь, он ведь не подписывал на мое имя всего имущества, пока не взял с меня обязательства быть ему верной. Говорил: ты мои руки, мои глаза, ты мне дочь и жена. Не оскверняй изменой оставшиеся мне дни.
– Ну и что?
– А то, что я должна категорически прекратить свидания. Это единственный выход.
– С ума сойти!
– Нет, это разумно.
– Значит, ждать? До каких пор ждать? Ответила с тяжким вздохом:
– Как ты понимаешь, ответа я не знаю.
– Когда деньги у меня кончатся, я буду вынужден уехать.
– Я могу тебе понемногу подбрасывать, чтобы удержать тебя в Каире как можно дольше.
– Это не отвратит неизбежного.
– Я понимаю. Но где выход? Я мучаюсь не меньше тебя.
– О, нет, мне, помимо этих страданий, вообще грозит полный крах.
– А я и за себя, и за тебя страдаю. Неужели ты не понимаешь?
Он вдруг задумчиво произнес, словно спрашивая самого себя:
– Когда же он умрет?..
– Ты спрашиваешь, будто я ясновидящая.
– А кто же ты тогда?
– Я несчастная женщина. Куда более несчастная, чем ты можешь предположить.
– Может, смерть посмеется над нашими опасениями и он вдруг сам умрет?
– Это не исключено. Ведь он такой дряхлый. Не может же он до бесконечности жить.
– Можем, нынче ночью помрет, а может, через двадцать лет в возрасте своей сестрицы, которая два года назад Богу душу отдала.
– Проклятье!
– Ничего не поделаешь. Я должна уходить.
– И я увижу тебя только после его смерти?
– Повторяю: ничего не поделаешь.
– Ну, это как сказать. Они смолкли, в темноте прислушиваясь к шепоту тишины. Он вдруг сказал:
– Ты мне уже некоторое время делаешь намеки, напоминая об одном разговоре, свидетельницей которого была только ночная тьма. Давай поговорим начистоту о том, что… я убью его.
– Тебя тогда этот разговор смутил, – обеспокоенно сказала она. – Я его больше не затевала. Я ведь не бессердечная тварь. Единственная моя слабость в том, что я безумно люблю тебя. Нет, лучше ждать нам обоим.
– Пока он не умрет в возрасте своей сестры?
– Пусть Аллах распорядится, как ему угодно.
Он ощутил железную решимость, поднялся во мраке в порыве отчаяния, но тут же сел. Несмотря на прохладу, его бросило в жар.
– А что потом?
Она молчала. Темнота стала плотной, как удушливый дым.
– Ну? Не теряй времени. Что после убийства?
До него донеслось едва различимое бормотанье, словно она хотела что-то сказать, но в горле пересохло. Потом услышал ее глухой, будто из подземелья, голос:
– Переждем какое-то время. Зато в безопасности… Можем тайком встречаться где-нибудь. А потом – я буду твоей со всем своим богатством. Он стиснул кулаки и сказал:
– Отчаяние не дает нам иного выхода и времени для выбора.
– К сожалению.
– Но что я должен сделать?
Она ответила после паузы, которая показалась ему слишком краткой:
– Изучи здание, примыкающее к гостинице.
Ого! Так она все продумала. В этой прелестной головке готов план преступления. Все ей прощается, поскольку делается во имя любви.
– Квартиры арендуются там портными и торговцами на длительные сроки. Ночью они покидают здание. Войти в дом и выйти ничего не стоит.
– Это в том доме?
– Ну да. Крыша его впритык к нашей.
– То есть перейти легко?
– Да. Перейдешь на нашу крышу и подождешь его в квартире.
– Он, кажется, поднимается к себе между восемью и девятью вечера?
– Лучше сделать это в тот день, когда я ухожу в гости к матери, что случается каждый месяц регулярно в одно и то же время.
– Просто не верится – всего только месяц прошел, как я здесь живу, – сказал Сабир с удивлением.
– После этого тебе не составит труда вернуться обратно.
– Мы то и дело слышим о подобных преступлениях, когда их раскрывают,– сказал он смущенно.
– Потому что мы узнаем только о раскрытых преступлениях,– ответила она холодно.
Да, она великолепна. Как твоя мать. А пожалуй, и похлеще.
– И это все?
– Нет. Нужно совершить кражу, чтобы навести полицию на ложный след, подсказать им мотив преступления.
– А что украсть?
– Это предоставь мне. И смотри не оставь улик. Ищейки идут по следам.
– Что ж… похоже, что это вполне надежное дело.
– Жизнь у нас одна. Если она сомнет тебя, мне тоже конец. И другого выхода для нас нет, как найти путь, чтобы покончить с этими страданиями, с этим безумием.
Он растерянно покачал головой.
– Безумие. Безумие… Ты веришь, что наш план осуществим и мы действительно начнем новую жизнь?
– Как следует изучи дом, – холодно ответила она.
У тебя на это считанные дни. И смотри, чтоб ни одна душа не увидела, как ты переходишь с крыши на крышу. В тебе достаточно смелости и дерзости, или я просто ничего не понимаю в людях.
Он задумался, а она добавила:
– Давай повторим с самого начала. Шаг за шагом, чтоб ничего не упустить.
10
Он мелкими глотками выпил молоко. Съел яйцо и яблоко. Хорошенько рассмотрел тех, кто сидел в салоне. Скоро он не будет принадлежать к этой породе людей. Когда наступит ночь, он примет чуждый ему кровавый облик, станет частью преступного мира. А вот и дядюшка Халиль Абу Наджа. Его последнее утро выдалось холодным. У него от старости трясутся руки, а он совсем не думает о смерти. Отпущенный тебе срок жизни пробьет в десять часов вечера. Ты этого и не подозреваешь, зато я знаю. Не забивай же себе голову сиюминутными проблемами, прими совет отчаявшегося брата. Быть может, я соучаствую в промысле Божьем, связанном с миром иным, с тех пор как согласился стать убийцей. Зазвенел телефон, и Сабир невольно засмеялся так громко, что сидевшие рядом повернулись к нему. Уж не сам ли Сайед Сайед Рахими появился в решающий момент, чтобы изменить предначертание судьбы? Мухаммед Сави снял трубку: «Нет… нет, милостивый государь». Нет… нет… А я скажу; нет, господин Рахими. Вы отвергли сына, и сын вас отвергнет. Вы ему не нужны. Он у другого человека будет искать свободы, достоинства и покоя. Ага! Ты зеваешь, дядюшка Халиль. До каких пор будешь преодолевать вечный сон? Почему упорно продолжаешь участвовать в этих гонках навстречу неминуемой судьбе? Каков смысл того, что твоими деньгами будет пользоваться тот, кто отобрал у тебя жизнь? Каков смысл того, что твоя мать преждевременно умерла, что безжалостно хранит молчание твой отец, что все твои надежды возлагаются на смерть ни в чем не повинного человека? Объясни мне смысл всего этого. Минула неделя, в течение которой не было иных мыслей, кроме как о преступлении. До чего же другими были мечты, когда поезд отъезжал от вокзала Александрии. А эти мужчины? Неужели на совести ни одного из них нет какого-либо преступления? Болтовня о деньгах, о войне, об удаче – нет ей конца. Пророчества о преступлениях из сокровенных глубин потустороннего мира и полное неведение о преступлении, готовящемся у них под носом.
Около десяти часов утра Сабир покинул салон, поклонился Халилю и вышел, сказав про себя: все должны отметить, что я покинул гостиницу в десять и не возвращался до часу ночи. Кинул взгляд на вход в соседнее здание. Похоже на базар из-за толчеи входящих и выходящих людей. Крыша пустая, с улицы ее не видно. Темнота наступает с пяти вечера. Мелькнула мысль повидаться с Ильхам в редакции, но не хватило решимости для такого визита. Нет, не мог он разговаривать с ней, истекая кровавым потом. И что сказать ей, когда он навсегда уходит с ее пути? С чувством грусти он прошел мимо редакции. Представил себе место Ильхам в конторе, ее взгляд, привычный вопрос о Рахими, ее грациозные движения. Нет, не подняться ему до уровня ответственности, к которой обязывает ее любовь. Пришлось убивать время, гуляя по улицам. Пообедал в лавке «Свобода» на улице Клот-бек, выпил пару рюмок. Бакалейщик сказал:
– Погода скверная. Уходя, Сабир бросил ему:
– Я преступник. Потомственный. Мужчина засмеялся вдогонку.
Внезапно принял решение встретиться с Ильхам в «Витр Куан». Но там ее не оказалось. Ему сказали, что она сразу после обеда ушла. Он словно очнулся от наваждения. Намерение повидаться с ней было явно безрассудным. Протянул время в кафе до пяти, потом пошел на улицу Фонтана. Остановился в сумраке аркады напротив здания, соседствующего с гостиницей. Еще раз обследовал его взглядом. Совсем рядом раздался вопль нищего с его славословиями, заставивший Сабира вздрогнуть от неожиданности. Привратник отвлекся – начал торговаться с продавцами салата. Воспользовавшись этим, он пересек улицу и вошел в дом. Протиснулся сквозь сутолоку людей у входа, пошел вверх по такой же заполненной людьми шумной лестнице. Распахнутые двери апартаментов, заполненных работниками и заказчиками. Многие смотрели на него, не фиксируя в памяти его лицо. И он украдкой поглядывал на окружавших, чтобы убедиться в том, что среди них нет знакомых постояльцев гостиницы. Так он без проблем достиг крыши. На открытом пространстве мрак не казался таким плотным. Он увидел крышу, усеянную мусором, безлюдную. Несколько успокоился и внимательно осмотрелся. Соседнего дома не было видно – только продолжение крыши и мансарда. Вздрогнул, увидев Кериму. Она собирала высохшее белье. Ждет, конечно. Может, даже заметила его, когда он переходил улицу. Руки ее заняты, разжимают прищепки, а все мысли в жадно шарящем взгляде. Увидела его, когда он вошел на крышу, сделала знак приблизиться. Он подошел к легкой ограде, разделявшей крыши. Весь разум сосредоточился на отчаянной решимости, Сабир отбросил все сомнения и беспокойства. Она, стоя спиной к нему, спросила:
– Кто-нибудь из знакомых видел тебя?
– Нет.
– Али Сурейкус внизу. Я постою на лестничной площадке, пока ты переберешься сюда.
Она ушла, унося белье. Стена квартиры в мансарде словно поглотила ее. Он осторожно осмотрелся, потом легко перепрыгнул ограду и оказался на крыше гостиницы. Подошел и остановился у входа в квартиру. Из-за двери показалась голова Керимы.
– Дверь не заперта, – прошептала она. – Откроешь от себя и войдешь.
Он слегка нажал на дверь, и она отворилась. Глубоко вздохнул и шагнул в коридор, погруженный во мрак. Замер за дверью. Тотчас же появилась она. Заперла дверь и зажгла свет. Лицо ее казалось изможденным, глаза горели. Ни следа обольстительной живости. Яростно и нервозно обнялись, без души, без чувства. Отпрянули, обменялись растерянным взглядом. Он сказал:
– Любая промашка нас погубит.
– Не раскисай,– сухо ответила она.– Все вокруг спокойно. Все идет, как задумали.
Она повела его осматривать небольшую квартиру. Из коридора одна дверь вела в просторную спальню, другая – из спальни в меньшую комнату – гостиную. Больше комнат не было, исключая служебные помещения. Он задержал взгляд на обстановке спальни. Почудилось, что кровать, шкаф и канапе имеют глаза и бесстрастно наблюдают за ним. Он чуть было не высказал своего впечатления, но постеснялся и только заметил:
– Унылая комната. Она ответила, приходя в себя от неожиданности вторжения в ее владения.
– Может быть. Главное, ты должен ждать здесь, в спальне. Тебе придется спрятаться под кроватью, как только услышишь, что он идет.
– Пол деревянный?
– Да. Покрыт ковром, как и во всех комнатах.
– Он, конечно, запрет внешнюю дверь?
– Разумеется. Когда меня нет, его обычно провожает до квартиры Сави. А дверь он запирает сам и ключ чаще всего оставляет в замке или кладет на столик. Ты просто отопрешь дверь и выйдешь.
– А вдруг кто-нибудь окажется на крыше?
– Никого не будет. Али Сурейкус спускается к себе на третий этаж после того, как хозяин укладывается спать.
– Спросят, как пробрался этот…
– Окна будут закрыты. Значит, он либо забыл запереть дверь после ухода Сави, либо открыл ее кому-то, кто постучал.
– Разве станет он открывать, не спросив, кто стучит?
– Ну, может, услышал знакомый голос.
– Тогда они сообразят, что ночной посетитель – кто-то из проживающих в гостинице.
Все тем же бесстрастным голосом Керима сказала:
– Вот и хорошо. Невинный не пострадает. Главное, чтобы спасся ты.– Она указала на полную сумку.– Кража уже совершена. Некоторые драгоценности и кое-какие деньги. Я вскрыла шкаф ножом и разбросала находящиеся там вещи. Ты перчатки прихватил?
– Да.
– Отлично. Вот тебе и железная дубинка. Она кивнула на предмет, лежавший на столе. Я принесла ее из Тукейси. Это ножка от старого родильного кресла. Только без перчаток не прикасайся. И еще: смотри не оброни чего-нибудь из личных вещей, когда будешь под кроватью.
Ему показалось, что лицо ее совсем поблекло в сравнении с лихорадочно горящими глазами.
– Мне пора. Они снова почти механически обнялись.
– Останься еще немного.
– У нас больше нет времени. Ничего не забыла сказать?
– Держи себя в руках. Действуй обдуманно в любой мелочи и…
– Что и?..
Она посмотрела на него странным взглядом и пробормотала:
– Да ничего. Залезай под кровать.
В третий раз обнялись – он словно цеплялся за нее. Она вышла, громко позвала Али Сурейкуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14