Поняв это, наш капитан разразился бранью и проклятиями, посылая к черту всех алчных венецианских судовладельцев, права и законы республики святого Марка и даже высокочтимую синьорию.
– Встреча с этим кораблем не предвещает ничего хорошего, – прокричал он в конце концов. – И если в сердцах ваших есть хоть капля отваги, то беритесь за оружие – и будем сражаться плечом к плечу. А женщины и калеки пусть спрячутся в трюме.
У меня свело живот от страха, когда я услышал эти слова и увидел стройные очертания преследующего нас корабля; подгоняемый множеством весел, он стремительно мчался к нам в бурунах белой пены. Вскоре я заметил на носу чужого судна два клуба дыма, и рядом с нами в воду плюхнулось пушечное ядро, подняв фонтан брызг, а другое ядро пробило наш парус, прежде чем ветер донес грохот выстрелов до наших ушей.
– По-моему, сражение уже проиграно, – проговорил Антти. – Ведь у нас – не больше пятнадцати человек, способных держать в руках оружие. По всем правилам военного искусства столь маленький отряд не должен раздражать гораздо более сильного противника, оказывая ему бессмысленное сопротивление, а обязан, наоборот, сдаться – и обеспечить себе таким образом самые выгодные условия капитуляции. Я вынужден, правда, признать, что мне совершенно неизвестны правила ведения войны на море, но на суше обычно поступают именно так.
Но рябой капитан ответил:
– Нам остается надеяться лишь на Бога – и на то, что военная галера находится где-то неподалеку и уже разыскивает нас. Я командую кораблем, на мачте которого развевается венецианский флаг со львом, и с пиратствующими неверными могу разговаривать лишь с оружием в руках. И если бы я сдал негодяям это судно без боя, то покрыл бы себя величайшим позором и высокочтимая синьория достала бы меня из-под земли, чтобы торжественно вздернуть на мачте. Если же я буду храбро сражаться и не паду в бою, то синьория выкупит меня из рабства. А если я погибну в схватке с неверными, то имею все основания полагать, что душа моя, покинув бренное тело и очистившись от всех грехов, отправится прямиком в рай.
А брат Жан размахивал медным распятием и кричал голосом, осипшим от страха:
– Тот, кто падет в битве с приверженцами лжепророка, заслужит мученический венец и окажется в Царствии небесном. Так будем же сражаться с мужеством и отвагой во имя Господа нашего Иисуса Христа!
Антти с сомнением почесал в затылке и засунул руку в дуло единственной на корабле позеленелой от времени бронзовой пушки, но не обнаружил там ничего, кроме старых птичьих гнезд и крысиного помета. Капитан выбросил из своей каюты связку заржавленных мечей, которые со звоном упали на палубу, а матросы с явной неохотой потянулись к железным баграм. Капитан принес из каюты еще и большой мушкет, а я попытался зарядить его, поскольку умел обращаться с таким оружием; но порох был сырым…
Пиратский корабль был уже так близко, что мы могли разглядеть зеленые и алые флажки, развевающиеся на верхушках мачт, и внушающие ужас огромные тюрбаны, которые красовались на головах у неверных. Негодяи были вооружены до зубов, и блеск острых клинков слепил нас.
Грянуло множество выстрелов. Двое наших, обливаясь кровью, упали на палубу, а третий с криком схватился за кисть руки. В следующий миг на нас обрушилась туча стрел – и многие из них достигли цели. Брат Жан при виде крови и раненых впал в экстаз и принялся скакать по палубе, дико вопя, что все мы станем мучениками, а другие паломники последовали его примеру, размахивая оружием и распевая псалмы дрожащими и срывающимися от страха голосами. Тогда Антти вытащил меня из-под града стрел, и мы укрылись в каюте капитана, который тоже присоединился к нам и, непрерывно крестясь, сказал:
– Пусть Пречистая Дева и все святые помилуют мою бедную душу, а Иисус Христос простит мне все грехи. Я узнал это судно по флажкам, оно – с острова Джерба Джерба – остров в заливе Сирт, главная база варварийских пиратов.
, а командует кораблем корсар по имени Драгут Драгут – родосский турок, пират, промышлял в Восточном Средиземноморье с эскадрой из дюжины кораблей; попав в плен к Андреа Дориа, почти четыре года провел на итальянской галере, прикованный к веслам. Он стал личным врагом Дориа и поклялся отомстить ему. Хайр-эд-Дин выкупил Драгута за три тысячи крон, прибегнув к посредничеству рыцарей Мальтийского ордена, и Драгут, приняв командование варварийским флотом, стал укреплять Джербу. Драгут погиб в 1565 году при осаде мальтийской крепости.
, безжалостно истребляющий христиан. Давайте же дорого продадим свои жизни, ибо пробил наш последний час.
Но какая бы то ни была, схватка с закаленными в морских сражениях пиратами означала лишь бессмысленное кровопролитие: их гребцы по команде убрали весла, и пиратский корабль, с разгона скользнув по волнам, встал с нами борт о борт. Замелькали абордажные крючья, и не успел я вымолвить «Господи, спаси нас!», как обе посудины с треском стукнулись друг о друга и наше судно было привязано к корсару бесчисленными канатами и цепями. Как человек чести капитан ринулся с мечом в руке на пиратов, но тут же рухнул с раскроенным черепом, не успев даже ранить ни одного из нападавших. Увидев это, команда немедленно побросала багры и пики и подняла руки в знак капитуляции. В мгновение ока были перебиты последние паломники, еще размахивающие оружием, и нашим кораблем полностью овладели пираты. Так что мы не покрыли себя бессмертной славой в этом неравном бою…
Антти сказал мне:
– Пришел наш последний час, и я не хочу больше пятнать свои руки кровью ближних. По правилам военного искусства благородные мужи сопротивляются врагу до тех пор, пока существует хоть малейшая возможность спасения. – С этими словами он отшвырнул меч, но тут же добавил, точно стыдясь своего поступка: – И тебе не советую бороться с теми, кто явно сильнее нас. Лучше примем смерть от рук неверных как смиренные христиане.
Брат Жан до последней минуты пытался со своим медным распятием яростно наскакивать на пиратов, но они даже не дали себе труда убить монаха. Один из них просто вырвал у него распятие и совершенно спокойно швырнул святыню в море. Это привело брата Жана в такое неистовство, что он с пеной на губах бросился на негодяя, царапаясь и кусаясь, пока не получил пинка в живот и не грохнулся на палубу, где начал извиваться, громко воя от боли. Мы с Антти не сопротивлялись, когда нас подтолкнули к кучке других пленников. Пираты разбежались по всему кораблю и полезли в каюты и трюмы через все двери, люки и отверстия. Легкая победа привела неверных в прекрасное настроение, и потому сначала они были не слишком суровы с нами. И лишь когда пираты к своему великому разочарованию поняли, что на корабле нет никаких ценных грузов, а есть только кучка бедных паломников, неверные принялись грозить нам кулаками и проклинать нас на всех языках мира. Я с удивлением заметил, что корсары не были ни африканцами, ни турками. Хотя они и носили тюрбаны, но были в большинстве своем итальянцами или испанцами.
Эти жестокие люди избивали нас, плевали нам в лица и срывали с нас одежды, так что вскоре лишь жалкие лохмотья прикрывали нашу наготу. Пираты отобрали у нас кошели и проворными пальцами ощупали наши вещи, ища зашитые в складках материи монеты и драгоценности. Но я в тот момент уже не думал о потерянных деньгах; меня волновала лишь собственная жизнь. Найденные дорогие вещицы и монеты разбойники бросали на разложенный на палубе парус. Туда же полетели лучшие из наших нарядов – и случилось все это в мгновение ока.
Когда нас уже обобрали до нитки, на корабль наш ступил темнокожий мужчина в большом тюрбане, украшенном султаном из роскошных перьев. Шелковый халат этого человека был весь расшит серебром, а в руке мужчина сжимал ятаган, на рукояти которого горели драгоценные камни. Завидев смуглокожего, наши раздетые и разутые матросы начали с горячностью колотить себя в грудь и напрягать мускулы, но он в надменности своей даже не взглянул в сторону пленных моряков. Пираты показали ему жалкую добычу, захваченную на корабле, а когда смуглокожий выразил кивком свое согласие, они забегали среди нас, ощупывая наши мышцы, осматривая зубы и быстро и деловито оттаскивая в сторону слабых и больных. Это встревожило меня еще больше, и я спросил, что все это значит. Матросы объяснили мне, что пираты оставляют в живых только тех, кто может грести или годится для какой-нибудь другой тяжелой работы, а всех прочих убивают, и нам надо молиться, чтобы они отнеслись к нам милостиво.
И тут меня охватил такой страх, что язык у меня отнялся и я не мог больше вымолвить ни слова. В этот миг на палубу вывалилось несколько пиратов. Они волокли вырывающуюся Джулию. Негодяи смеялись и радостно галдели, ибо Джулия нежно прижимала к груди моего песика Раэля, который рычал и скалил на них зубы, так что пираты весьма и весьма изумлялись, как такая маленькая собачка может быть столь храброй и злой.
Увидев и учуяв кровь, Раэль разъярился еще больше; к тому же он беспокоился обо мне – и потому начал так рваться у Джулии из рук, что ей пришлось выпустить его. Тогда он помчался прямо ко мне и принялся лизать мне пальцы, чтобы показать, как он рад, что нашел меня – и что я жив.
Предводитель неверных в нетерпении взмахнул рукой – и смех и веселый гвалт мгновенно смолкли, словно смуглокожий отсек все звуки своим ятаганом. Воцарилась гробовая тишина. Капитан приказал, чтобы Джулию подвели к нему. Он сорвал с ее лица вуаль и сначала взглянул на пленницу весьма благосклонно. Но увидев ее глаза, он отшатнулся и вскрикнул от удивления. А его люди в испуге выставили перед собой пальцы, как рога, чтобы уберечься от дурного глаза.
Матросы с нашего корабля тоже позабыли о своей беде и, сгрудившись возле охраняющих их пиратов, принялись размахивать кулаками и вопить:
– Эту женщину надо бросить в море! Это из-за ее дурных глаз погибло наше судно!
Из этих слов я понял, что они давно догадывались о тайне Джулии.
Но ярость моряков лишь помогла Джулии, ибо, чтобы выказать им свое презрение, предводитель неверных знаком повелел своим людям отвести девушку в круглый шатер, который стоял на корме пиратского корабля. Я почувствовал огромное облегчение, хотя сразу понял, что в плену у неверных Джулию ждут лишь насилие и рабство.
Надменный капитан еще раз нетерпеливо взмахнул своей смуглой рукой. Тогда, выступив из толпы, перед ним замер огромный, черный, как уголь, невольник, обнаженный до пояса, с кривой турецкой саблей в руке. Капитан кивком указал ему на стариков и больных, которые уже упали на колени, и повернулся к ним спиной, с презрением глядя на нас, пленников, еще не осмотренных пиратами. Когда чернокожий палач приблизился к своим жертвам, паломники в ужасе закричали, но он, не обращая внимания на мольбы и стоны, принялся легко и ловко сносить несчастным головы резкими взмахами своего ятагана.
Когда я увидел, как по палубе катятся отрубленные головы и потоком льется кровь, меня покинули все силы, и я рухнул на колени, крепко прижав к себе Раэля. Антти, широко расставив ноги, стоял передо мной. Но неверные, с уважением ощупав его мускулы, одобрительно заулыбались, похлопали его по плечу и велели отойти в сторону. Так я лишился всякой поддержки, а поскольку все время прятался за спинами других, то оказался в ряду пленников последним. Неверные грубо схватили меня за ноги и принялись мять пальцами мышцы, презрительно морщась. Ведь я все еще был очень худ после болезни и как человек ученый не мог, разумеется, тягаться силами с закаленными моряками. И вот предводитель пиратов пренебрежительно махнул рукой; один из его людей тут же поставил меня на колени, чтобы негр мог обезглавить меня, как других несчастных.
Увидев, что творится, Антти спокойно шагнул вперед, и никто почему-то даже не попытался ему помешать. Огромный негр на миг остановился, чтобы отереть пот со лба, а когда поднял ятаган, собираясь отрубить мне голову, Антти схватил гиганта, поднял в воздух и швырнул извивающегося великана за борт. Не выпуская из рук сабли, негр с плеском упал в воду.
Все это произошло столь неожиданно и так всех ошеломило, что даже пираты на минуту замерли, вытаращив глаза и разинув рты. Но потом их надменный капитан громко расхохотался, а корсары начали одобрительно хлопать себя по бедрам, и никто не поднял руки на Антти. Но он был мрачен. Казалось, что лицо его высечено из камня.
Глядя на меня своими круглыми серыми глазами, Антти проговорил:
– Я совсем не хочу, чтобы эти люди смилостивились надо мной, Микаэль. Лучше умрем вместе – как вместе жили и боролись с превратностями жестокой судьбы. Может, Всевышний отпустит нам наши грехи, ибо помыслы наши были чисты, когда отправились мы в это паломничество ко Гробу Господню. Не будем терять надежды, ведь только она одна у нас и осталась!
Решив умереть вместе со мной, брат мой поступил благородно и отважно. От волнения в глазах у меня стояли слезы, когда я вскричал:
– Антти, Антти, ты действительно лучший брат на свете, но слова твои неразумны. Теперь я вижу, что ты еще более наивен, чем я думал. Не веди себя, как последний дурак! Живи – и будь счастлив, я же стану молиться на небесах, чтобы в неволе у неверных не было тебе слишком тяжко.
Но хоть и говорил я такие слова, сам в это время трясся от страха и в душе моей клокотали совсем иные чувства. Еще ни разу в жизни небеса не казались мне столь далекими, и я готов был променять свое место в заоблачных высях на заплесневелую корку хлеба – лишь бы жевать ее на этом свете!
Тем временем ужасный негр успел взобраться на борт. С великана ручьями текла вода, а свою кривую саблю он держал в зубах. Едва очутившись на твердой палубе, он взял ятаган в руку, заревел, как разъяренный бык, и, дико вращая глазами, ринулся на Антти. Гигант несомненно убил бы моего брата, если бы предводитель пиратов не бросил короткого приказа, услышав который корсары кинулись Антти на помощь – и негру пришлось опустить свой ятаган. Великан трясся от бессильного гнева; чтобы дать своей злобе хоть какой-то выход, негр взмахнул саблей, собираясь снести мне голову. И в этот самый жуткий миг моей жизни я вспомнил слова, которым научил меня в Венеции человек с кривым носом. В отчаянии я прокаркал, как ворон:
– Бисмиллах! Иррахман! Иррахим!
Крик мой прозвучал столь впечатляюще, что изумленный палач опустил ятаган. Сам я не видел в происходящем ничего смешного, но мерзкие пираты снова расхохотались, а их капитан приблизился ко мне, благосклонно оглядел меня и произнес что-то по-арабски. Я смог лишь мотнуть головой, но мой песик оказался умнее меня: виляя хвостиком, он подбежал к капитану, вежливо встал на задние лапки и принялся умоляюще смотреть то на корсара, то на меня. И тогда сей гордый муж наклонился, взял Раэля на руки и начал ласково почесывать ему за ушами.
Пираты все еще смеялись, но капитан посерьезнел и заставил их замолчать, воскликнув:
– Аллах акбар! – Затем он повернулся ко мне и на ломаном итальянском языке спросил: – Почему ты взываешь к Аллаху, милосерднейшему из милосердных? Разве ты мусульманин?
– Что такое – мусульманин? – удивился я.
– Мусульманин – это человек, покорный воле Божьей, – ответил пират.
– Так разве и я не могу покориться воле Всевышнего? – проговорил я.
Капитан милостиво взглянул на меня, погладил Коран, который держал в руке, и сказал:
– Аллах велик, и безмерна доброта Его, так что если ты наденешь тюрбан и перейдешь в истинную веру, я сохраню тебе жизнь, хотя как пленник, захваченный в бою, ты станешь моим рабом; так повелел Пророк, да будет благословенно имя Его.
В ответ на это я смог лишь повторить:
– Да будет благословенно имя Его! – так велико было мое облегчение, когда я понял, что и дальше буду дышать полной грудью, видеть небо и есть хлеб.
Но брат Жан, который тем временем пришел в себя, вцепился мне в горло и принялся осыпать меня страшными проклятиями и молотить кулаком, вопя, что я – жалкий отступник и мерзкий предатель, оказавшийся хуже ползучего гада и обреченный теперь на вечные муки, ибо ради того, чтобы подло спасти свою поганую жизнь, совершил самый ужасный грех – чудовищный и неискупимый.
Злой монах еще долго выкрикивал ругательства и оскорбления, призывая Господа обрушить на мою голову самые страшные кары, но наконец Драгуту – а именно он и был предводителем пиратов – все это надоело. Он погладил Коран и щелкнул пальцами. И тогда негр с радостью поднял саблю и одним махом отсек брату Жану голову. Она скатилась на доски – и полуоткрытые уста ее все еще, казалось, продолжали извергать проклятия. Не слишком-то благочестивой была эта смерть… Однако я ни минуты не сомневаюсь в том, что по вере своей брат Жан заслужил мученический венец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Встреча с этим кораблем не предвещает ничего хорошего, – прокричал он в конце концов. – И если в сердцах ваших есть хоть капля отваги, то беритесь за оружие – и будем сражаться плечом к плечу. А женщины и калеки пусть спрячутся в трюме.
У меня свело живот от страха, когда я услышал эти слова и увидел стройные очертания преследующего нас корабля; подгоняемый множеством весел, он стремительно мчался к нам в бурунах белой пены. Вскоре я заметил на носу чужого судна два клуба дыма, и рядом с нами в воду плюхнулось пушечное ядро, подняв фонтан брызг, а другое ядро пробило наш парус, прежде чем ветер донес грохот выстрелов до наших ушей.
– По-моему, сражение уже проиграно, – проговорил Антти. – Ведь у нас – не больше пятнадцати человек, способных держать в руках оружие. По всем правилам военного искусства столь маленький отряд не должен раздражать гораздо более сильного противника, оказывая ему бессмысленное сопротивление, а обязан, наоборот, сдаться – и обеспечить себе таким образом самые выгодные условия капитуляции. Я вынужден, правда, признать, что мне совершенно неизвестны правила ведения войны на море, но на суше обычно поступают именно так.
Но рябой капитан ответил:
– Нам остается надеяться лишь на Бога – и на то, что военная галера находится где-то неподалеку и уже разыскивает нас. Я командую кораблем, на мачте которого развевается венецианский флаг со львом, и с пиратствующими неверными могу разговаривать лишь с оружием в руках. И если бы я сдал негодяям это судно без боя, то покрыл бы себя величайшим позором и высокочтимая синьория достала бы меня из-под земли, чтобы торжественно вздернуть на мачте. Если же я буду храбро сражаться и не паду в бою, то синьория выкупит меня из рабства. А если я погибну в схватке с неверными, то имею все основания полагать, что душа моя, покинув бренное тело и очистившись от всех грехов, отправится прямиком в рай.
А брат Жан размахивал медным распятием и кричал голосом, осипшим от страха:
– Тот, кто падет в битве с приверженцами лжепророка, заслужит мученический венец и окажется в Царствии небесном. Так будем же сражаться с мужеством и отвагой во имя Господа нашего Иисуса Христа!
Антти с сомнением почесал в затылке и засунул руку в дуло единственной на корабле позеленелой от времени бронзовой пушки, но не обнаружил там ничего, кроме старых птичьих гнезд и крысиного помета. Капитан выбросил из своей каюты связку заржавленных мечей, которые со звоном упали на палубу, а матросы с явной неохотой потянулись к железным баграм. Капитан принес из каюты еще и большой мушкет, а я попытался зарядить его, поскольку умел обращаться с таким оружием; но порох был сырым…
Пиратский корабль был уже так близко, что мы могли разглядеть зеленые и алые флажки, развевающиеся на верхушках мачт, и внушающие ужас огромные тюрбаны, которые красовались на головах у неверных. Негодяи были вооружены до зубов, и блеск острых клинков слепил нас.
Грянуло множество выстрелов. Двое наших, обливаясь кровью, упали на палубу, а третий с криком схватился за кисть руки. В следующий миг на нас обрушилась туча стрел – и многие из них достигли цели. Брат Жан при виде крови и раненых впал в экстаз и принялся скакать по палубе, дико вопя, что все мы станем мучениками, а другие паломники последовали его примеру, размахивая оружием и распевая псалмы дрожащими и срывающимися от страха голосами. Тогда Антти вытащил меня из-под града стрел, и мы укрылись в каюте капитана, который тоже присоединился к нам и, непрерывно крестясь, сказал:
– Пусть Пречистая Дева и все святые помилуют мою бедную душу, а Иисус Христос простит мне все грехи. Я узнал это судно по флажкам, оно – с острова Джерба Джерба – остров в заливе Сирт, главная база варварийских пиратов.
, а командует кораблем корсар по имени Драгут Драгут – родосский турок, пират, промышлял в Восточном Средиземноморье с эскадрой из дюжины кораблей; попав в плен к Андреа Дориа, почти четыре года провел на итальянской галере, прикованный к веслам. Он стал личным врагом Дориа и поклялся отомстить ему. Хайр-эд-Дин выкупил Драгута за три тысячи крон, прибегнув к посредничеству рыцарей Мальтийского ордена, и Драгут, приняв командование варварийским флотом, стал укреплять Джербу. Драгут погиб в 1565 году при осаде мальтийской крепости.
, безжалостно истребляющий христиан. Давайте же дорого продадим свои жизни, ибо пробил наш последний час.
Но какая бы то ни была, схватка с закаленными в морских сражениях пиратами означала лишь бессмысленное кровопролитие: их гребцы по команде убрали весла, и пиратский корабль, с разгона скользнув по волнам, встал с нами борт о борт. Замелькали абордажные крючья, и не успел я вымолвить «Господи, спаси нас!», как обе посудины с треском стукнулись друг о друга и наше судно было привязано к корсару бесчисленными канатами и цепями. Как человек чести капитан ринулся с мечом в руке на пиратов, но тут же рухнул с раскроенным черепом, не успев даже ранить ни одного из нападавших. Увидев это, команда немедленно побросала багры и пики и подняла руки в знак капитуляции. В мгновение ока были перебиты последние паломники, еще размахивающие оружием, и нашим кораблем полностью овладели пираты. Так что мы не покрыли себя бессмертной славой в этом неравном бою…
Антти сказал мне:
– Пришел наш последний час, и я не хочу больше пятнать свои руки кровью ближних. По правилам военного искусства благородные мужи сопротивляются врагу до тех пор, пока существует хоть малейшая возможность спасения. – С этими словами он отшвырнул меч, но тут же добавил, точно стыдясь своего поступка: – И тебе не советую бороться с теми, кто явно сильнее нас. Лучше примем смерть от рук неверных как смиренные христиане.
Брат Жан до последней минуты пытался со своим медным распятием яростно наскакивать на пиратов, но они даже не дали себе труда убить монаха. Один из них просто вырвал у него распятие и совершенно спокойно швырнул святыню в море. Это привело брата Жана в такое неистовство, что он с пеной на губах бросился на негодяя, царапаясь и кусаясь, пока не получил пинка в живот и не грохнулся на палубу, где начал извиваться, громко воя от боли. Мы с Антти не сопротивлялись, когда нас подтолкнули к кучке других пленников. Пираты разбежались по всему кораблю и полезли в каюты и трюмы через все двери, люки и отверстия. Легкая победа привела неверных в прекрасное настроение, и потому сначала они были не слишком суровы с нами. И лишь когда пираты к своему великому разочарованию поняли, что на корабле нет никаких ценных грузов, а есть только кучка бедных паломников, неверные принялись грозить нам кулаками и проклинать нас на всех языках мира. Я с удивлением заметил, что корсары не были ни африканцами, ни турками. Хотя они и носили тюрбаны, но были в большинстве своем итальянцами или испанцами.
Эти жестокие люди избивали нас, плевали нам в лица и срывали с нас одежды, так что вскоре лишь жалкие лохмотья прикрывали нашу наготу. Пираты отобрали у нас кошели и проворными пальцами ощупали наши вещи, ища зашитые в складках материи монеты и драгоценности. Но я в тот момент уже не думал о потерянных деньгах; меня волновала лишь собственная жизнь. Найденные дорогие вещицы и монеты разбойники бросали на разложенный на палубе парус. Туда же полетели лучшие из наших нарядов – и случилось все это в мгновение ока.
Когда нас уже обобрали до нитки, на корабль наш ступил темнокожий мужчина в большом тюрбане, украшенном султаном из роскошных перьев. Шелковый халат этого человека был весь расшит серебром, а в руке мужчина сжимал ятаган, на рукояти которого горели драгоценные камни. Завидев смуглокожего, наши раздетые и разутые матросы начали с горячностью колотить себя в грудь и напрягать мускулы, но он в надменности своей даже не взглянул в сторону пленных моряков. Пираты показали ему жалкую добычу, захваченную на корабле, а когда смуглокожий выразил кивком свое согласие, они забегали среди нас, ощупывая наши мышцы, осматривая зубы и быстро и деловито оттаскивая в сторону слабых и больных. Это встревожило меня еще больше, и я спросил, что все это значит. Матросы объяснили мне, что пираты оставляют в живых только тех, кто может грести или годится для какой-нибудь другой тяжелой работы, а всех прочих убивают, и нам надо молиться, чтобы они отнеслись к нам милостиво.
И тут меня охватил такой страх, что язык у меня отнялся и я не мог больше вымолвить ни слова. В этот миг на палубу вывалилось несколько пиратов. Они волокли вырывающуюся Джулию. Негодяи смеялись и радостно галдели, ибо Джулия нежно прижимала к груди моего песика Раэля, который рычал и скалил на них зубы, так что пираты весьма и весьма изумлялись, как такая маленькая собачка может быть столь храброй и злой.
Увидев и учуяв кровь, Раэль разъярился еще больше; к тому же он беспокоился обо мне – и потому начал так рваться у Джулии из рук, что ей пришлось выпустить его. Тогда он помчался прямо ко мне и принялся лизать мне пальцы, чтобы показать, как он рад, что нашел меня – и что я жив.
Предводитель неверных в нетерпении взмахнул рукой – и смех и веселый гвалт мгновенно смолкли, словно смуглокожий отсек все звуки своим ятаганом. Воцарилась гробовая тишина. Капитан приказал, чтобы Джулию подвели к нему. Он сорвал с ее лица вуаль и сначала взглянул на пленницу весьма благосклонно. Но увидев ее глаза, он отшатнулся и вскрикнул от удивления. А его люди в испуге выставили перед собой пальцы, как рога, чтобы уберечься от дурного глаза.
Матросы с нашего корабля тоже позабыли о своей беде и, сгрудившись возле охраняющих их пиратов, принялись размахивать кулаками и вопить:
– Эту женщину надо бросить в море! Это из-за ее дурных глаз погибло наше судно!
Из этих слов я понял, что они давно догадывались о тайне Джулии.
Но ярость моряков лишь помогла Джулии, ибо, чтобы выказать им свое презрение, предводитель неверных знаком повелел своим людям отвести девушку в круглый шатер, который стоял на корме пиратского корабля. Я почувствовал огромное облегчение, хотя сразу понял, что в плену у неверных Джулию ждут лишь насилие и рабство.
Надменный капитан еще раз нетерпеливо взмахнул своей смуглой рукой. Тогда, выступив из толпы, перед ним замер огромный, черный, как уголь, невольник, обнаженный до пояса, с кривой турецкой саблей в руке. Капитан кивком указал ему на стариков и больных, которые уже упали на колени, и повернулся к ним спиной, с презрением глядя на нас, пленников, еще не осмотренных пиратами. Когда чернокожий палач приблизился к своим жертвам, паломники в ужасе закричали, но он, не обращая внимания на мольбы и стоны, принялся легко и ловко сносить несчастным головы резкими взмахами своего ятагана.
Когда я увидел, как по палубе катятся отрубленные головы и потоком льется кровь, меня покинули все силы, и я рухнул на колени, крепко прижав к себе Раэля. Антти, широко расставив ноги, стоял передо мной. Но неверные, с уважением ощупав его мускулы, одобрительно заулыбались, похлопали его по плечу и велели отойти в сторону. Так я лишился всякой поддержки, а поскольку все время прятался за спинами других, то оказался в ряду пленников последним. Неверные грубо схватили меня за ноги и принялись мять пальцами мышцы, презрительно морщась. Ведь я все еще был очень худ после болезни и как человек ученый не мог, разумеется, тягаться силами с закаленными моряками. И вот предводитель пиратов пренебрежительно махнул рукой; один из его людей тут же поставил меня на колени, чтобы негр мог обезглавить меня, как других несчастных.
Увидев, что творится, Антти спокойно шагнул вперед, и никто почему-то даже не попытался ему помешать. Огромный негр на миг остановился, чтобы отереть пот со лба, а когда поднял ятаган, собираясь отрубить мне голову, Антти схватил гиганта, поднял в воздух и швырнул извивающегося великана за борт. Не выпуская из рук сабли, негр с плеском упал в воду.
Все это произошло столь неожиданно и так всех ошеломило, что даже пираты на минуту замерли, вытаращив глаза и разинув рты. Но потом их надменный капитан громко расхохотался, а корсары начали одобрительно хлопать себя по бедрам, и никто не поднял руки на Антти. Но он был мрачен. Казалось, что лицо его высечено из камня.
Глядя на меня своими круглыми серыми глазами, Антти проговорил:
– Я совсем не хочу, чтобы эти люди смилостивились надо мной, Микаэль. Лучше умрем вместе – как вместе жили и боролись с превратностями жестокой судьбы. Может, Всевышний отпустит нам наши грехи, ибо помыслы наши были чисты, когда отправились мы в это паломничество ко Гробу Господню. Не будем терять надежды, ведь только она одна у нас и осталась!
Решив умереть вместе со мной, брат мой поступил благородно и отважно. От волнения в глазах у меня стояли слезы, когда я вскричал:
– Антти, Антти, ты действительно лучший брат на свете, но слова твои неразумны. Теперь я вижу, что ты еще более наивен, чем я думал. Не веди себя, как последний дурак! Живи – и будь счастлив, я же стану молиться на небесах, чтобы в неволе у неверных не было тебе слишком тяжко.
Но хоть и говорил я такие слова, сам в это время трясся от страха и в душе моей клокотали совсем иные чувства. Еще ни разу в жизни небеса не казались мне столь далекими, и я готов был променять свое место в заоблачных высях на заплесневелую корку хлеба – лишь бы жевать ее на этом свете!
Тем временем ужасный негр успел взобраться на борт. С великана ручьями текла вода, а свою кривую саблю он держал в зубах. Едва очутившись на твердой палубе, он взял ятаган в руку, заревел, как разъяренный бык, и, дико вращая глазами, ринулся на Антти. Гигант несомненно убил бы моего брата, если бы предводитель пиратов не бросил короткого приказа, услышав который корсары кинулись Антти на помощь – и негру пришлось опустить свой ятаган. Великан трясся от бессильного гнева; чтобы дать своей злобе хоть какой-то выход, негр взмахнул саблей, собираясь снести мне голову. И в этот самый жуткий миг моей жизни я вспомнил слова, которым научил меня в Венеции человек с кривым носом. В отчаянии я прокаркал, как ворон:
– Бисмиллах! Иррахман! Иррахим!
Крик мой прозвучал столь впечатляюще, что изумленный палач опустил ятаган. Сам я не видел в происходящем ничего смешного, но мерзкие пираты снова расхохотались, а их капитан приблизился ко мне, благосклонно оглядел меня и произнес что-то по-арабски. Я смог лишь мотнуть головой, но мой песик оказался умнее меня: виляя хвостиком, он подбежал к капитану, вежливо встал на задние лапки и принялся умоляюще смотреть то на корсара, то на меня. И тогда сей гордый муж наклонился, взял Раэля на руки и начал ласково почесывать ему за ушами.
Пираты все еще смеялись, но капитан посерьезнел и заставил их замолчать, воскликнув:
– Аллах акбар! – Затем он повернулся ко мне и на ломаном итальянском языке спросил: – Почему ты взываешь к Аллаху, милосерднейшему из милосердных? Разве ты мусульманин?
– Что такое – мусульманин? – удивился я.
– Мусульманин – это человек, покорный воле Божьей, – ответил пират.
– Так разве и я не могу покориться воле Всевышнего? – проговорил я.
Капитан милостиво взглянул на меня, погладил Коран, который держал в руке, и сказал:
– Аллах велик, и безмерна доброта Его, так что если ты наденешь тюрбан и перейдешь в истинную веру, я сохраню тебе жизнь, хотя как пленник, захваченный в бою, ты станешь моим рабом; так повелел Пророк, да будет благословенно имя Его.
В ответ на это я смог лишь повторить:
– Да будет благословенно имя Его! – так велико было мое облегчение, когда я понял, что и дальше буду дышать полной грудью, видеть небо и есть хлеб.
Но брат Жан, который тем временем пришел в себя, вцепился мне в горло и принялся осыпать меня страшными проклятиями и молотить кулаком, вопя, что я – жалкий отступник и мерзкий предатель, оказавшийся хуже ползучего гада и обреченный теперь на вечные муки, ибо ради того, чтобы подло спасти свою поганую жизнь, совершил самый ужасный грех – чудовищный и неискупимый.
Злой монах еще долго выкрикивал ругательства и оскорбления, призывая Господа обрушить на мою голову самые страшные кары, но наконец Драгуту – а именно он и был предводителем пиратов – все это надоело. Он погладил Коран и щелкнул пальцами. И тогда негр с радостью поднял саблю и одним махом отсек брату Жану голову. Она скатилась на доски – и полуоткрытые уста ее все еще, казалось, продолжали извергать проклятия. Не слишком-то благочестивой была эта смерть… Однако я ни минуты не сомневаюсь в том, что по вере своей брат Жан заслужил мученический венец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33