«Наверное, Алекс вспоминает тот день, когда прощался с Лаурой», — думал Персиваль.
Она долго плакала, глядя куда-то вдаль. Если бы силой любви можно было перенести человека из одного места в другое, она бы вернула Алекса в Блейкмор уже тогда. Каково же будет ей теперь, когда на войну придется провожать уже не друга детства, а любимого мужа?
— Нет, я еще не говорил, — сказал Алекс, переступая порог.
Граф недвусмысленно дал понять, что не желает говорить на эту тему. Но Персиваль и так понимал: прощание будет трудным для них обоих.
Стоя у открытой двери, Персиваль смотрел, как Алекс садится в седло. Точно так же он когда-то смотрел на Лауру, седлавшую свою лошадку. Скоро она, его повзрослевшая племянница, будет смотреть вслед уезжающему мужу… Господи, что с ней произойдет, если ее Алекс так и не вернется домой?
Сидя за столом в Орлиной башне, граф готовился сказать Лауре о том, что должен уехать. Но как ей рассказать? Конечно, она ничего не скажет, но ее зеленые глаза наполнятся слезами, а нижняя губа задрожит. Она будет держать себя в руках, но ему от этого не станет легче.
Граф встал и принялся расхаживать по кабинету. Как он сможет покинуть ее? Как сможет смотреть в лицо смерти, зная о том, что дома его ждет любимая?
Было бы куда легче, если бы она его не ждала.
Было бы куда легче, если бы она принялась обвинять его, если бы заявила, что мужчины просто забавляются на войне, забывая о женах и детях.
Интересно, когда она собирается рассказать ему о ребенке? Он-то уже об этом догадался… Более того, он чувствовал, как набухла грудь жены и как она поправилась в талии. Ребенок будет крупным. Их первенец, их мальчик… Алекс улыбнулся, на миг забыв о своей печали.
И все же он должен на время покинуть Лауру. Ведь Испания непременно вступит в войну.
Алекс помнил то, о чем просила его Лаура после свадьбы. Она просила не забывать Хеддон-Холл, не забывать о ней и о том, что он в ответе за всех здесь живущих.
Но как он мог забыть о них? Ведь он теперь граф Кардифф, наследник титула и наследник всех тех обязательств, которые приобрел вместе с титулом.
И самое главное: у него теперь была Лаура, женщина, которую он любил, женщина, достойная восхищения. Она не только согревала по ночам его тело — она согревала его душу. Лишь благодаря ей он вновь почувствовал себя полноценным человеком.
Она считала его храбрым и честным, считала человеком долга.
Храбрость? Да, пожалуй, он действительно ничего не боялся, хотя прекрасно знал, что его миссия сопряжена со смертельной опасностью. Ему предстояло каким-то образом пробить заслон французских кораблей и добраться до Сондерса, чтобы лично вручить бумаги. Причем это следовало сделать до того, как Питт будет окончательно отстранен от дел и Бьют примет полномочия.
Долг? Что ж, если Питт дал подобное поручение не только ему, то таких людей все же немного. Алекс не знал, кто эти люди, но не очень-то стремился узнать — так было безопаснее.
Честь? Да, прежде всего он был морским офицером и лишь потом — графом. А то обстоятельство, что он ушел в отставку, ничего не меняло. Алекс понимал: если бы он сейчас отказался действовать, погибли бы сотни английских моряков.
Господи, еще никогда ему не было так тяжко, казалось, сердце вот-вот разорвется.
Но как же рассказать обо всем Лауре? Она подарила ему любовь и надежду, она сделала его счастливым — и вот сейчас ему приходится расставаться с ней. Приходится расставаться, потому что война незваной гостьей появилась у порога его дома.
Он молился, чтобы у нее хватило сил. Молился о том, чтобы он смог вернуться домой до того, как родится ребенок. Молился о том, чтобы Лаура не возненавидела его за то, что он покидает ее в такой момент, и о том, чтобы его молитвы были услышаны.
Наконец граф снова уселся за стол и с четвертой попытки написал записку. Затем откинулся на спинку кресла и, надев очки, прочитал написанное.
Но он еще долго сидел за столом. Сидел, тяжко вздыхая.
Она попросила Симонса накрыть ужин в смежной со спальней гостиной и украсить стол лучшими канделябрами, однако дворецкий заявил:
— Прошу прощения, но милорд уже отдал такое распоряжение.
— Да? — Лаура улыбнулась. Неужели у Алекса на уме то же, что и у нее?
Она пошла в сад и срезала несколько первых весенних роз. Всего год прошел с тех пор, как она появилась здесь впервые после долгого перерыва. Всего год, а как много перемен, но главное — то, что сейчас она носила под сердцем ребенка Алекса. Ну разве это не счастье?
Бог любил ее, любил всегда. Она потеряла родителей еще в детстве, но все же никогда не испытывала недостатка в любви. Дядя Персиваль и дядя Бевил заменили ей мать и отца, они одарили ее такой любовью, на которую не всякие родители способны. К тому же она была богатой наследницей. И теперь стала женой графа, графиней и хозяйкой огромного поместья. Но самое важное — она была замужем за любимым человеком и вскоре должна была родить ему первенца, продолжателя династии Уэстонов — Блейков.
Они назовут сына Диксоном — в честь отца и, пока он не вырастет, будут называть его Диком. Лаура вдохнула аромат роз. Возможно, потом она родит девочку, а затем — еще одного сына. Она нарожает кучу детей — мальчиков и девочек с темными, как у отца, волосами. Правда, у одной из девочек будут золотистые локоны, как у матери. А глаза у детей будут черные и зеленые. Лауре казалось, что она уже слышит детский смех и видит малышей, бегающих по саду. Они с Алексом будут рассказывать детям о Хеддон-Холле. Расскажут и о трех музах…
Лаура запрокинула голову и посмотрела на одну из башен — на ней высились три скульптуры. Когда-то она спросила у Алекса, что они символизируют, и он сказал, что одна исполняет желания, другая отпугивает врагов, а третья, стоявшая чуть поодаль, решает, какие желания исполнять и каких врагов предавать проклятию.
Лаура загадала желание, и ей показалось, что одна из статуй кивнула. Проклинать же ей было некого, поскольку счастливый человек не имеет врагов. Так что оставалось лишь надеяться, что третья статуя не станет возражать и ее желание будет выполнено.
Перед тем как вернуться на их с Лаурой половину, Алекс принял ванну, надел шелковую рубашку с тугим воротом и пеной кружев, застегнул манжеты запонками из оникса и прошелся по сапогам щеткой, чтобы они сияли как зеркало. Напоследок он приказал Симонсу расставить повсюду свечи — даже среди растений в оранжерее.
Граф уже сидел в гостиной, когда его жена, разрумянившаяся на весеннем солнышке, вошла в комнату с букетом роз в руках. Он поднялся, поцеловал Лауру в лоб и вышел, давая ей возможность переодеться в одиночестве.
Алексу казалось, что он видит свой дом впервые. Освещенный множеством свечей, Хеддон-Холл напоминал сказочный дворец. Свет и тени играли под высокими потолками, и боги с богинями словно оживали. Свет и тени играли на колоннах, и даже мраморные полы сверкали в свете свечей.
Алекс любил свой дом, любил с детства, и сейчас ему казалось, что он слышит зов предков. Граф вдруг понял: как бы далеко ни забросила его судьба, его все равно будет тянуть сюда, и этот зов всегда будет звучать в его сердце.
Он уже давно велел секретарю передать Лауре книги, где делались хозяйственные записи, — граф знал, что жена в его отсутствие обо всем позаботится. Кроме того, он успел переговорить с управляющим имением — тот должен был держать Лауру в курсе всех хозяйственных дел. Алекс не сомневался в том, что Лаура сможет разрешить любые проблемы, — ведь он нередко обращался к ней за советом, и результаты не замедлили сказаться: земли стали приносить гораздо больший доход, чем прежде.
С нотариусом граф тоже успел переговорить и переписал свое завещание. Алекс решил: если он не вернется и Лаура родит не мальчика, только титул перейдет к дальнему родственнику, дом же останется жене и ребенку. Во время визита в Блейкмор граф сообщил родственникам Лауры о своем завещании. Кроме того, было решено: если от него долго не будет вестей, Персиваль с Бевилом свяжутся с Питтом и, когда тот что-нибудь выяснит, сообщат обо всем Лауре.
Алекс зашел в библиотеку, куда благодаря прозорливости Лауры, подарившей ему очки, стал наведываться довольно часто. Он снял наугад книгу с полки и рассмеялся, узнав по обложке один из романов жены. Положив книгу на стол, граф подошел к окну. Отсюда открывался вид на реку и холмы за рекой. Трава в сумерках казалась черной; на землю опускалась ночь.
И вдруг Алекс почувствовал, что ему будет ужасно больно покидать Хеддон-Холл, будет больно покидать женщину, которую он любил больше всего на свете.
«О, Лаура, — мысленно простонал он, прислонившись лбом к прохладному оконному переплету, — Лаура, я буду очень по тебе скучать».
Когда— то он решил, что ему никто не нужен. Но теперь знал, что нуждается в Лауре -нуждается в той, которая могла помочь ему, могла приободрить в моменты, когда меланхолия обволакивала его черным туманом. Казалось, Лаура чувствовала ее приближение и улыбкой или добрым словом разгоняла тоску. Он нуждался в той, которая безоговорочно верила ему и вернула утраченную было надежду.
Он нуждался в ней, но Англия нуждалась в нем, и выбора у него не оставалось.
Алекс молился о том, чтобы Лаура поняла: он обязан выполнить свой долг, обязан во что бы то ни стало выполнить миссию, возложенную на него Питтом.
Граф уже хотел отвернуться от окна, когда вдруг увидел нечто, похожее на призрак. Внезапно «призрак» помахал ему рукой, и Алекс засмеялся.
Выбежав из библиотеки, граф бросился на поиски жены. Он нашел ее в тисовой аллее, и на ней была лишь полупрозрачная белая ночная рубашка. Алекс улыбнулся — Лаура, неистощимая на выдумки, не переставала удивлять его.
Граф взглянул на дом, взглянул на мелькавших за окнами слуг и покачал головой. А в следующее мгновение увидел, что Лаура убегает от него. Он бросился догонять жену и вскоре нашел ее — она пряталась за деревом.
От нее пахло травой и розами — пахло весенней ночью. Он обнял ее и засмеялся, прижавшись губами к ее затылку. Лаура, как всегда, сумела отвлечь его от тягостных раздумий.
— Ты замерзнешь, любовь моя, — проговорил Алекс, покрывая шею жены поцелуями.
— Но, милорд, разве вы меня не согреете? — спросила она со смехом.
— Я люблю тебя, Лаура, — прошептал он. Она взяла его лицо в ладони.
— Я знаю, Алекс. — Муж не раз говорил ей эти слова, но всегда она принимала их как самый драгоценный подарок. — Я знала это с самого начала.
— Что же еще ты знаешь, малышка? — спросил он, целуя ее в губы.
— Наверху ждет ужин, — шепнула она.
— И уютная кровать, — улыбнулся он.
— Да, но мы можем устроиться и в саду.
— У нас куча слуг, и они могут увидеть нас из окна.
— Слуги нас не разглядят, если мы разденемся и спрячемся в кустах.
Они громко рассмеялись.
— Но в саду сейчас комары, — заметил граф.
— Зато коврам здесь ничто не грозит, — сказала графиня, нежно обнимая мужа.
— Лучше пусть износятся ковры, чем моя шкура, комары меня точно искусают.
Алекс подхватил Лауру на руки и понес к дому. Не обращая внимания на любопытствующих слуг, он ногой распахнул парадную дверь и понес полураздетую жену вверх по лестнице. Изумленные слуги смотрели им вслед.
У дверей спальни она сказала:
— Это было замечательно.
— Рад, что тебе понравилось, — ответил Алекс с поклоном. — Если ты считаешь, что это было замечательно, то что же ты скажешь теперь?
— Жаль, что мы упустили такую возможность, — прошептала Лаура.
— В другой раз, дорогая. Пусть комары насытятся чужой кровью — жаль отдавать им на съедение свою нежную плоть.
— А что теперь, Алекс?
— Неужели не догадываешься? И они снова рассмеялись.
Какое— то время они лежали, обнимая друг друга, и Лаура думала о том, что никогда еще не испытывала такого блаженства.
А потом они наконец-то съели свой остывший ужин, и Лаура отчасти все же получила желаемое. Совершенно обнаженные, они ужинали в оранжерее, смежной со спальней, и сквозь стеклянный потолок на них смотрели звезды.
Алекс, ее драгоценный, любимый Алекс!
Лаура вспомнила, что забыла совершить ежевечерний ритуал, и в темноте пересекла комнату, чтобы запечатлеть поцелуй на губах рыцаря. Затем вернулась в постель — в объятия Алекса.
Граф откинул волосы с ее щеки и нежно поцеловал.
— Который час? — спросил он неожиданно. Она взглянула на часы на каминной полке.
— Уже почти утро, любимый.
Алекс подумал о том, что на рассвете ему предстоит отправиться в путь, но тратить последние часы на сон не хотелось.
И тут Лаура наконец-то сообщила ему о ребенке. Он поцеловал жену и сказал, что она будет самой чудесной матерью на свете. А она сказала, что он станет самым замечательным отцом.
Потом они долго молчали. Лаура поглаживала пальцами шрамы мужа, а он думал о том, что скоро, слишком скоро наступит рассвет…
— Алекс, спасибо тебе, — проговорила она вдруг.
— За что?
— За то, что любишь меня, за этот чудесный год, за ребенка… И за то, что тебе нравится мое пение, — добавила она с лукавой улыбкой.
Он привлек ее к себе.
— Готов подписаться под всем вышеперечисленным, кроме пения.
Она снова улыбнулась и уткнулась лицом ему в грудь.
— Алекс, неужели ты не понял, что я имею в виду? Он рассмеялся.
— Любимая, но благодарность — не то, что я хотел бы получить от тебя.
— А что бы вы хотели получить от меня, милорд? — Она провела ладонью по его груди.
— Пожалуй, немного твоей изобретательности.
— Вы не устали, милорд?
— Едва ли подобное возможно, — засмеялся Алекс. — Слишком уж живо я реагирую на каждое твое прикосновение.
Граф поцеловал жену в губы. Погружая пальцы в шелковистое золото ее волос, он прошептал:
— И тебе спасибо, Лаура.
Он принялся поглаживать ее груди. Затем стал целовать соски;
— Спасибо, любимая, за твою красивую грудь и за эти чудесные соски.
Она улыбнулась и тихонько застонала.
— Спасибо за то, что принимаешь меня, — сказал он, поглаживая ее по животу.
Лаура чувствовала, что уже вновь готова принять его.
— Спасибо, любимая, за твои сладкие губы. — Он провел ладонями по ее бедрам. — И за те стоны, что ты издаешь, когда мы сливаемся воедино. И за вздохи и укусы, когда твои острые зубки впиваются в мое плечо.
Она провела ладонью по его лицу, и он поцеловал ее руку.
— Спасибо за то, что не скрываешь своих чувств, спасибо за твою страстность. — Он прикоснулся к ее увлажнившемуся от желания лону, затем коснулся груди, расцветавшей от его ласк. — Спасибо за то, что ты такая горячая и влажная.
— А что во мне тебе больше всего нравится, Алекс? — Она провела пальцем по его губам.
— Любовь моя, мне нравится в тебе все.
— Невежливо отказываться от подарка, милорд.
Лаура обняла мужа и поцеловала в губы. По телу его пробежала дрожь и в следующее мгновение он вошел в нее. Она тихонько вскрикнула и тотчас же застонала.
— Значит, я отказываюсь от подарка? — прошептал Алекс. Он приподнялся и, чуть отстранившись, принялся поглаживать пальцами ее лоно.
Лаура обвила руками его шею и простонала:
— Ты мучитель, Алекс…
— Но ты такая сладкая, — пробормотал он, принимаясь целовать ее груди.
Тут Лаура, обхватив ногами бедра мужа, привлекла его к себе, и он снова вошел в нее. Она опять застонала и, устремившись ему навстречу, увлекла его в огненный водоворот страсти. Казалось, это продолжалось часами, и наслаждение было почти болезненным.
Потом они долго лежали в полном изнеможении, лежали, думая о том, что им с каждым разом становится все лучше вместе — все больше страсти рождалось между ними.
Наконец Лаура со вздохом, пробормотала:
— Всегда так… пожалуйста.
И оба рассмеялись.
Глава 24
Крепко зажав в кулаке записку, Лаура закрыла дверь дрожащей рукой. Двигаясь очень медленно, словно каждый шаг давался ей с огромным трудом, она подошла к новому столу — Алексу за ним так и не пришлось посидеть — и, опустившись в кресло, начала читать.
«Моя дорогая жена,
ты просила меня помнить Хеддон-Холл и добавить твое имя к моему списку забот — просила так, будто не являлась моей величайшей радостью и самой священной из моих обязанностей.
Я вынужден покинуть тебя сейчас, но не потому, что хочу этого, а потому, что долг велит мне сделать это.
Я буду тосковать по тебе, как святой тоскует по Господу, как ребенок — по матери, как мужчина — по своей возлюбленной.
Моя любовь к тебе вступила в конфликт с чувством долга, но если бы я отказался выполнить то, что от меня требуется, я перестал бы быть тем человеком, которого ты любишь.
Каждую ночь ты будешь мне сниться. И каждое утро рассвет будет напоминать мне о твоей улыбке.
Считай дни, которые мы проведем в разлуке, чтобы потом, когда у нас останутся лишь обязательства друг перед другом и перед нашими детьми, стократно возместить каждый из потерянных нами дней.
Береги себя и нашего ребенка, а я буду беречь себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29