Это был вполне классический портрет, хотя темные глаза смотрели на Энн так, словно Матильда, леди Кроуз, вот-вот рассмеется.
– Плющ – символ верности, – продолжала герцогиня. – Милые сантименты того времени. Это было написано больше полувека назад, конечно, до того, как моя золовка вышла замуж и овдовела. Теперь волосы у нее немного серебрятся, как и у меня. Но ее положение в обществе неоспоримо.
Хотя в голосе герцогини был намек на юмор, Энн все более погружалась в неприятное осознание того, что здесь ей не место, словно она вторглась в чужую жизнь.
– Кроме мистера Деворана, только герцог, я и лорд Райдерборн знают правду, – продолжала герцогиня. – Челядь и остальные члены семьи верят в то, что им сказали: вы приехали в Кроуз с наступлением темноты, слишком поздно, чтобы что-то увидеть, что и объяснит, почему вы не можете описать дом. Ваши вещи потерялись во время бури. Вам нужно помнить, что леди Кроуз накормила вас, что трапеза состояла по большей части из овощей. Матильда – оригиналка. Вы можете придумать почти все, что вам угодно, о том, как вы были у нее, кроме одного – она не ест мяса и не позволяет делать это другим в ее доме. Вы поняли?
– Да, ваша светлость.
– Я хочу защитить моего беспечного сына, так же как и вашу репутацию. Что же касается другого, той опасности, от которой, по словам Ги Деворана, мы должны вас охранять…
Воображаемый ветерок подул посильнее, потому что ленты зашевелились и затрепетали. Энн стояла молча.
– Очень немногое здесь представляет собой то, чем кажется, мисс Марш, кроме мрачной реальности камня. Средневековые стены Уилдсхея все еще прячутся под всеми этими панелями и лепкой. Ваша особа и ваша репутация равно в безопасности в наших руках.
Энн сглотнула.
– Вы очень добры, ваша светлость.
– Вздор! Всю жизнь я только тем и занимаюсь, что создаю видимость правильности. Остается только объяснить всем, зачем вообще мой сын привез вас в Уилдсхей. Это будет несколько затруднительно.
Герцогиня окинула ее взглядом. Оценивает ли она мятое, в пятнах от воды платье? Нечесаные волосы? Или – достойна ли странная гостья всех этих забот? Она, конечно же, не может разглядеть темные бездны отчаяния в сердце Энн…
И Энн встретила этот зеленый взгляд со спокойным достоинством.
– Я не принадлежу к людям, которых ваша светлость обычно с радостью принимает в Уилдсхее. Я прекрасно это понимаю.
Герцогиня рассмеялась:
– Тем не менее ваша безопасность будет обеспечена, пока вы остаетесь здесь, хотя я не хочу, чтобы в моем доме поселялся страх. Вы скажете, что леди Кроуз обдумывает вашу кандидатуру на должность платной компаньонки и что я согласилась на то, чтобы вы оставались в Уилдсхее, пока она примет решение. Мой сын сопровождал вас в поездке просто из учтивости, поскольку ваш экипаж сломался. На это время одна из моих дочерей одолжит вам одежду. Кажется, вы с леди Элизабет примерно одного телосложения.
– Я могу послать за одеждой домой, – сказала Энн. – Мне не хотелось бы доставлять неудобства леди Элизабет.
– У моей дочери найдется все, что вам нужно. – Герцогиня открыла вторую дверь, окрашенную белой краской. – Здесь вы найдете маленькую гостиную с книгами, вышиванием, клавесином. Роберте будет приносить вам еду. – Она вернулась, оставив дверь открытой. – А теперь я оставлю вас, мисс Марш, чтобы вы могли принять ванну.
К удивлению Энн, мать Джека протянула руку и провела костяшками пальцев по ее щеке. И в этот краткий миг в зеленых, как листва, глазах была только мудрость и терпимость.
– Вы храброе дитя! Вы выказали замечательную щедрость духа по отношению к моему своенравному сыну. Он владеет талантом убеждения, не так ли?
Не зная, что сказать, Энн присела в реверансе. Герцогиня, шурша шелками, вышла. Энн глубоко вздохнула и подошла к окну. Мгновение она колебалась, потом подняла раму. Свежий ветерок долетал от далекого горизонта.
Все, что можно исправить, будет исправлено. Увы, в этот список невозможно внести ее девственность.
Она отвергнута, для этих людей она пустое место, и в конце концов ее отправят домой, словно ничего не произошло. Она должна притворяться, будто провела ночь у графини, которая хочет нанять платную компаньонку. Не с Джеком – охотником на драконов, который сжег ее заживо своей красотой и страстью.
«Я выдумала историю…»
Без сомнения, выдумку герцогская семья примет с радостью, и Джек вместе с ней. Но Энн не может предложить эту же выдумку Артуру или отцу с матерью. Она погибла. Все надежды и планы Артура на их совместную жизнь в Хоторн-Аксбери рухнули, как и надежды ее родителей и планы относительно нее. Она не привезет домой ничего, кроме горького разочарования, и разобьет сердца всем, кого любит, а лорд Джонатан Деворан Сент-Джордж весело сбежит невредимый в то будущее, к которому так стремится.
Все улажено. Вероятно, она никогда больше не увидит Джека. Может быть, ей даже этого не хочется.
Спальня выходила на леса, поля, череду дальних холмов и далекую береговую линию, где море неустанно бьется о южный берег Англии.
Энн показалось, что она может простоять так целую вечность.
Все по ту сторону стекла – и по эту тоже – принадлежит герцогу и герцогине Блэкдаун.
Глава 9
Джек пошел в свои личные апартаменты, занимавшие три этажа в башне Досент. То не был укорененный ствол замка, как башня Фортуны, а просто небольшая башенка, пристроенная во времена Карла Первого, чтобы разместить библиотеку, приобретенную тогдашним графом Блэкдауном. С тех пор собрание книг Уилдсхея изрядно расширилось, так что башня была заброшена. В свой шестнадцатый день рождения Джек занял пустые комнаты. Готические арки и грубый камень очень нравились ему в то время. Нравились они ему и теперь, но по другой причине.
В одном углу его кабинета Райдер сложил его ящики. Только чемодан с одеждой перенесли в его спальню. Вечерний фрак, рубашка, брюки были выложены для него там, уже вычищенные и отглаженные.
Джек разделся и грудой бросил костюм фермера Осгуда. Пусть его унесут. Отказавшись от помощи слуги, он побрился и вымылся с ног до головы холодной водой, потом надел чистое белье и натянул через голову чистую рубашку. Мгновение он смотрел на себя в зеркало. Синяки у него на лице походили на тень птичьего крыла.
Одетый так, как хотел того отец – как английский джентльмен, – Джек легко сбежал вниз по лестнице в свой кабинет. Ничто не изменилось здесь с тех пор, как он уехал в Индию. Полки по-прежнему от пола до потолка заставлены книгами и записными книжками. Несколько медных инструментов, телескоп, секстант спокойно стоят на своих местах. Хлыст для верховой езды, пара сапог, пара пистолетов, оставленные, чтобы их почистить, аккуратно убраны, но вся башня была тщательно сохранена – как образ молодого человека, когда-то жившего в ней. Даже горшок с плющом, который он выкопал в лесу, будучи мальчиком, и ежедневно поливал.
Наверное, это плохо, что странник, вернувшийся с Востока, стал не тем сыном или братом, которого любила его семья. Но поскольку он их любит, он будет скрывать это от них как можно дольше – по крайней мере еще часа два-три, – а потом, конечно, ему придется разрушить все их иллюзии.
Где-то в этой огромной груде камня герцогиня поместила Энн Марш, как поместила бы маргаритку в цветочную композицию: где это будет уместно, где ее не будет видно. Хотя, без сомнения, маргаритка чувствует себя отвратительно неуместно среди более утонченных цветов герцогства!
Напугана ли Энн? Успела ли его матушка обратить ее в лед или в трепещущую, ни в чем не уверенную массу?
Джек прекрасно понимал, что может заметить его мать. Отец уже намекнул, как ее светлость намерена справиться с этим: аккуратно связать все концы, так чтобы видимая обществу ткань осталась ровной. Хотя герцогине все-таки придется заручаться поддержкой тети Матильды!
Чемоданы блеснули из угла. Джек откинул крышку сундука. Отрезы шелка, кирпичи чая, курьезные предметы, вырезанные из нефрита или слоновой кости. Подарки, которые, как он надеялся, понравятся его семье.
Понравится ли Энн что-нибудь из этого? Он пробежал пальцами по складкам богатого синего шелка с крошечными цветочками, шитыми серебряной нитью: ткань, которую он представлял себе воплощенной в платье для Элизабет. Или вот этот – бледный, мягкий, как шепот, нефритово-зеленый с крошечными золотистыми птичками? Или этот – чистый, почти прозрачный, белый на белом, где призрачные драконы изрыгает свое сжигающее снег дыхание перед похожими на ветку листьями призрачных деревьев?
Как выглядела бы Энн, если ее одеть в какую-нибудь самую необычную ткань на свете? В шелк, скользящий по ее гибкому телу, по белой коже, когда она идет? Понравился бы ей такой подарок или смутил бы?
Джек скривился. Мужчина может дарить одежду сестрам или любовнице. Нельзя делать такие интимные подарки молодой девушке, которую почти не знаешь. А что, если вышеупомянутая девушка – та, которую погубил этот мужчина? И все же нет – или хотя бы до тех пор, пока она не согласится на единственно возможное решение. Он приподнял отрезы шелка и стал искать глубже.
Для отца резная деревянная табличка, выкопанная в Такла-Макан, несущая письмена на каком-то неизвестном древнем языке. Для Райдера – превосходно выточенный конь из нефрита. Для матери – улыбающийся Будда из слоновой кости. Джек уставился на это маленькое изображение – суровость и покой лица. Решила бы Энн, что это языческое чудовище? Какое ему дело? Он отложил Будду в сторону, чтобы подумать еще. Для своей матери он уже привез самого себя.
С несколькими свертками в руках Джек снова прошел по замку. Какая-то служанка замерла по стойке смирно, держа сбоку щетку или швабру и уставившись в пространство, пока он шел мимо. Хорошей прислуге полагается быть невидимой, когда мимо проходит член семьи. В Хоторн-Аксбери порядки не такие, наверное. В маленьких домах прислуга обычно становится в каком-то смысле членом семьи.
Джек остановился под последней аркой у входа в синий салон. Изображение святого Георгия в полных доспехах заполняло стену в прихожей. Белый конь стал на дыбы над роскошным зеленым драконом с выкатившимися красными глазами.
Подрастая, Джек принимал это на веру: во всем замке пахнет силой, и всегда пахло. Почти каждая комната имеет какой-либо мотив, чтобы напомнить смотрящему о владельцах. Как будто все, на что ты смотришь, украшено твоим именем. Даже если ты смотришь в сторону, эта родословная кричит тебе в уши всю жизнь.
Когда это нужды всех Энн Марш всего света были чем-то большим, чем помеха для таких, как герцоги Блэкдауны?
Джек прошел оставшиеся несколько ярдов. Он кивнул лакею, который стоял, вытянувшись, перед дверями, окрашенными белой краской. Слуга постучал, и дверь распахнулась. На мгновение взгляд Райдера встретился со взглядом Джека – с некоторой настороженной неуверенностью, – а потом он улыбнулся и отошел в сторону. Милый букет шелковых платьев, пахнущих, как цветник, хоти и вопящий, как баньши, – сестры Джека бросились поздороваться с ним.
Роберте принесла горячие рулеты с маслом и сыром, свежие фрукты и разные сладкие и вкусные печенья. Как и комната – как и весь замок, – то было проявлением хорошего вкуса с полным пренебрежением к затратам. Оно говорило ясно – с намерением или без оного – о невообразимых привилегиях.
– Будут ли еще приказания, мисс?
– Нет, благодарю вас. Только, может быть… могу я получить писчую бумагу и перья?
– Вон там есть письменный столик. – Служанка кивнула на маленький секретер у стены. – Там найдется все, что вам нужно. Если пожелаете послать письмо, отдайте его мне, и герцог франкирует его.
– Мне нужно написать отцу и матушке, – сказала Энн, – чтобы они знали, что со мной все в порядке.
На мгновение ее охватил прилив тоски по дому, такой острой, что она чуть не упала в обморок. Конечно, написать о том, что произошло, она не может! Придется подождать и рассказать отцу один на один. И Артуру!
Энн смотрела на красиво сервированную тарелку с едой. Если бы можно было отогнуть все назад, как кожуру персика. Если бы только она могла начать эту неделю заново.
Она села за письменный столик, закрыла глаза и поискала покоя, но ее сердце было полно отчаяния, которое равно могло быть ненавистью или любовью.
Джек наклонился, и брат подал ему огонь зажечь сигару. Они сидели в личном кабинете Райдера. В распоряжении Райдера было целое крыло, много лет назад он выбрал несколько комнат подальше от галереи Уитчерч, полностью перестроенных во времена правления Георга Второго. Каменные стены изначального замка как будто вовсе не наложили заметного отпечатка на их элегантную простоту.
Надвигавшаяся ночь сблизила братьев, как прядки дыма, которые спиралью закручивались над их головами. Они были очень похожи. Пожалуй, волосы у Райдера были чуть светлее, больше похожие на шкуру прекрасной чистокровной гнедой, и, конечно, у него были необыкновенные зеленые глаза герцогини, – глаза, в которых ничего невозможно было прочесть, если он хотел – вот как теперь – скрыть свои чувства, хотя, подумал Джек, нерешительность все еще таится в них. Ему докучало, что они не могут просто быть братьями без всех этих скрытых чувств, но теперь Райдер встретил взгляд Джека с легкой улыбкой.
– Прости за недавнее избиение, – сказал он. – Девочек вряд ли можно было удержать…
– Я хотел их видеть, это само собой разумеется, но матушка дирижировала каждым тактом моего возвращения домой, не так ли? – Джек вытянул ноги. – Небольшое наказание для каждого?
Райдер поднял брови:
– Ты, как мне кажется, остался в живых. Не думаешь ли ты, что тебе следовало провести этот день, когда ты наконец вернулся домой, со всеми нами?
– День, старательно выстроенный так, чтобы никто из нас не мог обменяться ничем, кроме светского разговора? С момента моего приезда вплоть до официального семейного обеда…
– Нам пришлось ограничить наш разговор тем, что годится для ушей даже самых молодых членов семьи. Но девочкам страшно хотелось тебя видеть.
– Мне почти больно, что их так взволновало мое возвращение, – сказал Джек.
– Больно? Почему? Твои подарки прекрасны.
Джек бросил взгляд на маленького нефритового коня, гарцующего на камине Райдера.
– Да, легкий триумф. Но пожалуй, немного утомительно, когда на тебя смотрят, как на героя. Однако дело не в этом. Приближаются другие события, что матушке прекрасно известно. Для начала я очень рад тому, что могу провести какое-то время с тобой наедине.
Райдер смотрел, как кольца дыма плывут к потолку.
– А не с матушкой?
– Это, как мне представляется, произойдет позже – когда я меньше всего этого жду. Мне доставила очень большое удовольствие короткая беседа наедине с герцогом сегодня утром. Я не осознавал, как он был болен.
– Ты ничего не смог бы поделать. Я знал, что ты приедешь домой как можно скорее.
Джек выпустил кольца, чтобы они пересекли кольца Райдера, хотя на душе у него было тоскливо.
– Но недостаточно скоро…
– Конечно, нет – для матушки. Она хочет, чтобы ты на этот раз навсегда остался дома. Что же до отца, сегодня он впервые за несколько дней не оделся, чтобы сойти вниз к обеду.
– Сегодня утром его светлость встретил меня в купальном халате, – сухо сказал Джек.
Райдер рассмеялся.
– Он был очень болен, Джек, но врач говорит, что, если мы сможем не подвергать напряжению его сердце примерно в течение недели, он доживет до девяноста лет. Я не спешу войти в права наследства.
– Ты уже управляешь Уилдсхеем?
– По существу. Он чертовски упрям, но я делаю что могу.
– Я тебе не завидую, – сказал Джек. – Надеюсь, ты не в обиде, что у меня гораздо больше свободы, чем у тебя?
Райдер стряхнул пепел в огонь и погасил сигару.
– Я чертовски обижен, но я не завидую тебе, дурак несчастный! Я помню день, когда ты родился.
Джек чуть не поперхнулся дымом.
– Пощади! – весело сказал он. – Мысль о том, что матушке пришлось склониться, хотя бы на мгновение, перед требованиями природы, а не по своей воле, вгоняет меня в дрожь.
– А почему ты думаешь, что герцогиня не решила, когда в точности должен появиться каждый ее ребенок?
– Боже! Никто из нас не посмел бы причинить неудобство ее светлости, да?
Райдер поймал взгляд Джека, и оба рассмеялись. Если бы не было внешнего мира и прошлого у каждого из них, пожалуй, они могли бы сидеть вот так, по-дружески, у огня, вечно попивая бренди и пуская кольца дыма в полном согласии.
– Ты по-прежнему ее любимчик. И нет, этому я тоже не завидую, – сказал Райдер. – Ты решил явиться в этот жалкий мир, когда она подрезала розы, насколько я помню. Матушка рассыпала душистые лепестки на мою непонимающую головенку и сказала, что она идет в дом, чтобы принести мне брата, но что до утра я не смогу с ним играть.
– Ты, наверное, был сильно разочарован, когда увидел меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Плющ – символ верности, – продолжала герцогиня. – Милые сантименты того времени. Это было написано больше полувека назад, конечно, до того, как моя золовка вышла замуж и овдовела. Теперь волосы у нее немного серебрятся, как и у меня. Но ее положение в обществе неоспоримо.
Хотя в голосе герцогини был намек на юмор, Энн все более погружалась в неприятное осознание того, что здесь ей не место, словно она вторглась в чужую жизнь.
– Кроме мистера Деворана, только герцог, я и лорд Райдерборн знают правду, – продолжала герцогиня. – Челядь и остальные члены семьи верят в то, что им сказали: вы приехали в Кроуз с наступлением темноты, слишком поздно, чтобы что-то увидеть, что и объяснит, почему вы не можете описать дом. Ваши вещи потерялись во время бури. Вам нужно помнить, что леди Кроуз накормила вас, что трапеза состояла по большей части из овощей. Матильда – оригиналка. Вы можете придумать почти все, что вам угодно, о том, как вы были у нее, кроме одного – она не ест мяса и не позволяет делать это другим в ее доме. Вы поняли?
– Да, ваша светлость.
– Я хочу защитить моего беспечного сына, так же как и вашу репутацию. Что же касается другого, той опасности, от которой, по словам Ги Деворана, мы должны вас охранять…
Воображаемый ветерок подул посильнее, потому что ленты зашевелились и затрепетали. Энн стояла молча.
– Очень немногое здесь представляет собой то, чем кажется, мисс Марш, кроме мрачной реальности камня. Средневековые стены Уилдсхея все еще прячутся под всеми этими панелями и лепкой. Ваша особа и ваша репутация равно в безопасности в наших руках.
Энн сглотнула.
– Вы очень добры, ваша светлость.
– Вздор! Всю жизнь я только тем и занимаюсь, что создаю видимость правильности. Остается только объяснить всем, зачем вообще мой сын привез вас в Уилдсхей. Это будет несколько затруднительно.
Герцогиня окинула ее взглядом. Оценивает ли она мятое, в пятнах от воды платье? Нечесаные волосы? Или – достойна ли странная гостья всех этих забот? Она, конечно же, не может разглядеть темные бездны отчаяния в сердце Энн…
И Энн встретила этот зеленый взгляд со спокойным достоинством.
– Я не принадлежу к людям, которых ваша светлость обычно с радостью принимает в Уилдсхее. Я прекрасно это понимаю.
Герцогиня рассмеялась:
– Тем не менее ваша безопасность будет обеспечена, пока вы остаетесь здесь, хотя я не хочу, чтобы в моем доме поселялся страх. Вы скажете, что леди Кроуз обдумывает вашу кандидатуру на должность платной компаньонки и что я согласилась на то, чтобы вы оставались в Уилдсхее, пока она примет решение. Мой сын сопровождал вас в поездке просто из учтивости, поскольку ваш экипаж сломался. На это время одна из моих дочерей одолжит вам одежду. Кажется, вы с леди Элизабет примерно одного телосложения.
– Я могу послать за одеждой домой, – сказала Энн. – Мне не хотелось бы доставлять неудобства леди Элизабет.
– У моей дочери найдется все, что вам нужно. – Герцогиня открыла вторую дверь, окрашенную белой краской. – Здесь вы найдете маленькую гостиную с книгами, вышиванием, клавесином. Роберте будет приносить вам еду. – Она вернулась, оставив дверь открытой. – А теперь я оставлю вас, мисс Марш, чтобы вы могли принять ванну.
К удивлению Энн, мать Джека протянула руку и провела костяшками пальцев по ее щеке. И в этот краткий миг в зеленых, как листва, глазах была только мудрость и терпимость.
– Вы храброе дитя! Вы выказали замечательную щедрость духа по отношению к моему своенравному сыну. Он владеет талантом убеждения, не так ли?
Не зная, что сказать, Энн присела в реверансе. Герцогиня, шурша шелками, вышла. Энн глубоко вздохнула и подошла к окну. Мгновение она колебалась, потом подняла раму. Свежий ветерок долетал от далекого горизонта.
Все, что можно исправить, будет исправлено. Увы, в этот список невозможно внести ее девственность.
Она отвергнута, для этих людей она пустое место, и в конце концов ее отправят домой, словно ничего не произошло. Она должна притворяться, будто провела ночь у графини, которая хочет нанять платную компаньонку. Не с Джеком – охотником на драконов, который сжег ее заживо своей красотой и страстью.
«Я выдумала историю…»
Без сомнения, выдумку герцогская семья примет с радостью, и Джек вместе с ней. Но Энн не может предложить эту же выдумку Артуру или отцу с матерью. Она погибла. Все надежды и планы Артура на их совместную жизнь в Хоторн-Аксбери рухнули, как и надежды ее родителей и планы относительно нее. Она не привезет домой ничего, кроме горького разочарования, и разобьет сердца всем, кого любит, а лорд Джонатан Деворан Сент-Джордж весело сбежит невредимый в то будущее, к которому так стремится.
Все улажено. Вероятно, она никогда больше не увидит Джека. Может быть, ей даже этого не хочется.
Спальня выходила на леса, поля, череду дальних холмов и далекую береговую линию, где море неустанно бьется о южный берег Англии.
Энн показалось, что она может простоять так целую вечность.
Все по ту сторону стекла – и по эту тоже – принадлежит герцогу и герцогине Блэкдаун.
Глава 9
Джек пошел в свои личные апартаменты, занимавшие три этажа в башне Досент. То не был укорененный ствол замка, как башня Фортуны, а просто небольшая башенка, пристроенная во времена Карла Первого, чтобы разместить библиотеку, приобретенную тогдашним графом Блэкдауном. С тех пор собрание книг Уилдсхея изрядно расширилось, так что башня была заброшена. В свой шестнадцатый день рождения Джек занял пустые комнаты. Готические арки и грубый камень очень нравились ему в то время. Нравились они ему и теперь, но по другой причине.
В одном углу его кабинета Райдер сложил его ящики. Только чемодан с одеждой перенесли в его спальню. Вечерний фрак, рубашка, брюки были выложены для него там, уже вычищенные и отглаженные.
Джек разделся и грудой бросил костюм фермера Осгуда. Пусть его унесут. Отказавшись от помощи слуги, он побрился и вымылся с ног до головы холодной водой, потом надел чистое белье и натянул через голову чистую рубашку. Мгновение он смотрел на себя в зеркало. Синяки у него на лице походили на тень птичьего крыла.
Одетый так, как хотел того отец – как английский джентльмен, – Джек легко сбежал вниз по лестнице в свой кабинет. Ничто не изменилось здесь с тех пор, как он уехал в Индию. Полки по-прежнему от пола до потолка заставлены книгами и записными книжками. Несколько медных инструментов, телескоп, секстант спокойно стоят на своих местах. Хлыст для верховой езды, пара сапог, пара пистолетов, оставленные, чтобы их почистить, аккуратно убраны, но вся башня была тщательно сохранена – как образ молодого человека, когда-то жившего в ней. Даже горшок с плющом, который он выкопал в лесу, будучи мальчиком, и ежедневно поливал.
Наверное, это плохо, что странник, вернувшийся с Востока, стал не тем сыном или братом, которого любила его семья. Но поскольку он их любит, он будет скрывать это от них как можно дольше – по крайней мере еще часа два-три, – а потом, конечно, ему придется разрушить все их иллюзии.
Где-то в этой огромной груде камня герцогиня поместила Энн Марш, как поместила бы маргаритку в цветочную композицию: где это будет уместно, где ее не будет видно. Хотя, без сомнения, маргаритка чувствует себя отвратительно неуместно среди более утонченных цветов герцогства!
Напугана ли Энн? Успела ли его матушка обратить ее в лед или в трепещущую, ни в чем не уверенную массу?
Джек прекрасно понимал, что может заметить его мать. Отец уже намекнул, как ее светлость намерена справиться с этим: аккуратно связать все концы, так чтобы видимая обществу ткань осталась ровной. Хотя герцогине все-таки придется заручаться поддержкой тети Матильды!
Чемоданы блеснули из угла. Джек откинул крышку сундука. Отрезы шелка, кирпичи чая, курьезные предметы, вырезанные из нефрита или слоновой кости. Подарки, которые, как он надеялся, понравятся его семье.
Понравится ли Энн что-нибудь из этого? Он пробежал пальцами по складкам богатого синего шелка с крошечными цветочками, шитыми серебряной нитью: ткань, которую он представлял себе воплощенной в платье для Элизабет. Или вот этот – бледный, мягкий, как шепот, нефритово-зеленый с крошечными золотистыми птичками? Или этот – чистый, почти прозрачный, белый на белом, где призрачные драконы изрыгает свое сжигающее снег дыхание перед похожими на ветку листьями призрачных деревьев?
Как выглядела бы Энн, если ее одеть в какую-нибудь самую необычную ткань на свете? В шелк, скользящий по ее гибкому телу, по белой коже, когда она идет? Понравился бы ей такой подарок или смутил бы?
Джек скривился. Мужчина может дарить одежду сестрам или любовнице. Нельзя делать такие интимные подарки молодой девушке, которую почти не знаешь. А что, если вышеупомянутая девушка – та, которую погубил этот мужчина? И все же нет – или хотя бы до тех пор, пока она не согласится на единственно возможное решение. Он приподнял отрезы шелка и стал искать глубже.
Для отца резная деревянная табличка, выкопанная в Такла-Макан, несущая письмена на каком-то неизвестном древнем языке. Для Райдера – превосходно выточенный конь из нефрита. Для матери – улыбающийся Будда из слоновой кости. Джек уставился на это маленькое изображение – суровость и покой лица. Решила бы Энн, что это языческое чудовище? Какое ему дело? Он отложил Будду в сторону, чтобы подумать еще. Для своей матери он уже привез самого себя.
С несколькими свертками в руках Джек снова прошел по замку. Какая-то служанка замерла по стойке смирно, держа сбоку щетку или швабру и уставившись в пространство, пока он шел мимо. Хорошей прислуге полагается быть невидимой, когда мимо проходит член семьи. В Хоторн-Аксбери порядки не такие, наверное. В маленьких домах прислуга обычно становится в каком-то смысле членом семьи.
Джек остановился под последней аркой у входа в синий салон. Изображение святого Георгия в полных доспехах заполняло стену в прихожей. Белый конь стал на дыбы над роскошным зеленым драконом с выкатившимися красными глазами.
Подрастая, Джек принимал это на веру: во всем замке пахнет силой, и всегда пахло. Почти каждая комната имеет какой-либо мотив, чтобы напомнить смотрящему о владельцах. Как будто все, на что ты смотришь, украшено твоим именем. Даже если ты смотришь в сторону, эта родословная кричит тебе в уши всю жизнь.
Когда это нужды всех Энн Марш всего света были чем-то большим, чем помеха для таких, как герцоги Блэкдауны?
Джек прошел оставшиеся несколько ярдов. Он кивнул лакею, который стоял, вытянувшись, перед дверями, окрашенными белой краской. Слуга постучал, и дверь распахнулась. На мгновение взгляд Райдера встретился со взглядом Джека – с некоторой настороженной неуверенностью, – а потом он улыбнулся и отошел в сторону. Милый букет шелковых платьев, пахнущих, как цветник, хоти и вопящий, как баньши, – сестры Джека бросились поздороваться с ним.
Роберте принесла горячие рулеты с маслом и сыром, свежие фрукты и разные сладкие и вкусные печенья. Как и комната – как и весь замок, – то было проявлением хорошего вкуса с полным пренебрежением к затратам. Оно говорило ясно – с намерением или без оного – о невообразимых привилегиях.
– Будут ли еще приказания, мисс?
– Нет, благодарю вас. Только, может быть… могу я получить писчую бумагу и перья?
– Вон там есть письменный столик. – Служанка кивнула на маленький секретер у стены. – Там найдется все, что вам нужно. Если пожелаете послать письмо, отдайте его мне, и герцог франкирует его.
– Мне нужно написать отцу и матушке, – сказала Энн, – чтобы они знали, что со мной все в порядке.
На мгновение ее охватил прилив тоски по дому, такой острой, что она чуть не упала в обморок. Конечно, написать о том, что произошло, она не может! Придется подождать и рассказать отцу один на один. И Артуру!
Энн смотрела на красиво сервированную тарелку с едой. Если бы можно было отогнуть все назад, как кожуру персика. Если бы только она могла начать эту неделю заново.
Она села за письменный столик, закрыла глаза и поискала покоя, но ее сердце было полно отчаяния, которое равно могло быть ненавистью или любовью.
Джек наклонился, и брат подал ему огонь зажечь сигару. Они сидели в личном кабинете Райдера. В распоряжении Райдера было целое крыло, много лет назад он выбрал несколько комнат подальше от галереи Уитчерч, полностью перестроенных во времена правления Георга Второго. Каменные стены изначального замка как будто вовсе не наложили заметного отпечатка на их элегантную простоту.
Надвигавшаяся ночь сблизила братьев, как прядки дыма, которые спиралью закручивались над их головами. Они были очень похожи. Пожалуй, волосы у Райдера были чуть светлее, больше похожие на шкуру прекрасной чистокровной гнедой, и, конечно, у него были необыкновенные зеленые глаза герцогини, – глаза, в которых ничего невозможно было прочесть, если он хотел – вот как теперь – скрыть свои чувства, хотя, подумал Джек, нерешительность все еще таится в них. Ему докучало, что они не могут просто быть братьями без всех этих скрытых чувств, но теперь Райдер встретил взгляд Джека с легкой улыбкой.
– Прости за недавнее избиение, – сказал он. – Девочек вряд ли можно было удержать…
– Я хотел их видеть, это само собой разумеется, но матушка дирижировала каждым тактом моего возвращения домой, не так ли? – Джек вытянул ноги. – Небольшое наказание для каждого?
Райдер поднял брови:
– Ты, как мне кажется, остался в живых. Не думаешь ли ты, что тебе следовало провести этот день, когда ты наконец вернулся домой, со всеми нами?
– День, старательно выстроенный так, чтобы никто из нас не мог обменяться ничем, кроме светского разговора? С момента моего приезда вплоть до официального семейного обеда…
– Нам пришлось ограничить наш разговор тем, что годится для ушей даже самых молодых членов семьи. Но девочкам страшно хотелось тебя видеть.
– Мне почти больно, что их так взволновало мое возвращение, – сказал Джек.
– Больно? Почему? Твои подарки прекрасны.
Джек бросил взгляд на маленького нефритового коня, гарцующего на камине Райдера.
– Да, легкий триумф. Но пожалуй, немного утомительно, когда на тебя смотрят, как на героя. Однако дело не в этом. Приближаются другие события, что матушке прекрасно известно. Для начала я очень рад тому, что могу провести какое-то время с тобой наедине.
Райдер смотрел, как кольца дыма плывут к потолку.
– А не с матушкой?
– Это, как мне представляется, произойдет позже – когда я меньше всего этого жду. Мне доставила очень большое удовольствие короткая беседа наедине с герцогом сегодня утром. Я не осознавал, как он был болен.
– Ты ничего не смог бы поделать. Я знал, что ты приедешь домой как можно скорее.
Джек выпустил кольца, чтобы они пересекли кольца Райдера, хотя на душе у него было тоскливо.
– Но недостаточно скоро…
– Конечно, нет – для матушки. Она хочет, чтобы ты на этот раз навсегда остался дома. Что же до отца, сегодня он впервые за несколько дней не оделся, чтобы сойти вниз к обеду.
– Сегодня утром его светлость встретил меня в купальном халате, – сухо сказал Джек.
Райдер рассмеялся.
– Он был очень болен, Джек, но врач говорит, что, если мы сможем не подвергать напряжению его сердце примерно в течение недели, он доживет до девяноста лет. Я не спешу войти в права наследства.
– Ты уже управляешь Уилдсхеем?
– По существу. Он чертовски упрям, но я делаю что могу.
– Я тебе не завидую, – сказал Джек. – Надеюсь, ты не в обиде, что у меня гораздо больше свободы, чем у тебя?
Райдер стряхнул пепел в огонь и погасил сигару.
– Я чертовски обижен, но я не завидую тебе, дурак несчастный! Я помню день, когда ты родился.
Джек чуть не поперхнулся дымом.
– Пощади! – весело сказал он. – Мысль о том, что матушке пришлось склониться, хотя бы на мгновение, перед требованиями природы, а не по своей воле, вгоняет меня в дрожь.
– А почему ты думаешь, что герцогиня не решила, когда в точности должен появиться каждый ее ребенок?
– Боже! Никто из нас не посмел бы причинить неудобство ее светлости, да?
Райдер поймал взгляд Джека, и оба рассмеялись. Если бы не было внешнего мира и прошлого у каждого из них, пожалуй, они могли бы сидеть вот так, по-дружески, у огня, вечно попивая бренди и пуская кольца дыма в полном согласии.
– Ты по-прежнему ее любимчик. И нет, этому я тоже не завидую, – сказал Райдер. – Ты решил явиться в этот жалкий мир, когда она подрезала розы, насколько я помню. Матушка рассыпала душистые лепестки на мою непонимающую головенку и сказала, что она идет в дом, чтобы принести мне брата, но что до утра я не смогу с ним играть.
– Ты, наверное, был сильно разочарован, когда увидел меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36