– Я не знаю ни о каком заговоре, – холодно ответила она.Ей грозила опасность, и она знала об этом, но мозг ее отказывался воспринимать что-либо другое, кроме смерти Багратиона. Существовал заговор, в котором она была замешана. Александр о нем узнал и был опасен, способен на все, хотя внешне оставался очень спокойным. Ей понадобится вся ее изворотливость, чтобы спастись, а она ни на чем не могла сейчас сосредоточиться и слушала его почти рассеянно, в голове ее билась только одна мысль: «Багратион мертв… Я его больше никогда не увижу. Он мертв…»– Всю свою жизнь я старался не причинять вам боли, Екатерина, – продолжал говорить он. – До сих пор вас спасала только смерть нашего отца, но сейчас меня и это не остановит. Я прикажу засадить вас в тюрьму, а в случае необходимости сделаю так, чтобы вас приговорили к смерти. Послушайте. Я действительно это сделаю! Сейчас для меня ничто не имеет значения, кроме спасения России и победы над Наполеоном. По сравнению с этим ваша жизнь не стоит и копейки, если только вы не поклянетесь мне, что, начиная с этой минуты, вы будете сохранять лояльность по отношению ко мне. Дайте мне эту клятву, Екатерина, и этим вы спасете себя. Багратион умер за Россию, Умер в мучениях, – грубо добавил он. – Не забывайте об этом, помните, что сорок тысяч наших солдат умерли вместе с ним, чтобы защитить Москву от Наполеона.Александр внезапно схватил ее за плечи и сильно встряхнул. Она не сводила с него глаз, глядя снизу вверх, ее насмешливый рот был немного приоткрыт, а глаза медленно наполнялись слезами.– В мучениях, – повторила она.– Он оставался живым несколько дней, – рассказывал Александр. – Вы никогда не были на поле битвы, а я был. Вы никогда не видели умирающих от ран, гниющих от гангрены, криками умоляющих пристрелить их и положить конец их мучениям.Ей удалось вывернуться из его рук, и она пронзительно закричала:– Остановитесь, ради Бога, остановитесь! Он не мог так умирать… Он не мог.– Он умер именно так, – безжалостно отрезал Александр. – Он сражался и умер в то время, когда вы готовили предательство. Но теперь, Екатерина, вы будете сохранять верность. Он был смелым и честным, и он любил вас. Он бы велел вам дать мне эту клятву.Теперь она рыдала отчаянно, не сдерживаясь, всхлипывая и задыхаясь, стараясь закрыть лицо руками. Он медленно подошел к ней и прижал к себе, думая при этом, что горе этой высокомерной и злой женщины являло собой самую тягостную картину, которую ему доводилось видеть в жизни. В ней не было ничего, что помогло бы ей: ни веры в Бога, ни самообладания. Единожды в свой жизни эта непримиримая натура допустила слабость, снизошла до человеческой любви, и результат этого был для нее смертелен. Он победил в их схватке и теперь знал это.– Перестаньте, – нежно проговорил он. – Так вы можете заболеть.Она отстранилась от него и села на один из диванов из черного дерева с тонкими ножками.– Он всегда говорил, что я недооценивала вас, – сказала она наконец, – и он был прав. У него была эта проклятая привычка быть всегда правым.Екатерина откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, она была полностью обессилена; лицо у нее еще больше пожелтело и вытянулось, как у посмертной маски.– Он был великим воином и великим патриотом, – отозвался Александр, – его никогда не забудут.Царь подошел и сел рядом с сестрой, а она открыла глаза, чтобы взглянуть на него.– Вы победили, брат мой. Начиная с сегодняшнего дня ваша сестра стала вашей подданной. Я приношу вам в этом свою клятву.– А также моим другом и советчиком, – не приминул заметить он.– Да, если вы в этом будете нуждаться.– Буду.– Знаете, Александр, теперь я уже больше ничего не желаю, как только отомстить Наполеону. Он пренебрег мною несколько лет назад, и он же отобрал у меня единственного человека, который для меня значил что-то в этой жизни. Начиная с этого момента, моя цель совпадает с вашей – выдворить Наполеона из России!Александр сжал руки и посмотрел на них.– Моя цель заключается в том, чтобы выдворить его из Франции. – Он наклонился над ней и поцеловал ее в щеку. – Спокойной ночи, сестра моя. Да хранит и успокоит вас Господь.Он рано отправился спать в этот вечер и заснул сразу же, что случилось с ним впервые после взятия Смоленска. На рассвете он проснулся и послал за своим секретарем, которому продиктовал краткий приказ графу Федору Ростопчину, губернатору Москвы. 12 Рано утром 14 сентября передовые колонны французских войск достигли городских ворот на Воробьевых горах. Тут же раздались приветственные крики, и офицер императорской гвардии повернул назад и галопом направился к тому месту, где ехал император с большой свитой.– Ваше величество, ваше величество, Москва! Ее видно с вершины холма!Наполеон направил лошадь вперед и галопом промчался между двух рядов приветствовавших его войск.– Vive L'Empereur! Vive L'Empereur!Весть передавалась из уст в уста.– Москва, мы дошли до Москвы…Он сдержал данное им слово, принес им победу, как и раньше. Теперь наконец-то у них будут хорошие квартиры, тепло, приют и еда. Кавалерия сдерживала коней, а пехота стоя приветствовала его, когда он промчался мимо, а потом вдруг резко остановился на вершине холма.Это был еще один безоблачный день, ослепительный в холодном солнечном сиянии, а под Воробьевыми горами раскинулся святой город Москва, похожий на сверкающий драгоценный камень.Сотни золоченых куполов блестели на фоне голубого неба. Изящные очертания восточных башен, красные и желтые здания, темно-красные стены и минареты самого Кремля были очень хорошо видны. Наполеон рукой прикрыл от солнца глаза и оставался на вершине холма в течение нескольких минут, гадая, не является ли огромное здание с фантастической композицией из девяти куполов знаменитым собором Василия Блаженного, архитектор которого был ослеплен царем Иваном IV, чтобы больше он не смог уже построить ничего подобного.– Москва.Наполеон произнес это слово вслух. Мгновения, которые он проводил на вершине холма, были величайшими мгновениями в его жизни. Он знал о том, что его триумфальный въезд в город, торжественный обед в Кремле, все то, что он изобрел, чтобы унизить своего противника, ничто не сравнится с этим первым взглядом на Москву с вершины холма. Все закончилось; он выиграл эту войну. Подумав об этом, он вздохнул с облегчением. Он никогда не допускал и мысли о том, что русская кампания оказалась самой напряженной и самой беспокойной во всей его карьере. Он ненавидел легкие победы, оккупацию одного выжженного города за другим, преследование армии-призрака, которая по временам огрызалась, и тогда солдаты ее сражались, как черти, а потом снова как-будто растворялись.Все это казалось почти сверхъестественным. Даже сама страна начинала действовать ему на нервы: нищета; жалкие крестьяне, убегавшие от них и больше напоминающие зверей, нежели людей, со спутанными волосами и бородами; женщины, закутанные в драные платки, с ничего не выражающими лицами и коровьими глазами; повсюду тишина, подозрительность и тошнотворный запах дыма: повсюду встречавший их, дым от лачуг и дворцов, которые поджигались с одной и той же целью.Он ненавидел странные, поэтические названия местечек. Восток, который лез отовсюду. Казалось невозможным совместить образ культурного, элегантного Александра с подобной страной.«Но это было моей ошибкой, – подумал Наполеон. – Александр выглядит европейцем – он и есть европеец по происхождению, – но для его собственной страны европейские традиции так же далеки, как и традиции другой планеты. У него склад ума восточного властелина, а я пытался обращаться с ним, как с европейским монархом. Только сейчас, глядя на его столицу, я наконец-то понял, что ни он, ни его народ не принадлежат Европе…»Он повернул коня и поскакал назад мимо приветствовавших его войск. Лица солдат, стоявших вдоль дороги, по которой он ехал, загорели и обветрились за долгие месяцы пребывания под солнцем и ветром, а еще они были осунувшимися от голода. На некоторых солдатах болтались грязные бинты, а многие пехотинцы были босыми. Они приветствовали его и размахивали своими ружьями. Хоть они и были голодными, грязными и измученными, но их боевой дух поднимался при виде небольшой фигурки на серой лошади, при виде императора, который сражался среди них и вновь привел их к победе.К Наполеону стремительно приблизился Мюрат. Он резко натянул вожжи, чтобы придержать лошадь. Но та поднялась на задние ноги, и у Мюрата слетела шляпа с плюмажем. Ему пришлось низко наклониться к земле.– Я только что узнал! – закричал он. – Vive L'Empereur! Наконец-то Москва!– Наконец-то, – повторил за ним Наполеон, – в качестве моего зятя и неаполитанского короля вы возглавите первый отряд войск и войдете в город. Сам я въеду в город завтра, если они не начнут оказывать сопротивления.Мюрат со своими войсками подошел к городским стенам во второй половине дня. Они проехали по длинной дороге, поднимая клубы пыли, и приблизились к мосту через реку. Кругом стояла полнейшая тишина, было жарко, и Мюрат вытер потное лицо мягким кружевным платком. Он получил подробные инструкции, что следует говорить депутации дворян, которые, как искренне верил Наполеон, должны были встретить завоевателей. Мюрату следовало отослать их в лагерь французов, где император обратится к ним и пообещает с должным уважением отнестись к их городу.По мере того, как французы продвигались вперед, Мюрат осматривал высокие стены в поисках признаков жизни. «Sacre Dieu, – говорил он про себя, – уж лучше бы канонада, чем эта чертова тишина».В четыре часа императорский генерал въехал в Москву.Улицы были пусты, не считая нескольких испуганных людишек, которые разбегались в разные стороны с приближением кавалькады. Некоторые грабили дома, в которых тоже никого не было. Мюрат послал разведчиков в центр города, и они рассказали, что из-за красных стен Кремля раздаются одиночные выстрелы. Но его защитники разбежались после первого французского залпа. Повсюду были заметны следы массового ухода. Как говорили очевидцы, которых французам удалось поймать и допросить всего за час или два до входа наполеоновских войск, свободные пути из Москвы были запружены войсками, гражданскими лицами, повозками, а на мостах, где образовались безнадежные пробки, царил хаос.Кутузов оставил, захватив с собой дворян и городские власти, пустынный город на разграбление нескольким тысячам крестьян.Получая донесения разведчиков, Мюрат вдруг услышал нестройный гул кремлевских колоколов, звонящих к вечерне. Снаряд разорвался у Кутафьей башни Кремля, где несколько крестьян забаррикадировались и вели огонь из укрытия по захватчикам, окружавшим дворец. Шум этот отзывался слабым эхом в тишине, в которую погрузилась Москва, и голоса солдат, входящих в дома, звучали пронзительно и неестественно громко. Надо всеми ними высились величественные церкви, сверкающие, подобные миражу, а колокола вызванивали древние многовековые мотивы опустевшему городу и потоку захватчиков, входивших в него. Мюрат пришпорил своего коня и направился вперед, к Кремлю. Нахмурившись, он сердито прокричал одному из своих адъютантов, чтобы тот поскакал вперед и не дал войскам возможности нанести вред государственным помещениям до приезда императора.Назад во французский лагерь полетели гонцы, чтобы сообщить Наполеону, что враг оставил свою столицу. Не будет никаких депутаций, никакого парадного въезда.Москва пуста.На следующий день Наполеон въехал в город. Под взглядами следивших за ним толп зевак, состоявших из оставшихся в городе крестьян, он пересек мост через Москву-реку, проехал по пригородам и въехал в Кремль через древние Спасские ворота. Там его встречал Мюрат с огромным эскортом. Он спешился и медленно направился к зданиям Кремля.Мюрат все время говорил, а Наполеон был странно молчалив. Он переходил из одной комнаты в другую, разглядывая ковры, бесценную мебель и украшения. Все оставалось нетронутым, даже бархатный трон, украшенный золотом.– Это весьма религиозный народ, – заметил император. – Почти каждое второе здание у них – церковь. А где же апартаменты царя?Ему объяснили, что в Кремле существуют два помещения для царей: одно, выстроенное сравнительно недавно, в восемнадцатом столетии императрицей Елизаветой, а другое – древние царские помещения в старом деревянном дворце, построенном еще первыми царями.– Я остановлюсь в старом дворце, – сказал Наполеон. – Отведите меня туда.Он вошел в древнюю Грановитую палату в сопровождении толпы офицеров, удивлявшихся небольшим габаритам старой царской столовой, рассматривавших расписанные фресками стены, изображавшие византийские версии жизни Христа и библейские сцены, старые дубовые лавки вдоль стен, трон, на котором каждый вновь коронованный царь сидел во время принесения присяги его подданными.На большинство французов мрачные и маленькие комнаты не произвели никакого впечатления. Тусклый свет проникал сквозь древние окна, и некоторые офицеры начали сравнивать эти комнаты с роскошью Версаля и Тюильри. Наполеон продолжал молчать. Из Грановитой палаты они поднялись по лестнице, ведущей в небольшой Теремной дворец, построенный Михаилом, первым Романовым, почти триста лет тому назад.Здесь молчание императора распространилось и на его окружение. Беззвучно переходили французы из одной расписанной фресками комнаты в другую, и в тишине гулким эхом раздавались их шаги. Они пересекли красностенный Тронный зал, и Наполеон остановился у простого стула, на котором когда-то сидел и правил Михаил Романов.– Парадная спальная вот здесь, сир, – прошептал великий маршал Люрок, а потом уже подумал, почему это он понизил голос. Он прокашлялся и продолжал уже более твердым голосом. – Комната не очень подходящая. Как я понимаю, ею почти никогда не пользуются, только в исключительно торжественных случаях. Уверяю вас, сир, вам будет гораздо удобнее в новом здании.Наполеон взглянул на него.– В истории Москвы не будет случая более торжественного и важного, чем сегодняшний.Они стояли на пороге спальной древних царей. В этой небольшой комнатке почти не было мебели; позолоченные стены и иконы тускло поблескивали. В центре комнаты стояла резная кровать под балдахином.– Я остановлюсь здесь, господа, – сказал Наполеон.Он оглядел их всех и улыбнулся.Напряжение тут же спало. Они больше не прислушивались к звукам собственных шагов; они больше не шептали, а говорили громкими голосами. Теперь по всему старому зданию разносились смех, разговоры, шум. Когда его господин отвернулся, Дюрок подошел и проверил кровать, после чего в отвращении наморщил нос. Она была жесткой, как доска.Этой ночью армия расположилась прямо в Москве. Она захватила город подобно всепоглощающему приливу и разлилась по нему, как волна, распадаясь на отдельные ручейки людей, рыскающих в поисках наживы, приюта, еды, женщин.По отношению к тем немногим жителям, оставшимся в городе, насилие практически не применялось. В целом оккупация носила добродушный характер, ведь она не была результатом кровопролития, которое обычно делает армию завоевателей такой беспощадной к тем, кто противостоял ей. Войска не причиняли особого разрушения особенно там, где они находили набитые погреба. Одному из офицеров доложили, что трое его людей умерли, после того, как очистили погреб и выпили содержимое каких-то найденных в нем бутылок. В бутылках обнаружили купорос. Офицер только пожал плечами и так и не понял, почему в погребе вместо вина хранился купорос. Затем он повторил приказ императора, запрещающий грабежи, и забыл о случившемся.К шестнадцатому сентября Наполеон оставил древние царские апартаменты и переехал в удобные, роскошные комнаты, которые обычно занимал Александр во время своих визитов в столицу. Армию расквартировали, накормили, пополнили свежими силами и обеспечили надежным укрытием. Император объехал город, и одним из первых мест, которые он посетил, был собор Василия. Блаженного, тот собор, который он видел с вершины холма. Он счел его изумительным. Изумительным; но им не хватало помещений, и они не могли себе позволить быть излишне сентиментальными. Из церкви вынесли все украшения и стали использовать в качестве конюшни. Наполеон не признался даже самому себе, что им руководили не целесообразность, не святотатство, а лишь зависть.Бонапарт уже начинал уставать. Да, теперь ему можно расслабиться. Он прошел к себе в спальную и достал портрет своего сына, маленького римского короля. В уединении бывшей комнаты Александра император поцеловал портрет.– Это все для тебя, сын мой, – сказал он. – После того, как я заключу мир с Россией, ты будешь императором Франции, правителем всего мира. Твоя мать и я будем жить как частные лица. Видит Бог, я уже устал от войны…Потом он повернулся на другой бок и зевнул, думая о Марии-Луизе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26