А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Черт бы меня побрал! – вскипел Пономарь. – Что это за хрень?
Дюймовочка наклонился через стол посмотреть.
– Это хрен?
– Тогда чертовски маленький! – прокомментировал Пономарь.
– Смотрите. Он прилеплен, – сказал Ньюи, в подтверждение своих слов переворачивая коробку вверх дном над тарелкой Дюймовочки. Дюймовочка сердито отбросил его руку.
– Только не над моим гребаным завтраком!
– Может, это детский хрен? – предположил Пономарь.
Дюймовочка нахмурился.
– Да? С лобковыми волосами?
Ньюи кашлянул, чтобы привлечь их внимание.
– Если будет позволено сказать, мне кажется, я знаю, что это. Это человеческой нос. Я однажды отскребал один такой с тротуара в Ольстере.
– Срань господня, – вырвалось у Дюймовочки. – Гадость какая! Зачем ИРА посылает нам носы?
– Это не ИРА, мать твою! – отрезал Ньюи, а потом, уже не так уверенно обратился к Пономарю: – Ведь не ИРА же?
Пономарь держался спокойно и задумчиво. Как раз в такие моменты его авторитет проявлялся во всей красе.
– Нет. По мне, так скорее уж в духе мафии. Как в «Крестном отце», когда кого-нибудь убивали, а потом его семье посылали рыбу. Чтобы дать понять, что парень «пошел на корм рыбам». На мой взгляд, тут что-то подобное.
– И что оно означает? – с сомнением поинтересовался Ньюи. – «Не суй нос не в свое дело»?
Но босс только свирепо уставился на него.
– Но мы никого из мафии не знаем, – указал Дюймовочка.
Пономарь фыркнул.
– Это не гребаная мафия! Мы тут единственная мафия.
Оторвав холодный маслянистый ком кожи и хрящей от дна коробки и держа большим и указательным пальцами, он внимательно его осмотрел. Ньюи и Дюймовочка отодвинулись, беспокоясь, не бросит ли босс в них этим.
– Вопрос в том, – тихо и размеренно произнес Пономарь, – кто окажется таким дураком, чтобы меня предупреждать? Меня, Малькольма Пономаря. Это же я – гад, который других гадов предупреждает.
Пономарь перевел взгляд на пуделя Везунчика. Из пасти пса свисала поблескивающая ниточка слюны.
Пономарь небрежно разжал пальцы, давая упасть жутковатой добыче. Везунчик схватил нос на лету и проглотил, не жуя.

День пришел как проклятие, а Злыдень все не возвращался. Билли решил, что с него хватит, что он едет домой. И плевать на последствия. Ну и что, что Стив пощадил ему жизнь? Зачем вообще пытался ее отнять? Этот холодный, жуткий мужик лишь едва-едва походил на мальчика, которого Билли знал и любил. Это был заанастезированный, утративший способность чувствовать отморозок, убивающий людей за деньги. Билли ничем ему не обязан.
А потому с чувством сродни ликованию Билли выковылял в предрассветное утро и огляделся по сторонам. Он не смог найти одежду, которая была на нем в ночь нападения, и потому натянул шмотки не по росту, которые позаимствовал у Злыдня.
От земли поднимался пар. В окрестных деревьях истошно щебетали птицы. В дальнем углу поля мирно паслись две престарелые лошади. Толкнув железную калитку, Билли оказался на широком проселке, который шел через поля. В какую сторону пойти? Направо или налево? Он выбрал налево. С тех пор как ребенком он прочел «Дьявол вышел на охоту», он всегда предпочитал ходить налево. Может, это объясняет, почему, как сказал бы автор этого романа, его всегда преследовали «адские неудачи»?
Продвигался он медленно – плохо гнулось колено. Минут через шесть показались первые строения. Он миновал ферму. Где-то залаяла собака. К ней присоединилась вторая. Слева от него тянулся широкий, полыхающий одуванчиками луг, который рассекала надвое узкая тропка. Картина была как из детской книжки.
Весь пейзаж казался мучительно знакомым. Внезапно Билли охватило облегчение. Он точно знал, где находится. Он возле чеширской деревушки Олдерли-эдж. За деревьями стоит паб под названием «Чародей», где они с Никки напились в их первый совместный уик-энд.
Рядом с пабом проходило шоссе, ведущее в саму деревню, где есть телефоны, железнодорожная станция, возможно, даже такси. Подгоняемый близостью свободы, Билли двинулся напрямик через луг. Утренний воздух был удивительно сладок. Потом он посмотрел налево и увидел, что к нему с невероятной скоростью несется высокая фигура.

– Куда это ты собрался?
На свежевыбритой голове Злыдня блестел пот. Спокойные светлые глаза всматривались ему в лицо. Он словно бы жалел Билли, что он такой глупый.
Они стояли на Эдж, скалистом обрыве с видом на Чеширскую равнину. У них под ногами расстилались леса, вниз обрывалась тошнотворная, головокружительная стена. Билли пришел сюда без сопротивления и споров, вел себя так, будто Злыдень прибежал к нему на утреннюю прогулку.
– Я же сказал. Разминаю ногу.
Схватив за плечо, Злыдень развернул его, вынуждая встретиться взглядом.
– Лжешь.
– Ладно, лгу, – вздохнул Билли. – Знаешь, почему? Потому что хочу вернуться к прежней жизни. Пусть она была никуда не годная, но моя. Я годами старался достичь нынешнего уровня безвестности. Я не могу просто взять и бросить все, ради чего так тщетно трудился.
Злыдень молча обдумывал это больше полминуты и наконец сказал:
– Дашь мне год?
– Ты о чем?
– Один год. Спрячешься на один год? В конце этого года сможешь начать с того места, откуда бросил.
– А как же Пономарь?
– С Пономарем я разберусь. Но на это понадобится время. На него работает уйма людей. А я сам по себе. Вот почему я тебя прошу. Один год.
Забыв про жертву, которую предлагает принести ради него убийца, Билли дрогнул:
– Не знаю, Стив. Злыдень вздохнул:
– Лучше решить сейчас, Билли.
– Ты мне угрожаешь? – Билли с трудом сглотнул.
– Я даю тебе выбор. Я ведь тебе доверился, верно? А ты что сделал? Ушел. Зная, что не только твоя жизнь на волоске, но и моя тоже.
– Вот только они не знают, кто ты.
– Пока не знают. Но если доберутся до тебя, то сделают все, что смогут, чтобы меня найти. Поэтому я прошу тебя об этом, как человек, желавший и желающий тебе только добра. Прямо сейчас, сию минуту дай мне слово, что позволишь спрятать тебя, спрятать подальше от всего и всех, кого ты знаешь, на двенадцать месяцев, начиная с сегодня.
Билли подумал, а не подыграть ли. Но не нашел в себе сил.
– А пошел ты!
Без малейших усилий Злыдень подхватил его под мышки, сделал шаг к обрыву и занес над краем.
Как только под ногами у него оказалась пустота, из Билли разом выветрилось все легкомыслие.
– Ладно, – сказал он. – Ладно.
– Ты мне доверяешь? Билли мог только кивнуть.
Злыдень еще подержал его над обрывом, будто ждал, что он скажет: «Мне легко доверять людям, которые держат меня над пропастью». Но у Билли пересохло во рту и все остроты кончились.
– Обещаю, Стив. Сделаю все, как скажешь.
– Перестанешь звать меня Стивом?
– Ага.
– Один год?
– Один год. Честное-пречестное.
И все это время Билли думал: «Ничего я не обещаю, задница ты сумасшедшая. Да при первой же возможности я от тебя на гребаную милю убегу».

6

Верно, мы станем чудовищами, отрезанными от остального мира; но тем более прилепимся мы друг к другу.
Мери Шелли. «Франкенштейн»


День был солнечный. Пономарь сидел у себя в саду. Мать увезли в больницу на операцию шейки бедра. Он остался один, охранять пуделя. Пономарь баловал себя сигарой во дворике рядом с любимой «вонючкой», крупной, упругой брюнеткой по имени Фиона, которая писала стихи и читала их вслух после секса. Сейчас она листала журнал «Мэри Клэр». Заголовок на обложке гласил: «Женщины, которые поедают собственных детей».
Ее бесстыдные усталые титьки оттягивали шелковое кимоно. Пришел Зверюга, изможденный и мрачный в утреннем свете, его гигантские плечи обвисли под грузом последних событий. Небрежно повернувшись к проститутке, Пономарь сказал:
– Вали отсюда, шалава.
Фиона поглядела на Зверюгу так, будто с радостью бы его расчленила, но, не сказав ни слова, схватила журнал и бросилась прочь. Зверюга даже взглядом не удостоил ни женщину, ни ее титьки – и ту и другие он видел слишком часто.
– Осталось еще уйма тостов с джемом, – сказал Пономарь.
– Нет уж, – отозвался Зверюга.
– Нутро выворачивает, а? Зверюга попытался пошутить:
– Скорее уж наружу лезет, – и, похлопав себя по пузу, опустился на освобожденный Фионой стул. Стул был неприятно теплым.
– Ладно, – отозвался Пономарь. – Вчера я тебя не трогал, потому что знал, ты расстроен из-за Дока.
– Я больше расстроился из-за того, что случилось с его чертовым носом, – горько отозвался Зверюга.
– М-да, – протянул Пономарь. – Жалко. Знай я, что это нос Дока, проявил бы чуть больше уважения. Я даже не знал, что Док мертв, пока не позвонил приятель из уголовки.
– Как он умер? – спросил Зверюга.
– Тебе лучше не знать.
– Все равно скажи.
– Сердце подрезало.
– То есть инфаркт?
– То есть кто-то взял нож и вырезал ему сердце, мать его.
Зверюга спал с лица.
– Господи Иисусе!
– Значит, это не ты?
– Что, черт побери?!
– Тише, тише. Я тебя не обвиняю, но ты видел его последним, и мне нужно точно знать, что случилось после того, как вы в субботу отсюда уехали. Во всех гребаных подробностях.
Зверюга представил полный отчет. Когда он описывал, как Док избивал Билли, Пономарь его остановил:
– Повтори – как?
– Перед тем как мы его передали, Док его отделал.
– Сильно отделал?
– Ага. Разбил физиономию.
– Ты участвовал?
– Нет.
– Пытался его остановить?
– Нет.
– Почему, мать твою?
– А какой смысл, Малькольм? Засранцу все равно конец. Какая разница, помрет он со всеми зубами на месте или нет?
В обычных обстоятельствах Пономарь разорался бы, но сейчас сделал скидку на то, что Зверюга расстроен.
– А в том – я ведь тысячу раз пытался объяснить вам, недоумки вы эдакие! – что я не хочу, чтобы на руках моих людей была кровь. Или на их одежде. Ты про криминалистику, мать твою, слышал?
Зверюга тупо кивнул. Он словно бы вновь очутился в школе. Он даже был уверен, что рано или поздно Пономарь достанет трость и велит ему нагнуться.
– По-твоему, я ошибся, когда дал заказ? – спросил Пономарь.
От такого Зверюга поморщился: Пономарь словно прочел его мысли.
– Нет.
– Ах ты лживый рыжий гад!
– Нет, совсем нет. Я хочу сказать, лично я ничего против парнишки не имел. Я уверен, у вас были причины приказать его пришить.
– Вот спасибо.
– Я просто не знаю, каковы они. Нет, я предполагаю, что это из-за вопросов про Брайана. Но кончать его за расспросы про парня, которого мы еще не прикончили... Где тут логика? – Пономарь пробуравил Зверюгу пристальным взглядом. – То есть Брайана мы прикончим, когда поймаем, верно? Нам просто неизвестно, где он.
– Ты закончил, мать твою?
– Ох! Да.
– Хорошо. Теперь слушай и учись. Не ты, а я тут решаю, кто будет жить, кто нет.
Зверюга кивнул. –Да, босс.
– Что у нас тут, по-твоему? Демократия хренова?
– Не знаю.
– Не знаешь, что такое демократия, да? Кретин.
– Но вы не поняли, что я хотел сказать, – заелозил Зверюга. – Я не говорил, что вы должны передо мной отчитываться. Разумеется, нет. Я только говорил, что знаю людей похуже Билли Дайя.
Ноздри Пономаря вздулись.
– И кого же?
– Ну, автомехаников, например. Таксистов. А как насчет торговцев, которые ходят по домам? Им прямо шею хочется свернуть. Толкутся себе на скоростной полосе дороги в поганых «кавальерах» и «мондео», дорогу остальным застят и все ради каких-то сволочных комиссионных... – Сообразив, что городит чушь, Зверюга умолк.
Пономарь сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Давление у него и так повышенное, а болтовня Зверюги кого угодно доведет.
– Просто объясни, с чего это Док набросился на Дайя.
– Да так, мальчишка донимал его в пабе.
– Чем?
– Не помню. Сами знаете, каким язвительным он был гнусом.
– И что случилось потом? После паба? Мне нужно четко все себе представить.
Зверюга рассказал и про два предупредительных выстрела, которые дал Злыдень, и про дорогу назад до дома Пономаря.
– ... потом Док сел в свою тачку и сказал: «Увидимся в понедельник»...
Пономарь смачно сплюнул на плиты дворика.
– Умеешь ты байки травить.
Зверюга не заметил упрека.
– А потом он просто тронулся с места, как и всегда.
Пономарь на минуту задумался.
– Так кто же пришил Дока?
– Кроме Билли Дайя, никто в голову не идет, – сказал Зверюга.
На такой идиотизм Малькольм Пономарь раздраженно фыркнул.
– Ага. И Господь Бог существует!
– Просто подумалось.
– Ты всерьез предполагаешь, что этот гребаный писака, которому только что отбили все внутренности, смог скосить нашего лучшего жнеца? А ведь иначе ему не спастись. Ты когда-нибудь этого Злыдня видел?
– Нет.
– А я видел. Он здоровый и выглядит... ну сущее зло во плоти, даже в его дурацком колпаке. Тебе не захотелось бы с ним связываться, и даже я сперва крепко подумал бы. Поэтому у Билли Дайя не было ни шанса. Ни одного хренового шанса.
– Возможно, он мертв, – задумчиво протянул Зверюга. – Но это еще не значит, что он безвреден.
– Да? Почему же? – Пономарь усмехнулся, явно позабавленный мыслью, что кто-то может причинить ему вред.
Но Зверюга не сдавался.
– Дай, возможно, был мусором, но он был респектабельным мусором. У него есть семья. Его хватятся. Пойдут к нему домой, обнаружат, что его там нет, обратятся в полицию. А когда полиция узнает, что он связался с вами, что первое придет им в голову?
– Что если я окажусь в тюрьме, им самим придется оплачивать свои гребаные отпуска.

Злыдень вскипятил чайник и помылся. Потом приготовил им с Билли плотный завтрак. После еды Билли лег на койку читать, а Злыдень забрался в спальный мешок и уснул на полу. Возможно, он знал, какие мысли крутятся в голове у Билли, потому что лег головой к двери. Спал он так же, как делал все остальное: беззвучно и без лишних телодвижений.
Приблизительно через час Билли стало скучно. Нагнувшись с койки, он приблизил лицо к лицу Злыдня. И пока он изучал сильные угрюмые черты, Злыдень поднял веки. Меньше чем через секунду в левый глаз Билли уставилось дуло.
От удивления Билли едва не упал с койки.
– Я просто смотрел!
– Не надо.
Злыдень закрыл глаза и снова заснул, не выпуская из руки пушку.
Билли снял с полки «В зеркале отуманенном» и начал читать. По крыше барабанил дождь. Когда книга ему надоела, он стал смотреть в ближайшее окно.
Невзирая на непогоду, у калитки стоял мужчина – лицом к кибитке. Черт лица нельзя было разглядеть, но создавалось впечатление, что он тучный и что ему за пятьдесят. Одет он был в штормовку и какую-то закрывавшую уши черную шапку. Вид у него был расслабленный: подался вперед, облокотившись локтями о железную калитку. Прошло две минуты, но он не шелохнулся.
Тут Билли отвлек мягкий шлепок. «В зеркале отуманенном» упала с койки. Поскольку книга была ценным первоизданием, Билли не смог оставить ее на полу. Bepнуть томик на полку заняло не больше пары секунд, но когда Билли снова повернулся к окну, наблюдатель исчез.

Злыдень проснулся, когда день клонился к вечеру, умылся и сварил кофе. Пока они его пили, Билли рассказал ему про мужчину у калитки. Злыдень дотошно его расспросил, трижды заставив повторить описание чужака.
– Такого я тут ни разу не видел. Скорее всего пустяк. Но нельзя рисковать. Надо тебя перевезти, Билли. Завтра увидишь свое новое жилище.
Билли сказал, что никуда не поедет, пока не заглянет к себе на Альберт-роуд, чтобы забрать кое-какие вещи. Злыдень счел это неудачной идеей.
– Чего ради трудиться?
– Одежда. Обувь. Несколько книг. Дискеты, на которые я сбрасывал мои тексты.
– Нет. Слишком рискованно. За домом скорее всего наблюдают.
– Да ладно тебе. Не думаешь же ты, что я брошу всю мою жизнь?
– Можешь начать новую.
– С чего бы это, черт побери? Мрачно помолчав, Злыдень вздохнул.
– Хорошо. Но поедем туда на рассвете. Ладно? И делать будешь в точности, как я скажу.
Вечер тянулся долго. Билли спросил Злыдня про его настоящую мать.
– Тебе всегда хотелось с ней встретиться, помнишь? Ты ее нашел?
Злыдень едва заметно кивнул.
– Да? И какая она?
– Уродливая старая шалава, Билли. В буквальном смысле. Она была проституткой-алкоголичкой, раздвигавшей ноги перед бомжами на Кингс-Кросс.
– Извини.
– Не совсем такая, как я думал. Понимаешь, о чем я? Я надеялся на кого-то вроде Джулии Эндрюс в роли Мэри Поппинс.
Злыдень умолк. Билли надеялся дождаться продолжения, когда Стив снова заговорит, но он заполз в темную внутреннюю берлогу. И опять Билли не оставалось ничего, кроме как разглядывать дикарское лицо, теперь повернутое к нему в профиль. Билли решил, что столь поразительным Злыдня делает не присутствие, а отсутствие. Ощущение бесконечной отстраненности, будто он уже пересек границу между этим миром и потусторонним и земные дела его уже не интересуют.
– Ты больше с ней не виделся?
Никакого ответа. Билли уже собрался махнуть рукой на разговор, когда Злыдень повернулся к нему и сказал:
– Ладно, скажу правду. – Он издал короткий горький смешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23