Эта последняя встреча Джиласа с Тито, Карделем и Ранковичем состоялась в Белом дворце всего лишь за несколько дней до пленума. Тито начал с высказывания о том, что «Джилас сильно изменился». Сам же он явно был не в духе. Когда Джилас попросил кофе, ссылаясь на то, что не может спать ночью, Тито многозначительно произнес: «Другие тоже не спят».
Затем он в более резкой форме повторил то, о чем говорил Джиласу два месяца тому назад, что нельзя добиться демократии, пока «все еще сильна буржуазия».
Но тут в разговор вмешался Кардель с обвинениями в «бернштейнианстве».
Ранкович, с которым Джилас был более всех близок, в это время угрюмо молчал. Тито предложил отставку Джиласа с поста председателя Союзной Народной Скупщины, добавив при этом: «Чему быть, того не миновать».
«Когда мы прощались, – вспоминает Джилас, – Тито протянул мне руку и при этом в его глазах не было ненависти или мстительности» Джилас М. Подъем и падение, стр. 354-355.

.
Выступления пленума, начавшего свою работу 16 января 1954 года, транслировались по радио, и я слышал их, стоя в толпе встревоженных студентов Сараевского университета. Большинство из 105 членов ЦК прибыло на машинах, за исключением Джиласа, пришедшего пешком вместе со своим другом Дедиером.
Первым выступил Тито. Он был скорее огорчен, нежели разгневан, когда обратился к Джиласу по его партийной кличке – Джидо. Тито признал, что и сам отчасти виноват в том, что не занялся статьями раньше. Только ближе к концу октября ему удалось подробно ознакомиться с ними, и он лишь тогда осознал, сколько яда они источают. Статья в «Новой мысли» доказала, что Джилас хотел конфронтации. Далее Тито сказал, что зарубежные поездки Джиласа «повлияли на его восприятие нашей действительности, нашего революционного прошлого и всего революционного опыта». Сам он, провозгласил Тито, был первым, кто открыто заговорил о стагнации партии, «но не говорил о том, что это произойдет в течение полугода или одного-двух лет». Это не может произойти «прежде, чем будет нейтрализован последний классовый враг».
Тито обвинил Джиласа в «защите демократии любой ценой, что является буквальной копией позиции Бернштейна» Клиссолд С. Джилас…, стр. 247-248.

.
В Сараеве, где мы слушали это выступление, один из студентов повернулся ко мне и почти со слезами на глазах сказал: «Никак не могу поверить в это. Я был уверен, что за ним, по крайней мере, стоит Старик».
В чувствах же Джиласа было больше гнева:
«Речь Тито была образцом язвительной нетерпимой демагогии…
Когда выступал Тито, уважение и любовь, которые я испытывал к нему, обернулись отчуждением и отвращением. Это раскормленное, щегольски разряженное тело с бритой толстой шеей наполняло меня отвращением… Но я ни к кому не испытывал ненависти…» Джилас М. Подъем и падение, стр. 360.


После того, как Кардель обвинил старого товарища в незнании марксистской теории, Джилас поднялся со своего места, чтобы дать ответ – в манере, которая была примиренческой, но отнюдь не апологетической. Он признал, что был «ревизионистом» ленинской теории, но заявил о своей преданности Тито и Союзу коммунистов – так теперь именовалась партия:
«По вопросам внешней политики и фундаментальному вопросу братства и единства нашего народа я всегда стоял на стороне нашего партийного руководства».
Это было завуалированное признание того, что он не был ни информбюровцем, ни сербским националистом. По этому поводу Стивен Клиссолд сказал так: «Джилас хотел продемонстрировать свою примирительную позицию, но партизаны отнюдь не примиренчеством прокладывали себе путь к власти, и теперь они были полны решимости во что бы то ни стало отстоять плоды своей победы. Он хотел примирить непримиримое – быть свободным человеком, оставаясь при этом коммунистом Клиссолд С. Джилас…, стр. 249-251.

.
Когда начались прения, Моте Пьяде ухватился за предоставившуюся возможность отомстить за действительные или надуманные обиды, которые Джилас нанес ему в Черногории в 1941 году. Статью в «Новой мысли» он назвал «политической порнографией». Чего другого можно было ожидать от такого человека, как он?

Теперь у Джиласа вилла, два автомобиля и все такое прочее. У него есть намного больше, чем у тех, кого он называет внушающей отвращение кастой избранных. Он сохранил за собой все свои посты и привилегии. Пока его близкие друзья истекают потом под тяжким бременем административной работы во имя государства и общества, он сидит в комфорте и пишет, пишет, а затем, развлекаясь, изображает из себя доброго демократа и выпивает в кафе…
Одни только его статьи в «Борбе» принесли ему 220 тысяч динаров… В 40-летнем возрасте мужчина должен возмужать и войти в пору зрелости, но товарищ Джилас, очевидно, не прогрессировал в этом направлении, он, скорее всего, вернулся в предшествующую стадию отрочества – к тем далеким довоенным дням, когда он написал стихотворение «Насвистывая, я брожу по улицам…» Клиссолд С. Джилас…, стр. 231.




В защиту Джиласа выступили лишь его первая жена Митра и Владимир Дедиер. Фактически Дедиер привел два веских аргумента. В конце декабря, когда в «Борбе» уже прошли почти все статьи, Джиласа единодушно избрали председателем Скупщины. Выдвинутое против Джиласа обвинение в ревизионизме было точно таким же, как и то, которое Информбюро выдвинуло против всей Югославии.
После первого заседания Джилас почувствовал себя морально раздавленным и поэтому ночью пришел к решению, что ему необходимо покаяться. На следующий день он заявил о том, что заблуждался и что его взгляды были ошибочными. Ведь Центральный Комитет отнюдь не отказывался от борьбы с бюрократизмом. Приняв участие в антиинформбюровской пропагандистской кампании, он, Джилас, ошибочно посчитал, что критика Советской России приемлема и в отношении Югославии. Он позволил себе увлечься абстрактной теорией, построенной на «идеализации мелкобуржуазной демократии Запада».
После этого Джиласа вывели из состава ЦК, но разрешили остаться в рядах партии после сделанного ему «последнего предупреждения».
На пресс-конференции для иностранных журналистов Тито сообщил, что дело закрыто и что теперь Джилас – политический труп.
«Когда я услышал и прочитал об этом, – писал Джилас, – на меня нахлынуло нечто мощное и инстинктивное, нечто возникшее откуда-то из глубинных недр моей древней черногорской родовой памяти. – Нет, не быть этому! – сказал я себе. – Я никогда не сдамся. Никогда, до конца дней моих!» Клиссолд С. Джилас…, стр. 256.


Очень скоро Джилас сел за написание книг и статей, опубликованных за рубежом, которые в конце 1956 года привели к первому из двух его тюремных «сроков», составивших в совокупности семь лет.
Какое-то время он опасался, что его могут отправить в какой-нибудь концлагерь наподобие Голого острова. В одной из своих книг он утверждает, что ему известно, будто в недрах тайной полиции планировалось «физическое решение дела Джиласа», иными словами – планировалось его убийство, но считает, что его спас Ранкович – «скорее всего, из-за нашей давней дружбы» Джилас М. Тито…, стр. 133.

.
Ранкович знал, что смерть Джиласа нанесет катастрофический ущерб отношениям Югославии с заграницей. Тито также явно не желал помещать его в тюрьму, опасаясь нежелательной шумихи.
Внутри самой Югославии у Джиласа было не слишком много политических единомышленников и сторонников. Молодые коммунисты, подобно моим знакомым студентам из Белграда и Сараева, были просто ошеломлены падением своего кумира, но их реакцией было скорее разочарование, нежели гнев. Для них Джилас являлся воплощением революционной гордости и надежды на светлое будущее социализма. После «дела Джиласа» они начали понемногу утрачивать свои идеалы.
С того самого времени я не могу припомнить ни одной встречи с истинным коммунистом. Большая часть моих друзей в 50-60-е годы были членами партии, но партийность им нужна была лишь ради служебной карьеры – работы в качестве врачей, юристов, журналистов, учителей, полицейских. В частной жизни никто из них не являлся ни истинным марксистом, ни даже человеком левых убеждений. Никто из этих людей не поддержал Джиласа.
Белградских «реакционеров» – так любили называть себя югославские роялисты – позабавила джиласовская статья «Анатомия морали», однако сам автор им не нравился. Они часто называли его «самым худшим из всей своры» и вспоминали, что после его статей нескольких торговцев с «черного» рынка посадили в тюрьму – на страницах «Борбы» Джилас потребовал для них смертной казни Когда я рассказал эту историю Джиласу, поступив не совсем корректно (это было в ходе телеинтервью в 1968 году), он сказал, что не может припомнить этот инцидент, но что его суровость никогда не переходила в жестокость. В своей книге «Упадок и разрушение» Джилас вернулся к этому случаю: «Как-то в газете „Борба“ – это было то ли в 1945, то ли в 1946 году – я выступил с критикой судов за то, что они вынесли слишком мягкий приговор какому-то мелкому мошеннику… Критика была учтена и приговор пересмотрели, несчастного жулика приговорили к смертной казни. К счастью, насколько я слышал, этот приговор все же не был приведен в исполнение. С точки зрения идеологии и революционной морали я был прав, но последствия для порядка и законности оказались катастрофичными» (Подъем и падение, стр. 17-18).

.
Тот факт, что Джилас был черногорцем, не расположил к нему даже соплеменников-черногорцев. Ниже приведенные слова доктор Джонсон сказал о другой нации, но они вполне могут быть отнесены и к черногорцам: «Ирландцы – прекрасные люди: они никогда не отзываются хорошо друг о друге».
Против Джиласа повернулись даже его близкие друзья по партии, например, Пеко Дапшевич, чья жена стала главным персонажем «Анатомии морали» (она назвала статью абсолютно несостоятельной). Еще более болезненным стало поведение Владимира Дедиера – личного биографа Тито и штатного журналиста «Борбы». Дедиер был человеком эмоциональным и довольно непостоянным, чемпионом по боксу и храбрым солдатом в годы войны. Он поздно вступил в коммунистическую партию и никогда не был серьезным марксистом. Во время пленума он поддержал Джиласа, затем отправился к Тито, накричал на того и, видимо, чуть было не набросился на него с кулаками, чему помешал ворвавшийся в комнату телохранитель. В 1955 году Дедиер вместе с Джиласом был осужден и также получил условный срок.
Впоследствии Дедиер и его семья подвергались моральным преследованиям со стороны полиции, что в конечном итоге и подтолкнуло биографа Тито к самоубийству. Похоже, что ни морально, ни физически Дедиер так и не оправился после битвы на Сутьеске, где он получил ранение в голову и где прямо на его глазах погибла его первая жена. В 60-е годы Дедиера отправили в почетную ссылку в Англию, где его втянули в инспирированную Бертраном Расселом пропагандистскую кампанию, направленную против действий американцев во Вьетнаме.
В 70-е он вернулся в Югославию и, похоже, помирился с Тито, но к этому времени в нем развилась необъяснимая и прямо-таки навязчивая неприязнь к Джиласу, вызванная, скорее всего, завистью. В серии яростных и непримиримых статей и исследований по новейшей истории Югославии, включая и новую редакцию книги «Тито рассказывает», Дедиер обрушился на Джиласа и даже на его сына Алексу, который тоже стал писателем. Подобно многим остальным югославам, Дедиер был рассержен пуританизмом Джиласа, особенно размышлениями на тему сексуальной морали его товарищей в предвоенные годы:

На страницах своих мемуаров охваченный тщеславием Милован Джилас пытается преувеличить свое влияние на югославских коммунистов в том, что касается революционного аскетизма… Мне также хотелось бы добавить – в интересах исторической истины: не имея достаточно мужества для того, чтобы быть откровенным даже с самим собой, Джилас применяет двойной стандарт морали. Верно то, что сам он не единожды проповедовал запрет свободной любви и даже довел до смерти молодого боснийского капеллана, любившего одновременно двух женщин. Будучи в ту пору близким другом Джиласа и постоянно находясь рядом с ним, я вынужден сказать правду: это было время, когда у самого Джиласа имелось несколько так называемых «здоровых» любовных романов Дедиер В. Новые подробности биографии товарища Тито. Риека, 1981, стр. 627.

.


Джилас терпеливо отразил эти и другие нападки на себя и свою семью в мемуарах, таких, например, как «Взлет и падение». На один из вопросов Джилас устало отвечает вопросом: «Что случилось с Дедиером? Что это – историческая небрежность? Злоба? Безумие? Или все это вместе взятое?» Джилас М. Подъем и падение, стр. 382.


Джилас всегда понимал, что последователей – джиласистов – у него не будет. Друзья, которые поддерживали его, были людьми, не связанными с политикой. И в первую очередь – это его вторая преданная жена Стефица, хорватка, которой после долгого тюремного заключения и остракизма, которому подвергли ее мужа, пришлось перенести в дальнейшем страдания ссылки, вызванной гражданской войной. Их сын Алекса, продолжавший работу над превосходной книгой о проблеме национальных отношений в Югославии, всегда был непоколебимо предан своему отцу.
Будучи атеистом, Джилас все-таки обладал глубоко религиозными воззрениями на жизнь. Его биограф Стивен Клиссолд высказывает предположение, что Джилас воспринимает мир с точки зрения манихейской теории, где Дьявол одерживает верх над Богом:

Боснийские богомилы придерживались доктрины, которая была чрезвычайно популярна у средневековых южных славян и дала их родной стране национальную религию. Джиласу чрезвычайно импонировала концепция манихейства Манихейство – религиозное учение, зародившееся в III веке. Основатель – Мани. В основе манихейства – вера в извечность борьбы двух начал – добра и зла, света и тьмы, причем окружающий материальный мир есть воплощение зла. Цель – в спасении человека от власти материи, достигается она через крайний аскетизм. Манихейство, как и родственное ему богомильство, подвергалось преследованию властей и религий, в том числе на Балканах. В разных странах манихеи возглавляли волнения городского и сельского населения.

. Она объясняла фанатизм и одержимость жителей неспокойных пограничных земель, воинственность обычно смирных францисканцев, буквально хлынувших туда в качестве миссионеров, алчность, с которой еретики скорее устремлялись в объятия ислама, вместо того, чтобы довериться Христу.
Богомилы… придерживались той точки зрения, что Дьяволу было даровано господство над всем материальным миром, и только малочисленная элита – «совершенные» – могла презреть то, что было обязательным для большинства…
Революционеры-идеалисты дней его юности казались Джиласу наследниками богомильских «совершенных» Клиссолд С. Джилас…, стр. 290.

.


Во время своего второго тюремного заключения, уже при Тито, Джилас задался целью перевести на сербскохорватский поэму Мильтона «Потерянный рай» – произведение, которое часто обвиняют в возвышении Сатаны над Богом. Возможно, что, сидя в тюремной камере, Джилас вспоминал дни совместной с Тито власти и утешал себя словами Люцифера: «Лучше властвовать в аду, чем прислуживать на небесах».
Были люди, включая и автора данной книги, которые, хоть и восхищались Джиласом, но, к несчастью, встали на сторону Тито. Когда Тито сказал, что Югославия не готова к демократии, он оправдал это тем, что еще сильны «буржуазия» и «классовые враги». Фактически он имел в виду сербских и хорватских националистов – последышей четников и усташей. Это имел в виду и Джилас, когда выступал на пленуме, взывая к поддержке идеи «братства и единства».
Джилас рассматривал демократию и свободу слова как абсолютные ценности, к которым он относился с той же фанатичной преданностью, как раньше – к коммунизму.
Возможно, он был прав. Может быть, если бы Югославии был в 1954 году дан шанс осуществить действительно свободные выборы, югославы бы выбрали национальных лидеров, желавших объединить республики в федерацию. Сторонники Тито понимали, что необходимы еще долгие годы его волевого и патерналистского правления для того, чтобы залечить нанесенные войной раны. Такие люди ценили идею единой Югославии больше, чем абстрактные «измы» и «кратии». Выбор между Джиласом и Тито напоминал то, что Бертольд Брехт сказал в своей пьесе «Галилео Галилей»:
«Стоит ли умерщвлять устрицу ради жемчужины?»
Человечество будет всегда разделяться на два лагеря в зависимости от того, согласно оно или не согласно с принципом: «К черту жемчужину! Дайте мне сочную устрицу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54