— Это не самое удачное выражение, которое ты мог бы употребить. Право, мне неприятно об этом спрашивать, но все-таки как же вы водворили его обратно в Рим?— В соответствии с продуманной Маком и Зио программой, окрещенной Хауком «возвращением через черный ход». Во исполнение ее Зио начал петь в опере.— У меня нет больше сил, — прошептал Пинкус. — Я хотел бы, чтобы этого дня вообще не было. Чтобы я не слышал от тебя ничего подобного и лишился бы зрения, дабы не видеть этих снимков.— Как вы думаете, какое у меня сейчас самочувствие? Что ощущаю я изо дня в день? Девушка, единственная, которую я полюбил по-настоящему, бросила меня. Но я сумел уже кое-что усвоить, Арон, а именно: жизнь продолжается!— Бесподобная мысль!— Я имел в виду, что с этим покончено. Все это в прошлом. И в каком-то смысле я даже рад тому, что случилось. Как-никак, но я обрел свободу. И могу смело идти вперед, зная, что этот сукин сын никогда больше не сунется ко мне.И тут зазвонил телефон.— Если это из конторы, — произнес Пинкус, — то скажи, что я в храме. Я не готов вот так сразу выйти отсюда во внешний мир.— Будет сделано, — заверил его Сэм, направляясь к письменному столу, где продолжал трезвонить аппарат. — Мама немного не в себе, что же касается Коры, то лучше не подпускать ее к телефону... А знаете, Арон, сейчас, после того, как вы узнали обо всем, на душе у меня полегчало. Я не сомневаюсь в том, что смогу с вашей помощью найти свой путь. Я смогу противостоять любым трудностям, которые встретятся мне впереди, и буду открывать новые для себя горизонты....— Возьми же трубку, Сэм: голова просто раскалывается от этой проклятой штуки.— Да, конечно... Простите меня! — Дивероу поднял трубку, ответил на приветствие своего абонента и после короткой паузы разразился истерически яростным криком. Его мать, не выдержав, ринулась к нему с кушетки, но, налетев на овальный кофейный столик, растянулась на полу. Глава 6 — Сэмми! — вопил Арон Пинкус, мечась между потерявшей сознание Элинор и ее сыном, в панике срывавшим со стен фотографии, до которых только мог достать, и топтавшим их в неистовстве на полу. — Сэм, возьми себя в руки!— Оборотень! — орал Дивероу. — Червь навозный!.. Наигнуснейший тип из всех, что были на земле!.. У него нет никакого права...— Сэмми, ваша матушка!.. Может, она уже умерла!— Забудьте об этом: если так, то она ни о чем не узнает, — бросил Дивероу и, устремившись к стене у письменного стола, продолжил свою битву с мириадами фотографий и газетных вырезок. — Он болен! Болен! Болен!— Ты, наверное, не расслышал меня, Сэм. Я говорил тебе не о ком-то еще, а о матери. — Арон с трудом опустился на колени и, крепко сжав руками бившуюся об пол голову матери, вновь предпринял попытку привлечь к несчастной женщине внимание ее сына: — Должны же вы проявить хоть какое-то беспокойство, какой-то интерес...— Интерес? А он проявлял когда-нибудь интерес ко мне? Он растоптал мою жизнь! Он отрывает от моего сердца кусок за куском и отправляет их вверх на воздушном шарике...— Да при чем тут этот «он», Сэм? Я о «ней»! О твоей матери!— Хэлло, мама, я занят!Пинкус вытащил из кармана радиотелефон и нажал на кнопку. Затем еще и еще, подолгу не отпуская ее. Должно же дойти наконец до его шофера Пэдди Лафферти, что это сигнал тревоги!И, действительно, тот понял, что в доме что-то стряслось. Было слышно, как Пэдди вламывается в дверь в восточном крыле здания, приказывая Коре самым повелительным сержантским тоном убираться с дороги, если она не хочет, чтобы он вышвырнул ее прочь на потеху банде пьяных, уставших от войны пехотинцев, которые были не прочь поразвлечься в обществе дамы.— Это не угроза! * * * Сэм Дивероу находился позади своего письменного стола, привязанный по рукам и ногам к стулу простынями, энергично сорванными с его постели и ловко разорванными на полосы бывшим сержантом Патриком Лафферти из Омаха-Бич: сказывался опыт Второй мировой войны! Приготовить путы он смог лишь после того, как «загасил» умелым ударом Сэма и разыскал спальню. Дивероу тряс головой, моргал глазами и голосом, мало похожим на прежний, пытался обрисовать обстановку.— На меня напало пятеро наркоманов, — предположил он.— Не совсем так, малыш, — откликнулся Пэдди, поднося стакан с водой к губам юриста. — Если только ты не принимаешь за них бутылку «бушмилы», чего я не советую тебе делать на старом Юге и даже в салуне О'Тула.— Так это вы скрутили меня?— Мне ничего больше не оставалось, Сэм. Когда боец становится невменяемым в пылу схватки, его приходится приводить в чувство любым способом. И в этом нет ничего страшного, парень!— Так вы служили в армии?.. Были в бою?.. Сражались вместе с Маккензи Хаукинзом?— Ты знаешь его, Сэм?— Ответьте же: вы были там же, где и он?— Да. Правда, встречаться с прославленным генералом лично мне не случалось, но видеть его я видел! В течение десяти дней во Франции он стоял во главе нашей дивизии, и, скажу тебе, приятель, другого такого командира нет и не было в нашей армии. По сравнению с ним Паттон Паттон Джордж Смит (1885 — 1945) — американский генерал.
выглядел балетным танцором. Откровенно говоря, мне нравился старина Джордж, но он все же был военачальником совсем не того класса, что Хаук.— Пропади все пропадом! — возопил Дивероу, напрягаясь изо всех сил, чтобы разорвать путы, и тут же, оглядев пустую комнату, спросил внезапно: — А где моя мать?.. И Арон?— Что касается твоей маменьки, малыш, то я перенес ее в ее спальню. А мистер Пинкус в данный момент потчует ее бренди, чтобы она заснула.— Арон и моя мать — вместе?— Смотри на вещи проще, парнишка. Разве ты не видел Шерли с прической, будто скрепленной цементом?.. А теперь выпей немного водички. Я бы дал тебе виски, да не думаю, что ты это вынесешь. Взгляд твоих глаз не более осмыслен, чем у кошки, которую встревожил громкий шум.— Прекратите! Весь мир мой рушится!— Не взвинчивай себя понапрасну, Сэм. Мистер Пинкус соберет обломки этого твоего мира и склеит их. Более великого человека не было еще у нас тут... Кстати, он возвращается. Я слышу, он уже у двери.Хрупкая фигура Арона Пинкуса приковыляла в кабинет. У него был такой усталый, измученный вид, будто он только что совершил восхождение на Маттерхорн.— Нам надо поговорить, Сэмюел, — сказал он, задыхаясь и в изнеможении падая на стул перед письменным столом. — Пэдди, не будешь ли любезен оставить нас наедине? Кузина Кора решила, что тебе понравится филей, поджаренный на решетке.— Что?!— С ирландским элем, Пэдди!— Ну что же... Выходит, первое впечатление не всегда правильное. Не так ли, мистер Пинкус?— Так, старый друг.— А как насчет меня? — завопил Дивероу. — Кто-нибудь меня развяжет?— Ты останешься в таком положении, Сэмюел, до тех пор, тока мы не закончим беседу.— Вы всегда зовете меня Сэмюелом, когда злитесь.— Когда злюсь? Но почему я должен злиться? Конечно, ты связал мое имя и мою фирму с самым омерзительным, коварным преступлением за всю историю цивилизации со времен Среднего Египетского Царства, существовавшего четыре тысячи лет назад. Однако это вовсе не значит, что я зол. Нет, Сэмми, я не зол, я в истерике.— Ну, я пошел, босс, — произнес бывший сержант.— Я позвоню тебе попозже, Пэдди. И постарайся получить максимум удовольствия от своего филея, как если бы это была последняя трапеза в твоей жизни.— Желаю удачи, мистер Пинкус!— Спасибо. Через час зайди за мной и отвези меня в храм, если только я раньше не просигналю тебе.Лафферти быстро удалился. Снизу послышался скрип наружной двери.Сложив руки на груди, Арон молвил спокойно:— Правильно ли я заключил, что тебе звонил не кто иной, как генерал Маккензи Хаукинз?— Вы сами отлично знаете, что это так и что эта крыса не Должен был делать этого.— А что он такого сделал?— Позвонил мне.— Так разве ж есть закон, запрещающий разговаривать по телефону?— Коль скоро речь идет о нас двоих, то, безусловно, есть. Он поклялся на своде армейских уставов, что не будет больше разговаривать со мной до конца своей несчастной, ублюдочной жизни!— И тем не менее он счел возможным нарушить эту торжественную клятву, из чего следует, что он хотел сообщить тебе что-то чрезвычайно важное. И что же это было?— Да он не сказал ничего! — взвизгнул Дивероу, снова напрягаясь в бесплодной попытке освободиться от пут. — Все, что я от него услышал, так это то, что он летит в Бостон повидаться со мной, потому что у него все пошло вкривь и вкось...— Скорее это у тебя все пошло вкривь и вкось, Сэм... А когда он собирается прибыть сюда?— Откуда мне знать!— Тоже верно: отдавшись своей душевной драме, ты не стал его слушать... Учитывая, что он собирается сообщить тебе что-то жизненно важное, ради чего ему пришлось нарушить соглашение никогда не вступать с тобой в контакт, мы можем предположить, что его поездка в Бостон не терпит отлагательства.— Так же, как и мой отъезд в Тасманию, — заметил Дивероу с чувством.— Вот этого-то я как раз и не советовал бы тебе делать, — откликнулся Пинкус столь же горячо. — Ты не должен бежать отсюда, избегать встречи с ним...— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует его избегать, — перебил его Сэм. — Разве что вы боитесь, что я убью этого сукина сына. Он своего рода сигнал бедствия с «Титаника».— Дело в том, что ты участвовал в ужаснейшем преступлении всех времен, и этот факт он сможет и впредь обращать против тебя и, соответственно, и меня как твоего единственного работодателя с момента окончания тобой Школы права.— Вы-то тут при чем? Это же я, а не вы, вынес из архива более двух тысяч наисекретнейших документов!— Этот эпизод, живописуемый тобою в столь мрачных тонах, — ничто по сравнению со злодеянием, свидетельства коего ты только что пытался убрать со своих стен... Но раз уж ты заговорил о тех бумагах, то был ли какой смысл в их хищении?— Да, был. И подтверждение тому — полученные нами сорок миллионов, — ответил Дивероу. — Как вы думаете, каким образом этот чертов генерал с берегов реки Стикс раздобыл такие средства?— С помощью шантажа?— Совершенно верно. И в этой связи Хауку со многими пришлось иметь дело — от бандитов из «Коза ностра» до кое-кого из англичан, не вполне отвечавших нашим представлениям о кавалерах «Ордена Виктории», и бывших нацистских преступников, чья внешняя респектабельность не могла скрыть того факта, что они по уши в курином дерьме, до арабских шейхов, не гнушавшихся ничем ради сохранения своих капиталов в Израиле. Он снял с них весь лоск и заставил меня заняться ими.— Боже милостивый, а твоя матушка уверяла меня, будто все это — плод твоего больного воображения! И убийцы на площадке для игры в гольф, и немцы на птицефермах, и арабы в пустыне... А оказалось, так оно и было.— Я позволял себе порой лишний бокал мартини и тогда болтал что на ум взбредет.— Она также упомянула, что... Выходит, Хаукинз раздобыл в папках с секретными данными сведения об этих мерзавцах и принудил их согласиться со всеми его требованиями?— Сколь низко вы...— Лучше скажи, каких пределов может достичь человек в искусстве ловчить?— Где же ваши моральные, устои, Арон?— Они при мне. И поэтому я не могу относиться снисходительно к подонкам.— Но зато сможете воспользоваться уликами, обнаруженными вами на моих стенах?— Конечно же нет!— Так какова же тогда ваша позиция?— Не смешивай одного с другим. Какое отношение имеют моральные устои к тому, что развесил ты по стенам?— Никакого, но только до тех пор, пока вы не очутитесь в моем положении.Арон Пинкус молча приложил ладонь ко лбу и, опустив голову, отпил несколько глотков бренди.— Любая, даже самая невероятная проблема должна иметь какое-то решение, пусть не в этой, так в последующей жизни.— Если не возражаете, Арон, я предпочел бы при этой.— Я тоже, — отозвался престарелый юрист. — И поэтому двинем вперед, как любишь ты выражаться на своем неподражаемом народном диалекте.— Куда?— Навстречу генералу Маккензи Хаукинзу, которому мы с тобой объявляем войну!— Вы твердо решили это?— Да, Сэмми. Я кровно, можно сказать, бесконечно заинтересован в победе над ним. В этой связи мне хотелось бы привести тебе один из трюизмов нашей профессии, весьма справедливый: юрист, переоценивающий свои возможности, рано или поздно оказывается в дураках. То же относится и к твоему генералу Хаукинзу. Возможно, он и в самом деле обладает экстраординарным умом военного склада со всеми проистекающими отсюда ярчайшими проявлениями эксцентричности его натуры, но, должен я смиренно заметить, по части уловок он и в подметки не годится Арону Пинкусу. * * * Вождь племени уопотами Повелитель Грома, щедро украшенный перьями, выплюнул изжеванную сигару и вернулся в свой огромный вигвам, где в дополнение к вполне естественным в данных случаях «поделкам» индейцев вроде рядами висевших на стенах искусственных скальпов он водрузил водяной матрас и установил различное электронное оборудование, которым мог бы гордиться и гордился Пентагон, пока все это великолепие не украли. Вздыхая громко от печали и гнева, предводитель краснокожих снял осторожно свой величественный головной убор и уложил его на грязный пол. Потом дотянулся до мешочка из оленьей кожи, вытащил свежую сигару неизвестного происхождения и сомнительного качества, сунул в рот и принялся жевать и калечить ее. Когда добрых два дюйма этого изделия табачной промышленности превратились в месиво, а зубы потемнели, он, перешагивая через водяной матрас, потерял равновесие и упал спиной на вечно перекатывающиеся выпуклости сей спальной принадлежности, и в этот миг, как назло, в его расшитой бисером национальной одежде взорвался звонком радиотелефон, так и не умолкнувший все то время, что он метался в безуспешном стремлении унять неугомонную воду, переливавшуюся строптиво под ним из одного края матраса в другой. Лишь с большим трудом избавив себя от капризов водной стихии, генерал, уже прочно стоя в грязи в сапогах, сердито бросившись вперед, схватил телефонную трубку.— В чем дело? — заговорил вождь грубо. — У меня совещание — паувау.— Послушай, предводитель краснокожих, там, где пребываешь ты в данный момент, единственные совещания — это когда дети слушают, как лают их собаки. Тебе ни за что не догадаться, кто тебе звонит, приятель.— Не знаю никого, у кого был бы этот номер.— Никогда не забывай, что противник может произвести сканирование и обнаружить твою частоту...— Что?— Будь бдителен, парень.— А в чем дело?— Знаешь ту английскую пару, что была здесь вчера и все выспрашивала о тебе? Ту самую, перед которой мы разыграли представление, будто мы и немы и глухи?— Ну и что они?— Вернулись сюда с двумя помощниками. Один выглядит так, словно вырвался только что из клетки, а другой все обнюхивает и сопит: у него или сильный насморк, или ноздри здорово воспалились.— Должно быть, они что-то учуяли.— Но чудик тут ни при чем...— Я не имею в виду наши вспомогательные силы, я говорю об англичанах. Возможно, этот твой юридический представитель Чарли Редуинг сболтнул им лишнего.— Давай-ка... не будем паниковать. Если не считать падения с этой вшивой лошади, то он был великолепен. Они ни черта не узнали о тебе, а эта расфуфыренная дамочка буквально не сводила глаз с его бандажа...— С набедренной повязки, сынок! С набедренной повязки! Да и дело, может быть, было не в нем, а в лошади.— Хорошо, пусть будет набедренная повязка, — согласился собеседник Повелителя Грома, в то время как тот, издав беспомощное «ах!», вновь увяз в виниловых волнах водяного матраса и теперь отчаянно барахтался, лежа на спине. — А что, если наш орел-юрист в самом деле замешан как-то в этом? Думаю, ты не станешь отрицать такой возможности.— Сейчас я все готов отрицать! Мое жилье оказалось ни к черту не годным...— Но ты же сам его проектировал, Эм Ха! Начальные буквы от «Маккензи Хаукинз».
— Советую тебе оставить фамильярный тон, мальчуган! Ты — низший чин, наемник и, обращаясь ко мне, должен величать меня вождем.— В таком случае, славный царек, можешь сам отправляться в город за своими гнилыми сигарами...— Я не пытаюсь переделать тебя, сынок, и не собираюсь применять каких бы то ни было суровых мер воздействия. Просто мне хотелось бы сохранять субординацию. По-моему, вспомогательные войска не вызывают ради тех, кто носит набедренные повязки. Я ясно выражаю свои мысли?— Более или менее... И что же, ты думаешь, они разнюхали?— Не они, молодой человек, а кто-то еще. Он-то и вызвал подкрепление. Эти бритты не сами сюда явились. Им приказали. И за всем этим стоит боевой офицер, который решил заново провести рекогносцировку. Это ясно как Божий день.— А день-то тут при чем?— Да ни при чем. Скажи-ка лучше, малый, а где они сейчас?— В лавочке с сувенирами. Набирают всякой всячины, держатся дружелюбно. Даже этот Бык, англичанин. Кстати, девушки из ларька — ох, извини, скво — чертовски рады: мы как раз получили новую партию безделушек с Тайваня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
выглядел балетным танцором. Откровенно говоря, мне нравился старина Джордж, но он все же был военачальником совсем не того класса, что Хаук.— Пропади все пропадом! — возопил Дивероу, напрягаясь изо всех сил, чтобы разорвать путы, и тут же, оглядев пустую комнату, спросил внезапно: — А где моя мать?.. И Арон?— Что касается твоей маменьки, малыш, то я перенес ее в ее спальню. А мистер Пинкус в данный момент потчует ее бренди, чтобы она заснула.— Арон и моя мать — вместе?— Смотри на вещи проще, парнишка. Разве ты не видел Шерли с прической, будто скрепленной цементом?.. А теперь выпей немного водички. Я бы дал тебе виски, да не думаю, что ты это вынесешь. Взгляд твоих глаз не более осмыслен, чем у кошки, которую встревожил громкий шум.— Прекратите! Весь мир мой рушится!— Не взвинчивай себя понапрасну, Сэм. Мистер Пинкус соберет обломки этого твоего мира и склеит их. Более великого человека не было еще у нас тут... Кстати, он возвращается. Я слышу, он уже у двери.Хрупкая фигура Арона Пинкуса приковыляла в кабинет. У него был такой усталый, измученный вид, будто он только что совершил восхождение на Маттерхорн.— Нам надо поговорить, Сэмюел, — сказал он, задыхаясь и в изнеможении падая на стул перед письменным столом. — Пэдди, не будешь ли любезен оставить нас наедине? Кузина Кора решила, что тебе понравится филей, поджаренный на решетке.— Что?!— С ирландским элем, Пэдди!— Ну что же... Выходит, первое впечатление не всегда правильное. Не так ли, мистер Пинкус?— Так, старый друг.— А как насчет меня? — завопил Дивероу. — Кто-нибудь меня развяжет?— Ты останешься в таком положении, Сэмюел, до тех пор, тока мы не закончим беседу.— Вы всегда зовете меня Сэмюелом, когда злитесь.— Когда злюсь? Но почему я должен злиться? Конечно, ты связал мое имя и мою фирму с самым омерзительным, коварным преступлением за всю историю цивилизации со времен Среднего Египетского Царства, существовавшего четыре тысячи лет назад. Однако это вовсе не значит, что я зол. Нет, Сэмми, я не зол, я в истерике.— Ну, я пошел, босс, — произнес бывший сержант.— Я позвоню тебе попозже, Пэдди. И постарайся получить максимум удовольствия от своего филея, как если бы это была последняя трапеза в твоей жизни.— Желаю удачи, мистер Пинкус!— Спасибо. Через час зайди за мной и отвези меня в храм, если только я раньше не просигналю тебе.Лафферти быстро удалился. Снизу послышался скрип наружной двери.Сложив руки на груди, Арон молвил спокойно:— Правильно ли я заключил, что тебе звонил не кто иной, как генерал Маккензи Хаукинз?— Вы сами отлично знаете, что это так и что эта крыса не Должен был делать этого.— А что он такого сделал?— Позвонил мне.— Так разве ж есть закон, запрещающий разговаривать по телефону?— Коль скоро речь идет о нас двоих, то, безусловно, есть. Он поклялся на своде армейских уставов, что не будет больше разговаривать со мной до конца своей несчастной, ублюдочной жизни!— И тем не менее он счел возможным нарушить эту торжественную клятву, из чего следует, что он хотел сообщить тебе что-то чрезвычайно важное. И что же это было?— Да он не сказал ничего! — взвизгнул Дивероу, снова напрягаясь в бесплодной попытке освободиться от пут. — Все, что я от него услышал, так это то, что он летит в Бостон повидаться со мной, потому что у него все пошло вкривь и вкось...— Скорее это у тебя все пошло вкривь и вкось, Сэм... А когда он собирается прибыть сюда?— Откуда мне знать!— Тоже верно: отдавшись своей душевной драме, ты не стал его слушать... Учитывая, что он собирается сообщить тебе что-то жизненно важное, ради чего ему пришлось нарушить соглашение никогда не вступать с тобой в контакт, мы можем предположить, что его поездка в Бостон не терпит отлагательства.— Так же, как и мой отъезд в Тасманию, — заметил Дивероу с чувством.— Вот этого-то я как раз и не советовал бы тебе делать, — откликнулся Пинкус столь же горячо. — Ты не должен бежать отсюда, избегать встречи с ним...— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует его избегать, — перебил его Сэм. — Разве что вы боитесь, что я убью этого сукина сына. Он своего рода сигнал бедствия с «Титаника».— Дело в том, что ты участвовал в ужаснейшем преступлении всех времен, и этот факт он сможет и впредь обращать против тебя и, соответственно, и меня как твоего единственного работодателя с момента окончания тобой Школы права.— Вы-то тут при чем? Это же я, а не вы, вынес из архива более двух тысяч наисекретнейших документов!— Этот эпизод, живописуемый тобою в столь мрачных тонах, — ничто по сравнению со злодеянием, свидетельства коего ты только что пытался убрать со своих стен... Но раз уж ты заговорил о тех бумагах, то был ли какой смысл в их хищении?— Да, был. И подтверждение тому — полученные нами сорок миллионов, — ответил Дивероу. — Как вы думаете, каким образом этот чертов генерал с берегов реки Стикс раздобыл такие средства?— С помощью шантажа?— Совершенно верно. И в этой связи Хауку со многими пришлось иметь дело — от бандитов из «Коза ностра» до кое-кого из англичан, не вполне отвечавших нашим представлениям о кавалерах «Ордена Виктории», и бывших нацистских преступников, чья внешняя респектабельность не могла скрыть того факта, что они по уши в курином дерьме, до арабских шейхов, не гнушавшихся ничем ради сохранения своих капиталов в Израиле. Он снял с них весь лоск и заставил меня заняться ими.— Боже милостивый, а твоя матушка уверяла меня, будто все это — плод твоего больного воображения! И убийцы на площадке для игры в гольф, и немцы на птицефермах, и арабы в пустыне... А оказалось, так оно и было.— Я позволял себе порой лишний бокал мартини и тогда болтал что на ум взбредет.— Она также упомянула, что... Выходит, Хаукинз раздобыл в папках с секретными данными сведения об этих мерзавцах и принудил их согласиться со всеми его требованиями?— Сколь низко вы...— Лучше скажи, каких пределов может достичь человек в искусстве ловчить?— Где же ваши моральные, устои, Арон?— Они при мне. И поэтому я не могу относиться снисходительно к подонкам.— Но зато сможете воспользоваться уликами, обнаруженными вами на моих стенах?— Конечно же нет!— Так какова же тогда ваша позиция?— Не смешивай одного с другим. Какое отношение имеют моральные устои к тому, что развесил ты по стенам?— Никакого, но только до тех пор, пока вы не очутитесь в моем положении.Арон Пинкус молча приложил ладонь ко лбу и, опустив голову, отпил несколько глотков бренди.— Любая, даже самая невероятная проблема должна иметь какое-то решение, пусть не в этой, так в последующей жизни.— Если не возражаете, Арон, я предпочел бы при этой.— Я тоже, — отозвался престарелый юрист. — И поэтому двинем вперед, как любишь ты выражаться на своем неподражаемом народном диалекте.— Куда?— Навстречу генералу Маккензи Хаукинзу, которому мы с тобой объявляем войну!— Вы твердо решили это?— Да, Сэмми. Я кровно, можно сказать, бесконечно заинтересован в победе над ним. В этой связи мне хотелось бы привести тебе один из трюизмов нашей профессии, весьма справедливый: юрист, переоценивающий свои возможности, рано или поздно оказывается в дураках. То же относится и к твоему генералу Хаукинзу. Возможно, он и в самом деле обладает экстраординарным умом военного склада со всеми проистекающими отсюда ярчайшими проявлениями эксцентричности его натуры, но, должен я смиренно заметить, по части уловок он и в подметки не годится Арону Пинкусу. * * * Вождь племени уопотами Повелитель Грома, щедро украшенный перьями, выплюнул изжеванную сигару и вернулся в свой огромный вигвам, где в дополнение к вполне естественным в данных случаях «поделкам» индейцев вроде рядами висевших на стенах искусственных скальпов он водрузил водяной матрас и установил различное электронное оборудование, которым мог бы гордиться и гордился Пентагон, пока все это великолепие не украли. Вздыхая громко от печали и гнева, предводитель краснокожих снял осторожно свой величественный головной убор и уложил его на грязный пол. Потом дотянулся до мешочка из оленьей кожи, вытащил свежую сигару неизвестного происхождения и сомнительного качества, сунул в рот и принялся жевать и калечить ее. Когда добрых два дюйма этого изделия табачной промышленности превратились в месиво, а зубы потемнели, он, перешагивая через водяной матрас, потерял равновесие и упал спиной на вечно перекатывающиеся выпуклости сей спальной принадлежности, и в этот миг, как назло, в его расшитой бисером национальной одежде взорвался звонком радиотелефон, так и не умолкнувший все то время, что он метался в безуспешном стремлении унять неугомонную воду, переливавшуюся строптиво под ним из одного края матраса в другой. Лишь с большим трудом избавив себя от капризов водной стихии, генерал, уже прочно стоя в грязи в сапогах, сердито бросившись вперед, схватил телефонную трубку.— В чем дело? — заговорил вождь грубо. — У меня совещание — паувау.— Послушай, предводитель краснокожих, там, где пребываешь ты в данный момент, единственные совещания — это когда дети слушают, как лают их собаки. Тебе ни за что не догадаться, кто тебе звонит, приятель.— Не знаю никого, у кого был бы этот номер.— Никогда не забывай, что противник может произвести сканирование и обнаружить твою частоту...— Что?— Будь бдителен, парень.— А в чем дело?— Знаешь ту английскую пару, что была здесь вчера и все выспрашивала о тебе? Ту самую, перед которой мы разыграли представление, будто мы и немы и глухи?— Ну и что они?— Вернулись сюда с двумя помощниками. Один выглядит так, словно вырвался только что из клетки, а другой все обнюхивает и сопит: у него или сильный насморк, или ноздри здорово воспалились.— Должно быть, они что-то учуяли.— Но чудик тут ни при чем...— Я не имею в виду наши вспомогательные силы, я говорю об англичанах. Возможно, этот твой юридический представитель Чарли Редуинг сболтнул им лишнего.— Давай-ка... не будем паниковать. Если не считать падения с этой вшивой лошади, то он был великолепен. Они ни черта не узнали о тебе, а эта расфуфыренная дамочка буквально не сводила глаз с его бандажа...— С набедренной повязки, сынок! С набедренной повязки! Да и дело, может быть, было не в нем, а в лошади.— Хорошо, пусть будет набедренная повязка, — согласился собеседник Повелителя Грома, в то время как тот, издав беспомощное «ах!», вновь увяз в виниловых волнах водяного матраса и теперь отчаянно барахтался, лежа на спине. — А что, если наш орел-юрист в самом деле замешан как-то в этом? Думаю, ты не станешь отрицать такой возможности.— Сейчас я все готов отрицать! Мое жилье оказалось ни к черту не годным...— Но ты же сам его проектировал, Эм Ха! Начальные буквы от «Маккензи Хаукинз».
— Советую тебе оставить фамильярный тон, мальчуган! Ты — низший чин, наемник и, обращаясь ко мне, должен величать меня вождем.— В таком случае, славный царек, можешь сам отправляться в город за своими гнилыми сигарами...— Я не пытаюсь переделать тебя, сынок, и не собираюсь применять каких бы то ни было суровых мер воздействия. Просто мне хотелось бы сохранять субординацию. По-моему, вспомогательные войска не вызывают ради тех, кто носит набедренные повязки. Я ясно выражаю свои мысли?— Более или менее... И что же, ты думаешь, они разнюхали?— Не они, молодой человек, а кто-то еще. Он-то и вызвал подкрепление. Эти бритты не сами сюда явились. Им приказали. И за всем этим стоит боевой офицер, который решил заново провести рекогносцировку. Это ясно как Божий день.— А день-то тут при чем?— Да ни при чем. Скажи-ка лучше, малый, а где они сейчас?— В лавочке с сувенирами. Набирают всякой всячины, держатся дружелюбно. Даже этот Бык, англичанин. Кстати, девушки из ларька — ох, извини, скво — чертовски рады: мы как раз получили новую партию безделушек с Тайваня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12