Окровавленные, израненные, в изорванной одежде, измученные, многие полумертвые, они все дышат хрипло, тяжело, словно запаленные кони, и ждут, что с ними будет.
С победными кликами погнали русские воины все это стадо прямо в свой стан.
Ликуя душой, выслушал Иван донесение о победе.
– Спасибо, княже! – обняв и поцеловав Горбатого-Суздальского, сказал царь, тут же снял с себя дорогую цепь с золотой гривной и возложил на воеводу.
Велел наградить и всех бывших с князем воевод, сотников и воинов простых.
– А теперь – еще задача есть для тебя. Ступай к Арскому городку, по горячим следам, где в засеке укрепились было эти окаянные… Добей остатки татарские, сотри главу змиеву!
Через три дня, передохнув немного, в сопровождении князя Тверского, Семена Микулинского, Горбатый выступил в поход, а через неделю вернулся из Арска с огромной добычей, с провиантом, разгромив войско татарское, там засевшее…
Между тем пленников, взятых в последнем бою под самой Казанью, Иван велел на другой день привести к городской стене и привязать их к частоколу, укрывающему русские полки.
Из тысячи всего пятьсот человек еще на ногах держались. Их и привязали к тыну. И приказал Иван:
– Молите ваших, чтобы сдалися мне. Не то вам смерть сейчас будет! А сдадут мне город и царя казанского – всех пощажу, ни волоса единого, крохи малой вашей не трону, Бог порукой!
Не сразу покорились, молчали сначала пленные… Но под страхом мук, под угрозой смерти, почуяв на теле острие казацких пик, стали звать своих.
Высыпали на стены казанцы…
Зачернели, запестрели верхи башен и просветы между тарасами от татарок, которые приходят на стены, мужьям есть приносят, землю копать помогают…
А пленные, покоряясь насилию, повторяют, что им приказано:
– Сдавайтесь, братья! Ворота откройте городские, хана выдайте… Гяуры обещают за то, что ни крохи не возьмут из добра вашего… капли крови не прольют мусульманской… А иначе – муки и смерть ожидают всех нас, да и вас потом! Одумайтесь, братья!
Рокот пробежал по стенам городским… Вопли ненависти, крики проклятий донеслись до пленных и до русского стана.
– Предатели!.. Отщепенцы проклятые!.. Собаки перекрещенные!.. Пусть вам язык отсохнет за ваши слова… Пусть гниют души и тела ваши!.. Скорее Волга назад потечет, чем мы гяурам сдадимся, царя и веру предадим на поругание… Недолюдки поганые вы вместе с гяурами московскими!.. Да подыхайте вы лучше от наших рук, чем от необрезанных урусов поганых.
И туча стрел, град пуль полетели со стен и в своих привязанных татар, и в войско московское.
Русские обозлились, тут же добили жалких израненных пленников…
– Нет, видно, добром не кончить дела! – решили Иван и его воеводы, когда узнали от очевидцев обо всем событии.
– Давно бы на приступ последний пора кинуться! – заметил Курбский.
– Рано, Андрюша, рано! – ласково отозвался царь. – Мы еще попытаем измором их взять. Воду главную у них Мы отняли: к Булаку и к Казанке-реке никакого им подступу нет, окаянным. Перебежчики новые, недавние, Камай-мурза и другие мне сказывали: последняя у казанцев вода – ключ потаенный от Казанки-реки проведен. Попытаем эту последнюю воду взять у неверных. Что тогда скажут? Без бою не сдадутся ль? А то и так много крови христианской пролито. За эту за кровь не вам, бояре, мне ответ придется Богу отдать.
И долго в тот вечер царь толковал с инженером своим искусным, с англичанином Бутлером о подкопе, при Адашеве да Владимире Старицком, который и спал в одном шатре с царем.
Начальник всех розмыслов, дьяк Иван Выродков здесь же был, приказы царя выслушал, распорядился потом, чтобы англичанину бочки с порохом, с зельем боевым, были выданы, сколько надобно.
Пригодилась тут баня Даирова. Дознались ученики Бутлера, что именно здесь, близко под землей, ход проложен, который снабжает водою осажденных. Сам англичанин в других местах рылся, а сюда подручных послал.
Пытались они издали, наперерез к потаенному ключу этому подойти, подкопаться… Да каменная гряда скал мешает, которая здесь пролегла.
Тогда стали прямо от бани подкоп вести. Земля там влажная, мягкая оказалась, как всегда близ воды это бывает.
Осторожно повели глубокую галерею подземную, дней десять рыли, наконец, на одиннадцатый день, донесли Шереметеву и Серебряному, что над головами русских землекопов голоса слышны, словно кто ходит там, – все больше женские голоса…
Сами воеводы в тайник сошли, где ползком, где в три погибели согнувшись, добрались до места.
Вода сквозь песчаный грунт просачивается… Голоса слышны, правда… Шаги глухие… Ошибки быть не может!
И пошли к царю с докладом.
В субботу это было. Сейчас же одиннадцать бочек пороху подкатили под тайники.
А в воскресенье подожгли мину, и страшный грохот потряс воздух… Облако черного дыма поднялось в воздух. Целый угол стены с башней высокой взлетело к небу, и оттуда обломки камней, бревна, части тел человеческих, – все это рухнуло на головы казанцев, пораженных ужасом. В довершение беды в город ворвались отряды русских, стоявшие уже наготове, и прошлись, как пожар, широкой полосой по всему этому концу, пока не опомнились татары, не подоспели с других концов воины, сеиды самого Эддин-Гирея, и оттеснили они обратно нападающих за городской вал, за широкий ров.
А затем всю ночь лихорадочно работали при свете колеблющихся огней казанцы, стараясь возвести временный оплот вместо разрушенной старой стены городской.
Лишение воды быстро сказалось в осажденном городе. Последние запасы влаги иссякли. Дождевую воду собирали и продавали на вес золота. Но ее не хватало. Тайные запасы воды в ханском дворце тоже были не особенно богаты. А простой народ, те, кто из посадов и окрестных сел бежал в Казань при нашествии русских, эти все прямо гибли от жажды. Иные перебегали к осаждающим. Другие кинулись рыть землю во всех направлениях. Но в колодцах и в небольших источниках, вытекающих из земли, пропитанной кровью, отбросами и трупными остатками, как во всех восточных городах, везде вода была мутная, вонючая, ядовитая, порождающая гибель и чуму среди несчастных, вынужденных утолять свою жажду такой водою… Ужасными, разбухшими, почернелыми трупами был усеян весь город. И убирать даже некому эти тела.
Ожесточение казанцев стало сменяться тупым отчаянием. Только хан и его близкие не теряли надежды. А среди черни казанской рождались все новые и новые слухи, один другого тревожнее…
Немало поработали при этом и перебежчики, которые появились в осажденном городе, побывав раньше в московском стане, где получали щедрые подачки и посулы на большее, если «приведут к покорности юрт» так, чтобы без крови могли русские овладеть Казанью.
Сентябрь к концу идет.
Тихий день осенний, сиявший над измученным городом, тихо догорел, сменяясь тихой, влажной ночью.
Как нарочно, ливни, что ни день проносившиеся здесь в начале осени, теперь прекратились…
Темная спустилась сентябрьская ночь. Страшно на улицах Казани, в ее тесных кривых переулках, на широких площадях. Тени какие-то бродят, шатаются, тихо стеная от жажды и от голода…
Трупным, тяжелым запахом пропитан весь воздух. При малейшем дуновении ветра запах этот доносится и до осаждающих, вызывая тошноту.
Но казанцы уж притерпелись ко всему. Одержимые голодной бессонницей, крепко затянув животы кушаками, бродят во тьме фаталисты-мусульмане, покорно ожидая смерти.
Вдруг, прорезая тишину, прозвучал чей-то дикий вопль: не то вой зверя, которому нанесли смертельный удар, не то полусдавленное рыдание безумца…
Из ночной темноты, откуда донесся вопль, скоро стала приближаться к толпе тихо толковавших татар какая-то неясно чернеющая и бегущая человеческая тень, издавая дикие стоны.
– Шайтан!.. Шайтан!.. – можно было различить наконец среди завываний, издаваемых беглецом.
Толпа, стоящая среди площади, вздрогнула, заволновалась… С земли поднялись еще силуэты…
– Что случилось? Что такое?.. Не враги ли снова в город ворвались?
– Нет. Это сумасшедший Керим! – успокоил кто-то.
Все знали Керима, который постоянно отличался странностями, слыл блаженным, а теперь от лишений и жажды совершенно обезумел.
Кто-то наконец остановил крикуна, который бежал с выпученными глазами, трясясь всем телом, как избитая, продрогшая собака.
– Что с тобой, Керим? Чего ты испугался? – спросил у бедняка голос из толпы.
– Ай, шайтан… Шайтан… Пустите! Из юрта бегу! Не стоять Казани. Пустите меня… Гяуры сейчас войдут.
– Где? Что? Почему? – раздались тревожные оклики. – С чего ты взял, Керимка? Будет дурить… И без тебя тяжело!..
– Еще хуже будет!.. Сейчас мне сам шайтан ихний московский сказал, что еще хуже нам будет!..
– Да не путай! В чем дело? Говори!.. – пристали к напуганному человеку такие же напуганные, измученные, но еще не обезумевшие окончательно люди.
– Ай, ай!.. Сейчас скажу… Зашел я только что в землянку свою, что под стеной… Холодно мне стало, есть захотелось… Ничего я весь день не пил, не ел…
– Да ведь и землянка твоя не тепла… И там – пусто! Ни хлеба, ни глотка воды не найдется…
– Ай, нет!.. Шайтан там!.. Вхожу и думаю: хоть от пуль от гяурских у меня здесь спокойно под земляной крышей… А вижу, светло в моей землянке… Печь так и пылает… И столько в ней хлеба! Румяный, свежий хлеб… А на столе кувшин высокий с чистой, ключевой водой. А на соломе, где я сплю… Нет! Там вдруг вижу я ложе богатое, мехами устланное… А на ложе белый старик-гяур сидит… с большой бородой… Вот как я в Свияжске, в мечети ихней на стене видал… И говорит он мне…
Тут голос безумца совсем оборвался от волнения.
– Что говорит? Ну, поскорей!.. – послышались нетерпеливые оклики.
– Говорит: «Не противьтесь царю Ивану… Он погубит вас всех! Час близок. Судьба велит: покоритесь, чтобы не погибли все!» И вдруг темно стало в моей землянке, и все пропало: и хлеб, и вода… и огонь в печи!.. – с глубокой грустью докончил Керим.
Снова потянулись долгие, бесконечные дни тяжелой осады, увеличивая муки татар, но не принося решительной победы войскам Ивана. Газават, священная война – дело великое! Пока жив хан, пока живы еще люди, способные держать оружие в руках, борьба не прекратится. Никакие ужасы не принуждают к сдаче, которой так ждет и желает царь Иван.
– Нечего делать! – решил тогда он со своими воеводами. – Надо кровавую чашу до дна пить, пострадать за Крест Святой, за веру православную. Пусть великие подкопы дороют, стены расколют, орех нам раздавят… До зерна мы и сами доберемся.
Лихорадочней еще закопошились землекопы, которые у Арских ворот, где за короткое время башня осадная выросла, давно в земле роются, подкоп большой под стену казанскую ведут. Каждый шаг вперед учитывает да соразмеряет Бутлер, инженер-англичанин, крот подземный. И решил он, наконец, что пора остановиться. Под самой стеной и под башнями находятся теперь с ним его помощники.
Огромную пустоту, устроенную здесь глубоко под землей, быстро наполнять стали бочками с порохом. Одинокий фонарь, который лежит подальше от них, еле освещает стены подземной пещеры, где земля осыпается и глядит сквозь свежие, редкие подпорки, кое-как поддерживающие потолок и стены. Пещера не для жилья вырыта, не каземат для воинов. Лишь бы не засыпало людей, пока порох сюда сносят.
Также небрежно укреплен и узкий, темный подземный ход в эту пещеру. Но пол досками устлан, чтобы легче было бочки с зельем боевым катить. Тесно составлены бочонки. Целых полсотни их… Днища выбиты у всех. Порох наполовину высыпан на землю. А чтобы он не отсырел, вся земля здесь сперва мхом, а потом досками и рогожами густо устлана.
Это все было 29 сентября закончено.
30 сентября, до зари, построились полки: Большой да Передовой, хоть и не целиком. Отборные люди в бой изготовились, из тех, кто меньше устал, дальше от стен находясь в последние дни. Воеводы Шереметев и Серебряный на Аталыковы ворота лично вести войска собираются. Два брата Воротынских, Мстиславский, Бельский и Горбатый с Шуйскими – эти князья-воеводы тоже стали во главе полков, которые угрожают воротам Царевым и Арским.
От Волги Шереметев и Серебряный должны ложный приступ повести, а здесь главное нападение готовится. Только ждут, когда придет время.
И оно настало. Порозовели края облаков, из зарослей на реке поднялись стаи пернатых перелетных гостей, которые в заводях волжских да у Казанки-реки ночевали по пути на юг…
К Бутлеру примчался верховой. Инженер стоял у подножья небольшого холма, в котором зияло отверстие мины, первой из трех, законченных мудрым чужеземцем.
Шепнул ему верховой слово заветное, приказ от царя мину рвать… Нагнулся Бутлер, зажег фитиль, пробежали искры и огоньки по следу пороховому, по запалу, дальше, туда, в черную, непроглядную глубину подкопа. Минуты идут, медленно тянется время в ожидании. А вдруг не взорвет? Засыпало дорожку запальную… Помешало что-нибудь огню дойти до запасов пороховых. По расчету пора и взрыву быть… Томительно тянутся минуты… Секунды вечностью кажутся. Русские ведь шутить не любят. Особенно их молодой и ласковый на вид, но неукротимый и бешеный порою царь. Заподозрит в измене «чужака» – и петля ему готова!
Дыхание перехватило у инженера… Губы невольно шепчут слова молитвы, забытые чуть ли не с детства… И вдруг – земля словно дрогнула легонько под ногами…
Мгновенье, другое – и громовый раскат вырвался из недр разверзшейся земли… Там, далеко, почитай у самой стены казанской – камни, дым, бревна на воздух полетели, затемняя прозрачно-перламутровую синеву осеннего утреннего неба. Взорваны были все земляные окопы и валы, которыми укрепились казанцы против осадной башни у Арских ворот. Стена самая уцелела еще. Ее не коснулся подкоп. Тем не менее, зная, как ужасны последствия такого взрыва, помня первый подкоп под тайник водяной, все уцелевшие здесь на стенах татары после первых мгновений оцепенения кинулись в разные стороны, позабыв, что открывают врагу широкий вход в город…
А враг не дремлет! Спокойно, словно на смотру царском, на Красной площади, подходят полки к самым стенам Казани. Землекопы и воины служилые, кому назначено, катят готовые туры и ставят новые ряды их уж вплотную ко рву и даже за рвом городским…
Вот полки, отряд за отрядом, вошли в Арские ворота и в соседние с ними Большие, Аталыковы… Но тут еще одно препятствие: второй ров, по ту сторону стены. А через этот ров мосты перекинуты, по которым защитники на стены городские попадают… Оглядевшись немного, только что хотели воеводы повести дальше полки, через мосты эти самые, и вступить в город, как там изо всех улиц появились ряды татарских воинов… Спохватились неверные. Обратно бегут, пролом защитить хотят, врага назад отбросить. Но это трудно. Где московский конь вступил, там татарскому чувяку места нет! Бой завязался, сеча жестокая… Режутся, бьются враги… А между домами той части города, которая против пролома, против Арских ворот стоит, – там уже воздвигаются новые завалы… Старики, женщины, дети землю копают. Бревна накидывают… Жестоко нападают татары, стараясь отстоять свои дома и семьи от врага. Тесно стало в переулках, негде русским строя своего развернуть… Приходится один на один с казанцами биться. Да этим легче. Дома и стены помогают. На русских из каждого окна, из-за каждой стены пули летят, кипяток льется, камни валятся и дробят шлемы и черепа нападающим…
Отступили московы… Ободрились казанцы… До ворот прогнали полки русские… Из ворот гонят…
Вдруг князь Воротынский, напрасно старавшийся ободрить войско, оглянулся и увидел, что сам Иван, заинтересованный исходом боя, показался невдалеке, на одном из соседних холмов, окруженный боярами и воеводами ближними.
– Дети, стойте! Не поддавайтесь неверным! – загремел голос воеводы, сразу словно перерожденного. – Стой!.. Гляди!.. Сам царь на нас смотрит… Царь там стоит! Государь на нашу верность глядеть пришел… Назад! На бой!.. Бей неверных!.. Колоти обрезанных!.. Не поддавайся, братцы!.. Царь подмогу пришлет!.. Он нас не выдаст!..
Так, кидаясь от одной толпы бегущих воинов к другой, убеждал воевода…
И, увидев, что царь действительно стоит и смотрит вдаль, воспрянули духом ратники… Бегущие остановились, стали снова строиться в ряды на рву, за стенами крепости, куда их успели оттеснить казанцы, и словно бешеные пошли вторично на приступ. Не ожидали ничего подобного татары, совершившие последнее усилие, чтобы выгнать врага, и дрогнули, побежали они опять, а русские за ними.
Секут, давят конем, кто на коне… Руками душат, если так близко схватятся, что нельзя ни мечом, ни кинжалом работать… Завалы новые опрокинуты! Вот в широкие улицы русские ворвались… На площадь большую вышли… Здесь прямо станом стоят люди сельские, купцы с верблюдами, с товарами – все, кто в городе заперся…
Видя, что воины татарские разбежались, что сопротивления нет, отряды русские за грабеж принялись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37