— Благодарим вас, полковник, — сказал я в заключение. — Вы были чрезвычайно любезны и во многом помогли нам. — Хотя и пытался пудрить мозги, добавил я про себя.
Старшие по званию первыми садятся для разговора и первыми встают после него. Я сидел и ждал, когда он поймет, что я закончил, но вместо того чтобы подняться и проститься, полковник Фаулер неожиданно спросил:
— Вы не нашли в ее доме ничего такого, что повредило бы репутации других и ее самой?
Наступил мой черед сыграть в застенчивость и недогадливость.
— Что именно?
— М-м... ну, дневники, фотографии, письма... Вы понимаете, о чем я.
— Если бы моя тетушка, старая дева, одна провела целую неделю в доме капитана Кемпбелл, то и тогда она не нашла бы ничего предосудительного, включая даже музыку.
Это была правда, потому что тетушка Джин при всей своей пронырливости не обладала пространственным воображением.
Полковник поднялся с места, мы тоже.
— Значит, вы недоглядели. У нее была привычка все документировать. Это входило в курс ее обучения как психолога. Она не хотела полагаться на память, когда дело касалось любовных утех в каком-нибудь паршивом мотеле или в служебном кабинете. Копните поглубже.
— Непременно, сэр.
Честно скажу, мне не нравились замечания подобного рода от Кента и Фаулера, Наверное, Энн Кемпбелл стала для меня чем-то большим, нежели очередная потерпевшая. Скорее всего я отыщу ее убийцу, должен найтись человек, который выяснит, почему Энн сделала то, что сделала, и объяснит это Кенту, Фаулеру и всем остальным. Жизнь Энн Кемпбелл не нуждалась в оправдании и сетованиях — она нуждалась в разумном объяснении и, может быть, взывала к возмездию.
Полковник Фаулер проводил нас до двери, очевидно, сожалея, что он разговаривал по телефону и нас встретила миссис Фаулер. Мы обменялись рукопожатиями, и я спросил:
— Кстати, нам не удалось найти уэст-пойнтское кольцо капитана Кемпбелл. Она его носила?
— Не обращал внимания.
— На ее пальце мы заметили светлый ободок.
— Значит, носила.
— Знаете, полковник, если бы я был генералом, мне хотелось бы иметь вас своим адъютантом.
— Если бы вы были генералом, мистер Бреннер, я был бы нужен вам в качестве адъютанта. Всего доброго.
Зеленая дверь затворилась, мы пошли по дорожке к улице.
— Мы, кажется, на пороге открытия какого-то большого секрета Энн и ее папочки, — сказала Синтия. — Но дальше — стена.
— Да, но мы знаем, что секрет существует, и меня не обманет весь этот треп о воображаемой несправедливости и беспричинной ненависти.
— Меня тоже.
Я уселся в машину и сказал:
— У жены Фаулера странный вид. Ты не заметила?
— Заметила.
— И за ним самим надо следить.
— Обязательно.
Глава 22
— Завтрак или психология? — спросила Синтия.
— Психология. Закусим полковником Муром.
Напротив каждого дома на Бетани-Хилл у дороги стоят белые указатели с черными надписями. Ярдах в ста от дома полковника Фаулера мы увидела табличку, на которой было написано «Полковник и миссис Кент».
— Интересно, где будет жить Кент через месяц? — сказал я.
— Надеюсь, не в Левенуэрте, штат Канзас. Мне даже жаль его.
— Люди сами выбирают свою судьбу.
— Имей хоть немножко сострадания, Пол.
— Постараюсь. Судя по масштабам морального разложения, здесь скоро пойдет волна внезапных отставок, увольнений, переводов, может быть, разводов, зато — если повезет — никаких судилищ за поступки, недостойные офицера. В Левенуэрте потребуется целое крыло для возлюбленных Энн Кемпбелл. Представь картину: два десятка бывших военных томятся в своих одиночках...
— Ты, кажется, настроился на обличительную волну. Я тебя умоляю...
— Ты права, извини.
Мы выехали из Бетани-Хилл и влились в вереницу личных автомобилей, грузовиков с людьми и грузами, школьных автобусов, штабных машин. Повсюду виднелись группы марширующих солдат. Тысячи мужчин и женщин напоминали обычное население любого небольшого городка в восемь часов утра и все же неуловимо и глубоко от него отличались. Гарнизонная служба на территории Штатов в мирное время скучна, но когда идет война, то находиться в таком месте, как Форт-Хадли, лучше, чем на передовой, хотя и не намного.
— Некоторые плохо ориентируются во времени, — сказала Синтия. — Я чуть было не поверила в версию полковника Фаулера насчет последовательности событий, хотя в смысле времени он путался.
— Лично я думаю, что он сделал тот звонок гораздо раньше.
— Подумай, о чем ты говоришь, Пол!
— Говорю о том, что он уже знал, что Энн мертва. Он позвонил для того, чтобы создать впечатление, будто она жива и опаздывает к завтраку. Но он не предвидел, что мы попадем к ней в дом до указанного времени.
— Объяснение правдоподобное. Однако откуда Фаулер узнал, что Кемпбелл мертва?
— Тут возможны три версии. Ему кто-то сказал, он каким-то образом обнаружил ее тело и третья: он сам и убил.
— Он не убивал! — убежденно возразила Синтия.
— Тебе он, вижу, понравился.
— Да, понравился. Фаулер не похож на убийцу.
— Все мы убийцы.
— Это неправда!
— Хорошо-хорошо. Но если все-таки допустить это, ты догадываешься о его мотивах?
— Главный мотив — оградить генерала и вырвать с корнем заразу в части.
— Да, альтруистический мотив мог подвигнуть такого человека, как полковник Фаулер, на жуткий поступок. Но у него могли быть и более личные мотивы.
— Возможно. — Синтия свернула на дорогу, ведущую к Учебному центру.
— Если мы не уличим полковника Мура по его вьющимся волосам, Фаулер займет более высокое положение в моем списке подозреваемых. Тот злополучный звонок — достаточное основание. Я уже не говорю о том, какой испуганный вид был у миссис Фаулер.
— Как далеко мы зайдем с Муром?
— До порога.
— Ты думаешь, что еще не время расспросить его о волосах, пальчиках и шинах?
— Пока в этом нет необходимости. Мы хорошо поработали тут, и незачем делиться с ним нашим успехом. Пусть своими разговорами выкопает себе яму поглубже.
Синтия проехала мимо арки с надписью «Посторонним вход воспрещен». Охраны не было, но навстречу нам полз полицейский джип.
Мы остановились перед главным зданием Учебного центра, поблизости от вывески «Служебная парковка». Я заметил серый «форд-ферлейн», очевидно, принадлежавший Муру.
Мы вошли в здание. Из-за конторки поднялся сержант:
— Чем могу служить?
Я показал ему удостоверение.
— Проводите нас, пожалуйста, в кабинет полковника Мура.
— Я позвоню ему, шеф, — ответил сержант.
Не люблю эту неофициальную форму обращения к уорент-офицеру, и потому я слегка повысил голос:
— Вы плохо слышите, сержант? Проводите нас в его кабинет.
— Есть, сэр. Следуйте за мной.
Мы шли длинным гулким коридором вдоль стены цвета плесени. Пол не был даже устлан каменными плитами, а просто залит грязно-серым бетоном. Каждые пять ярдов попадалась распахнутая стальная дверь, ведущая в небольшое помещение, где за металлическими столами трудились лейтенанты и капитаны.
— Это тебе не Ницше, а что-то от Кафки.
Сержант глянул на меня, но промолчал.
— Когда прибыл полковник? — спросил я.
— Минут десять назад.
— Серый «форд-ферлейн» перед зданием — его?
— Так точно, сэр... Это по поводу убийства Кемпбелл?
— Уж конечно, не по поводу нарушения правил парковки.
— Понимаю, сэр.
— Где кабинет капитана Кемпбелл?
— Напротив кабинета полковника Мура. Там сейчас ничего нет.
Дверь с табличкой «Полковник Мур» оказалась в самом конце коридора.
— Доложить о вас? — спросил сержант.
— Не надо. Вы свободны, сержант.
Он неуверенно начал:
— Я...
— Да?
— Надеюсь, вы найдете этого типа, — сказал сержант и зашагал по коридору.
Синтия открыла дверь с табличкой «Капитан Кемпбелл», и мы вошли внутрь. Кабинет был пуст, только на полу лежал букетик цветов, без записки.
Мы осмотрелись и вышли. Я постучал в кабинет Мура.
— Входите, входите, — откликнулся он.
Мы вошли. Полковник Мур сидел, сгорбившись над столом, и не поднял головы. Кабинет был просторный, но такой же мрачный, как и все остальные, мимо которых мы шли. По правую руку у стены стояла картотека, по левую руку — небольшой стол для заседания, в углу — открытый металлический шкаф, где висела куртка полковника. Напольный вентилятор гнал по комнате воздух, шевеля бумаги, приклеенные к стене. Возле письменного стола стоял бумагорезательный аппарат — основной символ положения государственного служащего.
Полковник поднял глаза.
— В чем дело? А-а... — Он огляделся, словно недоумевая, откуда мы взялись.
— Простите, что нагрянули без предупреждения, полковник, но были рядом и вот решили... Позвольте присесть?
— Ничего, садитесь. — Мур жестом указал на два стула перед его столом. — Буду признателен, если в следующий раз вы сообщите заранее, что хотите меня видеть.
— Хорошо, сэр, в следующий раз мы сообщим заранее, когда захотим видеть вас в помещении военной полиции.
— Просто дайте мне знать.
Как и большинство людей академического склада, полковник плохо разбирался в тонкостях заорганизованного мира. Он не понял бы намека, даже если бы я сказал: «В следующий раз поговорим в полиции».
— Чем могу быть полезен?
— Я хотел бы, чтобы вы еще раз подтвердили, что вы были дома в ту ночь, когда произошла трагедия.
— Я приехал домой около девятнадцати часов, а утром, в семь тридцать, отправился на работу.
Приблизительно в семь тридцать мы с Синтией приехали на Виктори-Гарденс.
— Вы живете один?
— Один.
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были дома?
— Нет.
— В двадцать три ноль-ноль вы звонили в штаб и разговаривали с капитаном Кемпбелл. Я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь.
— Разговор имел отношение к работе?
— Совершенно верно.
— Затем около полудня вы позвонили ей вторично и оставили сообщение на автоответчике.
— Да.
— Вы пытались дозвониться и раньше, но ее телефон не работал.
— Правильно.
— Что вы хотели ей сказать?
— То, что записано на автоответчике: что наряд полиции обчистил ее кабинет. Я пытался возражать, у нее хранились секретные материалы, но они не пожелали даже выслушать... Наша армия напоминает мне полицейское государство. Вы понимаете, что это такое — когда полиции не требуется даже ордер на обыск?
— Полковник, то же самое сделали бы в моей крупной частной компании. В армии все и вся принадлежит дяде Сэму. Разумеется, у вас есть определенные конституционные права относительно криминального расследования, но я не советовал бы пытаться воспользоваться сейчас ими. Иначе я надену на ваши права наручники и отправлю вас в тюрьму. Там все, и я в том числе, будут соблюдать ваши права. Итак, в настроении ли сотрудничать со следствием?
— Нет, не в настроении. Но вынужден это сделать под давлением и протестуя против этого давления.
— Отлично.
Я еще раз оглядел кабинет. На верхней полке шкафа лежал несессер с туалетными принадлежностями, откуда, вероятно, и была взята щетка для волос. Интересно, Мур заметил пропажу? Потом я заглянул в ящик аппарата для измельчения бумаги — он был пуст. Нет, Мур не дурак и не рассеянный благожелательный чудак, какими обычно рисуют профессоров. Напротив, он хитроумен и страшен. Как все высокомерные люди, Мур был, однако, беспечен. Я не особенно удивился бы, увидев сейчас на его столе палаточные колья и молоток.
— Мистер Бреннер, у меня сегодня мало времени.
— Вы сказали, что посвятите нас в некоторые особенности психологии капитана Кемпбелл.
— Что вы хотели бы знать?
— Прежде всего — почему она ненавидела отца?
Мур долго смотрел на меня.
— Вижу, вы кое-что разузнали с момента нашего последнего разговора.
— Да, сэр. Мы с мисс Санхилл разговаривали со многими людьми, и каждый сообщил нечто новенькое. Сейчас мы идем по второму кругу и через несколько дней узнаем, кого и о чем спрашивать, отделим хороших людей от плохих и арестуем последних. Проще простого по сравнению с психологической войной.
— Не скромничайте.
— Так почему же Энн ненавидела отца?
Мур глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Позвольте мне начать с того, что генерал Кемпбелл, по моему мнению, обладает ярко выраженной предрасположенностью к принуждению. Человек он самодостаточный, властный, не терпит критики, педант, не склонный к излияниям. При этом он, безусловно, знает дело и находится на своем месте.
— Такими качествами наделены девять генералов нашей армии из каждых десяти. Что из этого следует?
— Энн Кемпбелл не сильно отличалась от него, что неудивительно, если принять во внимание кровную связь. Итак в одном доме живут два сходных индивидуума, один — пожилой мужчина, отец, другой — молодая женщина, дочь. В самой этой ситуации заложены потенциальные проблемы.
— Они восходят к несчастливому детству?
— Вряд ли. Все начиналось очень хорошо. В отце Энн видела самое себя, свое будущее, а генерал видел в дочери свое продолжение. Оба были счастливы. Энн говорила, что у нее было счастливое детство и она была близка к отцу.
— Потом все переменилось.
— И должно было перемениться. Маленький ребенок ищет расположения отца. Тот замечает угрозу своему доминирующему положению и считает своего отпрыска побегом от ствола. Когда ребенок становится подростком или чуть старше, оба начинают различать друг у друга дурные черточки. Здесь заключена глубокая ирония, ибо это их собственные дурные черты, но люди не могут быть объективны к себе. Мы все склонны обманываться. Кроме того, с годами между родителем и потомком развивается соперничество, появляется взаимная требовательность. Поскольку ни тот ни другой не терпят критики, оба — компетентные люди и достигли известного положения, высекаются первые искры.
— Вы рассуждаете вообще или говорите конкретно о генерале и капитане Кемпбелл?
Мур медлил, словно не желая выдавать государственную тайну.
— Я рассуждаю вообще, но вы можете сделать конкретные выводы.
— Но если мы с мисс Санхилл задаем конкретные вопросы, а вы отвечаете общими рассуждениями, нам легко впасть в ошибку. Мы, видите ли, туповаты.
— Не пытайтесь уверить меня в этом.
— Хорошо, будем ближе к делу. Нам сказали, что Энн, соперничая с отцом, поняла, что не выдержит соперничества, и вместо того чтобы выйти из поединка, начала против генерала кампанию саботажа.
— Кто вам это сказал?
— Один человек, который слышал это от специалиста-психиатра.
— Ваш психиатр не прав. Личности с ярко выраженной склонностью к принуждению считают, что могут соперничать с кем угодно, и готовы сразиться с деспотом.
— Итак, оба были готовы биться лоб в лоб. Значит, истинная причина ненависти Энн Кемпбелл к отцу в другом?
— Совершенно верно. Истинная причина ее глубокой ненависти к отцу заключается в предательстве с его стороны.
— В предательстве?
— Именно. Энн не такой человек, чтобы проникнуться непримиримой ненавистью из-за соперничества, зависти или чувства собственной недостаточности. Несмотря на растущие взаимные претензии, она по-настоящему любила отца, пока он не совершил предательства. И это предательство было чудовищно, глубоко травмировало ее, почти сломало. И это со стороны человека, которого Энн любила, которым восхищалась и доверяла, как никому другому... Такая конкретика вас удовлетворяет?
Несколько секунд все молчали, потом Синтия подалась в своем кресле вперед и спросила:
— Как он ее предал?
Мур не ответил.
— Он изнасиловал ее?
Мур покачал головой.
— Тогда что же?
— В чем конкретно заключалось предательство, не имеет, в сущности, значения. Важно, что оно было непростительное.
— Хватит ходить вокруг да около, полковник, — вмешался я. — Что он ей сделал?
Мура огорчила моя резкость, но он быстро взял себя в руки.
— Мне это неизвестно.
— Но вы знаете, что это не было кровосмешение, — заметила Синтия.
— Да, знаю, потому что Энн сама мне сказала. Когда мы вместе обсуждали ее состояние, она называла то, что произошло, предательством. Больше ни слова.
— Возможно, генерал просто забыл сделать дочери подарок ко дню рождения?
Сарказм показался Муру неуместным и раздражал его, чего я, собственно, и добивался.
— Нет, мистер Бреннер, речь идет не о пустяках. Надеюсь, вы понимаете: когда человек, которого любишь и которому, безусловно, доверяешь, не просто наносит тебе обиду по забывчивости или невнимательности, а совершает в своих интересах низкое, гнусное предательство, — такого человека нельзя простить. Классический пример — жена, обожающая своего мужа, вдруг узнает, что у него давняя связь на стороне.
Мы ненадолго задумались — каждый о своем, затем Мур продолжал:
— Или возьмем другой пример, более близкий. Девочка-подросток или девушка обожает отца. И вот однажды она совершенно случайно слышит, как он говорит кому-то из друзей или коллег: «Странная девочка у меня, Джейн. Сидит вечно дома, липнет ко мне, фантазирует о мальчишках, но сторонится их. Такая неловкая простушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48