Мы похищаем Священный Черный Камень из Мекки и требуем за него выкуп. Бежим к вертолету, бросаем камень вовнутрь и, как огромная птица Рух, взмываем к небу, в то время, как арабы бегут за вертолетом, тянут к нему руки и извергают проклятия. (Но возможно камень слишком большой, чтобы сдвинуть его с места?)
Ли сидит с шприцом, торчащим из левой руки, размышляя над тайной крови. В некоторые вены можно мазаться в два тридцать после обеда. В другие - ночью; вены пропадали и появлялись без системы. Ли обнаружил, что чутье редко подводило его. Если правой рукой он протянулся за шприцем - это означает, что двигаться нужно в левую. Его тело знало в которую вену можно сделать укол. Он позволил телу захватить себя, как в автоматическом письме, когда он готов вступить в нужный момент.
В медной подставке на ночном столике горела одинокая свеча. КиКи и Ли сидели рядом в кровати, простыня наброшена на их тела, прикрывая их выше пояса. Они по очереди передавали друг другу сигарету с кейфом, глубоко вдыхая и задерживая дыхание. У КиКи был доброкачественный опоясывающий лишай, на спине его был огромный муравейник, и железы под мышками опухли. Ли нежно пробегал пальцами по воспаленным областям, задавал вопросы, время от времени тяжело качал головой. Горела и коптила свеча, низкие голоса, придавали сцене характер ритуала...
По поводу истории с молодым человеком в Испании, приговоренного к повешенью военным советом (в Испании государственные дела рассматриваются военными):
Антонио сел на железную полку, покрытую старыми газетами, которая служила ему кроватью. Он лег на бок и подтянул колени к подбородку, руки прижаты к гениталиям.
Военный совет! - подумал он. - Это дополняет картину варварского отвратительного ритуала как у индейского племени. Они пытались поймать меня с того самого момента, когда узнали о моем счастливом рождении. Но у меня было чуть зверя к ловушкам - пока они не нашли нужную приманку. Это была неловкая западня, и я мог бы разглядеть петлю под листьями в тот первый вечер в Тio Pepe. То есть я бы мог разглядеть, если бы не смотрел по сторонам...
Постепенное затемнение картинки... Обратный кадр... Музыка (я, определенно, знаю толк в ТВ и Голливуде).
Для Тio Pepe, которое открывалось, когда бары обычно закрываются, в час, это было рано. В баре никого. Я заказал коньяк. Перед музыкальным автоматом стоял парень. На нем была одна из тех летних рубашек с дырками, белая рубашка, торчавшая из штанов. Через рубашку в ореоле безобразных искусственных цветов - хлорофилловые зеленые, красные и оранжевые синтетических безалкогольных напитков, пурпурные цвета залов флюоресцентных коктейлей, мертвенно-бледные розовый и голубой предметов культа - мне открывалось худое юное тело, полное животной настороженности. Он наклонился перед музыкальным автоматом, одно его бедро в стороне, лицо склонилось, просматривая названия песен, в его позе вся неловкость и грация, и прелесть подростка.
Он выглядит как реклама чего-то, - подумалось мне, но это не совсем то, что я имел в виду. В юной фигуре, склонившейся над музыкальным автоматом, была какая-то ускользавшая от меня значимость. Затем он неожиданно повернулся. Я слышал, как мой рот с острым шипением всосал воздух. У него не было лица. Это была масса шрамов из-под ножевых порезов...
Я знаю способ разрешить противоречия, соединить фрагменты, несвязанные проекты: я просто запишу впечатления Ли об Интерзоне. Фрагментарное качество работы присуще методу и разрешит себя там, где это необходимо. А это означает, что я включаю автора - Ли - в роман и этим отделяю себя от него так, что он превращается в другого персонажа, главного конечно, занимающего особое положение, но не имеющего со мной ничего общего. Это может принять форму бесконечного последовательного расположения, но самим действием написания о герое, изображающем меня, я навсегда останусь наблюдателем, но не участником.
Меня охватывает чувство вины, когда я это пишу, в то время, как я по яйца должен быть в работе. Но приятель подбадривает: "Не все потеряно..." Ужасающее видение удушья под слоем мочи и говна, и обрезков ногтей, и ресниц, и соплей, выделенных моей душой и телом, поддерживаемых как ядерные отходы. "Убирайся ради всего святого!" Из писем роман я уже сделал. Я всегда смогу засунуть один куда-нибудь, заделать им дыру, ну ты сам знаешь...
Я слышу, как сердитый разжалованный лейтенант-коммандор курсирует по коридорам. С него сняли звезды и срезали полоски но к сожалению пренебрегли тем, чтобы повесить его утром или в другое время. Ссылка, на тот случай, если вам посчастливилось не знать, относится к "Повешенью Дэнни Дивера" Киплинга. Вместо номера юмориста вам нужно послушать гнилой затянутый в корсет тенор, поющий "Повешенье Дэнни Дивера", а затем в качестве непрошеного выхода на бис - "Деревья".
Как я уже сказал, ебаный экс-коммандор заклинает меня глупостью, так что я порой и сам произношу эти ужасные многозначительные пошлости. Вчера вечером я заявил ему прямо - Господи! я больше не собираюсь терпеть его дерьмо: "Ты разве не знаешь о Джо Ривзе? О, я слышал - ему нравятся мальчики! Ты когда-нибудь слышал о чем-либо подобном, Билл? Хи-хи-хи." Вращая глазами на Келлза.
Так что с меня хватит. И печатная машинка снова наебнулась. Я жертва хуевой машинки - человеку по сути своей не техническому, каким являюсь я, не следует покупать комиссионные механизмы - но перед тем, как попросить у командора о помощи, я буду писать кровью и иглой для подкожных инъекций.
Вмазанный метадоном. Я скупил весь юкодол Интерзоны и юга Испании. Как я уже сказал - вмазанный, неспособный, скорчившийся от бестелесного безграничного желания. Встреча с manana КиКи. Предполагается, что я снова буду лечиться. У КиКи моя одежда и деньги, и он скупо выдает мне ампулы
Я сделал заначку. С бельевой веревки свисают брюки, degage в грязном свитере как по возвращении с тенниса или прогулки по горам, наконец-то удалось обналичить один из моих особых дорожных чеков. Неладные даже мои дорожные чеки, вызывающие подозрение и тревогу. Никто не считает их поддельными или фальшивыми, вы же понимаете. Просто чувствуется что-то неладное со мной.
Толстая светловолосая тварь-сержант бросается в ноги худому уродливому рыжеволосому карманнику: редкие рыжие волосы, серая фетровая шляпа джанки, от которой, когда он ее снимает, на лбу остается полоса - такая тесная. Так вот, этот коп выходит из-за кафедры своего стола падает ниц перед этим тощим низкорослым средних лет карманником, известным как Рыжый из Бруклина, чтобы отличить его от другого Рыжего, у которого нет такого конкретного и определенного места жительства. Рыжий шарашиться назад, ожидая, что сейчас его будут обыскивать.
"Рыжий!" ужасный звук поражения, грязное сражение принято и проиграно в душе такой же угрюмой, что и тюремная камера. "Рыжик!" Он с поцелуем кусает ботинок Рыжего. Рыжий снова отходит.
"Лейтенант! Я ничего не сделал, только высунул руку из кармана."
Лейтенант делает прыжок словно огромная жаба-альбинос. Он протягивает к вору свои руки и хватает его за отвороты пальто.
"Лейтенант! Послушайте меня. Я ничего не сделал."
"Рыжик!" Он обхватывает Рыжего своими жирными но крепкими руками, сжимая обе руки Рыжего. Одной рукой он обнимает Рыжего за шею, грубо и быстро целует его.
"Рыжик! Как я хотел тебя все эти годы" Я помню твой первый привод сюда с Доланом с Пятнадцатой. Только то была не Пятнадцатая, а Девятая..."
Рыжий выдавливает из себя ужасную кривую осторожную улыбку. Коп свихнулся. Мне нужно вести себя спокойно... спокойно...
"Сколько ночей я вот так проплакал по тебе, Рыжик."
"Ух-ты, полегче, сержант. У меня геморрой."
"Ты ни с кем не капризничал, не так ли? Я думаю, сможем ли мы воспользоваться этим половым воском?" Это последнее предложение сухим голосом практичного полицейского.
Только что кто-то умер в больнице несколькими этажами ниже. Я слышу, как что-то кричат, и плачут женщины. Это старый еврей, который досаждал мне своим стоном... Ладно, уберите этот труп отсюда. Это имеет депрессивное действие на других пациентов. Здесь не похоронное бюро.
Какие уровни и сдвиги во времени участвуют в написание данных записок: воссоздание прошлого, незамедлительное настоящее, которое обуславливают выбор материала, наступающее будущее - все наваливается на мены сразу, сидящего здесь на ломках, потому что вчера вечером и сегодня утром мою дозу метадона урезали.
Я спустился к директору и проходил мимо палаты умершего. Его лицо задернуто простыней, две женщины шмыгают носом. Я видел его несколько раз, даже сегодня утром за полчаса до его смерти. Отвратительный лилипут с круглым животом и тощей грязной бородой, всегда стонущий. Как тосклива и убога, и бессмысленна его смерть!
Даст Бог - я не умру в этой долбаной больнице! Пусть я умру в каком-нибудь louche бистро: нож в печенке, мой череп разбит бутылкой пива, пуля в позвоночнике, моя голова в слюне и крови, и пиве, или на половину в писсуаре, так что последнее, что я почувствую, будет острый аммиачный запах мочи (я помню в Перу пьяница умер, когда мочился. Он лежал там на полу, его волосы слиплись от мочи. Писсуар протекал, как все южноамериканские писсуары, и пол был покрыт мочой на полдюйма), или пусть я умру в индейской хижине, на песчаном берегу, в тюрьме или один в меблированной комнате, или где-то на земле или в переулке, на улице, на платформе метро, в разбитом автомобиле или самолете, мои дымящиеся внутренности разбросаны по разорванным кускам метала... Где угодно, но только не в больнице, не в кровати...
Это настоящая молитва. "Если вы помолились, это может случиться." Конечно, умри я в свои ботинках - это было бы типичным для моего поколения. Дэйв Каммерер заколот своим мальчиком, Тайгер Терри убит арабским львом в ночном клубе приграничного городка, Джоан Берроуз застрелена пьяным идиотом - мной - во время игры в Вильгельма Телля, когда я пытался попасть из пистолет в стакан, стоящий у нее на голове, Каннастра погиб, выбираясь из движущегося метро за еще одним глотком выпивки - Его последними словами были: "Тащите меня обратно!" Его друзья попытались затянуть его назад вовнутрь, но его пальто порвалось у них в руках, и он ударился о столб Марви умер от передозировки героина
Я вижу Марви в дешевой меблированной комнате на Джейн-стрит, где я его одно время обслуживал - звучит вроде как грязновато, да? - Я хотел сказать: продавал ему капсулы с гариком, полагая, что будет лучше приносить их ему в комнату, чем встречаться с ним где-нибудь, в черных туфлях на босую ногу в декабре он выглядел жалко. Как-то я принес ему капсулу, и он перетянул себе вену. Я смотрел за окно - это не для слабых нервов смотреть, как ищут вену. Когда я повернулся, он уже умер, и кровь бежала обратно в пипетку, наполнившаяся кровью она торчала у него в руке, как стеклянная пиявка - Я вижу его там на кровати в меблированной комнате, медленно синеющим вокруг губ, пипетка, вся в крови, торчит у него в руке. За окном темнеет. Гаснет и зажигается вновь неоновая надпись, гаснет и зажигается, каждая вспышка вырывает из темноты его лицо и освещает его отвратительным красно-фиолетовым сиянием - "Потребляете гарик от Гимси. Он самый лучший!" Марви не нужно будет искать героин завтра. Он нашел свою Большую Вмазку.
- Лейф Датчанин со всеми руками утонул в Северном море - все равно он был занудой. Рой совершил ошибку и повесился в Катакомбах - он всегда приговаривал: "Я не понимаю, как стукач может ужиться сам с собой." А Пи Холт, самый близкий друг моего детства, перерезал яремную вену о разбитое стекло... его смогли вытащить из машины уже мертвым. Некоторые умерли в больнице или на станции скорой помощи, но у всех что-то случилось с ними до того. Фостер, один из моих друзей-антропологов в Мексике, умер от полиомиелита. "Он умер на пороге," сообщил позже доктор в больнице. "Мне хотелось ему сказать: "Почему бы вам не пойти прямо в похоронное бюро, не выбрать себе гроб и не забраться туда? Времени у вас осталось как раз на это."
У меня уже были проблемы с испанским метадоном. Я часто покупал коробки с одной или двумя пустыми капсулами. Случайность? Испанская небрежность? Случайность. Эти испанские заводы заводнили Южную Европу метадоном.
Что безопаснее - положить пустую ампулу в каждую десятую или какую-нибудь коробку или заливать разбавленную раствор во все? Трудно сказать. Люди, скорей всего, будут жаловаться на пустышки, но для них легче предоставить алиби. Случайности могут происходить, но они не должны происходить на метадоновой фабрике. Не такие во всяком случае. На разбавленный раствор жаловаться будут вряд ли, но могут возникнуть сложности, если кто-нибудь, от кого не откупились, или с целями политическими, начнет целенаправленный анализ продукта. Тут алиби предоставит будет трудно. А им подавай больше денег. Вчера вечером я задвинулся обыкновенной водой. Это не остроумно.
Человек становится раздражительным. Его мальчик громко требует звездный сапфир: "Папа, ты хочешь достать лучшее для меня." Его блондинчику так давно уже хочется выполненный по спецзаказу "даймлер", что возражения здесь не уместны - только участие. Когда у тебя настоящий класс, ты смотришь только вперед. Удары звучат неритмично, какой-то гражданин выгрузил на него засоленный урановый рудник. (Урановый рудник - это новая мулька. Сажаешь трубку ядерных отходов в рудник, так что у счетчика Гейгера просто срывает крышу. Или можно воспользоваться приспособленным счетчиком Гейгера с электромотором, встроенным внутри, так что можно замедлять или ускорять его.)
Мои мысли позже обратились к преступлению. А из всех видов преступлений шантаж представляется мне наиболее удовлетворительным с художественной точки зрения. Я хочу сказать... Момент Истинны, когда ты видишь крушение всего его блефа и пустых угроз, и маски, когда ты знаешь, что он попался. Его следующие слова - когда он сможет говорить - будут: "Сколько вы хотите?" Это должно быть очень вкусно. Из дела как это может выгореть и секс.
Например, парень сталкивает своего мальчика с балкона, и заявляет, что это несчастный случай: парнишка поскользнулся на плевке Кей-Уай и катапультировался через поручни. Свидетелей нет. Он, похоже, чист. Тут высаживается Вилли Ли.
Л и. Видите ли, м-р Трокмортон, я на мели.
Т р о к м о р т о н. На мели! Не знаю почему вы приходите ко мне с этим вопиющим открытием. Это совершенно безвкусно. У вас совсем нет гордости?
Л и. Мне казалось, что вы могли бы помочь американскому соотечественнику и купить у меня эту безделушку. (Он показывает на немецкий шпионский фотоаппарат, прикрепленный к мощному полевому биноклю для фотографирования на большом расстоянии.) Это чего-то стоит.
Т р о к м о р т о н. Отнесите это в антикварную лавку. Я не интересуюсь фотографией.
Л и. Но это не обыкновенная безделица. Взгляните с балкона... Скажите, не тот ли это балкон, с которого свалился паренек?
Трокмортон холодно смотрит на него. Ли заикается, притворяется, будто он смущен.
Л и. Теперь я надеюсь, я ничего такого не сделал и не сказал. Это должно быть было ужасным шоком для вас - потеря друга... и такого хорошего друга... Что я хотел сказать, это что с того балкона вы с трудом можете рассмотреть мою берлогу в бедной части Медины, но если бы я фотографировал с того балкона, на фотографии было бы видно мою квартиру и грязные окна, и разбитое оконное стекло, отремонтированное с помощью клейкой ленты...
Т р о к м о р т о н (поглядывая на часы). Мне не интересно. Сейчас, если вы меня извините, у меня назначена встреча...
Л и. Я сожалею, что отнимаю у вас время... Как я сказал, вы могли бы сфотографировать мое жилище, или я мог бы фотографировать с другого конца делать фотографии вашего места жительства. Я сделал несколько, м-р Трокмортон... Надеюсь, вы не сочтете меня самонадеянным. (Он достает несколько фотографий.) Я очень хороший фотограф. Может бы вам хотелось бы купить некоторые из этих фотографий вашего дома и того балкона, которые сделал я...
Т р о к м о р т о н. Не могли бы вы покинуть дом.
Л и. Но, м-р Трокмортон, одна из фотографий очень интересная. (Он держит фотографию в трех дюймах от лица Трокмортона. Трокмортон отводит лицо назад. В булькающем звуке его горла умирает крик ярости. Он подходит к креслу и бросается в него, как старик, у которого удар.)
Л и. Как поется в песне, мистер Трокмортон, вы начинаете видеть свет... Как вас по имени, дорогой? (Он садится на подлокотник кресла Трокмортона и игриво ерошит его волосы.) У меня было что-то типа предчувствия, что мы познакомимся друг с другом получше... будем чаще видеться.
У меня такое чувство, что свою подлинную работу я не могу начать или, на более глубоком уровне, никогда не начну. То, чем я занимаюсь, - всего лишь отговорка, увертка, заметки.
1 2 3 4 5
Ли сидит с шприцом, торчащим из левой руки, размышляя над тайной крови. В некоторые вены можно мазаться в два тридцать после обеда. В другие - ночью; вены пропадали и появлялись без системы. Ли обнаружил, что чутье редко подводило его. Если правой рукой он протянулся за шприцем - это означает, что двигаться нужно в левую. Его тело знало в которую вену можно сделать укол. Он позволил телу захватить себя, как в автоматическом письме, когда он готов вступить в нужный момент.
В медной подставке на ночном столике горела одинокая свеча. КиКи и Ли сидели рядом в кровати, простыня наброшена на их тела, прикрывая их выше пояса. Они по очереди передавали друг другу сигарету с кейфом, глубоко вдыхая и задерживая дыхание. У КиКи был доброкачественный опоясывающий лишай, на спине его был огромный муравейник, и железы под мышками опухли. Ли нежно пробегал пальцами по воспаленным областям, задавал вопросы, время от времени тяжело качал головой. Горела и коптила свеча, низкие голоса, придавали сцене характер ритуала...
По поводу истории с молодым человеком в Испании, приговоренного к повешенью военным советом (в Испании государственные дела рассматриваются военными):
Антонио сел на железную полку, покрытую старыми газетами, которая служила ему кроватью. Он лег на бок и подтянул колени к подбородку, руки прижаты к гениталиям.
Военный совет! - подумал он. - Это дополняет картину варварского отвратительного ритуала как у индейского племени. Они пытались поймать меня с того самого момента, когда узнали о моем счастливом рождении. Но у меня было чуть зверя к ловушкам - пока они не нашли нужную приманку. Это была неловкая западня, и я мог бы разглядеть петлю под листьями в тот первый вечер в Тio Pepe. То есть я бы мог разглядеть, если бы не смотрел по сторонам...
Постепенное затемнение картинки... Обратный кадр... Музыка (я, определенно, знаю толк в ТВ и Голливуде).
Для Тio Pepe, которое открывалось, когда бары обычно закрываются, в час, это было рано. В баре никого. Я заказал коньяк. Перед музыкальным автоматом стоял парень. На нем была одна из тех летних рубашек с дырками, белая рубашка, торчавшая из штанов. Через рубашку в ореоле безобразных искусственных цветов - хлорофилловые зеленые, красные и оранжевые синтетических безалкогольных напитков, пурпурные цвета залов флюоресцентных коктейлей, мертвенно-бледные розовый и голубой предметов культа - мне открывалось худое юное тело, полное животной настороженности. Он наклонился перед музыкальным автоматом, одно его бедро в стороне, лицо склонилось, просматривая названия песен, в его позе вся неловкость и грация, и прелесть подростка.
Он выглядит как реклама чего-то, - подумалось мне, но это не совсем то, что я имел в виду. В юной фигуре, склонившейся над музыкальным автоматом, была какая-то ускользавшая от меня значимость. Затем он неожиданно повернулся. Я слышал, как мой рот с острым шипением всосал воздух. У него не было лица. Это была масса шрамов из-под ножевых порезов...
Я знаю способ разрешить противоречия, соединить фрагменты, несвязанные проекты: я просто запишу впечатления Ли об Интерзоне. Фрагментарное качество работы присуще методу и разрешит себя там, где это необходимо. А это означает, что я включаю автора - Ли - в роман и этим отделяю себя от него так, что он превращается в другого персонажа, главного конечно, занимающего особое положение, но не имеющего со мной ничего общего. Это может принять форму бесконечного последовательного расположения, но самим действием написания о герое, изображающем меня, я навсегда останусь наблюдателем, но не участником.
Меня охватывает чувство вины, когда я это пишу, в то время, как я по яйца должен быть в работе. Но приятель подбадривает: "Не все потеряно..." Ужасающее видение удушья под слоем мочи и говна, и обрезков ногтей, и ресниц, и соплей, выделенных моей душой и телом, поддерживаемых как ядерные отходы. "Убирайся ради всего святого!" Из писем роман я уже сделал. Я всегда смогу засунуть один куда-нибудь, заделать им дыру, ну ты сам знаешь...
Я слышу, как сердитый разжалованный лейтенант-коммандор курсирует по коридорам. С него сняли звезды и срезали полоски но к сожалению пренебрегли тем, чтобы повесить его утром или в другое время. Ссылка, на тот случай, если вам посчастливилось не знать, относится к "Повешенью Дэнни Дивера" Киплинга. Вместо номера юмориста вам нужно послушать гнилой затянутый в корсет тенор, поющий "Повешенье Дэнни Дивера", а затем в качестве непрошеного выхода на бис - "Деревья".
Как я уже сказал, ебаный экс-коммандор заклинает меня глупостью, так что я порой и сам произношу эти ужасные многозначительные пошлости. Вчера вечером я заявил ему прямо - Господи! я больше не собираюсь терпеть его дерьмо: "Ты разве не знаешь о Джо Ривзе? О, я слышал - ему нравятся мальчики! Ты когда-нибудь слышал о чем-либо подобном, Билл? Хи-хи-хи." Вращая глазами на Келлза.
Так что с меня хватит. И печатная машинка снова наебнулась. Я жертва хуевой машинки - человеку по сути своей не техническому, каким являюсь я, не следует покупать комиссионные механизмы - но перед тем, как попросить у командора о помощи, я буду писать кровью и иглой для подкожных инъекций.
Вмазанный метадоном. Я скупил весь юкодол Интерзоны и юга Испании. Как я уже сказал - вмазанный, неспособный, скорчившийся от бестелесного безграничного желания. Встреча с manana КиКи. Предполагается, что я снова буду лечиться. У КиКи моя одежда и деньги, и он скупо выдает мне ампулы
Я сделал заначку. С бельевой веревки свисают брюки, degage в грязном свитере как по возвращении с тенниса или прогулки по горам, наконец-то удалось обналичить один из моих особых дорожных чеков. Неладные даже мои дорожные чеки, вызывающие подозрение и тревогу. Никто не считает их поддельными или фальшивыми, вы же понимаете. Просто чувствуется что-то неладное со мной.
Толстая светловолосая тварь-сержант бросается в ноги худому уродливому рыжеволосому карманнику: редкие рыжие волосы, серая фетровая шляпа джанки, от которой, когда он ее снимает, на лбу остается полоса - такая тесная. Так вот, этот коп выходит из-за кафедры своего стола падает ниц перед этим тощим низкорослым средних лет карманником, известным как Рыжый из Бруклина, чтобы отличить его от другого Рыжего, у которого нет такого конкретного и определенного места жительства. Рыжий шарашиться назад, ожидая, что сейчас его будут обыскивать.
"Рыжий!" ужасный звук поражения, грязное сражение принято и проиграно в душе такой же угрюмой, что и тюремная камера. "Рыжик!" Он с поцелуем кусает ботинок Рыжего. Рыжий снова отходит.
"Лейтенант! Я ничего не сделал, только высунул руку из кармана."
Лейтенант делает прыжок словно огромная жаба-альбинос. Он протягивает к вору свои руки и хватает его за отвороты пальто.
"Лейтенант! Послушайте меня. Я ничего не сделал."
"Рыжик!" Он обхватывает Рыжего своими жирными но крепкими руками, сжимая обе руки Рыжего. Одной рукой он обнимает Рыжего за шею, грубо и быстро целует его.
"Рыжик! Как я хотел тебя все эти годы" Я помню твой первый привод сюда с Доланом с Пятнадцатой. Только то была не Пятнадцатая, а Девятая..."
Рыжий выдавливает из себя ужасную кривую осторожную улыбку. Коп свихнулся. Мне нужно вести себя спокойно... спокойно...
"Сколько ночей я вот так проплакал по тебе, Рыжик."
"Ух-ты, полегче, сержант. У меня геморрой."
"Ты ни с кем не капризничал, не так ли? Я думаю, сможем ли мы воспользоваться этим половым воском?" Это последнее предложение сухим голосом практичного полицейского.
Только что кто-то умер в больнице несколькими этажами ниже. Я слышу, как что-то кричат, и плачут женщины. Это старый еврей, который досаждал мне своим стоном... Ладно, уберите этот труп отсюда. Это имеет депрессивное действие на других пациентов. Здесь не похоронное бюро.
Какие уровни и сдвиги во времени участвуют в написание данных записок: воссоздание прошлого, незамедлительное настоящее, которое обуславливают выбор материала, наступающее будущее - все наваливается на мены сразу, сидящего здесь на ломках, потому что вчера вечером и сегодня утром мою дозу метадона урезали.
Я спустился к директору и проходил мимо палаты умершего. Его лицо задернуто простыней, две женщины шмыгают носом. Я видел его несколько раз, даже сегодня утром за полчаса до его смерти. Отвратительный лилипут с круглым животом и тощей грязной бородой, всегда стонущий. Как тосклива и убога, и бессмысленна его смерть!
Даст Бог - я не умру в этой долбаной больнице! Пусть я умру в каком-нибудь louche бистро: нож в печенке, мой череп разбит бутылкой пива, пуля в позвоночнике, моя голова в слюне и крови, и пиве, или на половину в писсуаре, так что последнее, что я почувствую, будет острый аммиачный запах мочи (я помню в Перу пьяница умер, когда мочился. Он лежал там на полу, его волосы слиплись от мочи. Писсуар протекал, как все южноамериканские писсуары, и пол был покрыт мочой на полдюйма), или пусть я умру в индейской хижине, на песчаном берегу, в тюрьме или один в меблированной комнате, или где-то на земле или в переулке, на улице, на платформе метро, в разбитом автомобиле или самолете, мои дымящиеся внутренности разбросаны по разорванным кускам метала... Где угодно, но только не в больнице, не в кровати...
Это настоящая молитва. "Если вы помолились, это может случиться." Конечно, умри я в свои ботинках - это было бы типичным для моего поколения. Дэйв Каммерер заколот своим мальчиком, Тайгер Терри убит арабским львом в ночном клубе приграничного городка, Джоан Берроуз застрелена пьяным идиотом - мной - во время игры в Вильгельма Телля, когда я пытался попасть из пистолет в стакан, стоящий у нее на голове, Каннастра погиб, выбираясь из движущегося метро за еще одним глотком выпивки - Его последними словами были: "Тащите меня обратно!" Его друзья попытались затянуть его назад вовнутрь, но его пальто порвалось у них в руках, и он ударился о столб Марви умер от передозировки героина
Я вижу Марви в дешевой меблированной комнате на Джейн-стрит, где я его одно время обслуживал - звучит вроде как грязновато, да? - Я хотел сказать: продавал ему капсулы с гариком, полагая, что будет лучше приносить их ему в комнату, чем встречаться с ним где-нибудь, в черных туфлях на босую ногу в декабре он выглядел жалко. Как-то я принес ему капсулу, и он перетянул себе вену. Я смотрел за окно - это не для слабых нервов смотреть, как ищут вену. Когда я повернулся, он уже умер, и кровь бежала обратно в пипетку, наполнившаяся кровью она торчала у него в руке, как стеклянная пиявка - Я вижу его там на кровати в меблированной комнате, медленно синеющим вокруг губ, пипетка, вся в крови, торчит у него в руке. За окном темнеет. Гаснет и зажигается вновь неоновая надпись, гаснет и зажигается, каждая вспышка вырывает из темноты его лицо и освещает его отвратительным красно-фиолетовым сиянием - "Потребляете гарик от Гимси. Он самый лучший!" Марви не нужно будет искать героин завтра. Он нашел свою Большую Вмазку.
- Лейф Датчанин со всеми руками утонул в Северном море - все равно он был занудой. Рой совершил ошибку и повесился в Катакомбах - он всегда приговаривал: "Я не понимаю, как стукач может ужиться сам с собой." А Пи Холт, самый близкий друг моего детства, перерезал яремную вену о разбитое стекло... его смогли вытащить из машины уже мертвым. Некоторые умерли в больнице или на станции скорой помощи, но у всех что-то случилось с ними до того. Фостер, один из моих друзей-антропологов в Мексике, умер от полиомиелита. "Он умер на пороге," сообщил позже доктор в больнице. "Мне хотелось ему сказать: "Почему бы вам не пойти прямо в похоронное бюро, не выбрать себе гроб и не забраться туда? Времени у вас осталось как раз на это."
У меня уже были проблемы с испанским метадоном. Я часто покупал коробки с одной или двумя пустыми капсулами. Случайность? Испанская небрежность? Случайность. Эти испанские заводы заводнили Южную Европу метадоном.
Что безопаснее - положить пустую ампулу в каждую десятую или какую-нибудь коробку или заливать разбавленную раствор во все? Трудно сказать. Люди, скорей всего, будут жаловаться на пустышки, но для них легче предоставить алиби. Случайности могут происходить, но они не должны происходить на метадоновой фабрике. Не такие во всяком случае. На разбавленный раствор жаловаться будут вряд ли, но могут возникнуть сложности, если кто-нибудь, от кого не откупились, или с целями политическими, начнет целенаправленный анализ продукта. Тут алиби предоставит будет трудно. А им подавай больше денег. Вчера вечером я задвинулся обыкновенной водой. Это не остроумно.
Человек становится раздражительным. Его мальчик громко требует звездный сапфир: "Папа, ты хочешь достать лучшее для меня." Его блондинчику так давно уже хочется выполненный по спецзаказу "даймлер", что возражения здесь не уместны - только участие. Когда у тебя настоящий класс, ты смотришь только вперед. Удары звучат неритмично, какой-то гражданин выгрузил на него засоленный урановый рудник. (Урановый рудник - это новая мулька. Сажаешь трубку ядерных отходов в рудник, так что у счетчика Гейгера просто срывает крышу. Или можно воспользоваться приспособленным счетчиком Гейгера с электромотором, встроенным внутри, так что можно замедлять или ускорять его.)
Мои мысли позже обратились к преступлению. А из всех видов преступлений шантаж представляется мне наиболее удовлетворительным с художественной точки зрения. Я хочу сказать... Момент Истинны, когда ты видишь крушение всего его блефа и пустых угроз, и маски, когда ты знаешь, что он попался. Его следующие слова - когда он сможет говорить - будут: "Сколько вы хотите?" Это должно быть очень вкусно. Из дела как это может выгореть и секс.
Например, парень сталкивает своего мальчика с балкона, и заявляет, что это несчастный случай: парнишка поскользнулся на плевке Кей-Уай и катапультировался через поручни. Свидетелей нет. Он, похоже, чист. Тут высаживается Вилли Ли.
Л и. Видите ли, м-р Трокмортон, я на мели.
Т р о к м о р т о н. На мели! Не знаю почему вы приходите ко мне с этим вопиющим открытием. Это совершенно безвкусно. У вас совсем нет гордости?
Л и. Мне казалось, что вы могли бы помочь американскому соотечественнику и купить у меня эту безделушку. (Он показывает на немецкий шпионский фотоаппарат, прикрепленный к мощному полевому биноклю для фотографирования на большом расстоянии.) Это чего-то стоит.
Т р о к м о р т о н. Отнесите это в антикварную лавку. Я не интересуюсь фотографией.
Л и. Но это не обыкновенная безделица. Взгляните с балкона... Скажите, не тот ли это балкон, с которого свалился паренек?
Трокмортон холодно смотрит на него. Ли заикается, притворяется, будто он смущен.
Л и. Теперь я надеюсь, я ничего такого не сделал и не сказал. Это должно быть было ужасным шоком для вас - потеря друга... и такого хорошего друга... Что я хотел сказать, это что с того балкона вы с трудом можете рассмотреть мою берлогу в бедной части Медины, но если бы я фотографировал с того балкона, на фотографии было бы видно мою квартиру и грязные окна, и разбитое оконное стекло, отремонтированное с помощью клейкой ленты...
Т р о к м о р т о н (поглядывая на часы). Мне не интересно. Сейчас, если вы меня извините, у меня назначена встреча...
Л и. Я сожалею, что отнимаю у вас время... Как я сказал, вы могли бы сфотографировать мое жилище, или я мог бы фотографировать с другого конца делать фотографии вашего места жительства. Я сделал несколько, м-р Трокмортон... Надеюсь, вы не сочтете меня самонадеянным. (Он достает несколько фотографий.) Я очень хороший фотограф. Может бы вам хотелось бы купить некоторые из этих фотографий вашего дома и того балкона, которые сделал я...
Т р о к м о р т о н. Не могли бы вы покинуть дом.
Л и. Но, м-р Трокмортон, одна из фотографий очень интересная. (Он держит фотографию в трех дюймах от лица Трокмортона. Трокмортон отводит лицо назад. В булькающем звуке его горла умирает крик ярости. Он подходит к креслу и бросается в него, как старик, у которого удар.)
Л и. Как поется в песне, мистер Трокмортон, вы начинаете видеть свет... Как вас по имени, дорогой? (Он садится на подлокотник кресла Трокмортона и игриво ерошит его волосы.) У меня было что-то типа предчувствия, что мы познакомимся друг с другом получше... будем чаще видеться.
У меня такое чувство, что свою подлинную работу я не могу начать или, на более глубоком уровне, никогда не начну. То, чем я занимаюсь, - всего лишь отговорка, увертка, заметки.
1 2 3 4 5