— В прошлом, разумеется, также не было попыток ограбления?
— Никогда.
— Не будем об этом больше говорить. Последнее: заприте ворота накрепко. Я не хочу, чтобы пресса путалась под ногами. И не отвечайте на телефонные звонки. Я рассчитываю на вас. Спасибо. Прислонившись к машине, его ожидал инспектор Гарнье.
— Ничего интересного, — сказал он. — Но с фонариком не много увидишь. Днем я рассмотрю получше. Комиссар пожал плечами.
— Не стоит. Но и соображения, если только это можно назвать соображениями, недорого стоят. Теперь я почти уверен, что самоубийство вызвано деловыми причинами. Не исключено, что Фроман был накануне банкротства. Именно здесь и надо искать… Куда пошел консьерж?
— Вернулся к себе.
— В путь! Садись за руль. Я уже устал… Посигналь чуть-чуть перед сторожкой. Машина тронулась. Дре вздохнул.
— Знаешь, Гарнье, это странный дом. С одной стороны, эти акробаты, с другой — Фроман, который не внушает мне доверия, а между ними этот юноша, весьма смахивающий на воспитанника иезуитов… Забавно! В самом деле, я забыл его спросить, но готов держать пари, что он никогда не был женат. Не знаю, зачем я это говорю. Привратник ждал их у ворот. Комиссар приоткрыл дверцу.
— Два-три маленьких вопроса… Кто прислуживает за столом?
— Я, пока нет новой кухарки.
— Как прошел обед вчера вечером? Господин Фроман выглядел озабоченным?
— Нет, нисколько. Вообще-то он не слишком разговорчив.
— За столом были все пятеро?
— Нет. Госпожа де Шамбон не ужинает. Моя жена относит ей настой трав.
— А молодой человек?.. Ришар… Кстати, как его фамилия?
— Ришар Монтано. Кажется, отец его был итальянец. Так говорят. Он в принципе предпочитает есть отдельно… Мне кажется, он стесняется своей коляски и костылей.
— Так. Значит, за столом сидели трое. О чем они говорили?
— Не знаю. Я не все время присутствовал. Но думаю, говорили о выборах. Вам, конечно, известно, что господин Фроман подвергался нападкам, и это очень огорчало его. Я часто видел его по утрам, когда поливал газоны. Он выкуривал сигару, прежде чем ехать на завод, и говорил мне:
«Жермен, вы считаете это справедливым после того, что я сделал для них? Им нужна моя шкура».
— А! Вы уверены, что он так и говорил: «Им нужна моя шкура»?
— Да, он так выражался.
— А на кого он намекал?
— Откуда же мне знать! У человека в его положении много врагов.
— Короче, вчерашний день показался вам похожим на все прочие? Никто не приходил?.. А может быть, почта?
— И почты не было. Абсолютно ничего особенного.
— Ну что ж, благодарю вас. Идите скорее спать. Машина выехала за ворота и набрала скорость.
— Хорошенькое воскресенье нас ждет, — пробормотал Дре. Больше он не открывал рта.
***
«Дежурным» Братской помощи был человек лет пятидесяти, с серыми усами, в серой фетровой шляпе, сером плаще, серых перчатках, в руках — складной зонтик-автомат. В петлице — значок Ротари. Он церемонно поклонился и представился:
— Жан Ферран, коммерсант. Комиссар указал ему на кресло, потертое от долгой службы.
— Итак, господин Ферран, я вас слушаю. Но сначала уточним один важный пункт. Когда раздался выстрел?
— Точно в двадцать два сорок.
— Сколько времени длилась беседа?
— Четверть часа. Я привык записывать все подробности.
— Как вообще это происходит в Братской помощи? Вы дежурите по очереди?
— В принципе да. Но поскольку я страдаю бессонницей, лучше уж кому-то приносить пользу, не правда ли? Поэтому четыре раза в неделю я дежурю с двадцати часов до полуночи. Мне известно, что в других обществах, созданных раньше нашего, дело организовано по-другому. Например, мы считаем своим долгом вмешиваться, как только это возможно… Оказываем и моральную помощь, и материальную, организуем встречи с лицами, которые обращаются к нам.
— Кто к вам обращается чаще всего?
— Женщины.
— Любовные огорчения?
— Нет, необязательно… Безработные женщины и девушки. Я — генеральный директор одного из предприятий по производству запчастей… К несчастью, эти проблемы мне знакомы.
— Часто ли бывают попытки к самоубийству?
— Нет. В последнюю минуту люди цепляются за соломинку.
— Когда вы услышали голос вашего собеседника, у вас создалось впечатление, что он действительно решил покончить с собой?
— Как вам сказать, я почувствовал. Что он очень взволнован, это безусловно. Но все-таки я не думал… И до сих пор не могу прийти в себя… Этот выстрел… У меня было опущение, что это в меня выстрелили в упор.
— Господин Фроман… Вы его знаете?
— Как и все. Я не принадлежу к его кругу… Я хочу сказать, с политической точки зрения. Мы встречались раза два или три… Бывают ведь свадьбы, похороны, на которых невозможно не присутствовать… Но мои симпатии и антипатии здесь абсолютно ни при чем.
— Когда он назвал свое имя, о чем вы подумали?
— По правде говоря, ни о чем не подумал. Пожалуй, мне было скучно… Следовало бы прореагировать, не знаю… Я просто растерялся… И, кроме того, он не давал мне рта открыть.
— Ах, вот как… Не могли бы вы повторить некоторые фразы, которые вас особенно поразили. Но сначала перескажите коротко ваш разговор. Он сказал вам, почему хочет покончить с собой?
Господин Ферран оперся подбородком на ручку зонтика, который держал на коленях, закрыл глаза, чтоб было легче вспоминать, и заговорил:
— Сначала голос его дрожал. Он робел… Кстати, так всегда бывает… Затем сказал мне, что держит в руках револьвер, и для убедительности постучал дулом по столу. Вот тут я испугался. Спросил, не болен ли он, может, его обманывают или он потерял близкого человека? Он отвечал отрицательно.
Господин Ферран опять открыл глаза и посмотрел на Дре.
— Что бы вы сделали на моем месте? Комиссар покачал головой.
— Вы ни в чем не виноваты, — заверил он. — Если я правильно понял, причин для самоубийства у Фромана не было.
— Была причина, но это так странно!… Я довольно точно помню слова, которые он произнес. Дре наклонился вперед.
— Говорите. Это самое важное.
— Он сказал: «Я отошел от всего… Жизнь меня больше не интересует». И еще: «Я чувствую себя чужаком в вашем мирке манекенов. Я удаляюсь. Ухожу».
— Ну что ж, это слова человека, страдающего депрессией.
— Нет, нет. У меня в голове до сих пор звучит одна из его последних фраз: «Я в здравом уме и твердой памяти… Я решил исчезнуть, потому что сыт по горло и собой, и другими».
— Это бред.
— Он еще добавил: «Я хочу, чтобы моих близких оставили в покое. Чтобы не было неприятностей». А потом сказал что-то в таком роде: не надо ни цветов, ни венков.
— Таким образом, он изложил вам нечто вроде устного завещания, — резюмировал Дре.
— Да, вроде этого.
— Продолжали ли вы держать трубку после того, как прозвучал выстрел?
— Разумеется. Вначале была тишина. Затем послышалось, как упало тело, но не сразу.
— Завтра мы получим результаты вскрытия. Но, по-моему, смерть Фромана наступила мгновенно. Вы уверены в том, что говорите?
— Чтобы быть абсолютно уверенным — нет, я бы не присягнул. У меня голова шла кругом. Я был так далек от каких-либо подозрений…
— Ну, сделайте усилие. Бах! Выстрел. Вы по-прежнему держите трубку около уха.
— Постойте, — сказал коммерсант. — Я успел подумать: «Он, конечно, сидит. Сейчас он рухнет. Может, послышится стон», — и уже соображал, что надо немедленно вызывать дежурного по полицейскому участку… Слишком поздно! Именно в этот момент я и услышал какой-то звук, только очень смутно… Не удар, нет. Точно не знаю.
— Тело упало на пушистый ковер, — пояснил Дре.
— Тогда понятно.
— Видите ли, — продолжал комиссар, — это между нами: я нахожу странным, что такой человек, как Фроман… Впрочем, никак не пойму, что меня смущает!… В его поступке содержится некий вызов… Если бы ему надоело жить, об этом не надо было кричать на всех перекрестках. Довольно было бы письма. Завтра об этом напишут на первых страницах местной печати. Однако Фроман был не из тех, кто любил шум… Постарайтесь вспомнить любые, самые мелкие подробности… Это мне очень поможет. Вообще вам следовало бы записывать телефонные разговоры.
Ферран подскочил.
— Что вы, что вы! Если бы этот несчастный не сообщил мне своего имени и адреса, я бы молчал как рыба. Мы вмешиваемся, когда отчаявшиеся сами этого хотят. Соблюдение тайны с нашей стороны ни у кого не должно вызывать сомнения.
— Да, конечно, вы правы, — согласился Дре. — Когда Фроман застрелился, он, в сущности, был один в замке. Иными словами, только вы были рядом. В таком случае… минута отчаяния… Только так это можно объяснить… Ну что ж, благодарю вас, господин Ферран. Мой помощник попросит вас подписать ваши показания.
***
Все это написал я сам. Пора об этом сказать. Абсолютно все. Мысли действующих лиц… их разговоры. Например, в самом начале, разговор между комиссаром и его женой.
Конечно, я не прятался под кроватью. Не было меня и в матине, когда Дре переговаривался с инспектором. И так далее. Я восстановил одну за другой все подробности, создал своего рода миниатюрную модель событий. Смастерил вполне подходящий макет. Уверен, что ничего не забыл. Слова, записанные мною, необязательно точно такие, какими они были на самом деле, но выражают они одно и то же. У меня было достаточно времени, чтобы все разузнать, всех выслушать.
Прежде всего Изу и Шамбона. Ох уж этот… и даже Дре — ведь он только делает вид, что болтает, чтобы удобнее было шпионить… От калеки, иначе говоря, от пленника, скрывать нечего. Он ведь вызывает жалость. Считается, что ему просто-таки необходимо рассказывать все до мельчайших подробностей, день за днем, лишь бы он не чувствовал себя исключенным из жизни, отстраненным, наказанным. Кроме того, известно, что я могу быть добрым советчиком. Вот они и навещают меня друг за другом. «Как вы думаете, Ришар?» или «Подобное самоубийство, наверное, не может вас не интересовать, вы ведь снимались в кино?». Да, друзья мои, меня все интересует. Они и не подозревают, разбегаясь в разные стороны, что я недремлющее око. Оно видит контуры романа там, где для них лишь густой туман и тайна. А как я тешусь, управляя ими, как марионетками. Как мне заблагорассудится! Даже тобой, Иза, предательница!
***
Комиссар Дре явился в Ля Колиньер в одиннадцать утра.
Один. На этот раз он слегка привел себя в порядок, но любезнее от этого не стал. Его встретил Шамбон, и комиссар пожелал вновь осмотреть кабинет. Там он долго созерцал силуэт, нарисованный мелом на ковре.
— Кое-что я никак не пойму, — сказал он наконец. — Господин де Шамбон, не могу ли я попросить вас о помощи.
— Разумеется.
— Садитесь за письменный стол, возьмите телефон в левую руку, будто вам нужно позвонить… Давайте… И по моему сигналу начинайте падать… Только не навзничь… Сначала грудью на угол стола, затем — на пол. Как бы в два приема.
— Но… я не сумею, — пробормотал Шамбон. — И потом, при мысли, что Шарль…
— Это очень важно, — настаивал Дре. — Попробуйте… Приготовились?.. Так. Выстрел. Бах!… Давайте. Смертельно бледный Шамбон рухнул вперед.
— Не так. Мягче, — закричал комиссар. — Сюда… Теперь правым плечом — вперед! Падайте!… Давайте, падайте! Вы не ушиблись? Стоп! Не двигайтесь. Скрючившись у ножки письменного стола, Шамбон шумно дышал. Дре изучал положение тела.
— Так я и думал, — прошептал он. — Фроман, видимо, стоял. Это более логично… Не так-то просто направить дуло на себя.
— Я могу встать? — спросил Шамбон.
— Разумеется, — буркнул Дре. Он еще долго рассматривал нарисованный мелом силуэт.
— Меня беспокоит, что тело занимало положение, которое кажется мне необъяснимым. Если бы он сидел, то упал бы по другому. Если бы стоял, его отбросило бы ударом назад. Выстрел из оружия такого калибра весьма силен.
— А может, он не был убит наповал? — предложил Шамбон.
— Верно, он мог согнуться пополам, упасть на колени. И все-таки. Я не убежден… Где господин Монтано?
— В своей комнате. В девять утра Жермен относит ему поднос. Он пьет кофе с сухариками.
— А потом?
— Жермен помогает ему встать. На маленькие расстояния Ришар пользуется костылями. Он умывается, затем снова ложится. Много читает. Слушает пластинки. В час дня я сажаю его в коляску. Он доверяет только мне.
— Значит, вы ладите друг с другом?
— Как братья.
— Я предполагаю, что госпожа Фроман тоже им занимается… Я сказал что-то неприятное для вас?
— Нет, — смущенно пробормотал Шамбон. — Или, скорее, да… Дело в том, что Шарль не очень любил, когда его жена была в обществе Ришара.
— Следовательно, кроме вас и Жермена, Ришар не видит практически никого?
— Ну, не то чтобы никого… Но Ришар действительно живет очень уединенно, это надо признать.
— Проводите меня.
Они направились в конец коридора, повернули направо, пересекли просторную комнату с закрытыми ставнями. Шамбон не потрудился даже включить свет, лишь пояснил, что это столовая, которой больше не пользуются.
— Сюда… Мы в том крыле, где живет Ришар.
— Он сам решил поселиться здесь?.. Мне думается, для калеки это ссылка.
— Так он захотел. Предпочитает жить в своем углу… Сюда. Шамбон осторожно постучал в дверь и тихо сказал:
— Это мы, Ришар. Затем, повернувшись к комиссару, добавил:
— Он ждет вас. Я, конечно, рассказал ему о том, что произошло. Не обращайте внимания: у него всегда беспорядок… И всегда полумрак. Что вы хотите! Его надо принимать таким, каков он есть.
Он толкнул дверь и посторонился. Горела только ночная лампа, освещавшая, кровать, заваленную иллюстрированными журналами, изданиями по автомобилизму, парусному спорту, футболу, которые сползали на ковер. Молниеносный взгляд на худое лицо Ришара — вьющиеся, слишком светлые, слишком длинные волосы, светлые голубовато-зеленые глаза, выражение которых становилось жестким при боковом освещении, и особенно руки, те самые руки, которые… Все это производило болезненное впечатление.
— Вы удивлены? — спросил он. — Не похожи на руки акробата, правда? Слишком тонкие, хрупкие. Он протянул правую руку, и Дре с удивлением испытал на себе ее сдержанную силу.
— Черт! — вырвалось у него. — Ну и хватка! Ришар рассмеялся и показал на костыли у кровати.
— Нет ничего лучше для поддержания формы. Если вы вдруг почувствуете, что начинаете скрипеть, подарите себе костыли. Результат гарантирован.
В напускной игривости, с которой это говорилось, проступал сарказм. Более того… Некая скрытая агрессивность по отношению к сыщику.
— Садитесь, — продолжал Ришар. — Снимите все это с кресла.
— Оставьте, — вмешался Шамбон. — Бедняга Ришар, ведь ему бесполезно говорить…
— Слышите? «Бедняга Ришар»! Вот и вы будете говорить: «Бедняга Ришар», — иронизировал калека. Шамбон снял с кресла брошенную кое-как одежду, и Дре сел.
— Что бы вы там ни думали, — начал он, — это просто визит вежливости. Теперь вы знаете о трагедии. Понимаю, что вы тут ни при чем. Но я обязан переговорить со всеми обитателями замка. Само собой, вы ничего не слышали…
— А-а! — протянул Ришар. — Визит вежливости, и вот меня уже допрашивают… Так вот, даю слово: я ничего не слышал.
Но даже если бы и услышал, то не сдвинулся бы с места. Мне плевать, что бы ни случилось с папашей Фроманом.
— Вы его не любили?
— Он украл мои ноги. По-вашему, я должен был сказать ему спасибо?
— Вы ссорились?
— Они избегали друг друга, — поправил Шамбон.
— Это правда, — подтвердил Ришар. — Едва он замечал меня, как останавливался, будто человек, обнаруживший, что он что-то забыл; или же смотрел на часы, и слышно было, как он шептал: «Где моя голова?», затем разворачивался, слегка кивнув мне… Меня забавляла эта игра в прятки. Резиновые шины коляски, наконечники костылей не производят ни малейшего шума, и его легко было застать врасплох. Нельзя не признать, что когда я его подлавливал, он бывал безупречно корректен, спрашивал меня о самочувствии, напоминал, что в Ля Колиньер я у себя дома. А про себя небось твердил: «И зачем только я его не раздавил?» Представляете, комиссар, я ведь был пугалом в его жизни! И кроме всего прочего, стоил недешево. А уж он-то был жмот, каких свет не видал!
— Короче, вы были на ножах.
— Скажите откровенно, если бы я утверждал обратное, вы бы мне поверили?
— А ваша сестра… между двух огней?
— А, Иза… Мне не повезло, я остался жив. В противном случае ей было бы проще. И так как комиссар ожидал дальнейших разъяснений, он заключил:
— После катастрофы нас не ждало ничего, кроме безработицы и нищеты. Как вы думаете, что остается безработной девице?.. Замужество, разумеется. Встретился Фроман. Он или кто другой, лишь бы муж! По крайней мере дом приличный.
— Вы останетесь здесь?
— Надеюсь. Это будет зависеть от завещания.
Мысленно Дре взял это на заметку. Надобно узнать, кому перейдет состояние. Он встал, поднял журналы и сложил их около кровати.
— Это вас еще интересует?
— Почему бы нет? — зло ответил Ришар. — У меня коляска, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— Никогда.
— Не будем об этом больше говорить. Последнее: заприте ворота накрепко. Я не хочу, чтобы пресса путалась под ногами. И не отвечайте на телефонные звонки. Я рассчитываю на вас. Спасибо. Прислонившись к машине, его ожидал инспектор Гарнье.
— Ничего интересного, — сказал он. — Но с фонариком не много увидишь. Днем я рассмотрю получше. Комиссар пожал плечами.
— Не стоит. Но и соображения, если только это можно назвать соображениями, недорого стоят. Теперь я почти уверен, что самоубийство вызвано деловыми причинами. Не исключено, что Фроман был накануне банкротства. Именно здесь и надо искать… Куда пошел консьерж?
— Вернулся к себе.
— В путь! Садись за руль. Я уже устал… Посигналь чуть-чуть перед сторожкой. Машина тронулась. Дре вздохнул.
— Знаешь, Гарнье, это странный дом. С одной стороны, эти акробаты, с другой — Фроман, который не внушает мне доверия, а между ними этот юноша, весьма смахивающий на воспитанника иезуитов… Забавно! В самом деле, я забыл его спросить, но готов держать пари, что он никогда не был женат. Не знаю, зачем я это говорю. Привратник ждал их у ворот. Комиссар приоткрыл дверцу.
— Два-три маленьких вопроса… Кто прислуживает за столом?
— Я, пока нет новой кухарки.
— Как прошел обед вчера вечером? Господин Фроман выглядел озабоченным?
— Нет, нисколько. Вообще-то он не слишком разговорчив.
— За столом были все пятеро?
— Нет. Госпожа де Шамбон не ужинает. Моя жена относит ей настой трав.
— А молодой человек?.. Ришар… Кстати, как его фамилия?
— Ришар Монтано. Кажется, отец его был итальянец. Так говорят. Он в принципе предпочитает есть отдельно… Мне кажется, он стесняется своей коляски и костылей.
— Так. Значит, за столом сидели трое. О чем они говорили?
— Не знаю. Я не все время присутствовал. Но думаю, говорили о выборах. Вам, конечно, известно, что господин Фроман подвергался нападкам, и это очень огорчало его. Я часто видел его по утрам, когда поливал газоны. Он выкуривал сигару, прежде чем ехать на завод, и говорил мне:
«Жермен, вы считаете это справедливым после того, что я сделал для них? Им нужна моя шкура».
— А! Вы уверены, что он так и говорил: «Им нужна моя шкура»?
— Да, он так выражался.
— А на кого он намекал?
— Откуда же мне знать! У человека в его положении много врагов.
— Короче, вчерашний день показался вам похожим на все прочие? Никто не приходил?.. А может быть, почта?
— И почты не было. Абсолютно ничего особенного.
— Ну что ж, благодарю вас. Идите скорее спать. Машина выехала за ворота и набрала скорость.
— Хорошенькое воскресенье нас ждет, — пробормотал Дре. Больше он не открывал рта.
***
«Дежурным» Братской помощи был человек лет пятидесяти, с серыми усами, в серой фетровой шляпе, сером плаще, серых перчатках, в руках — складной зонтик-автомат. В петлице — значок Ротари. Он церемонно поклонился и представился:
— Жан Ферран, коммерсант. Комиссар указал ему на кресло, потертое от долгой службы.
— Итак, господин Ферран, я вас слушаю. Но сначала уточним один важный пункт. Когда раздался выстрел?
— Точно в двадцать два сорок.
— Сколько времени длилась беседа?
— Четверть часа. Я привык записывать все подробности.
— Как вообще это происходит в Братской помощи? Вы дежурите по очереди?
— В принципе да. Но поскольку я страдаю бессонницей, лучше уж кому-то приносить пользу, не правда ли? Поэтому четыре раза в неделю я дежурю с двадцати часов до полуночи. Мне известно, что в других обществах, созданных раньше нашего, дело организовано по-другому. Например, мы считаем своим долгом вмешиваться, как только это возможно… Оказываем и моральную помощь, и материальную, организуем встречи с лицами, которые обращаются к нам.
— Кто к вам обращается чаще всего?
— Женщины.
— Любовные огорчения?
— Нет, необязательно… Безработные женщины и девушки. Я — генеральный директор одного из предприятий по производству запчастей… К несчастью, эти проблемы мне знакомы.
— Часто ли бывают попытки к самоубийству?
— Нет. В последнюю минуту люди цепляются за соломинку.
— Когда вы услышали голос вашего собеседника, у вас создалось впечатление, что он действительно решил покончить с собой?
— Как вам сказать, я почувствовал. Что он очень взволнован, это безусловно. Но все-таки я не думал… И до сих пор не могу прийти в себя… Этот выстрел… У меня было опущение, что это в меня выстрелили в упор.
— Господин Фроман… Вы его знаете?
— Как и все. Я не принадлежу к его кругу… Я хочу сказать, с политической точки зрения. Мы встречались раза два или три… Бывают ведь свадьбы, похороны, на которых невозможно не присутствовать… Но мои симпатии и антипатии здесь абсолютно ни при чем.
— Когда он назвал свое имя, о чем вы подумали?
— По правде говоря, ни о чем не подумал. Пожалуй, мне было скучно… Следовало бы прореагировать, не знаю… Я просто растерялся… И, кроме того, он не давал мне рта открыть.
— Ах, вот как… Не могли бы вы повторить некоторые фразы, которые вас особенно поразили. Но сначала перескажите коротко ваш разговор. Он сказал вам, почему хочет покончить с собой?
Господин Ферран оперся подбородком на ручку зонтика, который держал на коленях, закрыл глаза, чтоб было легче вспоминать, и заговорил:
— Сначала голос его дрожал. Он робел… Кстати, так всегда бывает… Затем сказал мне, что держит в руках револьвер, и для убедительности постучал дулом по столу. Вот тут я испугался. Спросил, не болен ли он, может, его обманывают или он потерял близкого человека? Он отвечал отрицательно.
Господин Ферран опять открыл глаза и посмотрел на Дре.
— Что бы вы сделали на моем месте? Комиссар покачал головой.
— Вы ни в чем не виноваты, — заверил он. — Если я правильно понял, причин для самоубийства у Фромана не было.
— Была причина, но это так странно!… Я довольно точно помню слова, которые он произнес. Дре наклонился вперед.
— Говорите. Это самое важное.
— Он сказал: «Я отошел от всего… Жизнь меня больше не интересует». И еще: «Я чувствую себя чужаком в вашем мирке манекенов. Я удаляюсь. Ухожу».
— Ну что ж, это слова человека, страдающего депрессией.
— Нет, нет. У меня в голове до сих пор звучит одна из его последних фраз: «Я в здравом уме и твердой памяти… Я решил исчезнуть, потому что сыт по горло и собой, и другими».
— Это бред.
— Он еще добавил: «Я хочу, чтобы моих близких оставили в покое. Чтобы не было неприятностей». А потом сказал что-то в таком роде: не надо ни цветов, ни венков.
— Таким образом, он изложил вам нечто вроде устного завещания, — резюмировал Дре.
— Да, вроде этого.
— Продолжали ли вы держать трубку после того, как прозвучал выстрел?
— Разумеется. Вначале была тишина. Затем послышалось, как упало тело, но не сразу.
— Завтра мы получим результаты вскрытия. Но, по-моему, смерть Фромана наступила мгновенно. Вы уверены в том, что говорите?
— Чтобы быть абсолютно уверенным — нет, я бы не присягнул. У меня голова шла кругом. Я был так далек от каких-либо подозрений…
— Ну, сделайте усилие. Бах! Выстрел. Вы по-прежнему держите трубку около уха.
— Постойте, — сказал коммерсант. — Я успел подумать: «Он, конечно, сидит. Сейчас он рухнет. Может, послышится стон», — и уже соображал, что надо немедленно вызывать дежурного по полицейскому участку… Слишком поздно! Именно в этот момент я и услышал какой-то звук, только очень смутно… Не удар, нет. Точно не знаю.
— Тело упало на пушистый ковер, — пояснил Дре.
— Тогда понятно.
— Видите ли, — продолжал комиссар, — это между нами: я нахожу странным, что такой человек, как Фроман… Впрочем, никак не пойму, что меня смущает!… В его поступке содержится некий вызов… Если бы ему надоело жить, об этом не надо было кричать на всех перекрестках. Довольно было бы письма. Завтра об этом напишут на первых страницах местной печати. Однако Фроман был не из тех, кто любил шум… Постарайтесь вспомнить любые, самые мелкие подробности… Это мне очень поможет. Вообще вам следовало бы записывать телефонные разговоры.
Ферран подскочил.
— Что вы, что вы! Если бы этот несчастный не сообщил мне своего имени и адреса, я бы молчал как рыба. Мы вмешиваемся, когда отчаявшиеся сами этого хотят. Соблюдение тайны с нашей стороны ни у кого не должно вызывать сомнения.
— Да, конечно, вы правы, — согласился Дре. — Когда Фроман застрелился, он, в сущности, был один в замке. Иными словами, только вы были рядом. В таком случае… минута отчаяния… Только так это можно объяснить… Ну что ж, благодарю вас, господин Ферран. Мой помощник попросит вас подписать ваши показания.
***
Все это написал я сам. Пора об этом сказать. Абсолютно все. Мысли действующих лиц… их разговоры. Например, в самом начале, разговор между комиссаром и его женой.
Конечно, я не прятался под кроватью. Не было меня и в матине, когда Дре переговаривался с инспектором. И так далее. Я восстановил одну за другой все подробности, создал своего рода миниатюрную модель событий. Смастерил вполне подходящий макет. Уверен, что ничего не забыл. Слова, записанные мною, необязательно точно такие, какими они были на самом деле, но выражают они одно и то же. У меня было достаточно времени, чтобы все разузнать, всех выслушать.
Прежде всего Изу и Шамбона. Ох уж этот… и даже Дре — ведь он только делает вид, что болтает, чтобы удобнее было шпионить… От калеки, иначе говоря, от пленника, скрывать нечего. Он ведь вызывает жалость. Считается, что ему просто-таки необходимо рассказывать все до мельчайших подробностей, день за днем, лишь бы он не чувствовал себя исключенным из жизни, отстраненным, наказанным. Кроме того, известно, что я могу быть добрым советчиком. Вот они и навещают меня друг за другом. «Как вы думаете, Ришар?» или «Подобное самоубийство, наверное, не может вас не интересовать, вы ведь снимались в кино?». Да, друзья мои, меня все интересует. Они и не подозревают, разбегаясь в разные стороны, что я недремлющее око. Оно видит контуры романа там, где для них лишь густой туман и тайна. А как я тешусь, управляя ими, как марионетками. Как мне заблагорассудится! Даже тобой, Иза, предательница!
***
Комиссар Дре явился в Ля Колиньер в одиннадцать утра.
Один. На этот раз он слегка привел себя в порядок, но любезнее от этого не стал. Его встретил Шамбон, и комиссар пожелал вновь осмотреть кабинет. Там он долго созерцал силуэт, нарисованный мелом на ковре.
— Кое-что я никак не пойму, — сказал он наконец. — Господин де Шамбон, не могу ли я попросить вас о помощи.
— Разумеется.
— Садитесь за письменный стол, возьмите телефон в левую руку, будто вам нужно позвонить… Давайте… И по моему сигналу начинайте падать… Только не навзничь… Сначала грудью на угол стола, затем — на пол. Как бы в два приема.
— Но… я не сумею, — пробормотал Шамбон. — И потом, при мысли, что Шарль…
— Это очень важно, — настаивал Дре. — Попробуйте… Приготовились?.. Так. Выстрел. Бах!… Давайте. Смертельно бледный Шамбон рухнул вперед.
— Не так. Мягче, — закричал комиссар. — Сюда… Теперь правым плечом — вперед! Падайте!… Давайте, падайте! Вы не ушиблись? Стоп! Не двигайтесь. Скрючившись у ножки письменного стола, Шамбон шумно дышал. Дре изучал положение тела.
— Так я и думал, — прошептал он. — Фроман, видимо, стоял. Это более логично… Не так-то просто направить дуло на себя.
— Я могу встать? — спросил Шамбон.
— Разумеется, — буркнул Дре. Он еще долго рассматривал нарисованный мелом силуэт.
— Меня беспокоит, что тело занимало положение, которое кажется мне необъяснимым. Если бы он сидел, то упал бы по другому. Если бы стоял, его отбросило бы ударом назад. Выстрел из оружия такого калибра весьма силен.
— А может, он не был убит наповал? — предложил Шамбон.
— Верно, он мог согнуться пополам, упасть на колени. И все-таки. Я не убежден… Где господин Монтано?
— В своей комнате. В девять утра Жермен относит ему поднос. Он пьет кофе с сухариками.
— А потом?
— Жермен помогает ему встать. На маленькие расстояния Ришар пользуется костылями. Он умывается, затем снова ложится. Много читает. Слушает пластинки. В час дня я сажаю его в коляску. Он доверяет только мне.
— Значит, вы ладите друг с другом?
— Как братья.
— Я предполагаю, что госпожа Фроман тоже им занимается… Я сказал что-то неприятное для вас?
— Нет, — смущенно пробормотал Шамбон. — Или, скорее, да… Дело в том, что Шарль не очень любил, когда его жена была в обществе Ришара.
— Следовательно, кроме вас и Жермена, Ришар не видит практически никого?
— Ну, не то чтобы никого… Но Ришар действительно живет очень уединенно, это надо признать.
— Проводите меня.
Они направились в конец коридора, повернули направо, пересекли просторную комнату с закрытыми ставнями. Шамбон не потрудился даже включить свет, лишь пояснил, что это столовая, которой больше не пользуются.
— Сюда… Мы в том крыле, где живет Ришар.
— Он сам решил поселиться здесь?.. Мне думается, для калеки это ссылка.
— Так он захотел. Предпочитает жить в своем углу… Сюда. Шамбон осторожно постучал в дверь и тихо сказал:
— Это мы, Ришар. Затем, повернувшись к комиссару, добавил:
— Он ждет вас. Я, конечно, рассказал ему о том, что произошло. Не обращайте внимания: у него всегда беспорядок… И всегда полумрак. Что вы хотите! Его надо принимать таким, каков он есть.
Он толкнул дверь и посторонился. Горела только ночная лампа, освещавшая, кровать, заваленную иллюстрированными журналами, изданиями по автомобилизму, парусному спорту, футболу, которые сползали на ковер. Молниеносный взгляд на худое лицо Ришара — вьющиеся, слишком светлые, слишком длинные волосы, светлые голубовато-зеленые глаза, выражение которых становилось жестким при боковом освещении, и особенно руки, те самые руки, которые… Все это производило болезненное впечатление.
— Вы удивлены? — спросил он. — Не похожи на руки акробата, правда? Слишком тонкие, хрупкие. Он протянул правую руку, и Дре с удивлением испытал на себе ее сдержанную силу.
— Черт! — вырвалось у него. — Ну и хватка! Ришар рассмеялся и показал на костыли у кровати.
— Нет ничего лучше для поддержания формы. Если вы вдруг почувствуете, что начинаете скрипеть, подарите себе костыли. Результат гарантирован.
В напускной игривости, с которой это говорилось, проступал сарказм. Более того… Некая скрытая агрессивность по отношению к сыщику.
— Садитесь, — продолжал Ришар. — Снимите все это с кресла.
— Оставьте, — вмешался Шамбон. — Бедняга Ришар, ведь ему бесполезно говорить…
— Слышите? «Бедняга Ришар»! Вот и вы будете говорить: «Бедняга Ришар», — иронизировал калека. Шамбон снял с кресла брошенную кое-как одежду, и Дре сел.
— Что бы вы там ни думали, — начал он, — это просто визит вежливости. Теперь вы знаете о трагедии. Понимаю, что вы тут ни при чем. Но я обязан переговорить со всеми обитателями замка. Само собой, вы ничего не слышали…
— А-а! — протянул Ришар. — Визит вежливости, и вот меня уже допрашивают… Так вот, даю слово: я ничего не слышал.
Но даже если бы и услышал, то не сдвинулся бы с места. Мне плевать, что бы ни случилось с папашей Фроманом.
— Вы его не любили?
— Он украл мои ноги. По-вашему, я должен был сказать ему спасибо?
— Вы ссорились?
— Они избегали друг друга, — поправил Шамбон.
— Это правда, — подтвердил Ришар. — Едва он замечал меня, как останавливался, будто человек, обнаруживший, что он что-то забыл; или же смотрел на часы, и слышно было, как он шептал: «Где моя голова?», затем разворачивался, слегка кивнув мне… Меня забавляла эта игра в прятки. Резиновые шины коляски, наконечники костылей не производят ни малейшего шума, и его легко было застать врасплох. Нельзя не признать, что когда я его подлавливал, он бывал безупречно корректен, спрашивал меня о самочувствии, напоминал, что в Ля Колиньер я у себя дома. А про себя небось твердил: «И зачем только я его не раздавил?» Представляете, комиссар, я ведь был пугалом в его жизни! И кроме всего прочего, стоил недешево. А уж он-то был жмот, каких свет не видал!
— Короче, вы были на ножах.
— Скажите откровенно, если бы я утверждал обратное, вы бы мне поверили?
— А ваша сестра… между двух огней?
— А, Иза… Мне не повезло, я остался жив. В противном случае ей было бы проще. И так как комиссар ожидал дальнейших разъяснений, он заключил:
— После катастрофы нас не ждало ничего, кроме безработицы и нищеты. Как вы думаете, что остается безработной девице?.. Замужество, разумеется. Встретился Фроман. Он или кто другой, лишь бы муж! По крайней мере дом приличный.
— Вы останетесь здесь?
— Надеюсь. Это будет зависеть от завещания.
Мысленно Дре взял это на заметку. Надобно узнать, кому перейдет состояние. Он встал, поднял журналы и сложил их около кровати.
— Это вас еще интересует?
— Почему бы нет? — зло ответил Ришар. — У меня коляска, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14