— В голове не укладывается, — шепчет Иза. — От меня он ничего не скрывал. Я наступаю на ногу Шамбону, подаю ему знак действовать.
— Милая Иза, — говорит он. — Если у мужчины, которому угрожают, есть гордость, он предпочитает молчать.
Надо признаться, тон верный. Если бы ставка не была столь велика, я бы от души позабавился. Иза с удивлением смотрит на него.
— Вы были в курсе? Шамбон делает вид, что хранит секрет, который ему не терпится выболтать.
— Ну говорите же.
— Зачем? Однажды он сказал мне, что получает письма. А мне звонят.
— Как? Вам угрожали, Марсель?
— И до сих пор угрожают.
— Но почему? Почему?
— Вот именно. Мне это неизвестно. Никаких темных делишек, никаких сплетен никогда не было. Иза встает, делает шаг по направлению к Шамбону.
— Марсель, я ругаю себя… Ваше отношение ко мне казалось неуместным. Я не понимала, что…
Я удаляюсь к двери. Теперь надо предоставить событиям идти своим чередом. На Шамбона можно положиться. Он говорит взволнованно:
— Не исключено, что дни мои сочтены. В любой момент можно получить пулю в лоб. Со смерти дяди не проходило дня, чтобы я не боялся. Он забыл, что я все еще здесь. Берет руку Изы, подносит ее к губам.
— Я не цепляюсь за жизнь, поскольку безразличен вам, — продолжает он.
Иза ловит мой взгляд. Дает понять, что сцена становится ей в тягость. И все же отвечает:
— Нет, Марсель, вы не умрете, вы найдете убежище.
— Это не имеет значения.
— Вы хотите огорчить меня.
— Значит, вы хоть немного дорожите мною?
Он ведь такой, Шамбон, прилипчивый. Занудный. Не отвяжется. Я не выдерживаю, вмешиваюсь:
— Марсель, старина, тебе надо было нас предупредить. И давно тебе угрожают?
— С тех пор, как умер дядя. Грозятся убить. Мне не хотелось бы разделить его участь.
— Конечно, Марсель, конечно. Но сейчас не время.
И вдруг он выкидывает номер, о котором мне не проронил ни звука: достает из кармана футляр, открывает его. Кольцо с крупным бриллиантом. Иза пятится.
— Марсель, вы с ума сошли!
— Нет, — говорит он. — Просто, если со мной что-нибудь случится, я буду счастлив при мысли, что этот сувенир у вас.
Вот ведь как провел меня. Не исключено даже, что он понял, почему я хотел его удалить. Бросает на меня через плечо иронический взгляд. Впрочем, нет. Вряд ли он настолько хитер. Иза в полном замешательстве.
— Очень мило с вашей стороны, — говорит она.
— Примите, — настаивает он. — Это не обручальное кольцо. Я не посмел бы. Это всего лишь маленький подарок на память обо мне. На лице его появляется жалкая улыбка обреченного.
— Поживем — увидим. Во всяком случае, я не собираюсь уезжать. Ничего не бойтесь, Иза. Он решительно сует ей в руку футляр и подвигает к себе телефон.
— Что вы собираетесь делать? — спрашивает она.
— Звонить в полицию, черт возьми. Если бы мой дядя предупредил полицию, он, конечно, не умер бы. Я хочу жить ради вас, Иза, или, по крайней мере, попытаться. Алло… Марсель де Шамбон. Мне хотелось бы поговорить с комиссаром Дре… Алло? Ах, занят… Не откажите в любезности передать ему, что я хотел бы увидеться с ним как можно скорее — в деле Фромана появился новый факт… Как? Да, мы его ждем. Благодарю вас.
Все произошло так быстро, что я не успел вмешаться. Тем не менее не теряю самообладания. По-прежнему контролирую положение.
— Дре сейчас приедет, — говорит Шамбон. — Я попрошу его защиты.
— Вашей матери известно… что это за телефонные звонки? — спрашивает Иза.
— О, нет! Дядя даже рта не открывал по поводу этих писем. Не буду же я первый поднимать шум.
— А почему вы до сих пор не поставили комиссариат в известность? Он колеблется. Я спешу подсказать ему:
— У Марселя не было доказательств. Он пускается в разглагольствования.
— Верно. Ведь писем в качестве улик нет. Телефонные звонки следов не оставляют. Комиссар мог не принять мои слова всерьез.
— И все же, — замечает Иза, — нам было бы спокойнее, если бы вы на время уехали. Из-за выборов страсти разгорелись, но все утрясется.
— Не уверен, — возражает он. — И потом почему я должен бежать?.. Послушайте меня, Иза.
Он увлекает ее в коридор и что-то шепчет на ухо. Теперь уж мне нечего миндальничать… Не исключено, что я оставил бы ему шанс на спасение. Но теперь это невозможно. Иза в конце концов пошлет его к черту, а он, вне себя от ярости, все выболтает. Этот идиот еще и псих в придачу. Есть ведь такие сумасшедшие, которые не колеблясь пойдут на самоубийство и других за собой потащат. Один номер с кольцом чего стоит! Ну и подписал себе смертный приговор! Слышу, как во двор въезжает машина.
— А вот и комиссар, — восклицает Иза. — Пойду встречу его. Она оставляет Шамбона, а тот направляется ко мне, сияя во весь рот.
— Я, кажется, был на высоте. Комиссар не откажет мне выделить кого-нибудь из своих людей для охраны замка. А у Изы вернется вкус к жизни. Я позабочусь о ней, вот увидите. Я привык владеть собой. Руки, сжимая костыли, не дрожат. Я выстреливаю в него взглядом, но улыбаюсь в ответ.
— Ты был великолепен. Остается убедить Дре. Комиссар уже на пороге, сразу видно — торопится, раздражен.
— Что еще случилось? — спрашивает он довольно грубо.
— Посмотрите, что мы тут нашли, — начинает Шамбон. Он протягивает ему оба письма — Дре довольно одного взгляда.
— Ну и что? Шамбон в смущении.
— Они лежали в папке. Там… Не хотите ли взглянуть? Дре пожимает плечами.
— У меня на письменном столе гора таких писем, — говорит — Если все принимать всерьез!
— Но мне тоже угрожают, — протестует Шамбон.
— Вам пишут?
— Нет. Звонят.
— И что же вам говорят?
— Например, что прикончат меня… что я стою не больше своего дяди. В таком роде.
— Это все?
— Разве этого мало?
— Любезный мой господин, вы даже представить себе не можете, скольким людям угрожают по телефону или в письмах в это самое время, которое мы только что пережили. Дело в том, что подобные глупости остаются без последствий, уверяю вас.
— Вы забываете, что моего дядю довели до самоубийства. Наш Шамбон смертельно уязвлен. А Дре все это кажется забавным.
— Не надо драматизировать, — говорит он. — Пока что мне известно одно: никто вашего дядю не доводил до самоубийства. А вот вам доказательство. Господин Фроман не придавал никакого значения этим письмам; он никогда не обращался по этому поводу в суд.
— Зато я подам жалобу в суд, — восклицает Шамбон. — Я прошу, чтобы мой телефон подключили к прослушиванию.
— Это ваше право, месье.
— Я требую также, чтобы поместье взяли под охрану.
Комиссар смотрит на меня и на Изу так, словно призывает в свидетели, затем сует оба письма в карман.
— Вы многого хотите. Во-первых, у меня не хватает сотрудников. И кроме того, кое о чем вы забываете… Вам известны результаты выборов? Ваши друзья потерпели поражение. Извините за откровенность, но в вышестоящих инстанциях полагают, что делу господина Фромана уделено достаточно внимания.
— Президента Фромана, — поправляет в ярости Шамбон.
— Пусть так. Президента Фромана.
— Это преступление! — бросает Шамбон.
— Банальное самоубийство, — невозмутимо возражает Дре.
— Так вы ничего не будете предпринимать?.. И если в меня выстрелят, умоете руки?
— Никто в вас стрелять не будет, — уверяет Дре. — А сейчас, если позволите… У меня много работы. Он раскланивается со всеми и делает шаг к выходу.
— Вы пожалеете, господин комиссар, — кричит вслед Шамбон.
— У нас есть поддержка.
— Рад за вас.
Дре уходит. Иза провожает его. Шамбон, вне себя от ярости, возвращается в кабинет.
— Номер не пройдет, — орет он. — Плевать я хотел на этого кретина.
— Успокойся, Марсель.
— О, вам-то что?!
— Ей-богу, ты и в самом деле веришь, что тебе угрожают. Эй, проснись! Ты что, забыл, что все это липа? Мы ведь хотели всего-навсего обмануть Изу.
Он растерян. Трет пальцами глаза.
— Я сам не знаю, на каком я свете, — бормочет он. — У меня нет ни малейшего желания хоронить себя в Гавре или где-нибудь еще. Что вы скажете?
— Ну, конечно. Мне нужно немного времени. Ты не должен показывать, что возмущен выходкой комиссара. Надо быть выше этого. Осторожно, вот и она. Иза входит в кабинет. Протягивает футляр Шамбону.
— Мы все немножко потеряли голову, — говорит она. — Это очень мило с вашей стороны. Марсель, но я не могу принять.
— Прошу вас.
Движением век я даю ей понять, что все это не имеет больше значения. Она не знает, куда я клоню, но повинуется и, разыгрывая смущение, взволнованно говорит:
— Спасибо, Марсель. При одном условии. Берегите себя. Открывает футляр, еще раз любуется драгоценностью.
— Безумие!
— Да нет, — отвечает Шамбон. — Вы рассуждаете, как моя мать, милая Иза. Так вот, мне надоело благоразумие. Если бы вы знали, что я уже сделал для вас!… Спросите брата. Он не сдерживает себя. Берет ее за руку.
— Хватит болтать всякую ерунду, малыш Марсель. Раз уж Дре тебя бросил, примем собственные меры. Жду тебя у себя.
— Послушайтесь Ришара, — говорит Иза. — Он осторожен.
— Согласен. До скорого… Иза, я счастлив, — он посылает ей воздушный поцелуй.
— Оставь, не сердись, — шепчет Иза. Наконец-то мы одни.
— Ты что-нибудь придумал? Тот же вопрос, что и у него.
— Конечно, но мне потребуется немного времени.
На самом деле, все давным-давно продумано. Я знаю, где моя пушка. Рядом с подшивкой рецензий и биноклем — реликвиями прошлого. Я всегда хранил его в исправности.
Когда-то в фильмах о гангстерах из него стреляли только холостыми патронами. А я думал: «Как жаль! Великолепное оружие и будто в наморднике». Что ж, на этот раз мы вместе поиграем с огнем. До сих пор выигрывал всегда я, а не Дре. Комиссар, вам до меня никогда не добраться. Я поджидаю Шамбона и ищу в глубине шкафа пистолет.
Натыкаюсь на мотоциклетные краги. Боже, а я и забыл о них. Даже присел — нервная судорога скрутила живот. Сколько украденной радости, безвозвратно утерянного счастья!
Я задыхаюсь. Когда входит Шамбон, он видит, что я держу на коленях краги и нежно, как кошку, глажу их.
— Что это — игра? Что это?
— Сам видишь. Возьми, подержи. Он недоверчиво берет их в руки.
— Я вот тут разбирался и наткнулся на них. Они кое-что значат для меня… Возьми их себе. Ты даришь бриллианты. Я дарю, что могу. Ладно, не будем об этом говорить.
Он благоговейно ставит краги у спинки кровати и раскуривает свою жуткую сигару. Я, как всегда, трубку. Потом продолжаю:
— Ты заметил, он не бросил письма в корзинку. Положил в карман.
— Ну и что?
— А вот что. По-моему, он собирается сдать их на экспертизу. Уверен, что обнаружит отпечатки пальцев. Он только притворился, что смеется над нами, на самом деле, он дотошный, этот тип. Может, я ошибаюсь, но почти уверен, что он не воспринял эти угрозы легкомысленно. Только чего ты добиваешься? Чтобы он прослушивал твои телефонные разговоры? У него нет на это права. Не так-то просто установить подслушивающее устройство. Он предпочел нас грубо одернуть, чтобы вернее успокоить.
— Пожалуй, — бормочет Шамбон. — Но в результате твоя сестра уже не принимает меня всерьез.
— Отнюдь. Конечно, если мы будем сидеть сложа руки, Иза решит, что наши страхи были преувеличенными.
— И отшатнется от меня, — заключает он.
— Ты дашь мне закончить?.. Нужно, чтобы она испытывала по отношению к тебе нечто вроде признательности, понимаешь?
А пока что она разрывается между своими угрызениями совести и любовью, в которой не признается. Я-то ее знаю. Она уже разволновалась, когда подумала, что тебе угрожает опасность.
Оценила твою преданность. Потянулась к тебе. Но пока она чувствует только пробуждение любви. Чтобы любовь расцвела, тебе действительно должна угрожать опасность. Если она по-настоящему испугается за тебя, — твоя победа.
Он слушает меня с таким вниманием и добродушием, что мне стыдно. Будто я собираюсь убить безумное, страшное, непредсказуемое, но в то же время преданное животное.
— Что вы предлагаете? — спрашивает он. — Чтобы я подстроил нечто вроде покушения на самого себя?
— Вот именно. Сработало.
— Я не очень понимаю, — продолжает он. — Что за покушение? Кто будет на меня покушаться?
— Не спеши. Начнем с того, согласен ли ты со мной? Я ведь не собираюсь подталкивать тебя. Ты сам решаешь.
— Я люблю Изу, — говорит он.
Дурак. Это он меня толкает. Я умолкаю, чтобы не спеша раскурить трубку. Преимущество трубки в том, что она то и дело гаснет, и если вы умеете раскуривать ее не спеша, можно дать себе время все обдумать, разобраться, принять наилучшее решение.
— Оставим Изу, — предлагаю я. — Как думаешь, ты можешь поработать в кабинете дяди?
— Почему бы нет?
— Будет ли выглядеть естественным, что ты притащишь с собой досье, какие-нибудь незаконченные дела?
— Я ни перед кем не обязан отчитываться. А потому…
— Но все вокруг должно быть в ажуре. У тебя есть секретарша?
— Конечно.
— Ты ей сможешь сказать, например: «Оставьте эти бумаги, я посмотрю их дома»? Что-нибудь в таком духе?
— Разумеется. А что вы задумали?
— Подожди. Скажи, есть ли в заводском управлении секретные материалы?.. Например, какие-нибудь досье с грифом «Совершенно секретно»? Он смотрит на меня, как собака, завороженная мячом, который ей вот-вот бросят.
— «Строго секретно» — такого, может, и нет. Но есть текущая корреспонденция с голландской группой, которую мы уже давно интересуем.
— О, прекрасно! Ты принесешь сюда корреспонденцию. Он, того гляди, подпрыгнет от возбуждения.
— Говорите яснее.
— Иди в гардероб. На самой верхней полке найдешь синий чемоданчик. Он повинуется. Стоит мне напустить туману, как он уже в моих руках.
— Нашел?
— Да.
— Давай сюда… Или, пожалуй, положи-ка его на стол и сам открой.
— Зачем?
— Давай, открывай. Найдешь предмет, завернутый в слегка засаленную замшу. Довольно тяжелый. Догадываешься? Он суетится и внезапно замирает.
— Можешь взять его в руки. Он не кусается.
Он неловко берет мой револьвер довоенного образца, рассматривает его с завистью и изумлением. Я продолжаю:
— 38. S.W. Специальный. Пять выстрелов. Целиком из стали. Вес: пятьсот тридцать восемь граммов. Не заряжен, но, поверь, когда он выстрелит, будет не до шуток. Он осторожно заворачивает оружие.
— Вот из этой штуки я и буду в тебя стрелять. Не бойся! Я притворюсь. Слушай меня внимательно. Сейчас — главное. Детали обсудим потом. Скажем, в один прекрасный день, около десяти вечера, ты будешь работать в кабинете. И вдруг услышишь шум за балконной дверью. Каким-то предметом начнут взламывать ставень. Ты не вооружен. Бежать? Об этом не может быть и речи. Ты не трус. Ты бросаешься к телефону, вызываешь Дре: конечно, он дома. Тем временем воры фомкой открывают замок. Ты зовешь комиссара на помощь. Некто из-за балконной двери замечает это, теряет хладнокровие, всаживает две-три пули, не задев тебя, и спешит скрыться.
— Неплохо, — восхищенно замечает Шамбон.
— Затем на всех парах примчится Дре. Ты покажешь им взломанный ставень, и Дре обнаружит пару пуль в панели. На этот раз сомневаться не приходится. Дело Фромана вспыхнет с новой силой. Общественное мнение сразу же на вашей стороне. Будь уверен, бедный мой Марсель, отбою не будет от людей, прессы, телевидения…
— Выпутаюсь, — утверждает он решительно.
— А Иза!… Ей нравятся мужественные мужчины… Она жила среди них. Человек, встречающий опасность лицом к лицу, вызывающий полицию с риском для жизни… словом, это человек ее породы. Главное, — и ты уж не забудь сказать, — ты зовешь на помощь не ради себя, а ради матери, ради Изы, ради меня.
— Потрясающе, — шепчет он. — Потрясающе… А вы?
— Я… со мной нет проблем. Мне вполне хватит времени, чтобы успеть добраться до своей комнаты. Придется меня будить, чтобы сообщить о случившемся.
— Да, да, — соглашается он. — Дайте мне немного подумать. А револьвер?
— Он снова будет в чемоданчике, а чемоданчик — на полке.
— А почему воры убегут, не взяв ничего?
— Да потому, что они увидят, как ты звонишь, и поймут, что ты зовешь на помощь. В конце концов выводы — дело полиции.
— Согласен. Пожалуй. Но не кажется ли вам, что будет более естественно, если они смоются, не стреляя.
— Разумеется. Вот это-то и будет непонятно Дре. Это остервенение… Подумай-ка… Таким образом возникнет связь между самоубийством Фромана и попыткой покушения. Знаешь, о чем он подумает? Что речь идет о промышленном шпионаже. Ты, конечно, помалкивай. А в присутствии Изы не отрицай… Поверь мне… Не нужно много времени, чтобы ты стал для нее большим человеком… Есть возражения?
— Что я скажу комиссару?.. Ведь надо выглядеть насмерть испуганным.
— Верно… Ну, может, не насмерть, — но весьма взволнованным. Это нетрудно. Вспомни, как ты облапошил типа из Братской помощи. Ты прекрасно умеешь ломать комедию, когда захочешь. И потом, не забывай, что я выстрелю, пока ты будешь звонить. Дре услышит выстрелы, и этого будет достаточно, чтобы убедить его.
— Короче говоря, все произойдет, как с моим дядей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14