— Негоже оставлять его на полу.Роджер Бентли бережно поднял Песика на руки, вынес в сад и опустил возле бассейна.— А дальше что?— Ума не приложу, — отозвался Роджер Бентли. — Столько лет у нас в семье никто не умирал, а тут… — Он осекся, хлюпнул носом и покачал головой. — Я не то хотел сказать…— Все правильно, — поддержала его Рут Бентли. — Песик и в самом деле был для нас как родной. Господи, как я его любила!У всех опять брызнули слезы; Роджер Бентли под благовидным предлогом ушел в дом и вернулся с одеялом, чтобы накрыть пса, но Сьюзен схватила его за руку:— Нет, не надо! Хочу на него насмотреться. Ведь я его никогда больше не увижу. Он у нас такой красивый. И такой… старенький.Они вынесли свои тарелки в сад и уселись вокруг Песика — невыносимо было оставлять его в одиночестве.Роджер Бентли позвонил старшим детям, каждый из них, оправившись от первых слез, сказал одно и то же: скоро буду, ждите.Когда они примчались в родительский дом — сначала сын Родни, которому исполнился двадцать один год, а потом старшая дочь Сэл, ей было уже двадцать четыре — на всех опять нахлынула волна скорби, а потом семья сидела молча, надеясь на чудо.— Что будем делать? — Родни нарушил гнетущую тишину. — Я понимаю, это всего лишь пес…— Всего лишь ? — вскинулся гневный хор.Роджер пошел на попятную:— Спору нет, он достоин мавзолея. Но его удел — собачье кладбище «Орион»; это в Бербанке Бербанк — город в Калифорнии, недалеко от Лос-Анджелеса.
.— Собачье кладбище?! — вскричали все вместе, но каждый на свой манер.— Да что вы, в самом деле? — сказал Родни. — Нелепый разговор получается.— Почему нелепый? — У раскрасневшегося Скипа задрожали губы. — Песик — он… Песик был — наш самый дорогой. Из чистого золота!— Вот именно, — подтвердила Сьюзен.— Прошу меня простить. — Роджер Бентли отвернулся и обвел глазами бассейн, живую изгородь, небесный свод. — Думаю, пора вызывать мусоровоз, который забирает дохлых собак.— При чем тут мусоровоз? — не поверила своим ушам Рут Бентли.— При чем тут дохлые собаки? — возмутилась Сьюзен. — Песик у нас — не дохлая собака.— А кто же он у нас? — уныло спросил Скип.Все взоры устремились на Песика, который покоился у кромки бассейна.— Он… — выдохнула, поразмыслив, Сьюзен, — он… он мой любимчик!Не дожидаясь очередного потока слез, Роджер Бентли снял трубку установленного в саду телефона, соединился с кладбищем домашних животных, задал несколько вопросов и вернул трубку на место.— Двести долларов, — сообщил он. — Полагаю, это приемлемо.— За Песика? — возмутился Скип. — Уж больно дешево!— Ты шутишь? — спросила мужа Рут Бентли.— Вовсе нет, — ответил Роджер. — Я всю жизнь посмеивался над такими заведениями. Но раз уж мы расстался с Песиком навсегда… — он помолчал. — Его заберут ближе к полудню. Прощальная церемония — завтра.— Прощальная церемония! — фыркнул Родни, остановился у кромки бассейна и сделал несколько круговых движений руками. — Нет, увольте, это без меня.Почувствовав спиной долгие, осуждающие взгляды, он обернулся и втянул голову в плечи.— Ну ладно-ладно, приду.— Песик бы тебя не простил, — всхлипнула Сьюзен и вытерла нос.Но Роджер Бентли ничего этого не слышал. Переведя глаза с собаки на родных, а потом на небо, он зажмурился и вполголоса произнес:— Боже милостивый! Да понимаете ли вы, что это единственное горе, которое постигло нашу семью за все минувшие годы? Никто из нас даже ни разу не хворал, так ведь? Не лежал в больнице. Не попадал в аварию.Он выждал.— Да, так и есть, — согласились все.— Круто! — вырвалось у Скипа.— Вот именно. Вы же видите, сколько вокруг аварий, несчастных случаев, болезней.— А может быть… — начала Сьюзен, но не сразу договорила, потому что у нее срывался голос. — Может, Песик для того и умер, чтобы показать, какие мы везучие.— Везучие?! — Роджер Бентли открыл глаза. — Это правда! Известно ли вам, как нас прозвали…— Научно-фантастическое поколение, — подхватил Родни, с невинным видом зажигая сигарету.— Откуда ты знаешь?— Да ты постоянно об этом твердишь — читаешь лекции даже за обедом. Нож для консервных банок? Фантастика. Автомобили. Радиоприемник, телевизор, кино. Все на свете! Научная фантастика, куда ни кинь!— А разве не так? — вскричал Роджер Бентли, обращая взгляд к Песику, как будто ответ знали последние покидающие свою обитель блохи. — Черт побери, ведь раньше и в помине не было автомобилей, консервных ножей, телевизоров. Перво-наперво их надо придумать. Начало лекции. Затем их надо сконструировать. Середина лекции. Таким образом, фантастика становится свершившимся научным фактом. Лекция окончена.— Я посрамлен! — Родни с преувеличенным почтением захлопал в ладоши.Груз сыновней иронии пригнул Роджера Бентли к земле; он погладил несчастное издохшее животное.— Прошу прощения. Расстроился из-за Песика. Ничего не могу с собой поделать. На протяжении тысячелетий род людской только и делал, что умирал. Но этот период завершился. Одним словом, научная фантастика.— Хоть стой, хоть падай, — усмехнулся Родни. — Ты, отец, начитался всякой макулатуры.— Допустим. — Роджер коснулся черного собачьего носа. — А как же Листер Листер, Джозеф (1827-1912) — английский хирург. Разработал методы антисептики и ввел их в хирургическую практику.
, Пастер Пастер, Луи (1822-1895) — французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии.
, Солк Солк, Джонас Эдвард (1914-1995) — американский врач и бактериолог. Впервые предложил безопасную и эффективную вакцину против полиомиелита.
? Они ненавидели смерть. Изо всех сил старались ее побороть. В том-то и заключается суть научной фантастики. Неприятие данности, жажда перемен. А ты говоришь — макулатура!— Это уже древняя история.— Древняя история? — Роджер Бентли негодующе воззрился на сына. — Не скажи. Я, например, появился на свет в тысяча девятьсот двадцатом году. В те времена, если человек хотел в выходные проведать родителей, его путь лежал…— На кладбище, — подхватил Родни.— Точно. Мои брат с сестрой умерли, когда мне шел восьмой год. Из родни осталась ровно половина! А теперь скажите-ка, милые дети, много ли ваших сверстников умерло в юном возрасте? В начальной школе? В старших классах?Обведя взглядом родных, он выжидал.— Ни одного, — ответил, помолчав, Родни.— Ни одного! Слышите? Ни одного! Вот так-то. А я к десяти годам потерял шестерых лучших друзей! Постойте! Я кое-что вспомнил!Роджер Бентли бросился в дом, порылся в чулане, вытащил на свет божий старую пластинку — семьдесят восемь оборотов в минуту — и бережно сдул с нее пыль. Щурясь от солнца, он прочел на этикетке:— «Все хорошо, или Одна беда — собака ваша сдохла».Жена и дети потянулись к нему, чтобы разглядеть эту реликвию.— Ничего себе! Сколько же ей лет?— В двадцатые годы, когда я был от горшка два вершка, ее крутили день и ночь.— «Все хорошо, или Одна беда — собака ваша сдохла»? — переспросила Сэл, глядя в глаза отцу.— Эту пластинку ставят на собачьих похоронах, — пояснил он.— Кроме шуток? — усомнилась Рут Бентли.Тут позвонили в дверь.— Неужели это за Песиком, машина с кладбища?— Не может быть! — закричала Сьюзен. — Еще рано!Повинуясь единому порыву, семья выстроилась плечом к плечу между своим любимцем и надрывающимся звонком, поставив заслон вечности.А потом все дружно заплакали.Что удивительно и в то же время трогательно: на похороны пришло множество народу.— Я и не знала, что у Песика было столько друзей, — всхлипнула Сьюзен.— Шакалил по всей округе, — фыркнул Родни.— О мертвых плохо не говорят.— А что, неправда, что ли? Иначе с чего бы сюда пожаловал Билл Джонсон? И Герт Сколл, и Джим — из дома напротив.— Эх, Песик, — сказал Роджер Бентли. — Жаль, ты этого не видишь.— Он видит. — У Сьюзен потекли слезы. — Не важно, где он сейчас.— Рева-корова, — зашипел Родни. — Тебе дай почитать телефонный справочник — ты и над ним слезами обольешься.— Заткнись! — не стерпела Сьюзен.— Сейчас же замолчите, оба хороши!И Роджер Бентли, опустив глаза долу, вошел прямиком в ритуальный зал, где в уютной позе покоился Песик. Ящик для собаки выбрали не слишком роскошный, но и не слишком простой, а как раз такой, как нужно.В руках у Роджера Бентли был старый, облезлый патефон. Из-под стальной иглы вырывалось шипение и потрескивание. Соседи выстроились полукругом.— Похоронного марша не будет, — коротко объявил Роджер. — Только это…И голос из далекого прошлого стал выводить историю о том, как хозяин, вернувшись с курорта, расспрашивает домочадцев, что произошло в его отсутствие.Они ему: «Все хорошо, любезный наш хозяин». А потом спохватились: «Одна беда — собака ваша сдохла. Ох, даже вспомнить тяжело».Собака? — не верит своим ушам хозяин. — «Да как же так — моя собака сдохла?! Как это все произошло?»«Виной всему — горелая конина».При чем тут горелая конина? — пытает хозяин.«У нас намедни вспыхнула конюшня». Ну, собака, мол, объелась горелой конины и сдохла.Да как же так? — кричит хозяин. — «И почему огонь попал в конюшню? Как это все произошло?»«Да ветром искру принесло, лошадок крепко припекло, собака сразу тут как тут…»Ветром искру?… — выходит из себя хозяин. — Как это все?…«Да занавески занялись, до неба искры поднялись…»Занавески? Неужто сгорели занавески?!«Да поминальная свеча была куда как горяча…»Поминальная?«Да ваша тетушка слегла и Богу душу отдала, а поминальная свеча была куда как горяча, и занавески занялись, до неба искры поднялись, их в стойло ветром принесло, лошадок крепко припекло, собака сразу тут как тут…»Короче: все хорошо. Одна беда — собака ваша сдохла!Пластинка издала прощальный хрип и умолкла.В тишине у кого-то вырвался сдавленный смешок, хотя в песне говорилось о смерти — собачьей и человеческой.— Теперь, по всей видимости, нас ждет лекция? — Родни был в своем репертуаре.— Нет, проповедь.Роджер Бентли положил руки на конторку, сверяясь с несуществующими заметками.— Трудно сказать, что привело сюда нашу семью: мысли о Песике или же о нас самих. Думаю, верно и то и другое. Мы живем себе — и горя не знаем. Сегодня на нас впервые обрушилось несчастье. Конечно, не стоит гневить судьбу, чтобы, не дай бог, не накликать новые беды. Но давайте попросим: смерть, сделай милость, не спеши в нашу сторону.Он повертел в руках пластинку, будто читая слова песни среди спиральных дорожек.— Все было хорошо. Вот только на тетушкиных похоронах от свечи вспыхнули занавески, искры разнесло ветром, и собака приказала долго жить. У нас же — как раз наоборот. Много лет все было хорошо. Никто не мучился сердцем, не страдал печенью, жили — не тужили. Нам ли сетовать?Тут Роджер Бентли заметил, что Родни следит за временем.— Когда-нибудь придет и наш срок. — Роджер Бентли заторопился. — В это трудно поверить. Мы избалованы благоденствием. Но Сьюзен правильно сказала: Песик своей смертью послал нам осторожное напоминание, и мы должны прислушаться. А заодно порадоваться. Чему? — спросите вы. Тому, что мы стоим у истоков невероятной, поразительной эры — эры долголетия, которая останется в веках. На это можно возразить: если будет война, все пойдет прахом. Не знаю… Скажу только одно: хочу верить, вы все доживете до глубокой старости. Лет через девяносто люди победят сердечные болезни и злокачественные опухоли, а потому станут жить дольше. В мире будет меньше горя — и слава Богу. Легко ли этого достичь? Нет, нелегко. Возможно ли к этому прийти? Да, возможно. Не везде, не сразу. Но в конечном счете мы приблизимся к этой цели. Вчера я вспоминал, что полвека назад проведать дядю с тетей, деда и бабушку, братьев-сестер ходили на кладбище. Все разговоры вертелись вокруг смерти. От нее было некуда деться. Время вышло, Родни?Сын жестом дал понять: осталась одна минута.Роджер Бентли понял, что пора закругляться.— Конечно, и в наши дни умирают дети. Но не миллионами. А старики? Они перебираются в теплые края, а не в мраморные склепы.Отцовский взор охватил всех присутствующих, которые с подозрительно блестящими глазами сидели на скамьях.— Да что далеко ходить, посмотрите друг на друга! А потом оглянитесь в прошлое. Тысячелетия ужаса и скорби. Не представляю, хоть убейте, как родители могли сохранять рассудок, теряя детей! Но они жили дальше, хоть и с разбитым сердцем. Между тем, чума и обыкновенный грипп все так же уносили миллионы жизней. Так вот, мы сейчас вступаем в новую эру, но пока этого не осознаем, потому что находимся в эпицентре урагана, где царит спокойствие… Сейчас я закончу, скажу лишь последнее слово о Песике. Мы его очень любили и потому устроили эти проводы, хотя кому-то такие ритуалы могут пoказаться излишними. Но мы ничуть не жалеем, что приобрели для него участок и договорились посвятить ему прощальную речь. Это не значит, что мы непременно будем приходить к нему на могилу, но кто знает? По крайней мере, у него есть место. Песик, старина, пусть тебе земля будет пухом. А теперь давайте воспользуемся носовыми платками.Все присутствующие дружно высморкались.— Папа, — заговорил вдруг Родни, — а можно… еще разок прокрутить пластинку?На него устремились изумленные взгляды.— Именно это, — сказал Роджер Бентли, — я и сам хотел предложить.Он опустил иглу на дорожку. Послышалось шипение.В том месте, когда в стойло попала искра, когда мясо подкоптилось, а собака лопнула от обжорства, дверь маленького ритуального зала тихо стукнула.Все головы повернулись назад.На пороге стоял никому не известный человек, держа в руках плетеную корзинку, из которой доносилось хорошо узнаваемое слабое тявканье.В том месте, когда у гроба дрогнула свеча, от которой вспыхнула занавеска, и в стойло попала искра……все домашние, потянувшись к солнечному свету, окружили незнакомца и дождались главу семейства, чтобы тот отогнул край покрывала и позволил им запустить руки внутрь корзины.Как впоследствии говорила Сьюзен, лучше бы ей в тот миг дали почитать телефонный справочник. Ведьмин закут The Witch Door, 1995 год Переводчик: Е. Петрова Был стук в дверь, яростный, истовый, неукротимый стук, рожденный из безумия, страха и жажды быть услышанным, выбраться на волю, найти спасение. Был грохот кулаков по невидимой притолоке, были глухие удары, толчки, рывки, скрежет! Чем-то острым царапали по деревянной филенке, выковыривали загнанные по самую шляпку гвозди. Были сдавленные крики в чулане, и неразборчивые мольбы, и зов на помощь, а потом тишина.Тишина была тягостнее и страшнее всего прочего.Роберт и Марта Уэбб сели в кровати.— Слышал?— Вот опять.— Это на крыльце.Теперь тот, кто стучал, и молотил, и лихорадочно обдирал в кровь пальцы, и рвался к свободе, погрузился в молчание, словно прислушивался, чтобы определить, придет ли помощь в ответ на мольбы и стук.Зимняя ночь наполнила дом снежным молчанием; оно запорошило все комнаты, занесло полы и столешницы, завалило ступеньки.Вскоре стук раздался снова. А потом…Тихий плач.— На крыльце.— Нет, в доме, где-то внутри.— Думаешь, это Лотта? Но дверь-то не заперта.— Лотта постучалась бы обычным манером и все. Нет, это не она.— Кто же еще? Она ведь звонила.Оба посмотрели на телефон. Если поднять трубку, в ней слышалась только зимняя тишина. Телефонные линии не работали. С тех самых пор, когда в близлежащих городах начались беспорядки. Так вот, в трубке теперь можно было услышать разве что собственное сердцебиение.— Можно у вас пересидеть? — надрывалась Лотта за шестьсот миль от них. — Всего одну ночь!Не успели они ответить, как в трубку хлынули шестьсот миль тишины.— Лотта была на грани срыва. Ручаюсь, она вот-вот будет у нас. Скорее всего, это она и есть, — сказала Марта Уэбб.— Исключено, — отозвался Роберт. — Я по ночам и не такое слышал. Не приведи Господь.Они лежали в нетопленой спальне фермерского дома, затерянного на просторах Массачусетса, в стороне от главных дорог, вдали от городов, над неприветливой речкой, у кромки черного леса. Декабрь прошел половину студеного пути. Воздух рассекло белым запахом снега.Им не лежалось. При свете коптилки они свесили ноги и сидели на краю кровати, как над пропастью.— Внизу никого нет и быть не может.— Но звуки такие, будто кто-то помирает от страха.— Да ведь нынче все живут в страхе. Не зря же мы с тобой обосновались подальше от городов, беспорядков и прочих мерзостей. Сил больше нет терпеть прослушки, аресты, налоги, выходки безумцев. Не успели мы найти убежище, как от знакомых отбою не стало. А теперь еще вот это… Эй! — Он мельком взглянул на жену. — Ты никак струсила?— Не знаю, что и сказать. В призраков я не верю. Как-никак, на дворе тысяча девятьсот девяносто девятый год, и я еще из ума не выжила. Во всяком случае, смею надеяться. Где, кстати, твой револьвер?— Он нам не понадобится. Не спрашивай почему. Не понадобится — и точка.Каждый взял в руку по коптилке. Еще месяц — и в белых бараках позади дома заработает маленькая электростанция, начнется подача энергии, но пока суд да дело — они передвигались по ферме, как привидения, в неверном пламени масляных ламп и свечей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
.— Собачье кладбище?! — вскричали все вместе, но каждый на свой манер.— Да что вы, в самом деле? — сказал Родни. — Нелепый разговор получается.— Почему нелепый? — У раскрасневшегося Скипа задрожали губы. — Песик — он… Песик был — наш самый дорогой. Из чистого золота!— Вот именно, — подтвердила Сьюзен.— Прошу меня простить. — Роджер Бентли отвернулся и обвел глазами бассейн, живую изгородь, небесный свод. — Думаю, пора вызывать мусоровоз, который забирает дохлых собак.— При чем тут мусоровоз? — не поверила своим ушам Рут Бентли.— При чем тут дохлые собаки? — возмутилась Сьюзен. — Песик у нас — не дохлая собака.— А кто же он у нас? — уныло спросил Скип.Все взоры устремились на Песика, который покоился у кромки бассейна.— Он… — выдохнула, поразмыслив, Сьюзен, — он… он мой любимчик!Не дожидаясь очередного потока слез, Роджер Бентли снял трубку установленного в саду телефона, соединился с кладбищем домашних животных, задал несколько вопросов и вернул трубку на место.— Двести долларов, — сообщил он. — Полагаю, это приемлемо.— За Песика? — возмутился Скип. — Уж больно дешево!— Ты шутишь? — спросила мужа Рут Бентли.— Вовсе нет, — ответил Роджер. — Я всю жизнь посмеивался над такими заведениями. Но раз уж мы расстался с Песиком навсегда… — он помолчал. — Его заберут ближе к полудню. Прощальная церемония — завтра.— Прощальная церемония! — фыркнул Родни, остановился у кромки бассейна и сделал несколько круговых движений руками. — Нет, увольте, это без меня.Почувствовав спиной долгие, осуждающие взгляды, он обернулся и втянул голову в плечи.— Ну ладно-ладно, приду.— Песик бы тебя не простил, — всхлипнула Сьюзен и вытерла нос.Но Роджер Бентли ничего этого не слышал. Переведя глаза с собаки на родных, а потом на небо, он зажмурился и вполголоса произнес:— Боже милостивый! Да понимаете ли вы, что это единственное горе, которое постигло нашу семью за все минувшие годы? Никто из нас даже ни разу не хворал, так ведь? Не лежал в больнице. Не попадал в аварию.Он выждал.— Да, так и есть, — согласились все.— Круто! — вырвалось у Скипа.— Вот именно. Вы же видите, сколько вокруг аварий, несчастных случаев, болезней.— А может быть… — начала Сьюзен, но не сразу договорила, потому что у нее срывался голос. — Может, Песик для того и умер, чтобы показать, какие мы везучие.— Везучие?! — Роджер Бентли открыл глаза. — Это правда! Известно ли вам, как нас прозвали…— Научно-фантастическое поколение, — подхватил Родни, с невинным видом зажигая сигарету.— Откуда ты знаешь?— Да ты постоянно об этом твердишь — читаешь лекции даже за обедом. Нож для консервных банок? Фантастика. Автомобили. Радиоприемник, телевизор, кино. Все на свете! Научная фантастика, куда ни кинь!— А разве не так? — вскричал Роджер Бентли, обращая взгляд к Песику, как будто ответ знали последние покидающие свою обитель блохи. — Черт побери, ведь раньше и в помине не было автомобилей, консервных ножей, телевизоров. Перво-наперво их надо придумать. Начало лекции. Затем их надо сконструировать. Середина лекции. Таким образом, фантастика становится свершившимся научным фактом. Лекция окончена.— Я посрамлен! — Родни с преувеличенным почтением захлопал в ладоши.Груз сыновней иронии пригнул Роджера Бентли к земле; он погладил несчастное издохшее животное.— Прошу прощения. Расстроился из-за Песика. Ничего не могу с собой поделать. На протяжении тысячелетий род людской только и делал, что умирал. Но этот период завершился. Одним словом, научная фантастика.— Хоть стой, хоть падай, — усмехнулся Родни. — Ты, отец, начитался всякой макулатуры.— Допустим. — Роджер коснулся черного собачьего носа. — А как же Листер Листер, Джозеф (1827-1912) — английский хирург. Разработал методы антисептики и ввел их в хирургическую практику.
, Пастер Пастер, Луи (1822-1895) — французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии.
, Солк Солк, Джонас Эдвард (1914-1995) — американский врач и бактериолог. Впервые предложил безопасную и эффективную вакцину против полиомиелита.
? Они ненавидели смерть. Изо всех сил старались ее побороть. В том-то и заключается суть научной фантастики. Неприятие данности, жажда перемен. А ты говоришь — макулатура!— Это уже древняя история.— Древняя история? — Роджер Бентли негодующе воззрился на сына. — Не скажи. Я, например, появился на свет в тысяча девятьсот двадцатом году. В те времена, если человек хотел в выходные проведать родителей, его путь лежал…— На кладбище, — подхватил Родни.— Точно. Мои брат с сестрой умерли, когда мне шел восьмой год. Из родни осталась ровно половина! А теперь скажите-ка, милые дети, много ли ваших сверстников умерло в юном возрасте? В начальной школе? В старших классах?Обведя взглядом родных, он выжидал.— Ни одного, — ответил, помолчав, Родни.— Ни одного! Слышите? Ни одного! Вот так-то. А я к десяти годам потерял шестерых лучших друзей! Постойте! Я кое-что вспомнил!Роджер Бентли бросился в дом, порылся в чулане, вытащил на свет божий старую пластинку — семьдесят восемь оборотов в минуту — и бережно сдул с нее пыль. Щурясь от солнца, он прочел на этикетке:— «Все хорошо, или Одна беда — собака ваша сдохла».Жена и дети потянулись к нему, чтобы разглядеть эту реликвию.— Ничего себе! Сколько же ей лет?— В двадцатые годы, когда я был от горшка два вершка, ее крутили день и ночь.— «Все хорошо, или Одна беда — собака ваша сдохла»? — переспросила Сэл, глядя в глаза отцу.— Эту пластинку ставят на собачьих похоронах, — пояснил он.— Кроме шуток? — усомнилась Рут Бентли.Тут позвонили в дверь.— Неужели это за Песиком, машина с кладбища?— Не может быть! — закричала Сьюзен. — Еще рано!Повинуясь единому порыву, семья выстроилась плечом к плечу между своим любимцем и надрывающимся звонком, поставив заслон вечности.А потом все дружно заплакали.Что удивительно и в то же время трогательно: на похороны пришло множество народу.— Я и не знала, что у Песика было столько друзей, — всхлипнула Сьюзен.— Шакалил по всей округе, — фыркнул Родни.— О мертвых плохо не говорят.— А что, неправда, что ли? Иначе с чего бы сюда пожаловал Билл Джонсон? И Герт Сколл, и Джим — из дома напротив.— Эх, Песик, — сказал Роджер Бентли. — Жаль, ты этого не видишь.— Он видит. — У Сьюзен потекли слезы. — Не важно, где он сейчас.— Рева-корова, — зашипел Родни. — Тебе дай почитать телефонный справочник — ты и над ним слезами обольешься.— Заткнись! — не стерпела Сьюзен.— Сейчас же замолчите, оба хороши!И Роджер Бентли, опустив глаза долу, вошел прямиком в ритуальный зал, где в уютной позе покоился Песик. Ящик для собаки выбрали не слишком роскошный, но и не слишком простой, а как раз такой, как нужно.В руках у Роджера Бентли был старый, облезлый патефон. Из-под стальной иглы вырывалось шипение и потрескивание. Соседи выстроились полукругом.— Похоронного марша не будет, — коротко объявил Роджер. — Только это…И голос из далекого прошлого стал выводить историю о том, как хозяин, вернувшись с курорта, расспрашивает домочадцев, что произошло в его отсутствие.Они ему: «Все хорошо, любезный наш хозяин». А потом спохватились: «Одна беда — собака ваша сдохла. Ох, даже вспомнить тяжело».Собака? — не верит своим ушам хозяин. — «Да как же так — моя собака сдохла?! Как это все произошло?»«Виной всему — горелая конина».При чем тут горелая конина? — пытает хозяин.«У нас намедни вспыхнула конюшня». Ну, собака, мол, объелась горелой конины и сдохла.Да как же так? — кричит хозяин. — «И почему огонь попал в конюшню? Как это все произошло?»«Да ветром искру принесло, лошадок крепко припекло, собака сразу тут как тут…»Ветром искру?… — выходит из себя хозяин. — Как это все?…«Да занавески занялись, до неба искры поднялись…»Занавески? Неужто сгорели занавески?!«Да поминальная свеча была куда как горяча…»Поминальная?«Да ваша тетушка слегла и Богу душу отдала, а поминальная свеча была куда как горяча, и занавески занялись, до неба искры поднялись, их в стойло ветром принесло, лошадок крепко припекло, собака сразу тут как тут…»Короче: все хорошо. Одна беда — собака ваша сдохла!Пластинка издала прощальный хрип и умолкла.В тишине у кого-то вырвался сдавленный смешок, хотя в песне говорилось о смерти — собачьей и человеческой.— Теперь, по всей видимости, нас ждет лекция? — Родни был в своем репертуаре.— Нет, проповедь.Роджер Бентли положил руки на конторку, сверяясь с несуществующими заметками.— Трудно сказать, что привело сюда нашу семью: мысли о Песике или же о нас самих. Думаю, верно и то и другое. Мы живем себе — и горя не знаем. Сегодня на нас впервые обрушилось несчастье. Конечно, не стоит гневить судьбу, чтобы, не дай бог, не накликать новые беды. Но давайте попросим: смерть, сделай милость, не спеши в нашу сторону.Он повертел в руках пластинку, будто читая слова песни среди спиральных дорожек.— Все было хорошо. Вот только на тетушкиных похоронах от свечи вспыхнули занавески, искры разнесло ветром, и собака приказала долго жить. У нас же — как раз наоборот. Много лет все было хорошо. Никто не мучился сердцем, не страдал печенью, жили — не тужили. Нам ли сетовать?Тут Роджер Бентли заметил, что Родни следит за временем.— Когда-нибудь придет и наш срок. — Роджер Бентли заторопился. — В это трудно поверить. Мы избалованы благоденствием. Но Сьюзен правильно сказала: Песик своей смертью послал нам осторожное напоминание, и мы должны прислушаться. А заодно порадоваться. Чему? — спросите вы. Тому, что мы стоим у истоков невероятной, поразительной эры — эры долголетия, которая останется в веках. На это можно возразить: если будет война, все пойдет прахом. Не знаю… Скажу только одно: хочу верить, вы все доживете до глубокой старости. Лет через девяносто люди победят сердечные болезни и злокачественные опухоли, а потому станут жить дольше. В мире будет меньше горя — и слава Богу. Легко ли этого достичь? Нет, нелегко. Возможно ли к этому прийти? Да, возможно. Не везде, не сразу. Но в конечном счете мы приблизимся к этой цели. Вчера я вспоминал, что полвека назад проведать дядю с тетей, деда и бабушку, братьев-сестер ходили на кладбище. Все разговоры вертелись вокруг смерти. От нее было некуда деться. Время вышло, Родни?Сын жестом дал понять: осталась одна минута.Роджер Бентли понял, что пора закругляться.— Конечно, и в наши дни умирают дети. Но не миллионами. А старики? Они перебираются в теплые края, а не в мраморные склепы.Отцовский взор охватил всех присутствующих, которые с подозрительно блестящими глазами сидели на скамьях.— Да что далеко ходить, посмотрите друг на друга! А потом оглянитесь в прошлое. Тысячелетия ужаса и скорби. Не представляю, хоть убейте, как родители могли сохранять рассудок, теряя детей! Но они жили дальше, хоть и с разбитым сердцем. Между тем, чума и обыкновенный грипп все так же уносили миллионы жизней. Так вот, мы сейчас вступаем в новую эру, но пока этого не осознаем, потому что находимся в эпицентре урагана, где царит спокойствие… Сейчас я закончу, скажу лишь последнее слово о Песике. Мы его очень любили и потому устроили эти проводы, хотя кому-то такие ритуалы могут пoказаться излишними. Но мы ничуть не жалеем, что приобрели для него участок и договорились посвятить ему прощальную речь. Это не значит, что мы непременно будем приходить к нему на могилу, но кто знает? По крайней мере, у него есть место. Песик, старина, пусть тебе земля будет пухом. А теперь давайте воспользуемся носовыми платками.Все присутствующие дружно высморкались.— Папа, — заговорил вдруг Родни, — а можно… еще разок прокрутить пластинку?На него устремились изумленные взгляды.— Именно это, — сказал Роджер Бентли, — я и сам хотел предложить.Он опустил иглу на дорожку. Послышалось шипение.В том месте, когда в стойло попала искра, когда мясо подкоптилось, а собака лопнула от обжорства, дверь маленького ритуального зала тихо стукнула.Все головы повернулись назад.На пороге стоял никому не известный человек, держа в руках плетеную корзинку, из которой доносилось хорошо узнаваемое слабое тявканье.В том месте, когда у гроба дрогнула свеча, от которой вспыхнула занавеска, и в стойло попала искра……все домашние, потянувшись к солнечному свету, окружили незнакомца и дождались главу семейства, чтобы тот отогнул край покрывала и позволил им запустить руки внутрь корзины.Как впоследствии говорила Сьюзен, лучше бы ей в тот миг дали почитать телефонный справочник. Ведьмин закут The Witch Door, 1995 год Переводчик: Е. Петрова Был стук в дверь, яростный, истовый, неукротимый стук, рожденный из безумия, страха и жажды быть услышанным, выбраться на волю, найти спасение. Был грохот кулаков по невидимой притолоке, были глухие удары, толчки, рывки, скрежет! Чем-то острым царапали по деревянной филенке, выковыривали загнанные по самую шляпку гвозди. Были сдавленные крики в чулане, и неразборчивые мольбы, и зов на помощь, а потом тишина.Тишина была тягостнее и страшнее всего прочего.Роберт и Марта Уэбб сели в кровати.— Слышал?— Вот опять.— Это на крыльце.Теперь тот, кто стучал, и молотил, и лихорадочно обдирал в кровь пальцы, и рвался к свободе, погрузился в молчание, словно прислушивался, чтобы определить, придет ли помощь в ответ на мольбы и стук.Зимняя ночь наполнила дом снежным молчанием; оно запорошило все комнаты, занесло полы и столешницы, завалило ступеньки.Вскоре стук раздался снова. А потом…Тихий плач.— На крыльце.— Нет, в доме, где-то внутри.— Думаешь, это Лотта? Но дверь-то не заперта.— Лотта постучалась бы обычным манером и все. Нет, это не она.— Кто же еще? Она ведь звонила.Оба посмотрели на телефон. Если поднять трубку, в ней слышалась только зимняя тишина. Телефонные линии не работали. С тех самых пор, когда в близлежащих городах начались беспорядки. Так вот, в трубке теперь можно было услышать разве что собственное сердцебиение.— Можно у вас пересидеть? — надрывалась Лотта за шестьсот миль от них. — Всего одну ночь!Не успели они ответить, как в трубку хлынули шестьсот миль тишины.— Лотта была на грани срыва. Ручаюсь, она вот-вот будет у нас. Скорее всего, это она и есть, — сказала Марта Уэбб.— Исключено, — отозвался Роберт. — Я по ночам и не такое слышал. Не приведи Господь.Они лежали в нетопленой спальне фермерского дома, затерянного на просторах Массачусетса, в стороне от главных дорог, вдали от городов, над неприветливой речкой, у кромки черного леса. Декабрь прошел половину студеного пути. Воздух рассекло белым запахом снега.Им не лежалось. При свете коптилки они свесили ноги и сидели на краю кровати, как над пропастью.— Внизу никого нет и быть не может.— Но звуки такие, будто кто-то помирает от страха.— Да ведь нынче все живут в страхе. Не зря же мы с тобой обосновались подальше от городов, беспорядков и прочих мерзостей. Сил больше нет терпеть прослушки, аресты, налоги, выходки безумцев. Не успели мы найти убежище, как от знакомых отбою не стало. А теперь еще вот это… Эй! — Он мельком взглянул на жену. — Ты никак струсила?— Не знаю, что и сказать. В призраков я не верю. Как-никак, на дворе тысяча девятьсот девяносто девятый год, и я еще из ума не выжила. Во всяком случае, смею надеяться. Где, кстати, твой револьвер?— Он нам не понадобится. Не спрашивай почему. Не понадобится — и точка.Каждый взял в руку по коптилке. Еще месяц — и в белых бараках позади дома заработает маленькая электростанция, начнется подача энергии, но пока суд да дело — они передвигались по ферме, как привидения, в неверном пламени масляных ламп и свечей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24