" "Вот те на!
Не думали о вас мы, как о трусе."
"К тому ж, в итоге крошка спасена."
"Во всем есть плюсы." "Думайте о плюсе."
"Чего молчите?" "Просто невтерпеж!
Дождется, что придется рассредится!"
"Чего ты дожидаешься?" "Что ложь,
не встретив возражений, испарится."
"И что тогда?" "Естественнее все ж
на равных толковать, как говорится."
"Ну, мне осточертел его скулеж.
Давайте впрыснем кальцию, сестрица."
"Он весь дрожит." "Естественная дрожь.
То мысли обостряются от шприца."
"Ну, Горбунов, припомнили ли вы,
что снилось?" "Только море." "А лисички?"
"Увы, их больше не было." "Увы!"
"Я свыкся с ними. Это - по привычке."
"О женщинах, когда они мертвы
или смотались к черту на кулички,
так сетуют мужчины." "Вы правы:
"увы" - мужская реплика. Кавычки."
"Но может быть и возгласом вдовы."
"Запишем обе мысли в рапортичке."
"Сны обнажают тайную канву
того, что совершается в мужчине."
"А то, что происходит наяву,
не так нас занимает по причине..."
"Причину я и сам вам назову."
"Да: Горчаков. Но дело не в личине,
им принятой скорей по озорству;
но в снах у вас - тенденция к пучине."
"Вы сон мой превращаете в Неву.
А устье говорит не о кончине;
скорей, о размножении." "Едва ль
терипимо, чтоб у всяческих отбросов
пошло потомство." "Экая печаль.
Река, как уверяет нас философ,
стоит на месте, убегая вдаль."
"И это, говорят, вопрос вопросов."
"Отсюда Ньютон делает мораль."
"Ага! опять Ньютон!" "И Ломоносов."
"А что у нас за окнами?" "Февраль.
Пора метелей, спячки и доносов."
"Как месяц, он единственный в году
по дням своим." "Подобие калеки."
"но легче ведь прожить его?" "К стыду,
признаюсь: легче легкого." "А реки?"
"Что - реки?" "Замыкаются во льду."
"Но мы-то говорим о человеке."
"Вы знаете, что ждет вас?" "На беду,
подозреваю: справка об опеке?"
"Со всем, что вы имеете ввиду,
вы, в общем, здесь останетесь навеки."
"За что?!.. а впрочем, следует в узде
держать себя...нет выхода другого."
"И кликнуть Горчакова." "О звезде
с ним можно побеседовать." "Толково."
"Везде есть плюсы." "Именно: везде."
"И сам он вездесущ, как Иегова;
хотя он и доносит." "На гвозде,
как правило, и держится подкова."
"Как странно Горбунову на кресте
рассчитывать внизу на Горчакова."
"Зачем преувеличивать?" "К чему,
милейший, эти мысли о Голгофе?"
"Но это - катастрофа." "Не пойму:
вы вечность приравняли к катастрофе?"
"Он вечности не хочет потому,
что вечность точно пробка в полуштофе."
"Да, все это ему не по уму."
"Эй, Горбунов, желаете ли кофе?"
"Почто меня покинул!" "Вы к кому
взываете?" "Опять о Горчакове
тоскует он." "Не дочка, не жена,
а Горчаков!" "Все дело в эгоизме."
"Да Горчаков ли?" "Форма не важна.
Эй, Горбунов, а ну-ка покажись мне.
Твоя, ты знаешь, участь решена."
"А Горчаков?" "Предайся укоризне:
отныне вам разлука суждена.
Отпустим. Не вздыхай об этом слизне."
"Отныне, как обычно после жизни,
начнется вечность." "Просто тишина."

X
РАЗГОВОР НА КРЫЛЬЦЕ
"Огромный город в сумраке густом."
"Расчерченная школьная тетрадка."
"Стоит огромный сумасшедший дом."
"Как вакуум внутри миропорядка."
"Фасад скрывает выстуженный двор,
заваленный сугробами, дровами."
"Не есть ли это тоже разговор,
коль все это описано словами?"
"Здесь - люди, и сошедшие с ума
от ужасов, утробных и загробных."
"А сами люди? Именно сама
возможность называть себе подобных
людьми?" "Но выражение их глаз?
Конечности их? Головы и плечи?"
"Вещь, имя получившая, тотчас
становится немедля частью речи."
"И части тела?" "Именно они."
"А место это?" "Названо же домом."
"А дни?" "Поименованы же дни."
"О, все это становится Содомом
слов алчущих! Откуда их права?"
"Тут имя прозвучало бы зловеще."
"Как быстро разбухает голова
словами, пожирающими вещи!"
"Бесспорно, это голову кружит."
"Как море - Горбунову; нездорово."
"Не море, значит, на берег бежит,
а слово надвигается на слово."
"Слова - почти подобие мощей!"
"Коль вещи эти где-нибудь да висли...
Названия - защита от вещей."
"От смысла жизни." "В некотором смысле."
"Ужель и от страдания Христа?"
"От всякого страдания." "Бог с вами!"
"Он сам словами пользовал уста...
Но он и защитил себя словами."
"Тем, собственно, пример его и вещ!"
"Гарантия, что в море - не утонем."
"И смерть его - единственная вещь
двузначная." "И, стало быть, синоним."
"Но вечность-то? Иль тоже на столе
стоит она сказалом в казакине?"
"Единственное слово на земле,
предмет не поглотившее поныне."
"Но это ли защита от словес?"
"Едва ли." "Осеняющийся Крестным
Знамением спасется." "Но не весь."
"В синониме не более воскреснем."
"Не более." "А ежели в любви?
Она - сопротивленье суесловью."
"Вы либо небожитель; либо вы
мешаете потенцию с любовью."
"Нет слова, столь лишенного примет."
"И нет непроницаемей покрова,
столь полно поглотившего предмет;
и более щемящего, как слово."
"Но ежели взглянуть со стороны,
то можно, в общем, сделать замечанье:
и слово - вещь. Тогда мы спасены!"
"Тогда и начинается молчанье.
Молчанье - это будущее дней,
катящихся навстречу нашей речи,
со всем, что мы подчеркиваем в ней,
с присутствием прощания при встрече.
Молчанье - это будущее слов,
уже пожравших гласными всю вещность,
страшащуюся собственных углов;
волна, перекрывающая вечность.
Молчанье есть грядущее любви;
пространство, а не мертвая помеха,
лишающее бьющийся в крови
фальцет ее и отклика, и эха.
Молчанье - настоящее для тех,
кто жил до нас. Молчание - как сводня,
в себе объединяющая всех,
в глаголющее вхожая сегодня.
Жизнь - только разговор перед лицом
молчанья." "Пререкание движений."
"Речь сумерек с расплывшимся концом."
"И стены - воплощенье возражений."
"Огромный город в сумраке густом."
"Речь хаоса, изложенная кратко."
"Стоит огромный сумасшедший дом,
как вакуум, внутри миропорядка."
"Проклятие, как дует из углов!"
"Мой слух твое проклятие не колет:
не жизнь передо мной - победа слов."
"О как из существительных глаголет!"
"Так птица выдетает из гнезда,
гонимая заботами о харче."
"Восходит над равниною звезда
и ищет собеседника поярче."
"И самая равнина, сколько взор
охватывает, с медленностью почты
поддерживает ночью разговор."
"Что именно?" "Неровностями почвы."
"Как различить ночных говорунов,
хоть смысла в этом нету никакого?"
"Когда повыше - это Горбунов,
а где пониже - голос Горчакова."

XI
ГОРБУНОВ И ГОРЧАКОВ
"Ну, что тебе приснилось?" "Как всегда."
"Тогда я и не спрашиваю." "Так-то,
проснулось чувство - как его - стыда."
"Скорее чувство меры или такта."
"Хорош!" "А что поделаешь? Среда
заела. И зависимость от факта."
"Какого?" "Попадания сюда."
"Ты довести способен до инфаркта.
Пошел ты вместе с фактами... туда."
"Давай, не будем прерывать контакта."
"Зачем тебе?" "А кто его." "Ну что ж...
Так ты меня покинешь?" "После Пасхи."
"Куда же ты отсюдова пойдешь?"
"Домой пойду." "А примут без опаски?"
"Я думаю." "А где же ты живешь?"
"Не предаю я адреса огласке."
"Сдается мне, дружок, что это ложь."
"Как хочешь." "Не рассказывай мне сказки."
"Ты все равно ко мне не попадешь."
"О чем ты?" "Я все больше о развязке."
"Тогда ты прав." "Я думаю, что прав."
"Лишь думаешь?" "Ну, вырвалось случайно.
Я сомневаться не имею прав."
"А чем займешься дома?" "Это тайна."
"Подобный стиль беседовать избрав,
контакта хочешь? Странно чрезвычайно."
"Не стиль таков, а, собственно, мой нрав."
"А может, хочешь яблока ты?" "Дай, но
не расколюсь я, яблоко забрав...
Понять и бросить, вира или майна -
вот род моих занятий основной.
Все прочее считаю посторонним."
"Глаза мне застилает пеленой!
Поднять и бросить! - это же синоним
всего происходящего со мной."
"Ну, мы тебя, не бойся, не уроним."
"Что значит "мы"?" "Не нервничай, больной.
Хошь, научу гаданью по ладоням?"
"Прости, я повернусь к тебе спиной?"
"Ужель мы нашу дружбу похороним?!
Ты должен быть, по-моему, добрей."
"Таким я вышел, видимо, из чрева"
"Но бытие..." "Чайку тебе?" "Налей...
определяет..." "Греть?" "Без подогрева...
сознание...Ну, ладно, подогрей."
"Прочел бы это справа ты налево."
"Да что же я, по-твоему - еврей?"
"Еврей снял это яблоко со древа
познания." "Ты, братец, дуралей.
Сняла-то Ева." "Видно, он и Ева."
"А все ж, он был по-своему умен.
Является создателем науки.
И имя звучно." "Лучше без имен.
Боюсь, не отхватили бы мне руки
за этот смысловой полиндромон."
"Он тоже обрекал себя на муки.
Теперь он вождь народов и племен."
"Панмонголизм! как много в этом звуке."
"Он тоже, вроде, был приговорен."
"Наверно, не к разлуке." "Не к разлуке.
Что есть разлука?" "Знаешь, не пойму,
зачем тебе?" "Считай, для картотеки."
"Разлука - это судя по тому,
с кем расстаешься. Дело в человеке.
Где остаешься. Можно ль одному
остаться там, подавшись в имяреки?
Коль с близким - отдаешь его кому?
Надолго ли?" "А ежели навеки?"
"Тогда стоишь и пялишься во тьму
такую, как опущенные веки
обычно создают тебе для сна.
И вздрагиваешь изредка от горя,
поскольку мрака явственность ясна.
И ни тебе лисичек или моря."
"А ежели за окнами весна?
Весной все легче." "Спорно это." "Споря,
не забывай, что в окнах - белизна."
"Тогда ты - словно вырванное с поля."
"Земля не кровоточит, как десна."
"Ну, видимо, на то Господня воля...
А что тебе разлука?" "Трепотня...
Ну, за спиной закрывшиеся двери.
И, если это день, сиянье дня."
"А если ночь?" "Смотря по атмосфере.
Ну, может, свет горящего огня.
А нет - скамья, пустующая в сквере."
"Ты расставался с кем-нибудь, храня
воспоминанья?" "Лучше на примере."
"у, что ты скажешь, потеряв меня?"
"Вообще-то, я не чувствую потери."
"Не чувствуешь? А все твое нытье
о дружбе?" "Это верно и поныне.
Пока у нас совместное житье,
нам лучше, видно, вместе по причине
того, что бытие..." "Да не на "е"!
Не бытие, а бытие." "Да ты не -
не придирайся... да, небытие,
когда меня не будет и в помине,
придаст однообразие равнине."
"Ты, стало быть, молчание мое..."

XII
ГОРБУНОВ И ГОРЧАКОВ
"Ты ужинал?" "Я ужинал. А ты?"
"Я ужинал." "И как тебе капуста?"
"Щи оставляют в смысле густоты
желать, конечно, лучшего: не густо."
"А щи вообще, как правило, пусты.
Есть даже поговорка." "Это грустно.
Хоть уксуса чуть-чуть для остроты!"
"Все - пусто." "Отличается на вкус-то,
наверно, пустота от пустоты."
"Не жвачки мне хотелось бы, а хруста."
"В такие нас забросило места,
что ничего не остается, кроме
как постничать задолго до Поста."
"Ты говоришь о сумасшедшем доме?"
"Да, наша география проста."
"А что потом?" "Ты вечно о потом'е!
Когда - потом?" "По снятии с креста."
"О чем ты?!" "Отнесись как к идиоме."
"Положат хоть лаврового листа."
"А разведут по-прежнему на броме."
"Да, все это не кончится добром.
Бром вреден - так я думаю - здоровью."
"И волосы вылазят. Это - бром!
Ты приглядись к любому изголовью:
Бабанов расстается с сербром,
Мицкевич - с высыпающейся бровью.
И у меня на темени разгром.
Он медленно приводит к малокровью."
"Бром - стенка между бесом и ребром,
чтоб мы мозги не портили любовью.
Я в армии глотал его." "Один?"
"Всей армией. Мы выдумали слово.
Он назывался "противостоин".
Какая с ним Уланова-Орлова!"
"Я был брюнет, а делаюсь блондин.
Пробор разрушен! Жалкая основа...
А ткани нет...не вышло до седин
дожить..." "Не забывай же основного."
"Чего не забывать мне, господин?"
"Быть может, не потребуются снова."
"Кто?" "Кудри." "Вероятно." "Не дрожи."
"Мне холодно." "Засунул бы ты руки
под одеяло." "Правильно." "Скажи,
что есть любовь?" "Сказал..." "Но в каждом звуке
другие рубежи и этажи."
"Любовь есть предисловие к разлуке."
"Не может быть!" "Я памятником лжи
согласен стать, чтоб правнуки и внуки
мне на голову клали!" "Не блажи."
"Я это, как и прочее, от скуки."
"Проклятие, как дует от окна."
"Залеплено замазкой." "Безобразно.
Смотри, и батарея холодна!"
"Здесь вообще и холодно, и грязно...
Смотри, звезда над деревом видна -
без телескопа." "Видно и на глаз, но
звезда не появляется одна."
"Я вдруг подумал - но, конечно, праздно -
что если крест да распилить бы на
дрова, взойдет ли дым крестообразно?"
"Ты спятил!" "Я не спятил, а блюду
твой интерес." "Похвальная сердечность.
Но что имеешь, собственно, ввиду?"
"Согреть окоченевшую конечность."
""Да, все мои конечности во льду."
"Я прав." "Но в этом есть бесчеловечность.
Сложи поленья лучше как звезду."
"Звезда, ты прав, напоминает вечность;
не то, что крест, к великому стыду."
"Не вечность, а дурную бесконечность."
"Который час?" "По-видимому, ночь."
"Молю, не начинай о Зодиаке."
"Снаружи и жена моя, и дочь.
Что о любви, то верно и о браке."
"Я тоже поджениться бы непрочь.
А вот тебе не следовало." "Паки
и паки я гляжу, тебе невмочь,
что я женат." "Женился бы на мраке!"
"Ну, я к однообразью неохоч.
В семье есть ямы, есть и буераки."
"Который час?" "Да около ноля."
"О, это поздно." "Не имея вкуса
к цифири, я скажу тебе, что для
меня все "о" - предшественницы плюса."
"Ну, дали мои губы кругаля...
То ж следствие зевоты и прикуса.
Чего ты добиваешься, валя
все в кучу?" "Недоступности Эльбруса."
"А соразмерной впадины земля
не создала?" "Отпраздновали труса."
"Уж если размышляешь о горе,
то думай о Голгофе по причине
того, что март уже в календаре,
и я исчезну где-нибудь в лощине."
"Иль в облаке сокрывшись, как в чадре,
сыграешь духа в этой чертовщине."
"На свой аршин ты меряшь, тире,
твоей двуглавой снеговой вершине
не уместиться ввек в моем аршине,
сжимающем сугробы во дворе."

XIII
РАЗГОВОРЫ О МОРЕ
"Твой довод мне бессмертие сулит.
Но я, твоим пророчествам на горе,
уже наполовину инвалид.
Как снов моих прожектор в коридоре,
твой светоч мою тьму не веселит...
Но это не в укор, и не в укоре
все дело. То есть, пусть его горит!..
В открытом и в смежающемся взоре
все время что-то мощное бурлит,
как будто море. Думаю, что море."
"Больница. Ночь. Враждебная среда.
Внимать я не могу тебе без дрожи
от холода, но также от стыда
за светоч. Ибо море - это все же
есть впадина. Однако же, туда
я не сойду, хоть истина дороже...
Но я не причиню тебе вреда!
Куда уж больше! Видимо ты тоже
не столь уверен, море ли...Беда.
На что все это, Господи, похоже?"
"Пожалуй, море... Чайки на молу
над бабой, в них швыряющейся коркой.
И ветер треплет драную полу,
хлеща волнообразною оборкой
ей туфли...И стоит она в пылу
визгливой битвы, с выбившейся челкой,
швыряет хлеб и пялится во мглу...
Как будто став внезапно дальнозоркой,
высматривает в Турции пчелу."
"Да, это море. Именно оно.
Пучина бытия, откуда все мы,
как витязи, явились так давно,
что, не коснись ты снова этой темы,
забыл бы я, что существует дно
и горизонт, и прочие системы
пространства, кроме той, где суждено
нам видеть только крашеные стены
с лиловыми их полосами; но
умеющие слышати, да немы."
"Есть в жизни нечто большее, чем мы,
что греет нас, само себя не грея,
что громоздит на впадины холмы
- хотя бы и при помощи Борея,
друг другу их несущего взаймы.
Я чувствую, что шествую во сне я
ступеньками, ведущими из тьмы
то в бездну, то в преддверье эмпирея,
один, среди цветущей бахромы -
бессонным эскалатором Нерея."
"Но море слишком чуждая среда,
чтоб верить в чьи-то странствия по водам.
Конечно, если не было там льда.
Похоже, Горбунов, твоим невзгодам
конца не видно. Видно, на года,
как вся эта история с исходом,
рассчитаны они...Невесть куда
все дальше побредешь ты с каждым годом,
туда, где с морем соткана вода...
К кому воззвать под этим небосводом?"
"Для этого душа моя слаба.
Я - волны, а не крашеные наши
простенки узрю всюду, где судьба
прибьет меня - от Рая до параши.
И это, Горчаков, не похвальба:
в таком водонебесном ералаше,
о чем бы и была моя мольба?
Для слышати умеющего краше
валов артиллерийская пальба,
чем слезное моление о чаше."
"Но это - грех!...да что же я? Браня
тебя, забыл о выходке с дровами...
Мне помнится, ты спрашивал меня,
что снится мне. Я выразил словами,
и я сказал, что сон - наследье дня,
а ты назвал лисички островами.
Я это говорю тебе, клоня
к тому, что жестко нам под головами.
Теперь ты видишь, море - трепотня!
И тот же сон, хоть с большими правами."
"А что есть сон?" "Основа всех основ."
"И мы в него впадаем, словно реки."
"Мы в темноту впадаем, и хренов
твой вымысел. Что спрашивать с калеки!"
"Сон - выход из потемок." "Горбунов!
В каком живешь ты, забываешь, веке.
Твой сон не нов!" "И человек не нов."
"Зачем ты говоришь о человеке?"
"А человек есть выходец из снов."
"А что же в нем решающее?" "Веки.
Закроешь их и видишь темноту."
"Хотя бы и при свете?" "И при свете...
И вдруг заметишь первую черту.
Одна, другая...третья на примете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59