А в Ардене все еще царили взгляды девятнадцатого века.
– Я немного отличаюсь от них, Майлс.
– О Боже, – выдохнул я, – ну и что с того? Если ты гей, то это только предлог для них. Почему ты позволяешь себя терроризировать? Ты должен был давно уехать из этой дыры.
Он снова улыбнулся:
– Я никогда не был храбрецом, Майлс. Я могу жить только здесь. Я ухаживал за матерью, ты помнишь, и она, когда умерла, оставила мне этот дом, – дом пах пылью и запустением, а сам Пол вообще ничем не пах. Он словно был где-то в другом измерении. Он сказал:
– Я никогда на самом деле не был... тем, что ты сказал. Просто люди чувствовали это во мне. Я тоже чувствовал, но здесь очень ограниченные возможности, – снова эта вымученная, бледная улыбка.
– И ты решил бросить работу и запереться здесь, как в тюрьме?
– Ты не я, Майлс. Тебе этого не понять. Я оглядел комнату, обставленную старушечьими вещами. Тяжелые неудобные кресла в чехлах. Дешевые фарфоровые статуэтки: пастушки и собачки, мистер Пиквик и миссис Гамп. Никаких книг.
– Нет, – сказал я. – Не понять.
– Ты ведь не можешь мне доверять, Майлс. Мы столько лет не виделись, – он затушил сигарету и запустил руку в свои густые черные волосы.
– Могу. Пока суд не признал тебя виновным, – сказал я, начиная проникаться чувством безнадежности, витавшим вокруг него.
Он издал смешок.
– Что ты думаешь делать? Сидеть здесь, пока они не решат, что с тобой сотворить?
– Все, что я могу – это ждать, пока все кончится. Если они поймают убийцу, то меня, наверное, восстановят на работе. А что думаешь делать ты?
– Не знаю, – признался я. – Я думал, мы сможем как-то помочь друг другу. На твоем месте я бы ночью выбрался из дома и уехал в Чикаго или еще куда-нибудь, пока все не кончится.
– Моя машина сломана. Да и куда мне ехать? – он снова улыбнулся. – Знаешь, Майлс, я немного завидую ему. Убийце. Он не боится делать то, что он делает. Конечно, он зверь, чудовище, но он делает, что хочет. Разве не так? – обезьянье личико смотрело на меня, по-прежнему улыбаясь той же мертвой улыбкой. За запахами пыли и старушечьих вещей угадывался еще запах давно увядших цветов.
– Как Гитлер. Тебе надо бы поговорить с Заком.
– Ты его знаешь?
– Встречался.
– Держись от него подальше. Он может доставить тебе неприятности, Майлс.
– Он мой фанат, – сказал я. – Он хочет быть на меня похожим.
Пол пожал плечами; эта тема его не интересовала.
– Похоже, что я зря теряю время, – сказал я.
– Да.
– Если тебе все же понадобится помощь, Пол, приходи на ферму Апдалей. Я постараюсь тебе помочь.
– Ни один из нас не может помочь другому, – он равнодушно взглянул на меня, явно ожидая, когда я уйду. – Майлс, сколько лет было твоей кузине, когда она умерла?
– Четырнадцать.
– Бедный Майлс.
– Бедный, – согласился я и ушел, оставив его сидеть там с дымящейся в руке сигаретой.
* * *
Теплый воздух снаружи показался мне невероятно свежим, и я глубоко вдохнул, спускаясь с крыльца Пола по ветхим ступенькам. Грудь мою распирали не очень понятные чувства. Я оглянулся, понимая, что, если меня кто-нибудь заметит, мне несдобровать, и заметил то, чего не разглядел, когда шел к Полу. В углу двора возле забора стояла собачья конура, откуда в густые заросли травы уходила туго натянутая цепь. С похолодевшим сердцем я сделал два шага вглубь двора. Собака лежала в траве с цепью вокруг того, что было ее шеей. Черви облепили ее, как живое покрывало.
Я поспешил прочь. Ужасное зрелище стояло перед моими глазами, даже когда я вышел за ворота и пошел по переулку.
Когда я прошел футов тридцать, напротив меня появился полицейский автомобиль, закрывая мне выход. За рулем сидел крупный мужчина и смотрел в мою сторону. Я обернулся – другой конец переулка был свободен, – потом опять посмотрел на человека в машине. Он помахал мне. Я пошел вперед, убеждая себя, что, собственно, ни в чем не виноват.
Это оказался Белый Медведь. Он открыл мне пассажирскую дверцу, и я обошел машину и сел рядом с ним.
– Да, ты молодец, – сказал он. – А если бы кто-нибудь тебя увидел? Я не хочу, чтобы тебе оторвали голову.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Допустим, догадался, – он смотрел на меня с добрым, почти родительским, выражением – Час назад мне позвонил парень со станции техобслуживания по имени Хэнк Спелз. Он сказал, что ты сдал в ремонт машину и указал чужую фамилию.
– А откуда он знает, что она чужая?
– Ох, Майлс, – вздохнул Белый Медведь, трогая с места. Мы свернули и плавно поплыли по Мейн-стрит, мимо Зумго, булочной, бара Фрибо. – Ты ведь известный человек. Прямо как кинозвезда. Мог бы ожидать, что тебя узнают, – мы доехали до здания суда, но он не свернул в участок, как я ожидал, а продолжал ехать прямо, через мост. Мимо пролетели несколько домов, ресторан, боулинг-клуб, и мы выехали на простор полей.
– Я не думал, что чинить машину под чужой фамилией – это преступление, – сказал я. – Куда мы едем?
– Так, проедемся. Конечно, это не преступление. Но это глупость. Тебя все равно все знают, и это только наводит таких олухов, как Хэнк, на подозрения. И скажи, Майлс, какого черта ты сказал именно эту фамилию? – При слове “черта” он стукнул кулаком по рулю. – Ответь мне! Почему из всех фамилий ты выбрал именно Грининг? Не надо напоминать об этом людям, парень. Это в твоих же интересах.
– Я слышу это с первых минут в Ардене. Белый Медведь покачал головой:
– Ладно. Забудем об этом. Надеюсь, Хэнк тоже забудет. Что тебе сказал Пол Кант?
– Он ничего не знает. И уж конечно никого не убивал. Он боится даже выйти в магазин за продуктами.
– Это он тебе сказал?
– Он боится даже выйти и закопать свою собаку. Я увидел ее, когда уходил. Он не способен никого убить.
Белый Медведь опять покачал головой и поерзал на сиденье. Ему явно было тесно. Мы отъехали уже довольно далеко – за деревьями блестели изгибы реки Бланделл.
– Это здесь рыбаки нашли Гвен Олсон? Он вскинул голову:
– Нет. В паре миль внизу. Мы проехали то место пять минут назад.
– Зачем?
– Что “зачем”?
Я пожал плечами; мы оба знали, зачем.
– Я думаю, твой друг Пол Кант не все тебе сказал.
– Ты о чем?
– Он предложил тебе что-нибудь, когда ты пришел? Ну там, кофе или сэндвич?
– Нет. С какой стати? – тут я сообразил. – Ты хочешь сказать, что он не выходит из дома? Что он уморил свою собаку голодом?
– Ну, он уморил или кто-нибудь избавил беднягу от мучений – не знаю. Но я знаю, что Пол Кант не выходил из дома уже около недели. Если только по ночам.
– А что же он ест?
– Должно быть, консервы. Или ничего. Теперь ты понимаешь, почему он ничем тебя не угостил.
– Но почему ты...
Он поднял руку.
– Я не могу заставить человека выйти из дома и пойти в магазин. Да так оно и лучше. Это может избавить его от неприятностей. Ты видел часовых у его дома?
– А ты не можешь их убрать?
– А зачем? Я думаю, Майлс, тебе нужно кое-что знать про Пола. Сомневаюсь, что он это тебе рассказал.
– Он рассказал мне все, что считал нужным. Белый Медведь развернул машину и поехал обратно к Ардену. Мы доехали почти до самого Бланделла и не встретили ни одной живой души. Радиотелефон что-то крякнул, но Говр игнорировал его. Он ехал так же неспешно, следуя плавному изгибу реки.
– Видишь ли, у Пола были проблемы. Не из тех, которыми мужчина может гордиться. Если ты помнишь, он жил со своей матерью и ухаживал за ней, даже бросил школу и пошел работать, чтобы платить за ее лечение. Когда она умерла, он немного растерялся, но потом собрался и на неделю уехал в Миннеаполис. С тех пор он ездил туда регулярно, и в последний раз мне позвонили из тамошней полиции. Сказали, что они его задержали, – он посмотрел на меня, оценивая степень моего удивления. – Он ходил на собрания бойскаутов – знаешь, летом они часто проходят, – ничего не говорил, только стоял и смотрел. А когда дети расходились, шел за ними, так же молча. Так было несколько раз, а потом кто-то из родителей позвонил в полицию. В тот раз его не поймали, но потом накрыли в парке, где было полно мамаш с детьми. Накрыли прямо за делом – с рукой a ширинке. Видишь ли, он ездил в Миннеаполис выражать подавленные инстинкты, как это говорится, а тут строил из себя паиньку. Тогда он перепугался, даже добровольно лег в госпиталь на семь месяцев. Потом вернулся сюда. Похоже, ему некуда было деваться. Ну вот, я думаю, этот маленький эпизод он от тебя скрыл.
Я только кивнул. Я уже придумал, что ответить:
– Надеюсь, что это правда. Но даже если так, то, что Пол делал, бесконечно далеко от убийства. Или я ничего не понимаю в людях.
– Может, и так. Но в Ардене не разбираются в подобных тонкостях. Пойми, люди не знают, кто это сделал. Это может быть маньяк. Или импотент. Может быть, даже женщина. Я лично думаю, что он один, но их может быть и несколько. Но это непростой насильник.
– Ты к чему?
Мы уже въехали в Арден, и Белый Медведь вел машину прямо к “нэшу”, будто знал, где он стоит.
– У меня есть теория по поводу этого типа, Майлс. Я думаю, на него давит вина, ему хочется пойти ко мне и признаться, он просто разрывается от этого желания. Как ты думаешь?
Я ничего не думал.
– Ладно, предположим. Ему не нравится то, что он сделал с теми девочками. Но он больной, он чувствует, что должен сделать это снова. Я – единственный, кто может его остановить, и он это знает. Я не удивлюсь, если окажется, что я вижусь с ним каждый день, – он остановился у светофора, кварталом дальше стояла моя машина. – Хэнк дал тебе “нэш”, так ведь, Майлс?
– Так. Ты собираешься искать тех, кто разбил мою машину?
– Я ищу, Майлс. Ищу, – он переехал улицу и подкатил к древнему “нэшу”.
– И что ты говорил по поводу убийцы? Что он непростой насильник?
– Слушай, заходи ко мне вечером, как-нибудь на неделе. Я все тебе расскажу, – он вышел и открыл мне дверь. – Надеюсь, моя стряпня тебя не убьет. До скорого, Майлс. Помни, что ты обещал держать со мной связь.
* * *
Его ровный дружелюбный голос звучал у меня в ушах всю дорогу домой. Он гипнотизировал, сковывал волю. Выходя из машины на ферме, я все еще слышал его и не мог избавиться от него, даже когда расставлял мебель. Я знал, что мебель не встанет на нужное место, пока я не освобожусь от этого голоса. Я поднялся наверх, сел за стол и стал смотреть на обе фотографии. Постепенно все ушло прочь, и я остался наедине с Алисон. Где-то вдали еле слышно звонил телефон.
И в третий раз это случилось так:
Девушка вышла из дома в конце дня и несколько минут стояла на прогретой солнцем улице, раздумывая, не поздно ли еще пойти поиграть в боулинг с подругами. Она вспомнила, что забыла дома солнечные очки, но ей лень было возвращаться. Струйки пота начали стекать у нее по шее. До зала она дойдет вся в поту.
Может, лучше просто остаться дома и почитать? Миленькое личико девушки, освещенное светом лампы, особенно хорошо смотрелось над книгой. Она хотела стать учительницей английского. Девушка оглянулась на дом; отражение солнца в стеклах ослепило ее. Белая блузка уже прилипла к спине.
Она отвернулась и пошла в город, в направлении, куда двумя часами раньше проехала машина шерифа Говра. После гибели Дженни Странд девушки в городе боялись ходить в одиночку, но сейчас было еще светло.
Она подумала, что шериф, конечно же, скоро поймает убийцу; может, уже поймал. Может, это человек, сидевший рядом с ним в машине... хотя непохоже.
Она шла медленно, глядя вниз, думая о том, что не любит боулинг и играет в него только потому, что играют все.
Она так и не увидела, кто ее схватил – лишь неясный силуэт, выскочивший из переулка. В следующий момент ее ударили о стену, и страх, вспыхнувший в ее мозгу, не дал ей ни закричать, ни побежать. Что-то коснулось ее, что-то не похожее на человеческую плоть. Ей в ноздри ударил запах сырой земли, словно она была уже в могиле.
Семь
Мои руки и ноги не двигались. Но в другом измерении они не лежали на полу моего кабинета, а работали, уводя меня в лес. Я наблюдал за обоими процессами, думая, что такое один раз уже случалось: когда я открыл морской сундучок и увидел там фотографию, стоявшую в это время на моем письменном столе. Воздух и в кабинете, и в полях был сладким, напоенным запахами. Свет погас, и в темноте я шел по темному пшеничному полю, продирался через кусты, легко перепрыгивал ручей. Тело мое было легким, как во сне. Я слышал телефон и одновременно сверчков и сов. Ночной воздух, казалось, окутывал деревья дымкой, как туман.
Я прошел через второе поле и вошел в лес. Белели березы, как девичьи тела. Моя правая рука коснулась доски пола, но в призрачном мире это был кленовый ствол. Миновав его, я углубился в чащу. Вправо от меня пробежал олень, и я пошел за ним. Деревья росли все гуще и гуще. Я перелез через ствол гигантского клена, преграждавший дорогу, и продолжил путь. Мое сердце забилось сильнее, я понял, куда я иду.
Это была поляна, окруженная огромными дубами, с выжженным пятном в центре. Она ждала меня здесь.
Я знал, что ноги сами приведут меня туда. Надо было только идти.
Когда деревья сомкнулись вокруг меня, пришлось раздвигать ветки руками. Иголки набились мне в волосы и за воротник, напомнив колючий куст, поймавший меня возле Волшебного Замка. Почва стала вязкой; на месте моих следов оставались чавкающие черные дыры. У подножия деревьев росли красные и белые грибы.
Становилось все темнее, и я почувствовал страх. Казалось, лес готов сдавить меня и похоронить в своих пахучих объятиях. Даже воздух стал гуще. Я взобрался на пень, обожженный молнией. Под ногами копошилось что-то скользкое. Я наступил на гриб размером с овечью голову, и он растекся под моей ногой жидкой зловонной массой.
Ветка оцарапала мне лицо. Я услышал, как разрывается кожа. Единственный свет исходил от гниющих стволов и листьев. Раскидистое дерево преградило мне путь; пришлось встать на четвереньки и проползти под его ветвями, почти утопая во влажном слое листвы.
Я встал и очутился на поляне, той самой. Моя рубашка позеленела от мха, бинт с левой руки сполз и размотался. Я попытался отряхнуться, но руки меня не слушались.
Деревья шептались за моей спиной. Я прошел вперед, к черному пятну в центре поляны. Наклонился и потрогал угли. Они были теплыми, и от них тянуло сладковатым дымком. Я упал на колени в мертвой тишине леса.
Что случится, если она вернется? — спросила меня Ринн, и я сейчас испытывал ужас еще больший, чем в первый раз. До меня донесся высокий шуршащий звук оттуда, где свечение листьев вокруг поляны было особенно ярким. Звук движения. По коже у меня поползли мурашки.
Потом я увидел ее.
Она вышла на поляну между двух черных берез. Она не изменилась. Если бы в этот момент что-нибудь коснулось меня, я бы разбился, рассыпался на белые холодные осколки. Она пошла ко мне – медленно, неостановимо.
Я позвал ее по имени.
Шум усиливался – шепчущее шуршание резало мне уши. Ее рот открылся, и я увидел, что вместо зубов у нее белые, отполированные водой камни. Лицо ее было маской из листьев, руки превратились в древесные сучья.
Я упал навзничь и ощутил под руками гладкое дерево. Воздух забил мне легкие, как вода. Я понял, что кричу, только когда услышал собственный крик.
* * *
– Открыл глаза, – сказал голос. Я увидел перед собой раскрытое окно и раздуваемые ветром занавески. Стоял день. Воздух был обычным, легким.
Другой голос:
– Вы проснулись, Майлс? Слышите меня? Я попытался ответить, и изо рта у меня хлынула зловонная жидкость.
– Он жив, – сказала женщина. – Слава Богу.
* * *
Очнулся я в постели. Было еще светло, и внизу звонил телефон.
– Не обращайте внимания, – сказал кто-то. Я повернул голову; в кресле возле двери сидела Алисон с книгой – одной из тех, что я отдал Заку. – Телефон звонил все утро. Это шериф Говр. Он хочет о чем-то с вами поговорить, – на последней фразе она потупила глаза.
– Что случилось?
– Хорошо, что вы не курите. Иначе вас разбросало бы по всему полю.
– Что случилось?
– Вы включали газ?
– Какой газ?
– На кухне. Он был включен почти всю ночь. Миссис Сандерсон сказала, что вы выжили только потому, что были наверху. Я разбила окно на кухне.
– А кто его включил?
– Это вопрос. Миссис Сандерсон утверждает, что вы пытались покончить с собой.
Я потрогал лицо. Царапин не было. Бинт на левой руке держался нормально.
– А свет?
– Погас. Лампы, похоже, лопнули. Черт, вы должны были чувствовать запах. Сладкий такой.
– Я его чувствовал. Я сидел за столом, а потом вдруг очутился на полу. Мне показалось, что мое тело стало невесомым.
– С этим домом что-то не так. Два дня назад, когда вы вернулись, свет во всем доме вдруг зажегся. Сам по себе.
– Ты тоже это видела?
– Конечно. Я была в своей комнате. А прошлой ночью свет вдруг выключился. Отец говорит, это что-то с проводкой.
– А он не сказал, что ты должна держаться от меня подальше?
– Я обещала, что уйду, как только вы придете в себя, Я вас и обнаружила. Говр звонил нам и сказал, что вы не берете трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Я немного отличаюсь от них, Майлс.
– О Боже, – выдохнул я, – ну и что с того? Если ты гей, то это только предлог для них. Почему ты позволяешь себя терроризировать? Ты должен был давно уехать из этой дыры.
Он снова улыбнулся:
– Я никогда не был храбрецом, Майлс. Я могу жить только здесь. Я ухаживал за матерью, ты помнишь, и она, когда умерла, оставила мне этот дом, – дом пах пылью и запустением, а сам Пол вообще ничем не пах. Он словно был где-то в другом измерении. Он сказал:
– Я никогда на самом деле не был... тем, что ты сказал. Просто люди чувствовали это во мне. Я тоже чувствовал, но здесь очень ограниченные возможности, – снова эта вымученная, бледная улыбка.
– И ты решил бросить работу и запереться здесь, как в тюрьме?
– Ты не я, Майлс. Тебе этого не понять. Я оглядел комнату, обставленную старушечьими вещами. Тяжелые неудобные кресла в чехлах. Дешевые фарфоровые статуэтки: пастушки и собачки, мистер Пиквик и миссис Гамп. Никаких книг.
– Нет, – сказал я. – Не понять.
– Ты ведь не можешь мне доверять, Майлс. Мы столько лет не виделись, – он затушил сигарету и запустил руку в свои густые черные волосы.
– Могу. Пока суд не признал тебя виновным, – сказал я, начиная проникаться чувством безнадежности, витавшим вокруг него.
Он издал смешок.
– Что ты думаешь делать? Сидеть здесь, пока они не решат, что с тобой сотворить?
– Все, что я могу – это ждать, пока все кончится. Если они поймают убийцу, то меня, наверное, восстановят на работе. А что думаешь делать ты?
– Не знаю, – признался я. – Я думал, мы сможем как-то помочь друг другу. На твоем месте я бы ночью выбрался из дома и уехал в Чикаго или еще куда-нибудь, пока все не кончится.
– Моя машина сломана. Да и куда мне ехать? – он снова улыбнулся. – Знаешь, Майлс, я немного завидую ему. Убийце. Он не боится делать то, что он делает. Конечно, он зверь, чудовище, но он делает, что хочет. Разве не так? – обезьянье личико смотрело на меня, по-прежнему улыбаясь той же мертвой улыбкой. За запахами пыли и старушечьих вещей угадывался еще запах давно увядших цветов.
– Как Гитлер. Тебе надо бы поговорить с Заком.
– Ты его знаешь?
– Встречался.
– Держись от него подальше. Он может доставить тебе неприятности, Майлс.
– Он мой фанат, – сказал я. – Он хочет быть на меня похожим.
Пол пожал плечами; эта тема его не интересовала.
– Похоже, что я зря теряю время, – сказал я.
– Да.
– Если тебе все же понадобится помощь, Пол, приходи на ферму Апдалей. Я постараюсь тебе помочь.
– Ни один из нас не может помочь другому, – он равнодушно взглянул на меня, явно ожидая, когда я уйду. – Майлс, сколько лет было твоей кузине, когда она умерла?
– Четырнадцать.
– Бедный Майлс.
– Бедный, – согласился я и ушел, оставив его сидеть там с дымящейся в руке сигаретой.
* * *
Теплый воздух снаружи показался мне невероятно свежим, и я глубоко вдохнул, спускаясь с крыльца Пола по ветхим ступенькам. Грудь мою распирали не очень понятные чувства. Я оглянулся, понимая, что, если меня кто-нибудь заметит, мне несдобровать, и заметил то, чего не разглядел, когда шел к Полу. В углу двора возле забора стояла собачья конура, откуда в густые заросли травы уходила туго натянутая цепь. С похолодевшим сердцем я сделал два шага вглубь двора. Собака лежала в траве с цепью вокруг того, что было ее шеей. Черви облепили ее, как живое покрывало.
Я поспешил прочь. Ужасное зрелище стояло перед моими глазами, даже когда я вышел за ворота и пошел по переулку.
Когда я прошел футов тридцать, напротив меня появился полицейский автомобиль, закрывая мне выход. За рулем сидел крупный мужчина и смотрел в мою сторону. Я обернулся – другой конец переулка был свободен, – потом опять посмотрел на человека в машине. Он помахал мне. Я пошел вперед, убеждая себя, что, собственно, ни в чем не виноват.
Это оказался Белый Медведь. Он открыл мне пассажирскую дверцу, и я обошел машину и сел рядом с ним.
– Да, ты молодец, – сказал он. – А если бы кто-нибудь тебя увидел? Я не хочу, чтобы тебе оторвали голову.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Допустим, догадался, – он смотрел на меня с добрым, почти родительским, выражением – Час назад мне позвонил парень со станции техобслуживания по имени Хэнк Спелз. Он сказал, что ты сдал в ремонт машину и указал чужую фамилию.
– А откуда он знает, что она чужая?
– Ох, Майлс, – вздохнул Белый Медведь, трогая с места. Мы свернули и плавно поплыли по Мейн-стрит, мимо Зумго, булочной, бара Фрибо. – Ты ведь известный человек. Прямо как кинозвезда. Мог бы ожидать, что тебя узнают, – мы доехали до здания суда, но он не свернул в участок, как я ожидал, а продолжал ехать прямо, через мост. Мимо пролетели несколько домов, ресторан, боулинг-клуб, и мы выехали на простор полей.
– Я не думал, что чинить машину под чужой фамилией – это преступление, – сказал я. – Куда мы едем?
– Так, проедемся. Конечно, это не преступление. Но это глупость. Тебя все равно все знают, и это только наводит таких олухов, как Хэнк, на подозрения. И скажи, Майлс, какого черта ты сказал именно эту фамилию? – При слове “черта” он стукнул кулаком по рулю. – Ответь мне! Почему из всех фамилий ты выбрал именно Грининг? Не надо напоминать об этом людям, парень. Это в твоих же интересах.
– Я слышу это с первых минут в Ардене. Белый Медведь покачал головой:
– Ладно. Забудем об этом. Надеюсь, Хэнк тоже забудет. Что тебе сказал Пол Кант?
– Он ничего не знает. И уж конечно никого не убивал. Он боится даже выйти в магазин за продуктами.
– Это он тебе сказал?
– Он боится даже выйти и закопать свою собаку. Я увидел ее, когда уходил. Он не способен никого убить.
Белый Медведь опять покачал головой и поерзал на сиденье. Ему явно было тесно. Мы отъехали уже довольно далеко – за деревьями блестели изгибы реки Бланделл.
– Это здесь рыбаки нашли Гвен Олсон? Он вскинул голову:
– Нет. В паре миль внизу. Мы проехали то место пять минут назад.
– Зачем?
– Что “зачем”?
Я пожал плечами; мы оба знали, зачем.
– Я думаю, твой друг Пол Кант не все тебе сказал.
– Ты о чем?
– Он предложил тебе что-нибудь, когда ты пришел? Ну там, кофе или сэндвич?
– Нет. С какой стати? – тут я сообразил. – Ты хочешь сказать, что он не выходит из дома? Что он уморил свою собаку голодом?
– Ну, он уморил или кто-нибудь избавил беднягу от мучений – не знаю. Но я знаю, что Пол Кант не выходил из дома уже около недели. Если только по ночам.
– А что же он ест?
– Должно быть, консервы. Или ничего. Теперь ты понимаешь, почему он ничем тебя не угостил.
– Но почему ты...
Он поднял руку.
– Я не могу заставить человека выйти из дома и пойти в магазин. Да так оно и лучше. Это может избавить его от неприятностей. Ты видел часовых у его дома?
– А ты не можешь их убрать?
– А зачем? Я думаю, Майлс, тебе нужно кое-что знать про Пола. Сомневаюсь, что он это тебе рассказал.
– Он рассказал мне все, что считал нужным. Белый Медведь развернул машину и поехал обратно к Ардену. Мы доехали почти до самого Бланделла и не встретили ни одной живой души. Радиотелефон что-то крякнул, но Говр игнорировал его. Он ехал так же неспешно, следуя плавному изгибу реки.
– Видишь ли, у Пола были проблемы. Не из тех, которыми мужчина может гордиться. Если ты помнишь, он жил со своей матерью и ухаживал за ней, даже бросил школу и пошел работать, чтобы платить за ее лечение. Когда она умерла, он немного растерялся, но потом собрался и на неделю уехал в Миннеаполис. С тех пор он ездил туда регулярно, и в последний раз мне позвонили из тамошней полиции. Сказали, что они его задержали, – он посмотрел на меня, оценивая степень моего удивления. – Он ходил на собрания бойскаутов – знаешь, летом они часто проходят, – ничего не говорил, только стоял и смотрел. А когда дети расходились, шел за ними, так же молча. Так было несколько раз, а потом кто-то из родителей позвонил в полицию. В тот раз его не поймали, но потом накрыли в парке, где было полно мамаш с детьми. Накрыли прямо за делом – с рукой a ширинке. Видишь ли, он ездил в Миннеаполис выражать подавленные инстинкты, как это говорится, а тут строил из себя паиньку. Тогда он перепугался, даже добровольно лег в госпиталь на семь месяцев. Потом вернулся сюда. Похоже, ему некуда было деваться. Ну вот, я думаю, этот маленький эпизод он от тебя скрыл.
Я только кивнул. Я уже придумал, что ответить:
– Надеюсь, что это правда. Но даже если так, то, что Пол делал, бесконечно далеко от убийства. Или я ничего не понимаю в людях.
– Может, и так. Но в Ардене не разбираются в подобных тонкостях. Пойми, люди не знают, кто это сделал. Это может быть маньяк. Или импотент. Может быть, даже женщина. Я лично думаю, что он один, но их может быть и несколько. Но это непростой насильник.
– Ты к чему?
Мы уже въехали в Арден, и Белый Медведь вел машину прямо к “нэшу”, будто знал, где он стоит.
– У меня есть теория по поводу этого типа, Майлс. Я думаю, на него давит вина, ему хочется пойти ко мне и признаться, он просто разрывается от этого желания. Как ты думаешь?
Я ничего не думал.
– Ладно, предположим. Ему не нравится то, что он сделал с теми девочками. Но он больной, он чувствует, что должен сделать это снова. Я – единственный, кто может его остановить, и он это знает. Я не удивлюсь, если окажется, что я вижусь с ним каждый день, – он остановился у светофора, кварталом дальше стояла моя машина. – Хэнк дал тебе “нэш”, так ведь, Майлс?
– Так. Ты собираешься искать тех, кто разбил мою машину?
– Я ищу, Майлс. Ищу, – он переехал улицу и подкатил к древнему “нэшу”.
– И что ты говорил по поводу убийцы? Что он непростой насильник?
– Слушай, заходи ко мне вечером, как-нибудь на неделе. Я все тебе расскажу, – он вышел и открыл мне дверь. – Надеюсь, моя стряпня тебя не убьет. До скорого, Майлс. Помни, что ты обещал держать со мной связь.
* * *
Его ровный дружелюбный голос звучал у меня в ушах всю дорогу домой. Он гипнотизировал, сковывал волю. Выходя из машины на ферме, я все еще слышал его и не мог избавиться от него, даже когда расставлял мебель. Я знал, что мебель не встанет на нужное место, пока я не освобожусь от этого голоса. Я поднялся наверх, сел за стол и стал смотреть на обе фотографии. Постепенно все ушло прочь, и я остался наедине с Алисон. Где-то вдали еле слышно звонил телефон.
И в третий раз это случилось так:
Девушка вышла из дома в конце дня и несколько минут стояла на прогретой солнцем улице, раздумывая, не поздно ли еще пойти поиграть в боулинг с подругами. Она вспомнила, что забыла дома солнечные очки, но ей лень было возвращаться. Струйки пота начали стекать у нее по шее. До зала она дойдет вся в поту.
Может, лучше просто остаться дома и почитать? Миленькое личико девушки, освещенное светом лампы, особенно хорошо смотрелось над книгой. Она хотела стать учительницей английского. Девушка оглянулась на дом; отражение солнца в стеклах ослепило ее. Белая блузка уже прилипла к спине.
Она отвернулась и пошла в город, в направлении, куда двумя часами раньше проехала машина шерифа Говра. После гибели Дженни Странд девушки в городе боялись ходить в одиночку, но сейчас было еще светло.
Она подумала, что шериф, конечно же, скоро поймает убийцу; может, уже поймал. Может, это человек, сидевший рядом с ним в машине... хотя непохоже.
Она шла медленно, глядя вниз, думая о том, что не любит боулинг и играет в него только потому, что играют все.
Она так и не увидела, кто ее схватил – лишь неясный силуэт, выскочивший из переулка. В следующий момент ее ударили о стену, и страх, вспыхнувший в ее мозгу, не дал ей ни закричать, ни побежать. Что-то коснулось ее, что-то не похожее на человеческую плоть. Ей в ноздри ударил запах сырой земли, словно она была уже в могиле.
Семь
Мои руки и ноги не двигались. Но в другом измерении они не лежали на полу моего кабинета, а работали, уводя меня в лес. Я наблюдал за обоими процессами, думая, что такое один раз уже случалось: когда я открыл морской сундучок и увидел там фотографию, стоявшую в это время на моем письменном столе. Воздух и в кабинете, и в полях был сладким, напоенным запахами. Свет погас, и в темноте я шел по темному пшеничному полю, продирался через кусты, легко перепрыгивал ручей. Тело мое было легким, как во сне. Я слышал телефон и одновременно сверчков и сов. Ночной воздух, казалось, окутывал деревья дымкой, как туман.
Я прошел через второе поле и вошел в лес. Белели березы, как девичьи тела. Моя правая рука коснулась доски пола, но в призрачном мире это был кленовый ствол. Миновав его, я углубился в чащу. Вправо от меня пробежал олень, и я пошел за ним. Деревья росли все гуще и гуще. Я перелез через ствол гигантского клена, преграждавший дорогу, и продолжил путь. Мое сердце забилось сильнее, я понял, куда я иду.
Это была поляна, окруженная огромными дубами, с выжженным пятном в центре. Она ждала меня здесь.
Я знал, что ноги сами приведут меня туда. Надо было только идти.
Когда деревья сомкнулись вокруг меня, пришлось раздвигать ветки руками. Иголки набились мне в волосы и за воротник, напомнив колючий куст, поймавший меня возле Волшебного Замка. Почва стала вязкой; на месте моих следов оставались чавкающие черные дыры. У подножия деревьев росли красные и белые грибы.
Становилось все темнее, и я почувствовал страх. Казалось, лес готов сдавить меня и похоронить в своих пахучих объятиях. Даже воздух стал гуще. Я взобрался на пень, обожженный молнией. Под ногами копошилось что-то скользкое. Я наступил на гриб размером с овечью голову, и он растекся под моей ногой жидкой зловонной массой.
Ветка оцарапала мне лицо. Я услышал, как разрывается кожа. Единственный свет исходил от гниющих стволов и листьев. Раскидистое дерево преградило мне путь; пришлось встать на четвереньки и проползти под его ветвями, почти утопая во влажном слое листвы.
Я встал и очутился на поляне, той самой. Моя рубашка позеленела от мха, бинт с левой руки сполз и размотался. Я попытался отряхнуться, но руки меня не слушались.
Деревья шептались за моей спиной. Я прошел вперед, к черному пятну в центре поляны. Наклонился и потрогал угли. Они были теплыми, и от них тянуло сладковатым дымком. Я упал на колени в мертвой тишине леса.
Что случится, если она вернется? — спросила меня Ринн, и я сейчас испытывал ужас еще больший, чем в первый раз. До меня донесся высокий шуршащий звук оттуда, где свечение листьев вокруг поляны было особенно ярким. Звук движения. По коже у меня поползли мурашки.
Потом я увидел ее.
Она вышла на поляну между двух черных берез. Она не изменилась. Если бы в этот момент что-нибудь коснулось меня, я бы разбился, рассыпался на белые холодные осколки. Она пошла ко мне – медленно, неостановимо.
Я позвал ее по имени.
Шум усиливался – шепчущее шуршание резало мне уши. Ее рот открылся, и я увидел, что вместо зубов у нее белые, отполированные водой камни. Лицо ее было маской из листьев, руки превратились в древесные сучья.
Я упал навзничь и ощутил под руками гладкое дерево. Воздух забил мне легкие, как вода. Я понял, что кричу, только когда услышал собственный крик.
* * *
– Открыл глаза, – сказал голос. Я увидел перед собой раскрытое окно и раздуваемые ветром занавески. Стоял день. Воздух был обычным, легким.
Другой голос:
– Вы проснулись, Майлс? Слышите меня? Я попытался ответить, и изо рта у меня хлынула зловонная жидкость.
– Он жив, – сказала женщина. – Слава Богу.
* * *
Очнулся я в постели. Было еще светло, и внизу звонил телефон.
– Не обращайте внимания, – сказал кто-то. Я повернул голову; в кресле возле двери сидела Алисон с книгой – одной из тех, что я отдал Заку. – Телефон звонил все утро. Это шериф Говр. Он хочет о чем-то с вами поговорить, – на последней фразе она потупила глаза.
– Что случилось?
– Хорошо, что вы не курите. Иначе вас разбросало бы по всему полю.
– Что случилось?
– Вы включали газ?
– Какой газ?
– На кухне. Он был включен почти всю ночь. Миссис Сандерсон сказала, что вы выжили только потому, что были наверху. Я разбила окно на кухне.
– А кто его включил?
– Это вопрос. Миссис Сандерсон утверждает, что вы пытались покончить с собой.
Я потрогал лицо. Царапин не было. Бинт на левой руке держался нормально.
– А свет?
– Погас. Лампы, похоже, лопнули. Черт, вы должны были чувствовать запах. Сладкий такой.
– Я его чувствовал. Я сидел за столом, а потом вдруг очутился на полу. Мне показалось, что мое тело стало невесомым.
– С этим домом что-то не так. Два дня назад, когда вы вернулись, свет во всем доме вдруг зажегся. Сам по себе.
– Ты тоже это видела?
– Конечно. Я была в своей комнате. А прошлой ночью свет вдруг выключился. Отец говорит, это что-то с проводкой.
– А он не сказал, что ты должна держаться от меня подальше?
– Я обещала, что уйду, как только вы придете в себя, Я вас и обнаружила. Говр звонил нам и сказал, что вы не берете трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25